ZAPISY ZMIERZCHU



Czytelnik . Warszawa. 1976





МАРИЯ НЕМОЁВСКА



ЗАПИСКИ СУМЕРЕК.



Английские символисты и их романтическая родословная.



( Перевод заново отредактирован, сентябрь 2012. ЛБ.)



Вступление.

Ситуация в английской литературе от реформации до промышленной революции.





Ah! Love! Could you and I with Him conspire

To grasp this sorry Scheme of Things entire?

Would not we shatter it to bits - and than

Re-mould it nearer to the Hearts Desire!



( А может быть, тебе и мне, о, Любовь, вступить в заговор с Ним, чтобы cжать в горсти этот жалкий Миропорядок? И не разбить ли его вдребезги, чтобы потом перелить его в формы близкие к Велению Сердца?)



Любовь! О, как с Ним сговориться нам,

Чтоб сжать в руках Миропорядок сам?

И не разбить ли вдребезги его

И мир создать, что будет мил cердцам?

(Перевод Э.Соловковой)

Мастерски пропущенные Эдвардом Фитцджеральдом сквозь фильтр викторианской меланхолии Рубаи Омара Хайяма вводят нас в настроение важной части британского общества в середине Х1Х века. В среде набухшей оптимизмом и гордостью " мастерской мира", которой стала тогдашняя Англия , постоянно растущая группа мыслителей и художников добивалась всё настойчивей того, чтобы этот "жалкий миропорядок" перестроить в согласии с "велением сердца". Недовольные бывали всегда - в каждой фазе цивилизации, и каждой форме общественного договора сопутствовали непременно во множестве недовольные иеремии - но никогда разрыв между духом времени и артистами не был таким полным, а взаимное недоверие таким общим, как те, что берут начало в романтизме и длятся, быть может, до наших дней.

В этом очерке, посвящённом в основном небольшой группе английских поэтов постромантиков, писавших в последних декадах ХIХ века и известных в истории литературы под слегка пренебрежительным именем " декадентов", в очерке, охватывающем также художников, творивших поколением ранее под названием " прерафаэлитов", я хотела бы одновременно проследить в некоторых аспектах развитие конфликта, который возник между художником и публикой.

Я надеюсь, что мне удастся этот конфликт представить на фоне эпохи таким образом, чтобы артисты и общество, в котором им пришлось жить и работать, отражаясь взаимно как два противопоставленных зеркала, пояснили нам хотя бы частично суть противоречия.

При выборе периода, которым хочу заняться, решающими были разные причины. Одной из них явилась моя особая слабость к нему, пристрастие к моментам переходным, свободным от излишней уверенности в себе, а также соображение, что эта несомненно любопытная фаза истории английской литературы почти неизвестна в Польше, хотя можно обнаружить её влияние и в современном искусстве. Суинберн, Уайлд, Берн-Джонс, быть может, Йейтс - имена, если быть точными, только отдалённо с ней связанные,- это, в сущности, всё, что встаёт в памяти польского читателя.

Мне кажется, что Англия девятнадцатого века - то пространство, на котором легче всего проследить протекание указанного конфликта, здесь на самом деле зародилась наша промышленная эра со всём её великолепием и ужасом, тут завязались все современные и до сих пор не решённые проблемы, и здесь артисты (у автора это общее название для поэтов и художников, примЛБ.) вызвали самый громкий протест.

Никогда больше не изобиловала английская поэзия таким количеством деклараций и дискуссий с публикой, как в Х1Х веке. Романтическая поэзия была - во всех своих разновидностях вплоть до эстетизма и символизма - поэзией рассуждающей и воинствующейй. Она вела разговор как с читателем, так и сама с собой, это была, впрочем , и попытка обороны, стремление к разъяснению. Раз за разом пытались поэты утвердить свои цели и очертить поле деятельности, защитить свою позицию и доказать свою правоту.

Думаю, что в конечном счёте они потерпели поражение. Вытесненные из сферы действительного влияния в куда более скромный сектор деятельности, не сумевшие убедить общество, чтобы оно признало позицию, на которую они претендовали, они оторвались в конце концов от течения жизни и признали область чисто эстетического опыта своим единственным королевством.

И хотя могло показаться, что победил мещанин, ненавистный " филистер", но приглядевшись внимательней, можем прийти к выводу, что поражение потерпели обе стороны, что проиграли как победители, так и побеждённые. Борьба продолжалась полтора столетия, и хотя поэты никогда не сдавались без сопротивления и не признавались открыто в неудаче - нет сомнения, что дело они проиграли. Лишь только такие писатели как Элиот или Эзра Паунд, и их младшие ученики ( Оден, Сесил Дэй Льюис, Луи МакНайс и другие) вывели поэзию из " башни из слоновой кости" и снова связали её с нормальным потоком жизни. Однако подозреваю, что в настоящее время они готовы в запальчивости непредусмотрительно пожертвовать именно тем , за что боролись тогда с бескомпромиссным упорством : отречься от права говорить от своего собственного имени. Только некоторые ещё отдают себе отчёт в опасностях, которым подвергаются : попросту потому, что искусство,- и поэзия прежде всего,- является приватным разговором двух людей, а то, за что берутся сейчас артисты, это крик в мегафон перед толпой.

Конфликт поэта с публикой в той форме, в которой он проявлялся в Англии в течение последних двух веков, не был известен векам предыдущим. Поэты писали свои стихи для определённого круга читателей или только для одного мецената. С начала 16 века, когда Англия после столетней гражданской войны возникла как современное государство и порвав с римской церковью, сделала собственный двор религиозным, интеллектуальным и артистическим центром, умение высказываться языком стихотворным стало в самом деле необходимо каждому, кто хотел сделать карьеру. Поэты под покровительством королевского двора и аристократии служили старательно музе, и хотя нередко случалось, что кто-то из них попадал в небезопасный конфликт со своим покровителем, никто не сомневался ни в самой сущности искусства, ни в смысле и цели его существования, принимая вместе с сэром Филиппом Сиднеем, что оно есть неотъемлемый атрибут цивилизованной жизни, его украшение и радость.

Король Генрих VIII сам рифмовал, а Елизавету I без стеснения ставили рядом с Сафо. И хотя нас смешит теперь эта грубая лесть, это свидетельствует о важности , придаваемой умению писать стихи. Однако рифмовка не становилось самоцелью, и никому не приходило в голову видеть в этом, как этого хотели романтики, " высшего призвания", это было попросту одним из необходимых занятий дворянина, ещё одним доказательством его культуры, свидетельством изысканности. Для многих амбициозных, но незнатных людей это умение было ключом, который мог отворить им дверь для чинов и дворянского достоинства. ( А таких малоимущих было не так уж мало : из реестров Оксфорда следует, что между 1567 и 1662 на тринадцать тысяч студентов больше половины - 6635- были плебейского происхождения, сыновей магнатов было за то время только 84). Обычай назначения писателей на высокие государственные должности вместе с обычаем сочинительства стихов вельможами привёл к тому, что списки дворян и королевских советников звучат как реестр поэтов.

Сэр Френсис Бэкон, впоследствии виконт Сент-Олбанский, был некоторое время канцлером,( ему, однако не повезло, и он был удалён за злоупотребления). Роберт Деверо, граф Эссекс, о котором говорили, что он мыслит сонетами, был маршалом королевства, и хотя он потерял в конце голову, но погубила его не поэзия, а расточительство. Сэр Филипп Сидней был инспектором снабжения армии, написал первый английский трактат о поэзии, погиб в Голландии. Томас Сэквил, граф Дорсет, был министром имуществ, сэр Фрэнсис Брейн - маршалом Ирландии, Эдвард Сэймур, герцог Соммерсет,- королевским советником, Эдвард Спенсер, плебейского происхождения шериф Корка, не слишком, впрочем, довольный своей должностью ( хотя и не имел большого выбора), был первым английским поэтом, который пробовал, и успешно, зарабатывать на публикации стихов.

Эдвард Герберт, барон Герберт из Чербери, старший брат Джорджа Герберта, видного поэта- метафизика, был и военным и политиком. Можно было бы этот список продолжать до бесконечности. Очевидно, не все вельможи были хорошими поэтами, но отличные поэты найдутся и среди них. По примеру короны шли и вельможи, которые образовывали вокруг себя меньшие круги версификаторов. Большие вельможи и аристократы, как кардинал Томас Волси, Роберт Дадли, граф Лечестер, сэр Томас Мор, или Джордж Вильерс, герцог Бекингемский, имели группы своих писателей - фаворитов. Поэзия открывала дорогу к хорошо оплачиваемым занятиям тем, у кого не было ничего, кроме таланта. Кристофер Марло был сыном портного, Эдмунд Спенсер, вероятно, сыном подёнщика , Сэмуэл Дэниэл - учителя музыки, Вильям Шекспир - не то перчаточника, не то мясника, отец Бен Джонсона был сыном священника, но его мать, овдовев, вышла замуж за каменщика. Не хочу продолжать эту процессию имён, речь шла только о механизме работы тогдашней системы продвижения. Умение владения пером было непременным условием чтобы сделать карьеру, однако, не всегда лёгкую и безопасную : Марло, а быть может, и Шекспир, были тайными политическими агентами, и таинственная смерть первого из них могла быть результатом его опасного занятия.

Поэзия, возникающая в таких обстоятельствах, написанная для мецената, любовницы , или группы приятелей- поэтов, должна была в силу вещей выражать узкую шкалу переживаний и замыкаться в тесных формах. При лёгком отношении к ней творцов, она была скорее демонстрацией ловкости в составлении слов, чем результатом глубины опыта. Не хочу этим сказать, что творение стихов было исключительно деятельностью оппортунистической, то есть не имело само в себе особого значения,- тому противоречат хотя бы сонеты Шекспира, не говоря уже о творениях целой группы религиозных поэтов барокко, ныне известных под названием " поэтов метафизиков", не связанных непосредственно с двором ( это были в основном духовные лица и профессора университетов). Их тексты предоставляют неоспоримые доводы, что связь между вдохновением и стремлением к карьере не была абсолютной.

Хотела бы указать здесь на различие видения роли поэта и его функции в обществе в том именно, что долгое время стихи были попросту методом взаимопонимания между людьми, хорошо знакомыми, связанными общими интересами, выполняющими подобные обязанности и демонстрирующими идентичный уровень культуры. Те самые причины, которые сужали шкалу поэтического выражения, влияли на то, что поэты, - стараясь каждый раз сказать то же самое иначе,- обогащали народный язык. Утеряно, впрочем, неизмеримое количество той поэзии, ибо согласно со взглядами, обусловленными обычаем и экономическими причинами , стихи редко собирались в книги. Одной из существенных причин этого была цензура. Она-то и положила начало разрыву между моралью и поведением людей. Господствующие круги менее заботились о собственном спасении , заботились больше о душах подданных, и после разрыва с Римом постарались доказать, что смена религии не означала какой-то большей свободы обычаев. Закон 1589 года предавал все печатные издания цензуре архиепископа Кентерберийского и епископа Лондона, с одинаковой суровостью контролировались типографии : только Оксфорд, Кембридж и Норфолк имели право их держать, и большинство изданий составляли сочинения духовного направления и молитвенники. Сам королевский двор оказывался временами в гротескной ситуации, когда осуждал публично то, чем забавлялся приватно, так, цензура уничтожила в1599 году пользующийся успехом при дворе перевод Овидиевой "Науки любви" пера Марло.

Областью, где в полной мере выявился поэтический гений елизаветинской эпохи, был театр. Елизаветинская драматургия стала одним из тех изумляющих вершин нашей цивилизации, которые невозможно рационально истолковать, хотя над этим от века трудятся целые поколения учёных. Кажется мне лично, что одной из причин того взрыва великой поэтической вены была универсальность её оснований. По какому-то непонятному поводу поэтам удалось открыть медиума, который говорил со всем обществом, и это дало им возможность воспользоваться всем богатством языка, и ,что следует из этого, на введение в свои пьесы полноты человеческого опыта, полного диапазона - веера -человеческих чувств. Отдельные перья того веера вызывали отзвук - при различных взглядах и на разных уровнях - в каждой общественной группе. Подобный момент слияния всех психических и интеллектуальных сил народа случается необыкновенно редко, и немыслимо вызывать его искусственно, хотя и мечтают о том художники, увлечены этим социологи и силятся организовать практики. Елизаветинский театр возбуждал неизмеримое возмущение пуритан, которые не могли ему, однако, несмотря на попытки, помешать : его хранила могущественная опека вельмож и любовь народа - до той поры, пока гражданская война не уничтожила этот огромный поток народного искусства, и так тщательно, что никогда уже он не снискал давнего блеска. Комедия Реставрации - это только льстивая забава лишённых прав дворян Карла II , правда, часто живая и остроумная, но с тех пор театр в Англии стал развлечением одного только класса, народ к нему уже не вернулся, довольствуясь цирком, пантомимой и мюзик-холлом.

Кромвелевская революция , временная победа пуритан, краткая реставрация Стюартов и водворение новой пуританской династии, то есть весь неспокойный XVII век со своими религиозными войнами и политическими потрясениями стал периодом больших перемен, в течение которого были заложены основы современной Англии. Изменилась также и общественная функция артиста. Времена не благоприятствовали литературе. По своей природе большинство артистов принадлежала к роялистам, но и те, чьи симпатии были на стороне республики, имели обоснованные опасения по поводу начинаний пуритан. Абрахам Коули , роялист, который был с королём Карлом II в изгнании, годы спустя, в 1667 году, готовя собственное издание избранных стихов, так пенял на своё время:



И если во времена спокойствия и расцвета (стихи) встречают так мало благосклонности, на что можно рассчитывать во времена грубости и смуты? Если Остроумие такое растение в нашем Климате, что солнца Лета едва хватает чтобы согреть его, чтобы сохранить ему жизнь, как же не увянуть ему во время долгой и суровой зимы? Лучше описывать времена войн, несчастий и измен, но жить в таких временах и писать - хуже всего.



За автономию писателя решительно высказался даже Джон Мильтон, несокрушимая опора пуританства:



Пусть государственные люди управляют мной - пишет он - но пусть не будут моими критиками, я могу так же ошибиться в выборе цензора, как и тот может ошибиться в авторе, говоря: Это посредственно. Мог бы я также добавить вслед за Френсисом Бэконом, что " только напечатанные книги выражают свою эпоху". Ибо хотя может случиться, что цензор окажется рассудительнее обычного человека, его положение и сфера деятельности не позволят ему пропустить ничего за исключением вещей уже известных и повсеместно принятых.



Реставрация монархии не была тем не менее возвратом к прежнему укладу отношений. Если опустить её религиозный аспект, пуританская революция была в принципе пробой отобрать власть у господствующих и влиятельных и передать её в руки парламента, то есть дворянства низшего разряда и горожан. И с этой точки зрения победа её была прочной. Республика пала, но и её падение не означало возврата власти в руки того же самого класса, оно стало поводом для отказа общества от модели жизни, предлагаемой пуританами. Кромвелевская проба преобразования Англии в " божью республику" не удалась. Оказалось, что англичане не захотели стать "избранным народом", преданным единственно культу " ревнивого Бога", что они любят свои языческие предрассудки, танцы с венками и святочное печенье, что, призывая короля назад, вовсе не намерены отказываться от свежедобытого эгалитаризма, напротив, все трения и все волнения XV11 века становились очередными фазами ограничения королевской власти парламентом. Этот процесс был закреплён окончательно в 1689 году в так называемой " Декларации прав".

С того момента властители Англии являются ими не в силу божеских прерогатив, а по воле парламента, и их роль ограничена только " царствованием", потому что правительство ответственно в своих действиях перед парламентом, а не перед короной. 1869 год был началом современной парламентской демократии в Англии. И хотя членами правительства по- прежнему были главным образом аристократы ( бывают ими и до сих пор), должности свои они получали не по воле короны, а по воле парламента. Среди депутатов и избирателей, среди дворянства и горожан они должны были с тех пор искать своих сторонников, что, впрочем, скоро привело к неслыханному коррумпированию политической жизни страны. Необходимо добавить, что английское дворянство не было замкнутой кастой, как в Европе, и проницаемость между сословиями была высокой.

Разбогатевший горожанин, приобретая земельную собственность, автоматически входил в общество помещиков. " Благородное происхождение" добавляло блеска, но не было необходимым атрибутом. Право первородства, которое отдавало всё имущество в руки старшего сына, позволяло младшему потомству дворянина или аристократа посвящать себя без позора занятиям, , закрытым для подобных в Европе. По этой причине браки между классами не были редкостью и не вызывали негодования.

Гастон-Жан-Баптист де Комингес, французский посол, которому Людовик XIV поручил внимательно приглядеться к строю, " выдуманному" соседями, с удивлением и возмущением писал королю о всеобщем политиканстве :

В этой стране каждый думает, что имеет право рассуждать о вопросах государственных, и даже гребцы, перевозившие нас в парламент, желали подискутировать с "милордами".

Удивляла посла и полная безнаказанность депутатов:

Временами бывал в убеждении, что нахожусь где-то на антиподах! Так, вижу, что приватная особа осмеливается обвинить в криминальном преступлении первого министра страны, состоящего в наилучших отношениях с королём, поддерживаемого королевой- матерью, приятелем тестя наследника престола, - и ходит себе по улицам, заседает в должности судьи в парламенте, принимает друзей и вообще ведёт такую же приятную жизнь, как прежде.



В результате Комингес пришёл к выводу, что строй этот "выглядит вроде как монархия, поскольку имеет короля, но в действительности от монархии очень далёк".



В те ненадёжные переходные времена писатели спасались как умели, что им последующее поколение с горечью припоминало: и средние поэты, такие как Эдмунд Уоллер, и знаменитые мастера, как Драйден, и целая плеяда стихотворцев помельче - все как один было сурово осуждаемы за излишнюю лёгкость приспособления к каждой перемене. Панегирики в честь Карла I , вирши, восхваляющие Кромвеля, и радость при реставрации монархии появлялись у тех же самых поэтов в порядке следования событий.

Сэмюэл Джонсон , писавший в позднейшее, безопасное время, когда литераторам удалось разрешить как-то проблему зарабатывания на жизнь, не поколебался, чтобы осудить их огулом, и при случае сформулировал принцип " поэтической правды":

В сущности, поэты говорят вымышленные вещи, но собственная цель подобного вымысла - это сказать правду. Однако тот, кто готов льстить каждому, кого вознёс случай судьбы, достоин презрения за проституирование разума, который, быть может, сохранил остроумие, но утратил достоинство чести.



Отвергаемым поэтам можно было бы защищаться сентенцией Томаса Гоббса, который утверждал, - следует признать, что обязательства подданных перед господствующими продолжаются , пока у господствующих хватает сил, чтобы охранять интересы подданных. Но Гоббс жил столетием поздней, а до него никто не отваживался на столь явный цинизм.

Все эти изменения в политической структуре страны не могли остаться без влияния на ситуацию литературы и судьбы писателей. Правда, Карл II предпринимал усилия , чтобы придать своему двору видимость великолепия, которое отличало дворы его предшественников, и собрал заново большую группу изысканных "кавалеров", писавших элегантные стихи и развязные бытовые комедии, но давней беззаботной уверенности в себе, которая отличала те сферы, достичь им уже не удалось . Поэтическую изобретательность заменила искусственность, а распущенность заняла место прежней грубоватости. Ещё сегодня можно возмущаться стихами хотя бы такого лорда Рочестера, а комедии Реставрации - несмотря на находчивость аргумента Элиота, что в них преступление воздавало почести добродетели,- до сих пор удивляют нас своим развязным цинизмом. Однако надо признать, что в руках таких мастеров, как, собственно, Рочестер, или тот же Драйден, язык английской поэзии приобрёл неведомую до тех пор лёгкость и элегантность. Уж так счастливо складывалось для английской поэзии, что даже упадок послужил её развитию.

Карл II был последним английским монархом, бескорыстно опекавшим искусства. У его брата, Якова II, не было времени на подобные дела, а после него править Англией стали чужие династии, тяжёлые и тупые немцы, возведённые на трон среди революционных возмущений, со своей протестантской правоверностью. С тех пор - при разных династических переменах - они следуют принципу Георга II, который говорил:



Не выношу ни живописи, ни поэзии, ни от той, ни от другой никому никакой прибыли.



Существовало ещё меценатство аристократов, но они, занятые политикой и зависящие от избирателей, всё реже довольствовались пленительными стихами, желая услуг чисто пропагандистских. Сложные перипетии политической и литературной карьеры таких писателей, как Мэтью Приор, Джонатан Свифт или Даниэль Дефо, взлёты и падения которых связаны были с судьбами политических партий, которым они служили, иллюстрируют небезопасность политического меценатства.

Меценатство индивидуальное может быть тяжким для артиста, если его опекун глупый и кичливый , но артист ценой более или менее неразборчивой лести мог обеспечить себе независимость. Снобизм советует быть осмотрительными тем, кто не слишком уверен в своём вкусе. У политического мецената нет такой щепетильности, его цель - власть, а не признание соседей. Сэр Роберт Уолпол, впоследствии граф Оксфорд, человек, который, практически говоря, правил Англией два десятилетия ( 1720 - 1742) сильно поспособствовал деморализации политической жизни в стране. Он выдал в течение десяти лет, от 1731 до 1741 г., 50 000 фунтов из тайных фондов на " поддержку" писателей, и не имел на своём довольствии - как утверждал Свифт,-"никого, кроме скота и туманов". Сам Свифт, служивший противной стороне, писал в 1711 г., своей приятельнице : "Я удержал Стила на его посту, к Конгреву отнёсся приветливо и обеспечил деньгами, порекомендовал Роу, и ему была обещана должность. Без труда мог бы усилить позиции Филиппа, но получил партийный нагоняй и должен был взять обратно рекомендацию, и так представил Аддисона, что должны были дать ему работу - частично ведь и мне он обязан своим положением."



Этот список ,кроме Конгрева, пожалуй, не содержит наилучших перьев эпохи, нет там также учёных и мыслителей, влиятельные журналисты, как Стил либо Аддисон, представляются Свифту наибольшей добычей . Он сам, зажиточный сановник церкви, занимался политикой не для умножения доходов, а только из политических пристрастий, и значительную часть своей политической жизни провёл как суровый писатель оппозиции, ожесточённо борясь против партии вигов в газете под названием "Экзаминер", которую сам основал в 1710-м, и с ним так бесцеремонно нельзя было поступать.

Но уже с Дефо, человеком бедным, обанкротившимся и обременённым многочисленной роднёй, его политические покровители обращались исключительно как с наёмным пером, и он был вынужден у позорного столба платить за вины партии, которой служил, до той поры, когда переход на противную сторону не вызволил его из тюрьмы.

Ничего удивительного, что потом, служа одной стороне, он старался тайно сохранять какие-то отношения и с другой. Однако сочетание творчества с политикой оказалось невозможным, силы партнёров были неравными, цели несоответственными, И то, что должно было быть союзом, становилось неволей.

Однако независимо от политических страстей, охвативших целый народ,- страстей, обусловленных новизной самого происходящего ( что оправдывало политический хаос того периода)- жизнь страны в своей исконной основе шла независимо от перемен и политических перетасовок. Пока сохранялась относительная свобода предпринимательства, независимое правосудие, свобода слова и возможность выбора, взаимное пожирание политиков не причиняло обществу особого вреда. И когда сотрудничество с политиками оказалось невозможным, главное течение развития интеллектуального и литературного пошло в другую сторону.

Религиозные войны и политические баталии шли не только на поле битвы : меч и слово служили совместно .Брошюры, листовки, памфлеты, угрозы и призывы падали градом на весь народ. Открыта была полезность печатного слова. Пока литература создавалась для ближайших приятелей, собирание её в книги не было особо первоочередным и достаточно выгодным делом, но когда писатели оказались втянутыми в мир брожения тотального характера, потребовалось не только печатать книги, но и заботиться о наибольшем числе читателей.

Школьное обучение в Англии связано с историей соперничества разных протестантских сект ( из которых самыми сильными были методисты, наименее привлекательными квакеры) с официальной церковью, то есть с англиканским епископатом. То, что Англия была одним из последних государств в Европе, которые ввели всеобщее обучение, обусловлено тем, что ещё с XVII века уровень общей грамотности в стране был относительно высоким. Точных данных нет, но ориентировочно принимается, что более половины жителей умели читать, это число уменьшилось в XIX веке по мере прогресса промышленной революции, и возросло снова после введения всеобщего обучения в 1870-м году.

В том самом году, который увидел "Декларацию прав", был оглашён также " Акт толерантности", гарантирующий религиозную свободу. Все секты кинулись основывать школы. Вытекало это, впрочем, из самой сущности протестантизма : отнимая у людей систему ритуальной магии, обязующей божество к отпущению грехов и излиянию благ на верующих, протестантизм обеднил и омрачил людскую жизнь, лишил её поэзии, и даже, уничтожив ритм церковного года, подорвал общественные связи,- но одновременно вынуждал лично принимать более активную позицию в жизни, поскольку переносил тяжесть обязанности за собственное спасение на каждого отдельного человека .

Когда между человеком и Неведомым не посредничает ритуал и посвящённый в тайны священнослужитель, такая обязанность становится чересчур тяжкой, и поэтому Бог в своей милости - утверждали протестанты - дал нам Библию, чтобы она стала проводником в каждом земном предприятии. Однако, чтобы пользоваться этим указателем, надо было, очевидно, уметь читать,- и так грамотность становится для протестанта необходимым условием спасения. Церковь ограничивается ролью вспомогательной и просветительной.

Однако по мере спада революционного накала политическая система стабилизировалась, и жизнь начала возвращаться на нормальную дорогу. Люди, уставшие от религиозных споров, начали отказываться от разбирательств в надприродных материях и охотно обращали мысли к светским делам . Растущая зажиточность, развитие промыслов и торговли, открытие новых континентов и, что следовало за этим, появление новых рынков сбыта, изменение системы аграрного хозяйства и увеличение продуктивности его , и - вследствие всех этих преобразований - усиление на добытых позициях новых, широких, просвещённых слоёв общества, недавно допущенных к деятельному участию в политической жизни и готовых получить доступ ко всем отраслям культурной жизни страны - всё это сразу изменило тон эпохи. Средний класс был готов принять покровительство над наукой и искусством, по крайней мере разделить его с аристократией, но его потребности были иными.

Общественные группы, вновь приходящие к власти, характеризует всегда своего рода чрезмерная важность. Фривольность высших классов неслыханно огорчает их, и торжественным благолепием они силятся прикрыть недостаток уверенности в себе.

Нет у них недостатка в любознательности, они охотно тянутся к знаниям в ситуации, когда общественный перелом не слишком велик, то есть когда имеем дело не с революцией, а с эволюцией. Но когда скачок слишком велик, то само отсутствие стимулов приводит часто к разрушительному неистовству. На рубеже XVII и XVIII веков общественный уклад в Англии был достаточно благоприятным : средний класс мог без особого сопротивления включать свой этос в копилку народа. Практическое отношение к действительности заняло место эсхатологических ожиданий, недавний фанатизм сменила холодная купеческая рассудительность, люди перестали искать истинную веру и занялись исследованием механизмов мира, в котором жили. Когда в 1662 году основана была Королевская Академия, Роберт Бойл, один из членов- основателей, в письме к своему французскому приятелю Франсуа Макомбу, утверждал, что её целью будет:

.. изучение естественных наук, физики, механики, и сельского хозяйства, согласно с принципами новой школы в философии, которая ценит только такое знание, которым можно пользоваться.



"Знание, которым можно практически пользоваться", прямое познание разумом стало целью эпохи.

History of the Worthies of England ( Деяния выдающихся мужей Англии) епископа Фуллера, изданная в 1662 году, начала долгую серию сборников биографий , словарей и энциклопедий. "Livies of the most Famous English Poets" Вильяма Уинстли от 1687 г., книжка Жерара Лэнгбэйна под названием "Account of the English Dramatic Poets", изданная в 1691 году, и ряд подобных - всё это привело наконец к объёмистой "Biographia Britannica" (1747 -66), преобразованной в следующем веке в "Dictionary of National Biography", и выходящей до сих пор. Различные Общие истории мира и Обзоры общей ситуации в конечном результате стали огромной "Encyclopedia Britannica" (1771). Пятнадцатью годами ранее Сэмюэл Джонсон издал свой знаменитый словарь (Dictionary of the English Language), после чего составил издание произведений Шекспира и написал Жизнь поэтов (1781).

Королевская академия наук не была единственным объединением такого рода, хотя была наиболее уважаемой. Люди начали объединяться в целях распространения различных отраслей знания и разнообразных идей. Разнородность этих товариществ была ( и есть) удивительной : От Общества поддержки Науки и Искусства до Общества Пропаганды Христианской науки или Общества Реформирования Обычаев - каждая человеческая способность или заинтересованность могли реализоваться в соответствующем объединении. Это была также эпоха прессы. Возникшая в целях политической пропаганды, она буйно разрослась, поскольку её поддерживал общий интерес к событиям в мире. Уровень прессы был разным, но за исключением политических газет, которые обливали друг друга вёдрами помоев , доминирующий тон был спокойным и деловым. В то время появились такие английские газеты, как "Tatler"(1711), "Gardian"(1713),

"Spectator" (1711), равняться на которые будет вся европейская пресса. Целью их было информировать, одновремённо поучать, улучшать обычаи, обличать пороки и восхвалять добродетель.

Сам факт наличия многочисленной и разнообразной прессы укреплял позиции писателей: с одной стороны, возник новый рынок сбыта, поглощающий массу материала, правда очень разного качества ( и отсюда берёт начало легендарный "hack c Grub Street", - тип убогого и лишённого совести , но независимого журналиста, который и тогда, и по сей день служит предметом пренебрежения и жалости).С другой стороны, пресса подняла престиж профессии литератора, трактуя литературу как тему для дискуссий, что-то существующее само по себе, и чью ценность удаётся определить и измерить согласно " канонам". Ибо это было время отхода от фантазий, неконтролируемых порывов, бурных страстей, вместо них старались проводить умеренность, здоровый рассудок, хороший вкус. Всё это изменило полностью роль писателя. Он перестал быть любителем и стал профессионалом, он не писал для любовницы, приятелей, либо покровителя, а для широкой, и притом анонимной общественности. Он стал сведущим комментатором жизни, учителем общества, выразителем определённых художественных правил. Напрасно Драйден, писатель старой школы, в своей "Защите героической поэзии" (1677) вступался за Шекспира и за пользу, которую приносит фантазия в искусстве : "правила", и сама тщательность их соблюдения стали свидетельством художественной ценности. За идеальный образец, как и везде в Европе, были приняты античные и французские эталоны. В Англии вдобавок было сильно влияние испанской литературы.

Я не пишу истории эстетики и не намерена дискутировать о ценности той или иной теории искусства, я хочу только показать, каким образом изменения в комплексе основных идей модифицировали позицию писателя в обществе и как сами писатели приспосабливались к меняющимся задачам.

Старые привычки уходили постепенно. Политический патронат для многих писателей, лишённых политической жилки, был унизителен, и надо было придумать какой-то иной способ установления контакта с читателем. Следующим шагом стала коллективная подписка. Она стала логичной заменой ренессансных " посвящений", в которых писатель дарил своё произведение потенциальному меценату, либо благодарил за прежние благодеяния. Уже и в те времена некоторые писатели пробовали массовые посвящения : Эдмунд Спенсер к своей поэме Faerie Queen, написанной в честь Елизаветы I, добавил шестнадцать сонетов с посвящениями влиятельным сановникам двора, и ещё один сонет "общий", с "благодарностью всем прекрасным дамам" Первой книгой, оплаченной полностью путём публичной подписки, было посмертное издание Потерянного Рая Мильтона в 1688 году, в чём нашла выражение историческая справедливость, ибо Мильтон может считаться первым профессиональным писателем Англии. ( При жизни все тиражи своих книг он рассылал сам, чем существенно ограничил себя во влиянии и известности.) Подписной метод был принят писателями с огромным энтузиазмом.

Правда, некоторые, привязанные ещё к старой системе патроната, не были уверены, пристойно ли это джентльменам, и с недоверием относились к концепции " писателя - профессионала". Мэттью Приор, неудавшийся дипломат, который на подписном издании своих стихов заработал 4000 гиней, писал во вступлении:

Прежде я издавал свои стихи так, как мсье Журден продавал свои шелка : не хотел выглядеть купцом, и специально выбранные куски шёлка дарил своим приятелям. Теперь я закрываю лавку и одним махом сбываю весь мой поэтический товар, поэтому тоже должен просить публику, чтобы захотела взять его оптом, ведь каждый может пропустить то, что ему не понравилось.



Но сомнения быстро развеяла гордость от свеженайденной независимости и от капризов приватного мецената, и от ненавистной политической протекции, даже Свифт, который всю жизнь провёл в политических стычках, написал в старости ( в 1736 году) Поупу: "Вся моя популярность происходит от простых людей". А Александр Поуп,

болезненный, толстый , ожесточённый склочник, вдобавок католик, свободе своего язвительного пера был обязан подписке на перевод Илиады и Одиссеи, что заняло десять лет его жизни, о которых горько сожалел, но это сделало его не только независимым, но и богатым человеком. Подписку пробовали с успехом даже некоторые художники. Хогарт заработал 1260 фунтов на 1200 оттисках "Дорогих Распутниц". Методом подписки издавались переводы, сборники умерших писателей, словари и энциклопедии, так что перед писателями открылись совершенно новые возможности для дохода. Перечни подписчиков с конца XVII века и почти всего XVIII века включают имена всех выдающихся обитателей страны, большое число духовных лиц из провинции, учителей, местных заметных фигур, и т.п.

" Каждый человек, имевший какое-нибудь положение,- утверждал Лесли Стефен в своей книжке "English Literature and Society in the Eighteen Century",- чувствовал себя обязанным поддержать столь похвальное предприятие. Индивидуальный меценат уступил место своего рода акционерному обществу, групповому меценату".

Подписки распространялись разными способами : в парках и на рынках, в кофейнях и клубах, объявлялись в газетах, принимались на балах и собраниях. Александр Поуп мог сказать о своём триумфе: "Считаю, что я единственный из современных бумагомарак, в какой-то мере выдающийся, который не получил никакой должности от правящих кругов, никакой пенсии от двора и никакого подарка от кого-нибудь из министров. Надеюсь, что мне удастся сохранить эту честь незапятнанной до гроба."

И ещё под конец XVIII века Оливер Голдсмит убеждался с радостью, что : "писателю, чтобы прожить, не требуется теперь полагаться на богатых, не имея других меценатов, кроме публики".

Только скептичный Джонсон язвительно заметил, что : " Тот, кто открывает подписку, скоро открывает, что имеет врагов. Все те, которые его не поддерживают, будут его оскорблять" , но утверждал при этом, что "среди живших когда-либо литературой никто не был более независим, чем я".

Джонсон был бедняком большую часть своей жизни и не заработал себе большого достатка, но смог позволить себе дерзость, о которой не могли мечтать писатели прежней генерации: его письмо графу Честерфильду, который написал два похвальных отзыва о Словаре Джонсона, но к которому в начале своего предприятия Джонсон напрасно обращался с просьбой о поддержке. Это письмо - наглядная иллюстрация того, какое значение приобрела профессия литератора, и каким был характер самого Джонсона.

Письмо немного длинновато, чтобы цитировать его полностью, поэтому привожу только два последних абзаца.

Уже семь лет минуло, Уважаемый Сэр, с того времени, когда я поджидал Вас в Вашем подъезде, если не прогоняли меня от Ваших дверей. Всё это время, среди трудностей, о которых не стоит вспоминать, я продвигал вперёд своё дело, пока наконец удалось довести его до издательского порога - без единого жеста помощи, без слова одобрения, без единой приветливой улыбки. Не имея никогда перед этим дел с меценатом, не ожидал я подобного отношения.

И кто же такой меценат, о ,Сэр, - если не человек, который безучастным взором наблюдает, как тонущий борется с водой, чтобы в минуту, когда тот доберётся до берега, сковать его своей помощью. Если бы внимание, которым Вы благоволили защитить мою работу, проявилось бы раньше, оно стало бы милостью, но отложенное до момента, когда оно стало мне безразличным и не могло уже меня порадовать, когда стал я одиноким и не было с кем его разделить , когда я уже стал знаменитым, оно мне теперь не нужно. Надеюсь, что это не будет доказательством особой стоической строгости, если я не признаю себя обязанным Вам , не получив никаких милостей, и не допущу, чтобы публичность считала меня обязанным меценату в том, что Провидение помогло выполнить мне самому.

Это не было концом разбирательства Джонсона с меценатами. К своему Словарю он добавил следующее определение покровителя:

Тот , кто поощряет, помогает и оберегает. Обычно это подлец, помогающий оскорбляя и оплачиваемый лестью.

Может быть, стоит при случае припомнить, что по Джонсону:

"Патриотизм есть последнее прибежище негодяев".

Он , разделяя взгляды своего века на литературу прошлых столетий, выступил, однако, со страстной защитой Шекспира ( Шекспира постоянно, по разным причинам, стесняются англичане) и "поэзии природной", вместе с тем, готовя своё издание Шекспира, сохранял его архаизмы и неологизмы и обосновал это так:



Не намерен спорить, что это слова устарелые , достаточно того, что это слова Шекспира. Если словарь будет уступать изменениям, по мере того, как слова выходят из употребления, либо подвергаются вульгаризации , язык утратит свою историю, потому что мы не будем понимать слов, которые употребляли писатели, притом изменения бывают часто проведены неуклюже, и с течением времени погибает также и смысл произведения.



Джонсон, как я уже вспоминала, был сначала очень бедным, а под конец жизни средне обеспеченным, но он никогда не достиг такого богатства, как Александр Поуп, или Сэмюэл Ричардсон. Целесообразно сопоставить два таких разных имени, чтобы показать, где скрывались опасности нового уклада отношений, опасности, которых не предвидели писатели в первом упоении "независимостью". Были это, впрочем, времена, когда опасности легко было упустить из виду, потому что на короткий период Англия сумела отыскать род счастливого равновесия. Рост благосостояния, прогресса, всеобщего просвещения, развитие искусств и науки, расширение империи, гражданское воодушевление , надежды на будущее и сопутствующее всему слово литератора- всё это вместе существовало некоторое время в непротиворечивой гармонии. Где-то между

" Декларацией прав" и потерей американских колоний и грозами промышленной революции простирался золотой век английской истории, век "августианский". И это название не было дано потомками, сами современники таким видели своё время. Первые выгоды, которые получило писаное слово от своей новой общественной роли, были очень велики : необходимость обращения к неизвестному получателю, даже если последний был по крайней мере такого же уровня, как сам автор, и с подобным кругом интересов, отняла у автора возможность интимного разговора со своим читателем и вынуждала к выработке языка, который должен быть простым, ясным и прозрачным, но и достаточно гибким и богатым, чтобы можно было выразить им всё, что хотел высказать автор, и выразить это так, чтобы читатель смог это понять согласно с намерением автора. Это был период, когда современная английская проза не только оформилась , но и сумела достичь своих вершин: ясность языка Джонсона, пластичность Филдинга, точность Адама Смита, изящество Хьюма или архитектоническое совершенство Гиббона, как и позднейший язык политических рефлексий Бэрка (Burke) никогда собственно не были превзойдены, так что Джонсон не без резона утверждал:

"За исключением музыки, которая является атрибутом поэзии, всё другое , способное развить нашу возможность понимания или очаровать воображение, можно высказать в прозе."

При этом сам писатель знал себе цену как специалист, которому его вклад в общую копилку народных ценностей обеспечивал уважение и внимание. Положение это, однако, он приобретал не даром.

Когда литература соглашается на то, чтобы принять исключительно общественное обличье и в человеке замечает только один аспект : его социальное существование, писатель отказывается от своего личного голоса и ищет правду не в себе, а в мире общественных союзов и, пренебрегая индивидуальным, доверяется лишь опыту объективному - он убивает поэзию, а с этим и суть впечатлительности народной, а в жизни общества как-то так складывается, что если исчезает своя поэзия, внутренний голос общества подвергается глушению, а ложь и лицемерие расширяют своё поле . Когда Аддисон на вопрос своего читателя, что , по его мнению, является наиважнейшей чертой настоящего поэта, отвечал:

-" он должен быть хорошо воспитанным человеком,"- он выражал стремление века просвещения, губительное для поэзии. Конфликт назревал постепенно, и во многих областях.

Сам "золотой век" с бегом времени всё больше переставал блестеть. Расширение рынка, механизация производства, рост международных влияний увеличивали возможности быстрого обогащения групп людей, не щепетильных в средствах.

Очередные поколения разбогатевших торговцев всё неохотнее принимали свод идеалов, основанных, хотя бы частью, на бескорыстном уважении абстрактных ценностей, взглядов людей, ценящих меру и гармонию - и всё настойчивей привносили в свет, который их так недавно к себе допустил, свои собственные, купеческие критерии. Уже в самом начале

XVIII века Дефо, чистейший певец купеческих ценностей, утверждал:



Образцовый купец образован всесторонне, его познания превышают таковые обычного знатока латыни или греческого в такой же степени, в какой тот превосходит неграмотного. Без книжек он понимает чужие языки и без карт разбирается в географии. Его книги ( торговые) и купеческие путешествия очерчивают границы мира, его трансакции, векселя и оплаты говорят на всех языках.



Такая точка зрения начинала превалировать над всякими иными : патриотизм превращался в шовинизм, наглая демонстративность заменяла спокойную уверенность в себе.



Я не хотела бы быть обвинённой в чрезмерном упрощении и совсем не утверждаю, что во всём виноваты фабриканты и купцы, каждый класс принял своё участие в глупости и брутальности нашего уклада. Причины упадка вкуса и вульгаризации жизни любого общества обычно сложны, но бесспорен факт, что надежды, которые английские мыслители и артисты связывали с изменениями общественной структуры, не сбылись.

Пока на сцене доминировали такие мощные личности, как Поуп или Джонсон, пока литераторы могли навязывать - хотя и не без больших трудностей - свой вкус и свои художественные критерии издателям и публике, Александр Поуп и вместе с ним многие другие верили, что в новом столетии искусству предстоит сыграть важную общественную роль, что оно, освобождённое от капризов мецената, сможет стать советником власти и учителем народа, что для таких важных целей цена, которую они платят, не слишком высока.

Но скоро оказалось, что единственным стремлением власти было использование артистов для своих собственных целей. По мере того, как расширялся круг читателей , первоначальная система подписки уступила место издателю, который был склонен принять риск публикации книги, но который начинал осторожно прислушиваться к действительным или предполагаемым желаниям читателей, и читатель оказался вовсе ни прилежным учеником, ни партнёром в дискуссии. И в такой ситуации артисты были вынуждены заново ревизовать свои цели и по-новому определять отношения между собой и читателем.

***

МАРИЯ НЕМОЁВСКА.

ЗАПИСКИ СУМЕРЕК.





II . НА ПЕРЕЛОМЕ СТОЛЕТИЙ.



Общественные и культурные перемены в Англии на рубеже XVIII и XIX веков.

Великий английский романтизм.





Эпохи не следуют одна за другой в стройной последовательности, но возникают незаметно , так что не только с отдельными людьми случается, что они живут не в том, как они полагают, времени, такое непонимание случается иногда с целым поколением. Тем временем, когда писатели и моралисты "августианцы" всё ещё трудились над улучшением образа идеального мира, в котором умеренность, хороший вкус, разум и гармоническое развитие приведут человечество к спокойной стране умеренного счастья, - в общественном укладе и в литературе действовали уже силы, которые вскоре должны были разбить всё это искусственно возведённое здание. Свифт, никогда не доверявший благородству человеческого племени, издавна предостерегая реформаторов, писал:

"Заблуждение добрых и мудрых людей в том, что они предполагают в людской природе больше рассудка и чести, чем это вообще в её возможностях"

Свифт указывал не на особую болезнь своего времени, он только напоминал об ущербности всего рода человеческого, и его предостережение актуально всегда.

Джонсон был ближе к своему времени, когда с беспокойством обнаруживал, что

"Деньги получают все почести, которые заведомо принадлежат знанию и чести".

Не торговля, как полагал Джонсон, а резкие общественные перемены, вызываемые ростом нового фабричного промысла и пауперизацией деревни, изменяли структуру страны как хозяйственную, так и общественную.

Пауперизация стала результатом смены традиционного уклада сельского хозяйства , итогом прославленных и ославленных "огораживаний".

До этого времени поля всей деревни использовались сообща, а окружающие неудобья были общими пастбищами. При наступающей интенсификации хозяйствования на селе дело дошло до выделения и огораживания отдельных хозяйств и ликвидации до того общих пастбищ. В результате это обогатило состоятельных и работящих крестьян и подняло земледелие, но одновременно лишило всякой собственности и средств к существованию целые массы бедного крестьянства.

Одновременно изобретение паровой машины, которое сделало возможным развитие угольных шахт и металлургии, изобретение прядильных и ткацких станков , связанное с появлением хлопка, нового и дешёвого волокна, как и постройка больших керамических печей, - незаметно изменяли облик страны.

В искусстве, а особенно в поэзии, которая и составляет тему нашего рассмотрения, родилось не выраженное пока понимание того, что исключительная концентрация внимания на социальной стороне людского существования, как и попытка замыкания в кругу точных правил с целью осторожного проживания в границах хорошего вкуса - не позволяет выразить всю полноту переживаний людей и не удовлетворяет реальных потребностей человеческого сердца. Стали сомневаться в непогрешимости человеческого разума, и уже совсем определённо выражалось недоверие ко вкусам нового читателя. На закате августианской эры множатся поэты, которые, не желая замыкаться в рамках неоклассической поэзии, не были , однако, в состоянии выработать ни метода, ни философского обоснования для поэзии, чтобы она вполне выразила их беспокойство. К таким можно причислить Вильяма Коллинза, Кристофера Смарта, Вильяма Каупера, Томаса Чаттертона, Вильяма Блейка, быть может, к ним принадлежит и Томас Грей, поэт, стоящий ближе всех к грани между классиками и романтизмом.

Характерная их черта - они действовали вне стабильных литераторских групп и без исключения страдали теми или иными формами душевного расстройства.

Только следующее поколение - поэтов романтиков- сумело освободить поэзию от излишних пут и позволило ей говорить голосом правдивых эмоций.

Однако, прежде чем перейти к той величайшей поэтической революции , я хотела бы напомнить, каким был объём перемен, которые произошли в Англии на рубеже XVIII и XIX веков, ибо именно на них фоне проявится роль, которую играла поэзия в то время.

Промышленная революция, которая началась в 70-х годах XVIII века, совпала с пауперизацией села и резким увеличением населения. Считается, что до половины

XVII века численность населения Англии составляла от 5 до 6 миллионов, на начало XIX века ( 1801 г.) Англия имела 10, 5 миллиона, а в 1901 г.- 37 миллионов. Экспорт хлопчатки в Европу принёс в 1741 году 20 000 фунтов дохода, а уже в 1790-м году - 1 662 360 фунтов. В 1798 году в ткацкой промышленности работало 100 000 мужчин и женщин, и 60 000 детей. Стоимость импорта в течение неполного века , между 1720 и 1799 годами возросла с 6 миллионов фунтов до 37 миллионов., подобные цифры можно продолжать до бесконечности, но и этих достаточно, чтобы показать размеры и темп перемен. Весь этот новый мир рождался главным образом в срединной и северной Англии, где возникали такие промышленные города, как Манчестер, Ливерпуль, Ньюкасл, Ноттингем, Бирмингем, и др., в каждом из которых к концу столетия насчитывалось около 100 тысяч жителей. Это были страшные скопления дымящих и грохочущих фабрик и вонючих кое-как сколоченных нор, в которых гнездился вновь возникший класс фабричных работников. Вся эта система выросла стихийно, как бы вне контроля и осознания обществом, не представленная в парламенте, не ограниченная никаким правом, управляемая лишь сообразительностью изобретателей и стремлением к выгоде фабрикантов, система жестокая и неумолимая. Низкие доходы, неведомая до тех пор дисциплина труда, который на многие часы выгонял из дома к машинам целые семьи, так что люди утратили всякое умение хозяйствования и общественные связи семей и групп, при отсутствии школы и церкви, при неуверенности в завтрашнем дне и безнадёжности - всё это вместе приводило к одичанию целых общественных слоёв и стало проблемой, неведомой до тех пор нашей цивилизации.

Англия была страной, наименее способной к её разрешению. Как в Польше перед разделом, либо в предреволюционной Франции, сосредоточение всей энергии на защите привилегий определённой касты сделало невозможным проведение в нужное время каких-либо рациональных реформ, которые позволили бы дальнейшее развитие государственного организма, так и в Англии обсессия "вольности" сделала невозможным создание разумной администрации и государственного аппарата, способного контролировать путь, по которому развивался этот новый уклад взаимозависимости людей. В начале XIX века министерство внутренних дел насчитывало двадцать чиновников. Вся исполнительная власть была в руках местных судей и приходских полицейских.

"Правда, что Париж имеет отличную полицию , - писал лорд Дадли,- но он платит за это высокую цену Лично я предпочитаю, чтобы ежегодно на дороге в Рэдклифф дюжине путников перерезали бы горло, чем мы согласились бы на надзор, шпионство, и весь тот багаж штучек Фуше."

Общество управляется не правовым принуждением и не надзором полиции, которая может в лучшем случае исключать крайние отклонения от нормы, но через создание для себя путём постепенного и подсознательного эволюционного процесса идеального нравственного эталона, целью которого станет выявление и сублимация главных пороков данной общности таким способом, чтобы обеспечить ему более-менее правильное общественное функционирование. Общество будет здоровым и развитие его будет нормальным, пока эта эволюция идеальной модели идёт в ногу с общественными переменами, однако часто случается, что по разным внутренним или внешним причинам изменения в общественной структуре происходят быстрее, чем модифицируется нравственный эталон, который окаменевает в какой-то из минувших эпох и становится непригодным в новых условиях, или, сформированный в других обстоятельствах, всё ещё обороняет привилегии, не несущие за собой прежних обязанностей, либо потому, что был сознательно извращён для преходящих целей группы, захватившей власть.

Чтобы противостоять беспредельному эгоизму и брутальности, чертам, неразлучно сопутствующим их народному характеру,- в чём они сами признаются - англичане выработали себе эволюционным путём идеал " джентльмена 04.06.2014

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.