Прочитать Опубликовать Настроить Войти
Николай Ващилин
Добавить в избранное
Поставить на паузу
Написать автору
За последние 10 дней эту публикацию прочитали
28.03.2024 3 чел.
27.03.2024 1 чел.
26.03.2024 2 чел.
25.03.2024 2 чел.
24.03.2024 4 чел.
23.03.2024 2 чел.
22.03.2024 1 чел.
21.03.2024 0 чел.
20.03.2024 1 чел.
19.03.2024 0 чел.
Привлечь внимание читателей
Добавить в список   "Рекомендуем прочитать".

Утомлённый солнцем

Опубликовано в журнале Караван историй .Коллекция. №5, 2014.......Подробности читайте в моей книге "На терртории любви Никиты Михалкова. по ссылке......http://www.proza.ru/avtor/7djek8pot&book=6#6

Помните, у Высоцкого:"Если друг оказался вдруг..." Впрочем, я никогда не считал себя другом Никиты Михалкова — скорее мы были приятелями. Он - хохотун, весельчак, я тоже большой любитель приколов. Именно юмор, легкое отношение к жизни и сблизили нас. Настолько, что мы приятельствовали более двадцати лет. Я горел вместо него в тракторе на съемках «Сибириады», позже он стал крестным отцом моих сына и дочери. В какой-то момент я даже поверил, что наши отношения тянут на крепкую мужскую дружбу, но это оказалось не так. Пройдя огни и воды, они сломались под звуки медных труб.
…Конец 70-х, идем по Невскому, кадримся к девчонкам. Михалков тогда приезжал в мой родной Лениград особенно часто - в архивы библиотек дома Пушкина, Салтыкова-Щедрина и Академии наук. Он работал над сценарием к фильму о Грибоедове, который очень хотел снять. Мог бы, конечно, делать это и в Москве, в «Ленинке», но, видно, предпочитал погружаться в эпоху: над Невой, Фонтанкой и Грибоедовским каналом и в те годы витал дух позапрошлого столетия. Впрочем, не исключаю, что Михалкову просто хотелось время от времени вырваться из московской суеты: дома маленькие дети - Аня и Артем, одна без устали бегает, второй - плачет. Так или иначе, при малейшей возможности он приезжал сюда. Останавливался в гостинице, днем работал, вечером заходил ко мне, и мы отправлялись вдыхать атмосферу улиц.
Кстати, к девчонкам мы кадрились в шутку, для настроения: заводить интрижки в наши планы не входило. Скорее был спортивный интерес: как девушки отреагируют, узнают ли Михалкова? Ведь за его плечами было уже несколько картин, в том числе хит Георгия Данелии «Я шагаю по Москве». Не могу сказать, что завидев Никиту, женское население падало в обморок от счастья: в лицо знали, но относились без фанатизма, и это его огорчало. Вот Алексей Баталов или Георгий Юматов - другое дело, они тогда действительно были кумирами всей страны.
Я никогда не считал себя ровней Михалкову. Как говорится: два мира – два детства, хотя и его путь был непростым. Нет, громкая фамилия отца и связи, безусловно, помогали. Вот, представьте, пришел Никита подавать документы в во ВГИК, «Щепку» или «Щуку». Кто рискнет завалить на вступительных экзаменах Михалкова? Хотя выгнали его из «Щуки» с третьего курса с формулировкой «за профессиональную непригодность». А вот во ВГИК приняли…….
Да и нужды он не знал, в отличие от меня. Я рос в послевоенном Ленинграде, в подвале дома на 3-й линии Васильевского острова. Такое жилье, земляную шестиметровую нору, выдали моим родителям, которые прошли всю войну. Отец, Николай Игнатьевич, служил в танковых войсках и дошел до Берлина, мама, Александра Яковлевна, была санинструктором разведбатальона и вытаскивала раненых из самого пекла на Втором Белорусском фронте. У обоих – грудь в орденах и медалях. А в 1957-м отца посадили: ляпнул в разговоре, что Хрущев, вместо того чтобы культ личности разоблачать, лучше бы фронтовикам нормальную жизнь обеспечил. Кто-то донес, и он загремел на два года. Пока валил лес на Колыме, мама тянула две работы, но ее копеек не хватало. Помню постоянное чувство голода да драки с дворовыми пацанами, которые дразнили меня «тюремщиком», и я отчаянно лупил их от обиды за отца. Вместе с нами жили мамина 12-летняя сестра Люся, и подслеповатая бабушка Аня, вечером и утром молившаяся об освобождении сына перед иконой Божьей Матери.
- Какими бы трудными не были времена, надо жить по заповедям. По Богу. По совести, не озлобляться, - говорила она мне, перекрестив перед сном.
По сравнению с моим, детство Никиты, конечно, было куда благополучнее. Да и дом строить ему было легче. Кооперативная квартира в центре Москвы на Малой Грузинской , этажом ниже жил Владимир Высоцкий. Была и дача в подмосковном поселке Николина гора. Это теперь Никита возвел роскошный особняк, а тогда только звучало громко - усадьба Михалковых. Да, земли много, с гектар. Когда позже, в конце 70-х, я приезжал на эту дачу, там было два дома. Один, поменьше, построенный чуть ли не до революции, весь скрипел и трещал от старости. Второй - поновей и побольше, в два этажа: на первом - холл, на втором - спальня и два флигелечка по бокам. Всюду картины деда. Никакого хрусталя и прочей безвкусицы, везде книжные стеллажи и шкафы, особенно много в комнате Андрона, старшего брата Никиты. Стены у него, помню, были заклеены не обоями, а симпатичными зелеными гобеленами из холстины.
Кстати, познакомились мы с Никитой через Андрона Кончаловского. Было это в 1973-м, на съемках фильма «Романс о влюбленных», мне тогда не было и тридцати. К тому времени я успел стать несколько раз стать призёром СССР по самбо. Тренировался у Анатолия Рахлина в обществе «Труд», ученика Александра Массарского, слывшего легендарной личностью не только из-за спортивных достижений: он первым на «Ленфильме» создал группу каскадеров. Серьезных трюковых фильмов в СССР не было. Нужно подраться в кадре, упасть, проехаться на мотоцикле - все это актеры делали сами. Но в 1965 году на съемках картины «Директор» погиб знаменитый по фильму «Коммунист» Евгений Урбанский, и в Госкино озаботились проблемой: что делать? Не знаю, Массарский ли вышел на киностудию или они на него, но в середине 60-х Александр Самойлович начал использовать своих спортсменов для съемок. Пригласил и меня. Так что в кино я стал работать с шестнадцати лет.
Ученики Массарского просто обожали. Он же называл нас «самбистами», «мальчиками для битья», а режиссерам рассказывал, что мы - люди-машины, можем абсолютно все. Такая реклама нам порой выходила боком. Так, в августе 1972 года в Луге на съемках фильма «Блокада» Массарский предложил нам выпрыгнуть из горящих вагонов. Отрепетировать такую сцену слишком долго и дорого. Что-то пошло не так, вагоны наполнились дымом и спортивная массовка – двадцать человек – чуть не сгорели заживо.
Двумя годами позже нас и вовсе чуть по-настоящему не повесили. Случилось это во время работы над лентой «Звезда пленительного счастья». В сцене казни декабристов из-под ног каскадеров выбили помосты и мы висели над глубокой ямой,а Олег Янковский произносил длинный монолог. Я истошно заорал и сорвал съемку, заметив, что один из наших, Толя Ходюшин, не просто захрипел, а задергался в конвульсиях. Потом выяснилось: страховочный ремень от парашюта так сильно перетянул ему бедренную артерию, что он оказался на волосок от смерти.
Была драматическая история и на съемках фильма « Человек-амфибия»: нашего паренька попросили перепрыгнуть с одного здания на другое, не рассчитали рисков. Бедолага во время прыжка ударился обеими стопами о стену, и его кости буквально рассыпались в труху. Стал инвалидом... «Мы умирали по воле режиссеров», или «Откровения каскадера» - так я назвал книгу, которая скоро выйдет в одном из московских издательств.
С особым чувством вспоминаю съемки картины «Любовь Яровая», где мне посчастливилось познакомиться с Василием Шукшиным. Помню, как мы, группка спортсменов, ожидали в автобусе команды режиссера. Василий Макарович сидел там же - тогда звезды не требовали отдельных апартаментов и прочих благ. Помнится, начал расспрашивать нас, как к соревнованиям готовимся, где уже выступали. Через минуту пригласили в кадр. Сцена расстрела, я рядом с Шукшиным на краю глубокой ямы.
- Давай так: сначала ударишь его прикладом в лицо, - отдал приказ Массарскому, кивнув в мою сторону, оператор Евгений Шапиро, - потом целишься в Василия Макаровича.
- Как это, прикладом в лицо? – недоуменно перебил режиссёра Фетина исполнитель главной роли. - Живого человека?!
- Да мои спортсмены – люди с железными нервами и телами! – пытался бравировать Александр Самойлович. Но Шукшин даже слушать не стал, ушел в автобус. Сцену так и не сняли, а я избежал возможности пострадать за искусство.
Потом я встречался с Шукшиным на съемках «Даурии», «Калины красной», «Они сражались за Родину». Случалось говорить о жизни.
- Хочу профессионально осваивать трюковое искусство, учить этому молодых, - поделился я с ним, - Во-первых, мне нравится работать в кино. А во-вторых, вы же сами видите, как обращаются с живыми людьми. Словно каскадеры не люди, а куклы.
- Нужное дело! - благословил Шукшин, - И мне скоро хороший специалист понадобится, будем про Степана Разина снимать. Так что учись и никогда ни перед кем не пасуй, Коля, не подстраивайся. Живи так, как подсказывает совесть.
Осуществить мечту Василий Макарович не успел – умер на съёмках фильма «Они сражались за Родину». А я его советы вспоминал их каждый день, двигаясь к своей мечте. Окончив Ленинградский институт авиаприборостроения, сменил-таки профессию. Поступил в аспирантуру Ленинградского научно-исследовательского института физической культуры. Параллельно устроился работать в ЛГИТМиК, где под руководством Василия Меркурьева и Ирины Мейерхольд разрабатывал программу подготовки актёров для трюкового кино. У меня много учеников, среди них Лариса Гузеева, Саша Лыков, Лена Сафонова, Николай Фоменко и другие известные артисты.
Вскоре присвоили звание доцента, получал почти 400 рублей в месяц, гигантскую по тем временам сумму. Мог бы и не ездить на киносъемки, но лучше места заработать и весело провести время в СССР не было. Выполнял, а позже и ставил трюки в лентах, которые сейчас называют легендарными: «Республика ШКИД», «Три толстяка», «Интервенция», «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона», «Остров сокровищ» и многих других. Был постановщиком трюков и в знаменитом фильме «Д’Артаньян и три мушкетера», хотя молва с 1992 года упорно приписывает это Владимиру Балону, поставившему всего несколько фехтовальных сцен под моим руководством и крепко дружившему с Михаилом Боярским. Несмотря на такой послужной список, я никогда не строил из себя крутого парня. В институте студенты спрашивали: «Правда, что вы мэтр советских каскадеров?» Я отвечал: «Нет! Я – два мэтра. Точнее, мэтр восемьдесят семь». Таков мой рост.
С Андроном Кончаловским я познакомился в феврале 1973-го, когда он пригласил меня, как я уже говорил, в команду своего фильма «Романс о влюбленных». Меня ему порекомендовали ассистентки Наталия Терпсихорова и Галя Бабичева, с которыми я работал на картине «Легенда о Тиле». Тогда Массарский на съёмках цунами чуть не убил падающей крышей мальчика из массовки. Да и актёру Роману громадскому досталось бренном по голове. И Кончаловский вызвал меня из Ленинграда, хотя на «Мосфильме» к тому времени уже появились свои специалисты.
Работать с Андроном Сергеевичем было одно удовольствие. Мы часами скрупулезно придумывали трюки, которые можно было использовать в картине. «Надо же, как ты классно придумал, молодец», - радовался Андрон интересной находке, которую мы только что сочинили вместе.
В том же году Никита вернулся из армии. Не помню уж, сам он мне рассказывал, как туда загремел, или Андрон, но дело было так. Когда ему пришел срок служить, Сергей Михалков попытался устроить сына в Театр Советской Армии. Многие молодые артисты проходили там службу: выходили в массовке или отправлялись на съемки военных фильмов. Но вмешался тогдашний министр обороны Андрей Гречко, который отчего-то недолюбливал автора советского гимна. Стукнул кулаком: никаких поблажек! И отправил призывника Михалкова аж на Камчатку. Позже Никитон бравировал, будто сам попросился границы родины охранять. Наверно, в конце-концов и сам в это поверил.
Вернувшись, частенько наезжал к брату на съемки, присматривался. Меня он не замечал, да и мне он был тогда не интересен. Правда, Никита уже сыграл в нашумевшей картине «Я шагаю по Москве», которую я смотрел аж четыре раза из-за Гали Польских. Она была моим идеалом, позже и жену себе я выбрал похожую. Показался симпатичным и главный герой, которого играл Алексей Локтев. Вот персонаж Никиты не вызывал ровно никаких чувств.
К тому же я знал, что в эту картину Михалкова взяли благодаря старшему брату, которому вскоре пришлось за него краснеть. Андрон учился и дружил со сценаристом Геннадием Шпаликовым, его и попросил замолвить словечко за Никиту перед Георгием Данелия. Отснявшись в трети фильма, Михалков потребовал повысить ему гонорар, иначе играть отказывался. Это известная история. Но Данелия не поддался на провокацию и чуть было Никиту не заменил. Тот изумился, но стал вести себя скромнее.
В общем, наше первое знакомство с Михалковым, мягко говоря, не обещало стать судьбоносным. Не добавил симпатий к нему и следующий эпизод. Где-то через год я попал на Кавказ - студенты чечено-ингушской студии, мои ученики пригласили меня в Грозный, где Никита снимал свою первую ленту «Свой среди чужих, чужой среди своих». На съемки я ходил со свими студентами и наслаждался выпавшими осенними каникулами. Лишь позже узнал, что на площадке вышла анекдотичная ситуация, впрочем, закончившаяся плачевно. Висело объявление: «Требуются люди для массовки, оплата 3 рубля». Местные жители, мало понимавшие в кино, наивно предположили, что платят не им, а они. Не знаю, о чем думал заместитель директора съемочной группы, но деньги брал. Скандал разразился через полгода, когда картина вышла, а участники массовки не обнаружили на экране своих лиц крупным планом. История получила огласку, заместителя директора посадили на 6 лет в тюрьму. Никита сказал, что аферу тот провернул за его спиной. Скорее всего, так оно и было, но слухи ходили разные.
Лицом к морде мы столкнулись с Михалковым лишь в 1976-м. Андрон тогда снимал «Сибириаду» и снова позвал меня постановщиком трюков. Съемки проходили в Твери, тогда еще Калинине. Как-то вечером режиссер устроил ужин для своих. Пригласил Андрон и меня, что было сродни чуду.
Когда говорят, будто в СССР все были равны и друг другу братья, это чушь. Во все времена существовало избранное общество. Тогда в него входила интеллигенция, а также нужные люди, которых позже мы с Никитой цинично называли «нужники». С их помощью в эпоху глобального дефицита можно было достать что угодно. Отлично помню, как задружившись со вторым секретарем райкома комсомола Ленинграда, добыл для жены сапоги в «голубом зале» Гостинного двора. Наконец, были все остальные: народ, простолюдины - строители коммунизма, среди которых и моя скромная персона.
И вот я, простой парень, вдруг оказался среди самых-самых. Разве не чудо? Помню французских дипломатов, заглянувших к Андрону, очаровательную Лив Ульман, жену знаменитого Ингмара Бергмана. Она тоже приятельствовала с Кончаловским и высоко ценила его как режиссера. Сидим за столом, разговариваем, хохмим, обсуждаем прошедший день и предстоящую завтра работу. Вдруг танцующей походкой входит Никита, игравший в «Сибириаде» одну из главных ролей. Щелкнул пальцами:
- Привет всем!
Я, видимо, не слишком почтительно кивнул, продолжая начатый разговор.
- А этот что тут делает? – громко удивился Михалков, подчеркнув слово «этот».
Я вспыхнул, но в следующую секунду почувствовал на плече руку Андрона.
- Коля, не обращай внимания. Никита у нас, бывает, хамит, но это не со зла - наверное, не выспался, - примирительно сказал он, умело разрядив обстановку.
Казалось, уж после этого случая ни о каком приятельстве с Никитой и речи быть не может. Но уже на следующий день ситуация изменилась. Снимали сцену с огнем: два деревенских парня из соседских семей Соломиных и Устюжаниных сцепились и падают в костер , во время которой герой Александра Потапова заехал своему брату веслом - шуточный эпизод, который собрал всю группу, и мне аплодировали, как постановщику.
Никита подошел после съемки и, не говоря ни слова, пожал мне руку. Это было по-мужски. Я был тронут.
Еще через два дня я дублировал Михалкова в сцене, когда его герой горит в тракторе.
– Ты как, друг? Живой? – выскочил Никита из-за камеры оператора Левана Пааташвили, едва каскадёры огонь на мне потушили. - У меня чувство, словно я сам горел.
Было видно, что он действительно волновался, переживал.
- Да живой, - утешил я. - Как Ленин, живее всех живых.
И Никита снова пожал мне руку. Я окончательно оттаял.
20 августа у Андрона день рождения. Я подарил ему иконку Николая Чудотворца. Такая же маленькая, величиной с ладонь, только Андрея Первозванного, подарок его мамы, всегда стояла в его гостиничном номере. В семье Михалковых было заведено: где бы сыновья ни находились, в праздники всегда собирались у мамы, Натальи Петровны Кончаловской. Съемки свернули, и мы большой компанией отправились в поселок Николина гора. Так я впервые оказался у Михалковых в их загородной усадьбе.
Вечер был шумный, пили знаменитую «кончаловку», напиток по рецепту Наталии Петровны: водку, настоянную на черной смородине. Из-за стола все разбрелись по огромному участку с высокими разлапистыми соснами.
Потом я часто бывал на даче Михалковых-Кончаловских. «Сибириаду» снимали три года — огромная, тяжелейшая работа. Я успел закончить аспирантуру, поработать постановщиком трюков на двух других картинах, в том числе на фильме Юнгвальд Хилькевича «Д*Артаньян и три мушкетёра» , в моей семье родился второй ребёнок, дочь Оля. И с Никитой, и с Андроном за эти три года мы стали родными людьми. Впрочем, может быть мне это только казалось.
В 1979-м «Сибириада» получила специальный приз жюри на международном кинофестивале в Каннах. Мои сцены в фильме остались, значит, и я что-то заслужил. Андрон всегда это помнит. Когда в 1078 году подарил мне свою книгу «Парабола замысла», то подписал так: «Дорогому Коле, талантливому русскому богатырю».
Наталия Петровна тоже относилась ко мне, как к своему. Не раз просила: «Коля, вы уж, пожалуйста, присмотрите на съемках за Андроном и Никитой. Не давайте им делать опасных трюков.
Помнится, через несколько лет, в один из визитов в усадьбу, она попросила нас с Никитой спилить самую высокую сосну на участке, закрывавшую солнечный свет. Мы рьяно взялись за дело, но колючая красавица повалилась набок, зацепившись ветвями за соседние деревья, и упорно не хотела падать на землю. Наталия Петровна, без слова упрека, вызвала из сельсовета бригаду коммунистического труда, которая быстро довершила дело. Но дел нам больше не поручала.
Она всегда была очень организованной и энергичной, всегда за работой. При этом чувствовалась порода: эдакая величественная сдержанность. Настоящая аристократка, никогда не повышала голос и вела себя так, что каждый в ее присутствии чувствовал себя самым желанным гостем. Ее обожали соседи, подруги, друзья детей и внуков. Крутились вокруг нее, как мотыльки возле лампы.
Вместе с тем домашних она держала, что называется, в узде. Позволю себе процитировать эпизод из книги Андрона Кончаловского, прекрасно характеризующий Наталью Петровну. Когда Андрон расстался с Натальей Аринбасаровой, та, продолжая бывать на даче, начала ссориться с Настей, супругой Никиты. Как-то дошло до того, что и сами братья поругались. Видимо, каждый свою женщину защищал.
В причины ссор Андрон в книге не вдавался, но написал, что мама собрала невесток и сказала: если еще хоть раз из-за вас поссорятся мои сыновья, головы вам не сносить! Приезжайте в гости, двери всегда открыты, но интриг я не потерплю. Сказала это, не повышая голоса, но так, что ни у кого и мысли не возникло ослушаться
У Михалковых мне запомнилось немало любопытных деталей. Скажем, я долго не мог понять, отчего, когда приносят что то в упаковке, веревочку или ленточку не разрезают, а именно развязывают. Потом оказалось, что так Наталией Петровной заведено.
- Это занятие, развязывание узелков, - говорила она, - развивает терпение.
Новую одежду детям, а потом и внукам, покупали не часто.
- Вещи не должны быть культом, - внушала Кончаловская. Никита, когда у него росли дочки и сын, по примеру мамы не торопился покупать им обновы. И я проникся этим правилом, и мои Тима и Оля с тех пор не были избалованы изобилием. Я был просто влюблен в семью Михалковых - в целом и в каждого в отдельности.
Да, еще Наталия Петровна пекла потрясающие пирожки с капустой из слоеного теста - маленькие, словно пельмешки, вкусноты необыкновенной! Она их делала много, но огромную кастрюлю съедали в один присест, как семечки. Запекала гуся или утку с яблоками, тоже изумительно. Правда, все это лишь по праздникам или когда было свободное время и вдохновение. В остальные дни хозяйничала домработница Верка - живописная тетка лет пятидесяти. Жила в доме чуть ли не с 40-х годов, ее привезли из какой-то деревни. Одевалась она хуже огородного пугала – всё лучшее вешала на него /берегла от птиц урожай/: старое выцветшее тряпье – сарафан или платьишко из прабабушкиного сундука, на ногах - огромные суконные боты.
Входя утром в дом и на кухню, Верка гремела этими ботами под аккомпанемент кастрюль и сковородок, отбивая ритм своего фирменного степа. К этой музыке Михалковы давно привыкли и мирно спали. Просыпаясь лишь тогда, когда она по какой-то причине задерживалась, и в доме воцарялась подозрительная тишина. Неужели Верка позабыла о своих обязанностях, и завтрак отменяется?!
А готовила Верка так, что пальчики оближешь: пельмени, блинчики… Какую баранью ногу она томила в печи! Естественно, продукты привозили хозяева. Сама Верка за пределы Николиной Горы не выезжала - там и жила с мужем, во флигельке на территории усадьбы. Он сторожем сторожил. На кухне было окошечко, как в столовых на раздаче – через него тарелки с едой подавались в гостиную, где накрывали большой круглый стол.
Бывало, Никита утром проснется, зайдет на кухню:
- Верка, что-то салата из помидоров хочется, приготовь!
А ему в ответ:
- А ты, … твою мать, помидоры привез? Не привез, так чего ты хочешь?!
Беззлобно так, по-свойски. Никита не обижался, подскочит, прижмет ее к себе:
- Ладно, не кипятись, завтра все привезу!
Он к ней как к родной тетушке относился, без намека на снобизм и прочую фанаберию. Порой, в дурном настроении она гоняла его:
- Ты ждешь, чтобы я за тобой посуду помыла? Барин! Нет бы самому?! Сейчас Наталии Петровне скажу, что сын бездельник!
– Главная у нас в доме - Верка, - смеялся Михалков, покорно намывая в раковине тарелки.
Я становился свидетелем и других домашних сцен, не таких забавных. Как-то Никита поссорился с соседом по поселку. Уже не помню ни причин, ни имени недруга Михалкова. Запомнилось только, как этот человек с хамском издевкой сказал ему: «Между прочим, мы вчера бухали вашу «кончаловку», ничего так напиток».
Оказалось, мальчишки, старший сын Андрона Егор, и Никитин Степан, тиснули дома бутылку, уж не знаю, каких коврижек им за это сосед пообещал. Каких же «горчичников» выписали им дома!
- Да кто вы после этого - взяли и открыли врагу наши семейные кладовые! Это последнее дело – из дома выносить! – гремел Никита. Сидевший рядом Андрон согласно кивал головой, правда, он был не столь гневлив.
- Знаешь, у меня ведь похожий грех есть, - вдруг признался мне Андрей, когда Никита отошел. - На съемки фильма «Дворянское гнездо» взял у мамы ее фамильные драгоценности. По сценарию, нужны были бриллианты. А я не знал, что в кадре все равно не видно, натуральные или бижутерия - думал, в кино все должно быть по-настоящему. И у меня из гостиничного номера эти бриллианты утащили. Господи, как же стыдно было перед мамой! А она, узнав о пропаже, только и сказала: «Значит, нам надо было за что-то расплатиться этими бриллиантами – судьба просто так не возьмет».
После этого и я покаялся:
- Однажды в наш двор в Ленинграде пришел незнакомый мальчишка. И принес фантики от конфет - яркие, пахнущие шоколадом. Я в свои пять лет подобного волшебства в глаза не видел, и жадно их нюхал, впитывая аромат. «Хочешь, давай меняться?» – вдруг спросил хозяин богатства. «У меня дома есть мамины ордена, возьмешь?» - сказал я без всякой надежды: какой дурак поменяет такие прекрасные фантики на железки?! «Ладно, так уж и быть», - согласился он. И потом я весь день нюхал и облизывал свое приобретение. А вечером никак не мог понять, почему мама рыдает в уголке нашей каморки. Эта история – моя боль, до сих пор.
Андрон сочувственно закивал. И это был удивительный момент единения. С Никитой я мог шутить, а вот так открыть душу вряд ли.
Сергей Владимирович Михалков, в доме на Николиной горе появлялся редко. Он не любил загородную жизнь, предпочитал городскую квартиру. Не буду рассказывать, каким он мне показался. У Никиты есть фильм «Папа», вот там поэт и автор гимна такой, какой есть, без прикрас.
Мне особенно запомнилось, как Никита в кадре спрашивает отца, изменял ли он маме. И тот честно отвечает: «Да, но она настолько добрая, что прощала». Потом сын задает вопрос: а как ты относишься сейчас к своим знакомым девушкам, которых когда-то, так сказать, щипал за ножки? «Что ты, я не могу на них смотреть - старухи», - с ноткой превосходства ответствует Сергей Владимирович, которому самому тогда было за 80.
Никита чем дальше, тем больше напоминает мне своего отца. Как минимум - внешне. А у его жены Татьяны в глазах я читаю какое-то смиренное достойное спокойствие, как у Наталии Петровны.
От Никиты знаю, что в Москву она приехала из Воронежа, поступила в Институт иностранных языков, что в 70-е для девочки из провинции было не меньшим чудом, нежели сейчас. В свободное от учебы время подрабатывала в Доме моделей. Адский труд. Прежде чем разок прошегать царицей по подиуму, надо выдержать десятки каждодневных, многочасовых примерок. Но Таня была исполнительной, послушной. Этими качествами и покорила Никиту. Он не раз, смеясь, рассказывал историю, как едва познакомившись, пригласил ее поужинать в Дом Кино. Там спросил, что она будет пить и есть, а Татьяна тоном комсомолки и отличницы ответила: «Первое, второе и третье». «Я сразу решил, что она будет моей женой», - вспоминал Никита.
Таня по-настоящему любит мужа. Дом и семья для нее – смысл жизни. Она рядом с мужем в горе и радости, и это не пустые слова. Не всегда Никите светило солнце и дул попутный ветер в парусиновые штаны - хватало и горьких дней, и месяцев, и даже лет. Никогда не видел, чтобы жена пилила его или на жизнь роптала.
В 1981-м Никита снял фильм «Родня» - от начала до конца стёб над советской действительностью. На долгие шесть лет чиновники из Госкино отлучили его от режиссуры, доверив снять лишь одну-единственную семейную драму «Без свидетелей».
Никита звонил мне и с надрывом в голосе говорил:
- Коля, похоже, это конец.
- А может, только начало? Судьба такая штука, никогда не знаешь, что ждет тебя завтра, – утешал я.
- Тебе хорошо говорить…- горько вздыхал Никита.
Прекрасно помню, как однажды в 1994 году, приехав в Питер на Фестиваль Фестивалей у Александру Мамонтову он выступал на скромной творческой встрече в ДК города Тосно под Ленинградом. Ему заплатили 300 долларов, неплохо по тем временам. Но по дороге в Москву, в «Красной стреле», у него эти деньги вытащили. Никита бегал по всему составу, громко ругался, требуя наказать воров. Поднял спавшую милицию, начальника поезда, закусывающего с проводницами.
- Только не подумай, - повторял он мне, - я не из-за денег хлопочу, а из принципа.
Но губы у него дрожали.
Я к тому времени уже стал проректором Всесоюзного института повышения квалификации в Ленинграде – уважаемая должность, теплое место. Андрон перебрался во Францию, потом в Италию. Непросто, но сумел завоевать репутацию, завести полезные знакомства и вовсю снимал кино за рубежом. Мне часто звонил и писал. Иногда просил принять в Ленинграде его новых зарубежных друзей, показать им город. По просьбе Андрона я принимал у себя итальянского сценографа Эцио Фриджерио, Роберта Редфорда, Марчелло Мастроянни, Анн Консини. Показывал им наши музеи и памятники. Нравилось им и у меня дома. Я тогда купил огромную квартиру - в самом центре, с дубовыми потолками, камином и видом на Перопавловку, обставил ее красивой мебелью.
- Надо же, как хорошо в СССР люди живут, - восхищались иностранные гости. И я испытывал гордость за свою страну, в которой мальчик, выросший в подвале на Васильевском острове, упорством и трудолюбием сумел достичь таких высот.
- Коля, тут один мой приятель, журналист из Италии Кайо Марио Гарруба, собрался снимать репортаж о Ленинграде. Покажешь ему город? – как-то позвонил Андрон.
- Никаких проблем, пусть приезжает!
В тот же день позвонил и Никита. Услышав о приезде итальянского репортера, он уже вечером был у меня. Словно угадал, что знакомство может оказаться полезным. Марио сопровождала жена Алла. Никита сумел ее обаять, и шустрая полька взялась представлять его интересы в Европе. Устроила в Италии просмотр картины «Неоконченная пьеса для механического пианино», пригласила влиятельных друзей, начала им рассказывать, какой талантливый этот русский режиссер. Талантливых людей много, только вот знают об этом не все. В числе тех, кому она рекомендовала Никиту, были знаменитый продюсер Анжелло Рицолли и Марчелло Мастрояни.
Накануне нового, 1986 года Михалков пригласил их погостить в Ленинграде. Поводил по Эрмитажу, потом зашли ко мне. Выпили водки, закусили грибочками. Мечтали вслух, какой фильм мог бы снять по Чехову Никита. Знал, что Мастроянни любит Антона Павловича, и, конечно же, не устоит. Так оно и вышло. Итогом этого ужина стали «Очи черные» - мелодрама по мотивам чеховской «Дамы с собачкой» с Марчелло в главной роли.
Что и говорить, в чутье и стратегическом таланте Никите не откажешь. Я был очень рад за него и горд от своей, пусть опосредованной, причастности к его успеху.
Съемки проходили в Ленинграде и Костроме. Есть фотография, где в бричке сидят Аня и Тема Михалковы, а рядом мой сын Тимофей и дочь Ольга. Никита снял их в маленьких эпизодах, а Оле даже повезло сняться в одной сцене с Мастроянни.
Там же моих Тиму и Олю крестили - в местном храме Воскресения на Дебрях. Крестного искали недолго.
- Давайте, Никиту Сергеевича попросим, - предложил настоятель храма отец Александр. - Никита Сергеевич, вы не против?
- Конечно, нет, о чем разговор – Коля мой близкий друг! – тут же согласился Михалков.
А я стал крёстным своей бывшей студентки Леночки Сафоновой. Мы все встали возле купели – окунают туда только младенцев, а взрослые стоят рядом, раздетые, прикрывшись простынкой, батюшка просто поливает их водой. И они, вслед за ним, произносят трижды:
- Отрекаюсь от тебя, Сатано, сочетаюсь Тебе Христе.
- Господи, прими новоизбранных рабов Твоих, - завершил обряд отец Александр.
Никита, когда все закончилось, тут же забрал Марчелло и Лену на съемки сцены объяснения в любви в сарае дома городского головы, которого играл Иннокентий Смоктуновский.
«Очи черные» получили приз в Каннах за главную мужскую роль, еще какие-то знаковые награды. Был международный успех, фильм продали в 120 стран. Но Никита был недоволен. Дело было в том, что финансировала проект найденная Аллой Гарруба итальянская миллионерша Сильвия д’Амико, ставшая продюсером. Перед началом съемок они с Михалковым договорились, что ему заплатят 100 тысяч долларов. Позже Никита выяснил, что по западным меркам это сущие копейки, столько получают начинающие режиссеры. Еще больше его раздосадовало то, что Сильвия, вложив 4 миллиона долларов, получила раз в двадцать больше и наотрез отказалась делиться процентами от прибыли. Мол, так не договаривались. Что и говорить, ушлый народ эти миллионерши. Было обидно, конечно. Разгневанный Михалков больше с ней не сотрудничал.
Позже, в 1992-м, Никита разругался и с Аллой. Она считала себя важной птицей. И могла сказать, например: «Никита! Нельзя так писать сценарий. Будешь делать так и вот этак…», дальше следовали прямые инструкции. Ведь это в России режиссер – царь и Бог, а на западе рулит тот, кто деньги на фильм нашел. Зная Никиту, могу только представить, как у него шерсть дыбом вставала от таких указаний. Он терпел-терпел, но в конце-концов рубанул:
- Как ты со мной разговариваешь? Пошла вон!
И выбросил ее из своей жизни, мгновенно забыв, что именно Алла нашла деньги на съемки трех его картин,в том числе и на «Ургу», познакомила с полезными людьми и вывела его карьеру на новый международный уровень. Но эти мысли пришли гораздо позже, когда я сам, по сути, оказался в том же положении, что и Алла. Тогда же я Никиту понял и не осудил.
К тому времени его дела и в России начали идти в гору. И произошло это, скажу без ложной скромности, не без моего участия. Например, в период безденежья созданная им студия «ТРИТЭ» выпустила книги «Российский архив», где были материалы, прежде хранившиеся в секретных архивах КГБ, к которым Михалков в 90-е нашел лазейку. Ясен перец: книги надо продать, заработать на них. Но как? Открыли пару ларьков - не хочет народ покупать!
- Надо выходить на правительство, - прикинул я. Пусть выкупят у тебя всю партию и подарят институтским библиотекам. В нашем институте, например, несколько экземпляров такой книжицы не помешали бы.
Моих связей проректора хватило, чтобы добиться приема министра высшего образования и у Витора Черномыдрина, бывшего тогда председателем правительства. Книги у Михалкова купили, правда, попали ли они в институты, не знаю.
Была и другая история, связанная с прокатом «Утомленных солнцем». В 1990-е годы, кинотеатры массово закрывали, отдавая их под казино. Но если у картины нет зрителя, то она, даже самая гениальная, всего лишь кусок пленки! Михалков как на работу ходил в «Союзпрокат», предлагая купить его фильм.
- Что ж, давайте, - без особого энтузиазма соглашались там. - Можем заплатить вам 70 тысяч долларов.
Копейки. Ведь на съемки потрачены четыре миллиона долларов! На Западе заработали бы раз в десять больше, а здесь хотя бы вернуть свое... Никита чуть не плакал: весь в долгах - брал деньги и в банках, и у частных спонсоров.
Я долго думал, как ему помочь. Наконец осенило: эстрадники ездят с концертами, почему бы и нам «чес» не устроить? Никита показывает свою картину, потом - творческая встреча, а деньги на это дело берем у губернаторов и региональной знати. Пусть раскошеливаются на культуру!
Стал я всем звонить, предлагать сотрудничество. Провинциальные «царьки» не хотели выбрасывать тысячи лишь за знакомство с Михалковым - аккуратно интересовались, нет ли у нас связей в правительстве. Я многозначительно отвечал: "Поищем". Мол, давайте подумаем над этим вопросом после творческого вечера Никиты Сергеевича. И нам шли навстречу, выкупая по несколько копий для местных показов.
Никита предлагал: иди ко мне работать в штат заместителем, будешь со спонсорами работать. Я долго отнекивался. Но потом наступил самый черный и тяжелый период в моей жизни. Дочь попала в аварию, лежала в больнице с тяжелым сотрясением и переломанными ногами. Я искал врачей, лечил ее. Вытащил. Но сам слег с инфарктом.
Первый медицинский институт, отделение терапии. Лежу после операции, дышать тяжело. В холле работает телевизор, вдруг репортаж из Канн, и голос Никиты, представляющего там фильм «Утомленные солнцем». С изумлением слышу его разговор с журналистом. Тот спросил:
- Никита Сергеевич, у вас много врагов и завистников, а друзья есть?
Михалков ответил:
- Да, друг есть. Только один – Коля Ващилин.
На всю страну, на весь мир объявил. И таким теплом повеяло от его слов! Он продлил мне жизнь. Тем более что врачи, услышав мою фамилию из уст самого Михалкова тут же забегали, начали колоть шприцами во все места.
Годом позже Никита получил в Америке «Оскара». По возвращению его пригласили на пресс-конференцию в Дом Кино, он позвал и меня. Тогда я уже перешёл к нему на работу в ТРИТЭ. По дороге я возьми да пошути:
- Ну, до свидания, Никитушка. Захлебнёшься тщеславием, здороваться перестанешь.
- Знаешь, мне ведь все равно, «Оскар», не «Оскар», - рассмеялся Михалков. - Поставлю на полочку, будет стоять.
Признаться, я ему тогда поверил. Но, увы, моя шутка оказалась пророческой, и та пресс-конференция действительно стала переломной. «Вы себя недооцениваете! Вы ведь великий!», - внушали Михалкову и киношники, и пишущая братия. По дороге обратно я заметил в его глазах прежде невиданное, горделивое выражение. Видимо, сладко прикидывал: называют гением - значит, так оно и есть. Помню как мы хохотали, когда ему на творческой встрече из зала прислали записку «Правда ли, что вы гений?»
И все же я перешел работать к Михалкову. Дочка моя поправилась, но жена обвиняла в случившейся беде меня. Семья разваливалась, и я решил переехать в Москву, подальше от скандалов.
Первая трудовая неделя началась с появления в моем кабинете двух десятков сотрудников компании «ТРИТЭ».
- Николай Николаевич, - робко начали они, - не могли бы вы поговорить с Никитой Сергеевичем, чтобы нам выплатили зарплату? Три месяца уже без копейки сидим...
- А сами чего с ним не поговорите?
- Лучше вы, все-таки его заместитель и друг, - замялись люди. Я понял, что все они его ужасно боятся.
Через неделю узнал, что денег у студии нет, потому что Михалков поистратился: купил колокол для храма в деревне Аксинино, рядом с Николиной горой.
- Мы же верующие и должны жертвовать, - важно сообщил Никита.
Я лишь спросил:
- Тебе не стыдно смотреть в глаза сотрудникам?
А он в ответ:
- Пусть благодарят Бога за то, что работают у меня.
Тот колокол на храм мы, кстати, вместе поднимали. Один конец веревки привязали к колоколу, второй – держим в руках на колокольне, и медленно-медленно бронзовый колокол тянулся ввысь, к облакам. Хотелось верить, что дальше все будет хорошо. Но не случилось:
Никита неуловимо и неумолимо превращался в режиссера-солнышко, вокруг которого все должно крутиться. Только посмей сказать слово против! Во мне же поступательно нарастало "утомление солнцем".
Истории в моей памяти, как картинки в калейдоскопе. Вот мы с Никитой в Чебокасарах, на банкете в честь вручения ему мантии почётного доктора Университета. Подошел мужик явно бандитского вида. Расплылся в улыбке: «О, мой любимый режиссер!». И полез обниматься. Потом они вдвоем за столик сели, давай за жизнь разговаривать. Я подошел напомнить Михалкову, что у нас дела.
- Дела подождут! – отмахнулся он.
К утру, наконец, его новый знакомый соизволил уйти.
- Делать тебе, что ли, нечего – с таким козлом трепаться? – спросил я Никиту.
- Он не козел. Это – тоже наш народ. - И, посмотрев лукаво, добавил: - К тому же он сказал: будут проблемы, обращайся – у него крутые связи.
Вот другая картинка. У нас был общий знакомый Андрей Ананов. Встречаясь к ним в Питере в компаниях, Никита ему руки не подавал – не того круга, нищий. В 90-е тот вдруг резко разбогател на ювелирном бизнесе. И Никита тут же стал его другом.
Что уж греха таить, я и сам подпитывал его гордыню. В 1995 году, например, когда Никите исполнялось 50, он хотел отмечать юбилей дома. Пригласить человек двадцать – только ближний круг.
- Никита, нужен концертный зал «Россия», - настоял я. - Позовем 70 губернаторов с женами и олигархов в благодарность за то, что они тебе с прокатом помогали. Да и поддержать полезные связи не лишне.
- Дружище, ты прав, - согласился он.
Я нашел спонсорские деньги под юбилей, миллион долларов, вместе написали сценарий. Все прошло грандиозно, практически превратилось в народное гуляние, снимало телевидение. Мою фамилию даже вписали в титры как сценариста праздника. Конечно, я был рад за Никиту, но, как говорится, под ложечкой уже посасывало от дурных предчувствий: он "бронзовел" не по дням, а по часам.
Потом была поездка в Израиль, о которой мне хочется забыть. Но не выходит.
Он упросил меня поехать с ним — мол, хочет разделить со мной радость от встречи с Землей обетованной. Сам я собирался отдохнуть в Италии, но Никита уж очень просил. Хотя с ним ехали жена и дети, и, казалось бы, я-то им зачем?
На Кипре в Пафосе, в отеле, Михалков поселил меня в номере вместе с собой: супруге сказал, что мы должны обсуждать фильм. На самом деле Никита часами трещал по телефону со своей московской подружкой. Я слышал его вкрадчивый, воркующий голос, и никак не мог уснуть. Тем более, что спать мне пришлось на малюсеньком диванчике, почти у ног Михалкова. Отдых был испорчен. Вдобавок в конце отпуска принесли гигантский счет за телефонные переговоры, и его увидела Таня. Никита соврал, будто бы это я наболтал на такую сумму - звонил какой-то своей бабе. Я чувствовал себя оплеванным, но стерпел.
Наше приятельство лопнуло как мыльный пузырь в июне 1996-го. Тремя месяцами ранее Никита запускал фильм «Сибирский цирюльник» и поручил мне руководить подготовкой съемок. Между прочим, это была моя идея: отправить артистов в военное училище, чтобы они, как говорится, пороху понюхали и отработали шагистику. Наши актеры за два месяца в казарме такую выправку обрели, которую не сыграешь. Михалков сейчас приписывает эту придумку себе.
В последний подготовительный день приехали в Иваново. Никита дал мне задание: спонсоры пообещали 10 тысяч долларов, надо съездить забрать.
- Да, вот пленка картины «Ревизор» Сергея Газарова, с которой он выступал перед зрителями во время агитации за Ельцина. Отнеси в офис, - потребовал Никита, «включив» начальника, что с ним случалось все чаще. - А к спонсорам поторопись, не то уедут или передумают.
Комната, где хранились пленки, была заперта. Я прикинул, что чужие тут не ходят, поставил коробку с «Ревизором» возле двери и уехал, ведь спонсоры ждать не станут. Вернулся через час. Зашел к Никите:
- Все нормально, вот деньги!
- Засунь их себе в ж…! – вдруг выдал он.
- Какая муха тебя укусила?
- Ты, говнюк, почему бросил коробку с пленкой?
- Я не бросил, а поставил. Ты же сказал, надо спешить. И что за тон? Я тебе не пацан.
- Пошел вон! – выплюнул Никита.
- Знаешь что? – не сдержался я. - Больше работать с тобой не буду! На, забери деньги.
Вышел, хлопнув дверью. Михалков рявкнул вслед:
- Попутный ветер тебе в парусиновые штаны!
Он остался должен мне внушительную сумму – я работал не только за зарплату, но и за процент от прибыли. Но долг по сей день мне не вернул. Когда я пару раз звонил, трубку брал директор студии «ТРИТЭ» Леня Верещагин. Заявлял:
- Никита сказал, чтобы ты отдыхал - он тебе ничего не должен.
Ну не судиться же с ним?!
Я много думал о причине случившегося. Возможно, дело вот в чем. Говорят, у Никиты случился роман с одной молодой актрисой, ровесницей его старшей дочери Ани. Похоже, что именно ей он и названивал из Израиля. Кто-то проболтался об этом его жене. Лизоблюды, вьющиеся вокруг Никиты, напели, будто предатель – я. Дома был страшный скандал, Никите пришлось объясняться. И он меня за это возненавидел, хотя в действительности я был совершенно не причем.
Не исключаю, впрочем, что дело совсем в другом. Просто люди, которые сегодня рядом с Михалковым, в голос поют, какой он великий. А я одним своим видом напоминал ему те годы, когда он пребывал в совсем другой ситуации.
Да что обо мне говорить? Никита уволил даже ту самую Верку, домработницу. Мне об этом рассказал второй режиссер его студии Володя Красинский. Могу предположить, что Верка по привычке стала перечить хозяину. Еще при мне, в начале 90-х, когда для Никиты настали трудные времена, он перестал платить домработнице зарплату, несмотря на то, что речь шла о сущих копейках. Верка кричала и даже замахивалась на него тряпкой:
- Никита, барин, я от тебя уйду!
- Да куда ты денешься? – смеялся Михалков, еще не ставший великим и чувства юмора не растерявший. Он знал, что идти Верке действительно некуда. Выгнать ее - все равно как выбросить из дома слугу Обломова Захара, который его в младенчестве в люльке качал. Что сталось с Веркой, мне неизвестно.
Сейчас и кино у Никиты, на мой взгляд, совсем другое: он словно растерял талант. Смотрел его «Предстояние», и слезы наворачивались. Вспоминал о маме, об отце, думал о народе нашем многострадальном. Сколько же выпало на долю русских людей! Некоторые кадры словно откровение, обнажённые нервы. В них и великодушие к врагу, и красота людей, и мерзость иных поступков. Завораживающее изображение, магические звуки. Финал, титры – и ощущение, будто тебя обманули, подсунув вместо конфеты пустышку в ярком фантике. И артисты вроде хорошие, и оператор профи, и трюки грамотно поставлены – а кино нет. Великие Георгий Козинцев, Сергей Бондарчук, Михаил Ром, Андрей Тарковский, говорили: в кино главное – последний кадр, он дает ответ на вопрос, для чего вы все это снимали. Вот в «Дворянском гнезде» и «Обломове»: огромное поле, наша русская земля, и у тебя, зрителя, начинается истерика. Фейерверк чувств - и гордость, и счастье, и тихая печаль, что годы не повернуть вспять, но все равно жизнь продолжается, рождаются новые герои. Впрочем, повторю, это моё личное мнение. Я ведь не кинокритик, а каскадер.
А недавно Никита Сергеевич предложил ввести некую этическую хартию для кинематографистов: уважать старших, не врать, не воровать… Он ведь не просто режиссер, а еще и общественный деятель. Я не сдержался, написал в Союз Кинематографистов: ребята, читайте десять заповедей и их исполняйте. Зачем велосипед изобретать? Написав, подумал: может, я и сам погрешил против второй заповеди Христовой – не сотвори себе кумира, не поклоняйся и не служи ему - за что и поплатился? Работал за троих, потерял здоровье, аукнулись старые травмы. Поврежден позвоночник, перенес операцию на сердце. Врачи, правда, еще 10 лет назад говорили, что вот-вот умру. Но я живой. Утром проснусь в своей хрущёбе на окраине Питера, по стеночке дойду до кухни, кофе сварю – запах чарующий. Нет не тот, о котором по телевизору рассказывают, а настоящий. Добреду до балкона, покормлю синичек. И так светло на сердце. Глаза ещё видят, руки работают, вот написал о жизни своей. Буду рад, если хоть кто-то после прочтения обратится к своей душе с вопросом: а так ли я живу? Ведь Михалков - это примета времени. Если тщеславие и гордыня застилают глаза, ты становишься машиной с единственной программой, смысл которой сводится к фразе: «я – великий». Начинаешь любить не искусство в себе, а себя в искусстве. И перестаешь быть человеком. Сколько сейчас таких «Никит» в нашей многострадательной матушке-России? Он и его нынешние дружки считают себя хозяевами жизни. Но сколько примеров, когда внезапно с таким трудом обретенное величие, бизнес, золотые унитазы, летели в тартарары, превращаясь в прах. Как же, наверное, страшно потерять то, что ты возвел в культ и сделал смыслом своего существования.
Так или иначе, зла на Никиту не держу. Какой уж есть. Я благодарен ему за те годы, когда нам было радостно идти рядом, и за ностальгические воспоминания о них. Время от времени я перебираю их, как драгоценные фантики в той детской послевоенной коллекции, так сладко пахнущие вожделенным шоколадом. Возможно, просто к старости становлюсь сентиментальным...
16.06.2014

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.