Философские беседы 1942

А на левой груди – профиль Сталина,
А на правой...
...Застучали мне мысли по темечку.
Оказалось – я зря им клеймён.
И хлещу я берёзовым веничком
По наследию мрачных времён...
Владимир Высоцкий.

1.
Немецкие бомбардировщики со свистом и грохотом пронеслись над головами, а затем, неспешно растворяясь в жарком июльском воздухе, скрылись за бруствером глинистого свежевырытого окопа. Лето 1942-го года было не самым удачным для наших войск. Впрочем, так же, как и для германских.
– Мост бомбить полетели, – ни к кому не обращаясь, вполголоса сказал Саблин.
– Дадут им там жару. Зенитчики ещё с вечера техники к переправе нагнали, – отозвался Кравцов, поудобнее усаживаясь рядом.
– Может быть, дадут, а может – подождут! – с ехидной ухмылочкой выдал новую остроту друг и постоянный собеседник бывшего замполита.
– Ты опять за своё?! Не уймёшься никак! Язык твой поганый… не он ли довёл тебя до штрафбата? Смотри, здесь церемониться с нами не станут: пустят в расход, и вся недолга!
– Ой, чья бы корова мычала... комиссар ты наш недорезанный! – почти беззлобно проворчал Саблин. – Тебя-то какими ветрами сюда занесло?

Если говорить по справедливости, то Кравцов слегка лукавил. Бывший майор Павел Саблин попал в штрафбат вовсе не потому, что много болтал, а скорее наоборот – из-за того, что промолчал, не вмешался вовремя, не изменил ход событий. Сержанта, который не к месту рассказал тот злополучный анекдот про Сталина, трибунал приговорил к высшей мере. Вот у кого язык был длинный! Надо же, прямо в лицо особисту обложил матом Великого вождя всех времён и народов! НКВД-шник готов был четвертовать паскудника, но смолчал и излил свой гнев на майора, вина которого состояла в том, что не сумел одёрнуть, не отчитал подчинённого. И тем более – не доложил о его «измене».

– Как вы могли! Почему сразу не пришли ко мне с рапортом? – надрывался на допросе капитан-спецслужбист. – Или вы согласны с клеветой на товарища Сталина?!!
– Никак нет! – стоя навытяжку, будто солдат на плацу, слабо возражал майор. – Я даже не прислушивался, о чём они там болтали.
– А могли бы поинтересоваться! Командир должен знать, чем живут его подчинённые! Вот, простой солдат из вашего подразделения услышал крамольные речи и пришёл ко мне! А вы? Измену у себя допустили! Одним словом – под трибунал! Там определят степень вашего разгильдяйства.
По ходу дела выяснилось, что Саблин был родом из казаков. Пусть и не раскулачивали его отца, но весь Дон в гражданскую воевал с Советами. А посему вопрос был решён окончательно и бесповоротно: разжаловать и в штрафбат! Кровью должен искупить свою вину!

Старший политрук Пётр Кравцов или Комиссар, как звали его здесь друзья, угодил в штрафники несколько иначе. Неисповедимы пути Господни! Зимой сорок первого, попав в окружение, он сумел собрать вокруг себя остатки разбитых частей и с боями вывел их за линию фронта – к своим. Но не тут-то было!
Всех, кто хотя бы малое время находился в зоне оккупации, НКВД-шники проверяли тщательно и с пристрастием. Рядовой и сержантский состав допросили, досмотрели и отправили на переформирование, а вот к командирам у особистов появились дополнительные каверзные вопросы: почему так долго выходил из окружения, не был ли в плену, не имел ли контактов с врагом? Не удалось Петру обойти расставленные следователем ловушки, не сумел он доказать, что чист перед Родиной, а потому был разжалован в рядовые и отправлен в штрафной батальон, который для многих стал своеобразным чистилищем, выйти с честью из которого суждено было далеко не каждому.

2.
Коротка жизнь человеческая, а на фронте это особенно заметно. Если после очередной атаки от списочного состава штрафников в живых оставалась хотя бы половина, то считалось это большой удачей. И радость переполняла сердца подневольных бойцов. Мол, поживём ещё немного, посмотрим на яркое солнышко, на разнотравье ковыльной степи. Пусть бесправными зеками, пусть патроны выдают лишь перед боем, пусть обратного пути нет, а рота НКВД за спиной. Пусть! Зато жив бродяга, и есть надежда, что не убьют, но только ранят – легко! А уж после госпиталя, если воевал геройски, могут направить в обычную часть, а там, глядишь, и до конца войны дотянуть можно.

Саблин посмотрел на Петра и улыбнулся такому весьма благолепному ходу своих мыслей.
– Что весёлый такой? – бросил на него свой хмурый взгляд Кравцов.
– Да вот, размечтался. Всё-таки есть надежда, что выживем мы с тобой и покинем наконец сию весьма негостеприимную «обитель».
– У-у-у, это только вперёд ногами, – скривил губы Комиссар. – А я, знаешь, даже рад, что мне предоставили возможность защищать Родину. Лучше умереть от вражеской пули, нежели от тифозной вши в лагерном бараке!
– Да, небогатый у тебя выбор! – проворчал Саблин, подставляя своё ладно скроенное казацкое тело под тёплые ласковые лучи утреннего солнца. – А скажи-ка мне, друг ты мой ситный, почему так вышло? Вот ты служил им верой и правдой, старался, а получил столь скромную альтернативу?!

– Э-эх! Как ты можешь уколоть! – взвился Кравцов. – В самое больное место! Да ведь я не тем служил, кто упёк меня в этот волчий угол, а нашей Партии, великому Сталину, идее коммунистической, чтобы тебе понятно было! Я и сейчас всему этому служу. И ради светлого будущего для простых людей, для мирового пролетариата – последнее готов отдать, жизни не пожалею! Пойми ты это, дурья твоя башка!
– Какой коммунизм, какие идеи? – не унимался Саблин. – Ты посмотри, что твои друзья натворили! Лагеря переполнены! Бесплатная рабочая сила – рабы строят ваш долбаный коммунизм! Неужто для создания самого передового общественного строя так уж необходимы элементы исключительно отсталого – рабовладельческого? Маркс, помнится, писал, что рабский труд непроизводителен!
– Ты бы не горлопанил тут, – начал заводиться Кравцов. – Вон, командир к твоему ору прислушивается. Поставят тебя, раба божьего, к стенке, и не дождётся твоя тайно воцерковлённая душонка ни лёгкого ранения, ни «шпал» майорских! И вообще, не понимаю я, как это можно с такими мыслями до офицерского звания дослужиться, да ещё состоять при генеральном штабе?! Или ты, действительно, шпион какой-нибудь английский? Кто тебя ТАКОМУ научил? Признавайся!

Английский, немецкий шпион – эти беспочвенные обвинения достали Саблина ещё во время допросов в НКВД. Кравцов знал это, и всё-таки не постеснялся затронуть сию наиболее чувствительную для собеседника тему. Павел замолчал, но от возмущения глаза его стали неспешно наливаться кровью, а спустя пару минут он, не помня себя от обиды, схватил собеседника за грудки и начал трясти его, будто мешок с дерьмом, ругаясь зло и матерно. Если же учесть, что соперники при этом стояли на коленях, то и упали они разом на дно окопа, продолжая мутузить друг друга и оглашая всю округу отборной армейской бранью. Грозный окрик командира положил конец безобразию. Друзья замолчали, с видимой неохотой расцепили объятья и заняли свои прежние места, тяжело дыша и отдуваясь.
– Как думаешь, не сдаст? – снова первым заговорил Саблин.
– Не боись, – ответил Кравцов. – Завтра ему вместе с нами на немца идти. Когда б сдавал, давно бы его пристрелили. СтОящий мужик, многих от верной смерти спас! А ты бы всё-таки потише разглагольствовал. Особист услышит – вместе к стенке станем. Знаешь ведь, какие здесь порядки! Ну, ты меня понимаешь.

– Куда уж понятнее, – вздохнул Саблин. – Только и ты свои кулаки попридержи. Нашёл тоже шпиона! Я ведь сам, своими мозгами понял истинное положение вещей, когда в генштабе служил. Сверху-то оно всегда виднее – информации там поболее будет, нежели в нашем штрафбате. Голова у меня, ты знаешь, светлая. Вот она меня, голубушка, и вывела перед войной в столицу. Только… поругался я там с начальством и загремел на фронт. Ну и ладно, не о чем жалеть.
Беседа продолжалась, но уже в ином – мирном русле. Кравцов поинтересовался, что же такого особенного стало известно Павлу, когда находился он при генеральном штабе? Саблин слегка поморщился, но ответил:
– Ты Жукова знаешь, Георгия Константиновича? Вот он и был моим непосредственным начальником. Умнейший человек! Да и другие не хуже. Но дело в том, что все мы пришли туда накануне войны. А старая гвардия – далеко не глупые люди – они вдруг оказались предателями и врагами народа. Взять маршала Тухачевского. Ты не представляешь, какой это был военспец! Расстреляли его в одночасье. Короче, разгромили генштаб. Остался один Будённый со своей конницей. Бронекопытные войска! С шашкой наголо – на танки?! Это как? Смотрел я летом сорок первого на плоды всего этого непотребства и, представь себе, плакал. Теперь понятно тебе, почему немцы дошли до Москвы? Всё просто: у Красной Армии голову отрубили, а новая отрасти не успела!

– Вот тут ты неправ, приятель! – парировал Комиссар. Головы отрубили у предателей, а остались люди, верные идее и Сталину!
– Ой, – поморщился Саблин, – все они одним миром мазаны. Знаешь, как Тухачевский после гражданской – заметь, в мирное время – наводил порядок в Тамбовской губернии? Приезжал в деревню, собирал сход, брал заложников и, угрожая расстрелом, требовал выдать ему зачинщиков мятежа. Если нет, то расстреливал ни в чём не повинных людей, брал новых, и так до тех пор, пока бунтовщики сами не приводили к нему главарей. Это метод, скажи мне? Казнить землепашцев, тружеников, селян?! С тех самых пор и появилась у нас поговорка: «Тамбовский волк тебе товарищ!»

– Правильно делал! Диктатура пролетариата в действии! Гражданскую-то мы выиграли только благодаря карательным отрядам. Всех несогласных – к стенке, чтобы другие боялись. Поверь, с тёмными мужиками, с беспредельщиками иначе нельзя. Кроме того, после всех войн и революций люди попросту разучились работать. Десять лет стреляли, махали шашками да убивали друг друга. И для того чтобы хоть как-то справиться с бандитами, ворами, убийцами, нужны были самые крутые экстраординарные меры!
– Станешь тут бандитом, если у тебя последнее зерно отберут. Сеять нечего, дети с голоду пухнут… ладно, пусть врагом народа был Михаил Тухачевский. Хотя, справедливости ради замечу, что именно он, в отличие от легендарного Первого маршала – верного сталинца – начал оснащать Красную Армию современным оружием. А теперь скажи мне, зачем Семён Михайлович Будённый в сорок первом, взрывая Днепрогэс, погубил заодно с немцами и свои войска? Утонули мирные жители, затопило всю нижнюю часть города Запорожье, всю днепровскую пойму. К чему были такие жертвы?

– Война, Павел, война... А так ли всё было на самом деле? Не фашистская ли это пропаганда? Сведения-то проверенные?
– Да кто их проверял? Не до того было. Постой… ты хочешь сказать, что враг в своих листовках и прочих агитках намеренно преувеличил последствия взрыва плотины, чтобы посеять панику среди населения и деморализовать наши войска? Возможно, вполне возможно! Фашисты способны на такую подлость. Но всё равно нашим вождям и командирам больше надо думать о простых людях, о рядовых красноармейцах. Вспомни Суворова. Тот берёг русских солдат. У него каждый боец стоил десятка вражеских. Не числом воевал, а умением! А маршал Будённый, отдавая приказ взорвать Днепрогэс, о чём думал? О чём угодно, но только не об этом!

Кравцов молчал. Слова Павла удивительным образом перекликались с теми смутными сомнениями, которые мучили его уже давно. Он никогда ни с кем не говорил об этом, даже забывал иногда в сутолоке повседневности. Но сейчас, когда не какие-то абстрактные рядовые и командиры, а он сам превратился в пушечное мясо, в бессловесную тварь, гонимую на убой честолюбивыми командирами, от приказов которых зависела его единственная в своём роде жизнь, Пётр осознал, почувствовал, понял: что-то не то творится в их Датском королевстве.

3.
Затишье подошло к концу, и немцы снова зашевелились, пошли в атаку. Знаменитый сталинский приказ «Ни шагу назад!» действительно взбодрил войска. Все знали о существовании загранотрядов, которые, возможно, стояли за спиной, пресекая любые попытки дезертирства и самовольного отхода с переднего края. Болтали, что тех, кто побежит с поля боя, будут расстреливать из пулемётов. И штрафников это касалось в первую очередь.

Нашим героям повезло в том смысле, что их штрафбат состоял преимущественно из бывших офицеров, для которых война стала смыслом жизни, можно сказать профессией. Многие оказались здесь во исполнение приказа по армии, согласно которому командиры, вышедшие из окружения, подлежали тщательной проверке. Вот и проверяли их в штрафбате, временно лишив всех званий и наград, дабы кровью доказали свою преданность Родине и великому Сталину.
Нетрудно представить, какие чувства при этом испытывали вчерашние лейтенанты и капитаны. А потому страшна была атака этих доведённых до отчаяния смертников. Будто и не люди вовсе, а какие-то заводные манекены, обученные всем тонкостям рукопашного боя, – молча бежали они на врага, разя фашистов пулей, штыком, прикладом. Немцы знали о беспримерной стойкости и героизме этих вынужденных храбрецов, панически боялись их и при первой же возможности улепётывали, стараясь избежать с ними любого контакта.

В тот день артиллеристы были на высоте. Стреляли почти без промаха, и вражеское наступление захлебнулось. Немцы отошли, развернув уцелевшие танки и оставив несколько дымящихся машин на поле боя. Неприятель укрылся в разлапистой широкой балке, зализывая раны и готовясь к новой атаке. Но тут, сминая слегка расслабившихся фашистских автоматчиков, бросились в контратаку штрафники. Они, будто ветер, ворвались в полупустые вражеские окопы и спустя короткое время заняли всю линию обороны противника.
Однако не из страха перед полумифическими загранотрядами – захлёбываясь кровью и теряя друзей – неудержимо рвались вперёд отважные воины. Знали они, что если придётся отступить, то санитары не сумеют вынести раненых, оставшихся на нейтральной полосе под обстрелом противника. А лёгкое ранение – это была заветная мечта каждого и практически единственный способ покинуть сие весьма негостеприимное подразделение. После госпиталя офицеры, как правило, восстанавливались в званиях и направлялись на прежнее место службы. Там можно было хотя бы умереть с честью или всё-таки дотянуть до конца войны. Кроме того, реабилитации подлежали бойцы, награждённые орденами и медалями. Но оформление бумаг обычно затягивалось, а жизнь штрафбатовца была до ужаса коротка…

Санитары подбирали раненых счастливчиков, хоронили убитых. Повезло: потери составили всего-то около трети батальона, и довольный комбат самолично обошёл новую линию обороны, проверяя, всё ли сделано правильно. Увидев расположившихся в общем окопе двух неуёмных спорщиков, он приветствовал их, как старых знакомых:
– Рад видеть в строю! Не берёт вас пуля!
– Живы наши апостолы, – отозвался разговорчивый штрафник, обживающийся по соседству. – Двое их у нас: Пётр и Павел.
– Ладно, апологеты большевистской веры, служите! – улыбнулся комбат и пошёл дальше.
– Помнится, библейский Павел пережил Петра, – заметил неуёмный сосед. – А вот интересно мне, как у вас получится?
Но его уже никто не слушал. А «апостолы», устроившись в новом окопе, продолжили свою ставшую уже привычной беседу. Начал Саблин:
– Что, Комиссар, повезло нам сегодня?! А помнишь, когда ты бежал в атаку, то пытался кричать: «За Родину, за Сталина!» С Родиной всё понятно, она у нас одна. А вот насчёт Верховного главнокомандующего – тут у тебя закавыка получается!

– Ты, Павел, Сталина не трожь! Он Россию поднял из руин и сделал великой державой. Он отец наш и благодетель. Если бы не Виссарионович, мы бы сейчас лаптем щи хлебали!
– Да, да, да! И чьи ты слова повторяешь? И кто тебе вбил всё это в голову? А подумать своей бестолковкой слабО? Вот давай рассуждать здраво. Царская Россия – неужели не великой державой была? И жили мы до Первой мировой совсем даже неплохо. Страна процветала, развивалась потихоньку, планы на будущее строили...
– А кто начал эту бессмысленную бойню? Царь твой разлюбезный народ на смерть послал! Он отправил мужиков на фронт глотать немецкие газы и стрелять в иноземных рабочих! Ввязавшись в войну, именно он разорил Россию!

– Да, с Николашкой нам не повезло. Никакой он был царь – без ума и сообразительности. Вот за его безалаберность мы до сих пор и расплачиваемся. Хотя, Романовы по кусочкам собрали Россию и триста лет ею правили. Но я не об этом. Скажи мне, Пётр, кто затеял Гражданскую войну? Кто заставил обезумевший от горя народ идти брат на брата, отец на сына? Государя-то уже не было. Сожгли его, и пепел по ветру развеяли. А народ остался, как говорится, без Царя в голове и без надежды на примирение. Смутные времена тогда настали, на краю пропасти стояла Россия. Самодержец, какой бы он ни был, объединял нацию, не допускал междоусобиц!

– Нужен он нам, твой царь-недоумок! Убили его – и ладно. Белогвардейскую сволочь разгромили, интервентов всех мастей – тоже! И ничего с Россией не стало – построили новую индустриальную державу мирового значения!
– Построили... – вздохнул Павел, – но какой ценой! От голода, болезней, красного и белого террора за время всех войн и революций погибли десять миллионов человек! Ещё и Красная Армия «всего» миллион бойцов потеряла. Ты можешь себе представить миллион трупов? Миллион разлагающихся тел? Это два больших города!

– Зато мы навсегда избавились от эксплуататоров – от душегубов, которые веками сосали кровь из трудового народа. Сколько десятков и сотен лет они жировали, пользуясь плодами непосильного труда рабочих и крестьян?! – воскликнул Пётр.
– И здесь ты неправ! Мы вместе с водой выплеснули и ребёнка – уничтожили цвет нации! Погубили, выгнали из страны большую часть думающих квалифицированных специалистов! А воспитать новую интеллектуальную элиту очень даже непросто. Это тебе не белогвардейцев в Крыму расстреливать. Тут нужны десятилетия, а то и столетия упорного созидательного труда!

И вообще, любая революция – поначалу это реальный откат назад: людские потери, не рождённые дети, обезлюдевшие города и сёла, голод. Одним словом – разруха. Вспомни двадцатые годы! Заводы были разбиты, разрушены до основания – камня на камне не осталось! Но самое печальное состоит в том, что за годы войн и лихолетья мы развратили оставшихся в живых людей, которые отвыкли от мирного созидательного труда. По большей части стали они ворами, убийцами и грабителями.

– Это ты бойцов Красной Армии так назвал? – снова взвился Комиссар.
– Да не кипятись ты! Подумай лучше, вспомни. Сначала была Империалистическая война, потом две революции, Гражданская. Более восьми лет воевали: стреляли, рубили, резали друг друга. А человек, даже единожды убивший себе подобного, переступает психологический барьер, становится неадекватным – маньяком, если хочешь! И заставить бывшего убийцу жить по законам мирного времени – это, к сожалению, почти невозможно. Он не может спокойно возразить собеседнику, а в каждом, кто с ним не согласен, видит врага, подлежащего уничтожению.
Но ещё хуже, если бывший вояка понимает свою ущербность, но не в состоянии ничего с этим поделать. В повторяющихся зловещих сновидениях он видит людей, к смерти которых вольно или невольно приложил руку. Его мучает совесть, и он сам не рад тому, что давно ушедшая война превратила его в дикого зверя. А теперь скажи мне, кто виноват в том, что в наше цивилизованное время нормальные люди массово становятся убийцами?

– Да, ты прав. Встречал я таких. Сильные брали себя в руки – женились, детей рожали… но всё равно так и не сумели до конца одолеть эту страшную душевную болезнь. А слабые – эти спивались потихоньку. И не стоит тут искать виновных. Война, брат!
– Война, говоришь? – усмехнулся Павел. – Ну ладно, Первую мировую развязал Царь и капиталисты. Но гражданскую-то спровоцировали большевики. Был такой лозунг Ленина о перерастании империалистической войны в гражданскую! На трёх китах стояла царская Россия: Вера, Царь и Отечество. Именно за эти символы солдаты шли в атаку и умирали на полях сражений.
А что сделали большевики? Веру они отобрали, Царя убили, вместо Отечества пообещали светлое будущее и мировую революцию. Пропала Россия, выдернули из неё стержень, на котором всё держалось! И пошёл брат на брата, отец на сына! Коммунисты сначала разрушили страну «до основанья», как поётся в вашем «Интернационале», а затем построили новую – на костях, на крови, на горе людском! И когда камня на камне не осталось, когда души горели взаимной ненавистью, будущий Великий вождь взял на себя роль усмирителя – деспота, который всегда приходит после большой смуты. А ты говоришь, что он спас Россию. Э-эх!

– Да, спас! Если бы не Сталин, то вся эта банда жидомассонов во главе с Троцким, Каменевым, Зиновьевым и прочими завела бы нас неизвестно куда! Он их уничтожил и создал индустриальную державу мирового уровня...
– На костях собственного народа! – умело продолжил мысль Павел.
– Тут ты прав, – нехотя согласился Пётр. – Троцкий в Гражданскую, будучи наркомвоенмором, поднимал боевой дух бойцов при помощи децимации! Расстреливал каждого десятого в воинской части, оставившей боевые позиции. Так тысячелетия назад делали в древнем Риме. Умный был гад, образованный. Короче – враг народа!
– Все они такие. Тюрьмы, ссылки да каторги царские добру не научат! И твой Сталин не лучше. Люди для них – пыль придорожная, расходный материал, подопытные кролики. Используя энтузиазм народных масс, они претворяют в жизнь свои бредовые идеи!

4.
Собеседники замолчали и задумались каждый о своём, переваривая сказанное. Тёплый летний ветерок обдувал разгорячённые спором лица. Склонившееся к горизонту уставшее солнце уже не припекало, как днём, а только лишь приятно согревало, напоминая о грядущей ночи и вожделенном отдыхе от дневного пекла. Причём, умирать совсем не хотелось. Где-то далеко в разрушенных войной городах и сёлах ждали штрафников стареющие родители, жёны, малые дети, коих надо было довести до совершеннолетия, погулять на их свадьбах, понянчиться с внуками. Но вместо всего этого перед нашими воинами простиралась искорёженная разрывами земля, окопы. И завтра надо было снова идти в атаку, чтобы убивать немцев – таких же отцов семейств… а ещё – желторотых юнцов, коих матери растили не для смерти и трупных червей, а совсем даже наоборот – для жизни, любви и радости.

Каждой клеточкой своего существа оба «апостола» чувствовали всю ущербность и никчёмность этой войны и начинали, наконец, понимать, как и зачем, по чьей недоброй воле собрались они здесь, на поле брани: бывшие крестьяне и рабочие, ремесленники и молодёжь, художники и поэты. Ради чего их заставили убивать друг друга? Зачем сюда пришли обманутые лживой пропагандой некогда спокойные и уравновешенные немцы? А ещё венгры, румыны, словаки, итальянцы и многие другие народы. Кто собрал это огромное войско и направил его на восток, понуждая новоявленных захватчиков расстреливать и грабить, угонять людей в рабство, присваивать чужие земли?!

Нацизм – это, по сути, огромный соблазн. Тебе говорят, что твоя нация самая лучшая, самая достойная, самая передовая. А все остальные – отбросы, пыль, генетический мусор, рабы. Их удел – подчиняться, а твой – властвовать над ними. И для того, чтобы стать властелином, ты должен рука об руку со своими соплеменниками – высшей расой – уничтожить большую часть этих расплодившихся неполноценных тварей. Оставить только тех, кто согласится принять свой новый пожизненно ущербный статус недочеловеков и трудиться во благо обожаемых повелителей! Именно так! Ведь истинный раб должен любить своего господина и ставить его интересы превыше собственных.

Таким образом, разделив человечество по национальному признаку, раздавая пустые обещания, Гитлер соблазнил и объединил немцев. Да что там, вся Европа вплоть до последнего землекопа почувствовала себя правителями и вершителями судеб мира! И это не удивительно, ведь колониальная система в сороковых годах двадцатого века ещё не была разрушена, а европейцы составляли основное ядро колонизаторов. При этом не стоит забывать, что Германию после Первой мировой войны лишили всех её колоний. Страна бедствовала, а СССР, его земли и люди представляли собой лакомый кусок как для грядущих «властителей мира», так и для их сателлитов…

Сталин понимал, что рано или поздно вся эта объединившаяся под знамёнами нацизма европейская армада обрушится на СССР. Понимал и всё туже затягивал гайки, стараясь должным образом подготовить Красную армию к грядущему нападению. Однако его чересчур «крутые» методы руководства привели к тому, что в стране появилось слишком много обиженных – противников столь жестокого и беспощадного режима.
Люди не привыкли к подобному обращению, а потому в самом начале войны советские солдаты толпами сдавались в плен. Ведь в памяти народной ещё не стёрся образ добродушных немцев времён Первой мировой войны. Однако всё течёт, всё изменяется. Многолетняя промывка немецких мозгов коварными соблазнителями в коричневых рубашках не прошла даром. Спокойные и незлобливые жители Германии постепенно превратились в расчётливых немилосердных убийц.

Впитав яд нацистской идеологии, гитлеровцы вдруг стали намного жёстче и беспощаднее, нежели Сталин со своим репрессивным аппаратом. Поэтому, захватывая русские земли, фашисты убивали, грабили, насиловали, увозили в Германию всё, что попадалось им под руку. Например, знаменитый украинские чернозём. Но самым ужасным было то, что они в неимоверных количествах отправляли на запад юношей и девушек не до конца ещё завоёванной ими страны, в буквальном смысле обращая их в рабство. Ведь в недрах Третьего рейха давным-давно было решено, сколько жителей захваченных земель фашисты оставят в качестве обслуги и прочей рабочей силы. Остальные подлежали уничтожению!

И когда советские люди воочию узрели те зверства, которые творили на их земле нацисты, поняли они наконец истинное положение вещей, прозрели и встали на защиту своей многострадальной Отчизны. При этом Сталин в глазах россиян из беспощадного и жестокого правителя превратился вдруг в Верховного главнокомандующего – единственную надёжную их защиту и опору…

– Нет, ну ты скажи, как можно было обмануть, подчинить себе такую массу людей? – заговорил опять Пётр.
– Как? Очень просто. Народ идёт за тем, кто больше обещает. Гитлер, например, пообещал сделать немцев правителями мира. А у нас… в семнадцатом году было много партий. У каждой – своя цель, своя программа. Большевики посулили людям ни больше ни меньше как светлое будущее – коммунизм. К тому же, первыми декретами Советов были декреты о мире и о земле. Мир, хоть и позорный, с немцами заключили. А потом Ленин вопреки своему же декрету выдвинул лозунг о перерастании войны империалистической в войну гражданскую…
Второе обещание тоже вроде бы выполнили. Но после войны землю у людей фактически отобрали. Крестьян закабалили, согнав их в колхозы, а зажиточных – кулаков – переселили в Сибирь, чтобы не мешали проводить чудовищные эксперименты над людьми. Такой вот у Виссарионовича получился мир, такая земельная реформа – сплошной обман.

– Да что ты говоришь, Павел? Деревня – это тормоз в развитии общества. Рабочий класс – вот это да! Именно он должен обеспечить всем нам светлое будущее! Сталин создал СССР – передовую индустриальную державу. В колхозах появились трактора, сеялки, веялки, прочие механизмы. Мы победили, а победителей не судят.

– Да уж, победили. На костях загубленного крестьянства. Ты помнишь голод 1932-33-го годов? Сразу после коллективизации выгребли подчистую весь хлеб у землепашцев, не оставив ни зёрнышка. До людоедства доходило, особенно на Украине. Миллионы людей погибли! А в это время продолжались поставки зерна за рубеж, чтобы обеспечить индустриализацию! Убийство, варварство! Вы не находите, бывший старший политрук?

5.
Павел подождал немного, но Комиссар молчал. Видимо, совесть не дала, не позволила ему возразить. И Саблин продолжил свою антисоветскую агитацию. Если бы его слова хоть краем уха услышал кто-нибудь посторонний, то несдобровать бы обоим. Высшая мера, расстрел – вот что было положено за такие речи. И позорное клеймо врага народа не только на государственном изменнике, но и на всей его семье, которая в лучшем случае подлежала высылке в Сибирь. Правда, можно было публично отказаться от опального родственника. Но не каждый считал для себя возможным совершить подобное предательство.

– А ты знаешь, Пётр, что Сталин намеренно исказил учение Маркса и Ленина?! В тридцать пятом году он дал интервью американскому журналисту и заявил, что не собирается разжигать пожар всемирной революции, которая, согласно марксистской теории, должна привести к светлому будущему. Виссарионович, конечно, знал об этом, но всё же попытался убедить Запад, что СССР чужд агрессии. Лукавил? Хотел подготовиться к войне? Вполне возможно. Только нельзя делать ничего подобного в ущерб идеологии!
– А Гитлер, значит, ни к чему не готовился? Да на вооружение Германии вся Европа и Америка работали. Одна Чехословакия со своими заводами чего стоила! А по поводу марксизма… ты бы ещё Троцкого вспомнил с его теорией перманентной революции!

– Все они мечтали о глобальном переустройстве мира, но скажу я тебе по секрету, что Троцкий был самым последовательным марксистом. Однако прагматик Сталин намеренно отказался от заблуждений и явных ошибок теории. Согласно Марксу, государство, как инструмент принуждения, в новом коммунистическом обществе должно было исчезнуть. Национальные и расовые различия – тоже. Институт семьи главный теоретик марксизма собирался упразднить, как пережиток прошлого. Он считал, что в будущем люди должны жить коммунами – небольшими сообществами со свободной любовью. Детей же предлагал воспитывать отдельно от родителей.
Что касается норм потребления, то гражданин обновлённого общества должен был получать все блага по потребности, а трудиться – по способности и по желанию.

– Вот-вот, это и есть настоящий троцкизм. Так что правильно поступил Сталин, отстранив Троцкого от власти и выслав его за рубеж. Ты сам подумай, Павел, как из бандитов и воров, из людей, для которых после гражданской войны убийство стало привычным делом, из армии беспризорных, из кулаков-единоличников можно создать идеальное общество?

– Вот! И Сталин рассуждал примерно так же. Если народ не соответствует теоретическим выкладкам, то необходимо этот народ подравнять на Прокрустовом ложе и укоротить – кого слегка, а кого и на целую голову. Теоретик, блин! Сколько людей угробил! Да он всех своих друзей-соратников, с которыми делал революцию – Каменева, Зиновьева, Бухарина, Троцкого… 90% делегатов семнадцатого съезда партии расстрелял. Уничтожил, извёл под корень всю старую – ленинскую ещё – гвардию и остался в гордом одиночестве с теми, кто не мог ему слово поперёк сказать. Подумай, Пётр, а не маньяк ли твой Сталин – Великий вождь всех времён и народов?

Комиссар молчал. Ему стало не по себе от подобного «богохульства», от такой крамолы, возведённой на всенародно любимого Вождя и учителя, Великого кормчего, которого обожествляли миллионы. За него шли на смерть, и он ни в коем случае не мог быть маньяком. Но, подумав немного, Пётр вспомнил, что почти все старые большевики прошли тюрьмы, ссылки, поселения, подполье, революции, империалистическую и гражданскую войны. И это не только закалило их, но и приучило вершить свои дела с помощью кинжала и пистолета, навсегда исковеркав психику этих людей. «Нет человека – нет проблемы», – где-то он уже слышал эту фразу...

6.
– Нет, не великий он и не мудрый! – как бы отвечая на мысли собеседника, продолжил Павел. – Он проморгал начало войны. Так долго готовился к ней и не понял, что его водят за нос. Гитлер оказался хитрее и изворотливее. Сталин убрал всю верхушку Красной Армии – всех, кто думал иначе, кто не дал бы ему захватить полмира и установить там свой бесчеловечный тоталитарный коммунистический режим…
Однако заметив недовольно-протестующий взгляд Петра, Саблин предупредил возражения:
– Пойми! Нельзя гнать людей батогами к светлому будущему!!! Я служил при Генеральном штабе. Почти всё было готово к решительному наступлению. Уж я-то знаю, поверь мне. Не хватило времени, не успели – враг опередил нас.

– А если бы они договорились и стали союзниками, Сталин и Гитлер? – после короткой паузы раздумчиво сказал Кравцов. – Представляешь? Весь мир был бы у ног такого союза! Но, к сожалению, это было невозможно по идеологическим соображениям. Коммунисты не признают национальных различий. Мы ведь интернационалисты, в отличие от ярого нациста Гитлера.

– Нет, ты, Пётр, совсем не хочешь думать. Вот смотри: нацист Гитлер взял себе в союзники японцев, которые относятся к монголоидной расе, а интернационалист Сталин (вместе с Лениным) разделил Россию по национальному признаку, упразднив царские губернии и провозгласив национальные республики. И почему бы таким могущественным правителям не подружиться? Всё к тому шло. Да они и были заодно с момента захвата Польши в сентябре 1939-го до нападения Гитлера на СССР в 1941-м. Я-то знаю! Перед самой войной мы демонтировали линию обороны на западе, заводы производили исключительно наступательное вооружение, а все газеты трубили о войне на территории противника. Вспомни песню "Если завтра война".

– Да, "Малой кровью, железным ударом...", – вздохнул Пётр, – Гремела песня!
В голове сами собой откуда-то всплыли строки:
"Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем..."
Защемило в висках от неожиданных воспоминаний мирного времени, и скорее по инерции, нежели по убеждению Пётр произнёс:
– А что, Павел, если эта война будет действительно последней, а вслед за ней наступит мир во всём мире и торжество коммунизма?

Саблин посмотрел внимательно на Комиссара и отвернулся, не сказав ни слова. Сумерки опустились на передовую, давая возможность людям встать во весь рост и хоть немного отдохнуть от «родных» окопов. Было тихо, даже отдалённая канонада вдруг исчезла, перестала давить на воспалённые мозги. Казалось, что войны больше нет, что ужас и кровь остались в далёком прошлом. И только обычай не давать третьему курильщику огонь от зажигалки или дефицитной в те годы спички напоминал о жестокой действительности. Новичкам объясняли, что первого прикуривающего снайпер видит, во второго целит, ну а третий – падает замертво. И никто никогда не захочет быть третьим. А посему любой опытный фронтовик, прикурив сам и дав огня товарищу, тут же гасил его – даже днём, даже в землянке – где угодно. Такова уж была сила привычки у тех, кто сумел выжить там, где нашли свою смерть многие воины.

– Понимаешь, Пётр, – опять заговорил Павел, – Есть два способа заставить человека работать, делать что-то нужное для общества – кнутом и рублём. Кнутом погоняют рабов, которые трудятся из-под палки. Причём, ещё Карл Маркс заметил, что рабский труд непроизводителен, если рядом нет хорошего надсмотрщика. Сам по себе порабощённый человек не в состоянии произвести ничего. Он привыкает к плётке и, получив свободу, чаще всего теряет способность и желание трудиться.
В нашей стране был создан целый класс подневольных рабов, которые за колючей проволокой строили и продолжают строить недоступный их пониманию коммунизм. Однако вольные люди мало чем отличаются от тех, кто за баланду горбатится в лагерях. Они тоже в большинстве своём способны работать лишь по указке свыше. Излишняя инициатива в СССР всегда была наказуема, любое творчество возможно лишь с разрешения начальства. И ты думаешь, что такие причёсанные под одну гребёнку граждане с промытыми мозгами смогут стать ядром нового общества?

– Согласен, на данном этапе наши колхозники – бесправные, беспаспортные, накрепко привязанные к земле люди. Но они так же, как и рабочие, верят в светлое будущее и делают всё, чтобы оно наступило.
– Верят... потому что пропаганда не даёт им трезво взглянуть на вещи. Но стоит хоть немного ослабить агитацию, и созидательный труд во имя неизвестно чего прекратится, а затем наступит хаос. Коммунисты во главе со Сталиным изуродовали психику граждан своей страны. Наши люди не способны к самостоятельному творчеству. Считаю, что их будущее непредсказуемо, безнадёжно и поистине… ужасно. Человек должен трудиться и пользоваться результатами своего труда, а не надеяться на мудрость партийных вождей, распределяющих произведённые им блага. Только в этом случае возможен прогресс, и только такие люди сумеют жить, творить и двигаться вперёд.

7.
Павел опять замолчал, давая собеседнику время подумать. Друзья закурили. Пётр с наслаждением затянулся, наполняя грудь едким дымком самосада. Никотин привычно расходился по телу с током крови, освежая мозги и проясняя ход мыслей. Кравцов встал во весь рост, потянулся, расправляя затекшие руки и ноги, но тут вдруг раздался негромкий резкий хлопок, и… случилось непоправимое. Верный товарищ и собеседник Павла Комиссар стал медленно оседать, слегка заваливаясь набок, и наконец упал на тёплую ещё от дневного зноя землю. Из пробитого пулей виска его стекала едва заметная струйка крови.

– Снайпер, гад, – подумал Саблин. – По огоньку «самокрутки» стрелял!
И глядя на бездыханное тело друга, он вдруг вспомнил обронённую кем-то фразу о том, что библейский апостол Павел пережил своего сподвижника Петра...
На следующее утро Саблин во время очередной атаки был ранен в ногу. После госпиталя его восстановили в звании, и воевал он до самой Победы, дошёл до фашистского логова – до Берлина. В крамольных мыслях, время от времени посещавших нашего героя, он больше никому никогда не признавался, с грустью вспоминая философские беседы двух «апостолов» непонятно какой веры, имевшие место летом 1942-го года в окопах Великой Отечественной войны. 08.05.2014

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.