ПОРТРЕТ ЛЕДИ В КРАСНОМ

ПОРТРЕТ ЛЕДИ В КРАСНОМ
Автор: Уинтерз Хэйсен Мари
Перевод с английского Н.Г.Глушенкова
Этьена Лайонса считали талантливым художником, но в дни гражданской войны мало кому нужно было искусство. Хотя он и был слишком молод, чтобы отправиться сражаться, но знал о смерти и разрушениях по обе стороны конфликта. Отца и брата убили, а мать постарела: от прежней красавицы, которой она когда-то была, смерть мужа и сына ничего не оставила.
Меньше чем через год после сражения при Аппомэттоксе и Уайтвуде, плантация, принадлежавшая до революции семье Лайонса, перешла за неуплату налогов какому-то северянину. Потеря имущества стала последним ударом по Лорет Лайонс. Она заболела и, не желая больше бороться с болезнью, однажды вечером отошла в мир иной.
Этьен после похорон матери еще долго оставался в Северной Каролине. Он скорбел о том, что ни отец, ни мать не были похоронены на семейном кладбище, которое теперь принадлежало другому владельцу.
— Дело не в том, где упокоится тело, — тихо говорил он, сажая цветы на могиле, — я знаю, что теперь твоя душа покоится вместе с отцом и Жаном-Мари.
Убрав последнее пристанище матери, Этьен вытер руки и смахнул слезу, потом встал, сел на лошадь и отправился на Север.
* * *
Последующие пять лет Лайонс жил в местечке Шенадой Вэлли. Поскольку многие молодые люди штата Виргиния не вернулись с войны, ему не составило труда найти работу батрака. С оплатой за труд было сложнее: частенько ему платили не деньгами, а давали еду и предоставляли кров над головой.
На протяжении многих дней, которые он проводил в поле, сея, пропалывая, окучивая и собирая урожай, Этьен думал о том, какой бы стала его жизнь, если не война. Отец был настоящим джентльменом, человеком образованным, любящим книги и музыку, мать – утонченная французская красавица, с хорошим воспитанием, безупречной речью и манерами. Лишь благодаря ее Этьен полюбил искусство. Если старшего сына приучали к управлению семейной табачной плантацией, то младшего Лорет учила рисовать и писать маслом.
— У тебя талант от Бога, — частенько хвалила она его. — Когда станешь старше, то поедешь в Париж и начнешь изучать искусство. Ты будешь таким же знаменитым художником, как Рембрандт.
Но Лорет не предвидела жестокую войну, которая разорвала ее идеалистический мир на части: оставшийся в живых сын стал лишь работягой, который жил в сараях и трудился за кусок хлеба. Но он поклялся, что Лайонсы не канут в неизвестность: когда-нибудь Этьен осуществит свою мечту и станет великим художником не только ради себя, но и ради матери.
* * *
Фарли Стойтон вырос в богатой семье, но в ней, в отличие от семьи Лайонса, отсутствовало понятие вкуса и утонченности. Стойтоны были янки, их предки поселились в заливе штата Массачусетс в семнадцатом веке; более того, первый Стойтон, прибывший в Новый Свет, не одобрял идеи пуританства. Он был матросом, человеком, который хорошо знал законы общества. Бывший моряк создал свое состояние непосильным трудом, на удаче, а иногда на сомнительных сделках. Его дети и внуки расширили дело и приумножили благосостояние семьи. Когда родился Фарли, Стойтоны были самой богатой семьей в Новой Англии и продолжали вкладывать деньги в судоходство, рудники и железные дороги.
В отличие от Этьена Лайона, Фарли был намного его старше и должен был отправиться на войну, но, чтобы не рисковать жизнью ради страны, семья заплатила триста долларов в качестве откупных. «Пусть лучше бедняки и люди среднего класса станут жертвами сражений», - думали Стойтоны. Такие ловкачи извлекали из войны свою выгоду. На протяжении многих лет они сколачивали миллионы тем, что обеспечивали поставки враждующим сторонам. После войны Стойтоны не теряли время зря и приложили свою руку к добыче полезных ископаемых.
Однажды в 1873 году Фарли ехал по Виргинии, его повозка на что-то наскочила и перевернулась. Возницу отбросило, его шея была сломана, и тот вскоре умер. Фарли оказался прижат экипажем. В течение несколько часов он лежал на дороге и никак не мог освободиться. Он проклинал жестокую судьбу, которая во время войны сохранила ему жизнь в Массачусетсе, а через десяток лет после наступления мира заставляла умирать на какой-то дороге в Виргинии.
День подходил к концу, и солнце начинало садиться, как вдруг Фарли услышал звук приближающейся брички. Сердце застучало от радости, и он стал звать на помощь. Возничий, а это был Этьен, остановился и стал помогать ему освободиться. Этьен не смог справиться своими руками, но с помощью лошади поставил повозку в нужное положение.
Фарли попытался шевельнуться, но боль была слишком сильной.
— Похоже, что вы вывихнули обе ноги, — сообщил Этьен после беглого осмотра. — Я не медик, но у меня есть небольшой опыт. Если хотите, чтобы я их вправил, то могу попытаться.
Мысль остаться в таком положении на захолустной сельской дороге совсем не привлекала Фарли Стойтона.
— Кажется, у меня нет выбора, — с болью простонал он.
Этьена напугал акцент мужчины:
— Вы с Севера?
Фарли побледнел: если до этого все шло хорошо, то теперь он оказался во власти секеша , который мог отомстить за провал победы над северянами.
Этьен не чувствовал неприязнь к своим бывшим врагам, несмотря на то, что янки отобрали у него все самое дорогое. Это была не его война, и, поскольку вражда закончилась, он не испытывал ни ненависти, ни злобы.
— Будет больно, — сказал он раненому, будто тот не знал об этом. — Постараюсь управиться быстро.
Боль оказалась мучительной, но слова Этьена оправдались, и он быстро вправил суставы ног. Затем молодой человек вынул из повозки две палки и смастерил временные костыли. С наступлением ночи Фарли уже лежал в экипаже и радовался, что остался живым.
— Возможно, вы голодны, — сказал Этьен, когда вдали появилась небольшая ферма.
— Я не хочу есть, — ответил Фарли, — но выпил бы воды. Я пролежал весь день на солнце.
Холодная вода из колодца утолила жажду, и фермер продал немного еды и бутылку домашнего вина.
— Что это за ерунда? — спросил северянин, указывая на вещи Этьена, когда они вдвоем сидели в бричке и ели.
— Краски и холсты, — ответил Этьен.
— Ты художник?
— Собирался им стать до войны.
Мужчины замолчали, ибо помнили, что когда-то находились на противоположных сторонах конфликта.
— И у тебя получается? — спросил Фарли, нарушая неловкое молчание.
Этьен пожал плечами.
— Я собирался учиться в Париже, но теперь на это денег. На оставшиеся сбережения я покупаю принадлежности для рисования. Может быть, когда-нибудь я отвезу свои рисунки в Нью-Йорк или Новый Орлеан, найду галерею и покажу их.
Фарли знал, что обязан молодому человеку за оказанную помощь, поэтому добавил: «Я могу предложить тебе написать портрет своей жены и детей».
Внезапно в душе Этьена заговорило чувство собственного достоинства. Ему хотелось сказать раненому, что не нуждается в благотворительности, но затем передумал. Молодой человек не собирался всю жизнь работать в поле, у него было сильное желание стать художником.
* * *
— Как ноги? — спросил Этьен, когда они вместе с Фарли ожидали прибытия поезда на станции Шинондай.
— Уже не так плохо, — ответил Фарли.
Прошло почти шесть месяцев с момента случившегося, и, хотя с ногами стало более или менее в порядке, он все еще морщился от дискомфорта, когда стоял на них длительное время. Однако ранение не удержало Фарли от занятия бизнесом. Несмотря на трудности в передвижении, он все же съездил в Чарлстон и купил несколько предприятий разорившихся в тяжелое время владельцев. Как и было обещано, по дороге на Север он остановился в Виргинии, чтобы забрать молодого художника, спасшего ему жизнь.
Когда поезд подошел к станции, Этьен подхватил сумку и направился к ближайшему вагону.
— Не в этот, — сказал Фарли и указал тростью в конец состава. — Я телеграфировал, чтобы за мной прислали личный вагон.
Когда Этьен повернул голову, куда указывал Фарли, то увидел женщину, чья красота могла сравниться с самыми ослепительными и известными достопримечательностями Юга. Она быстро и с любопытством взглянула на молодого художника и обратилась к его спутнику: «Дорогой! — воскликнула красавица и бросилась в объятия Фарли, – я так по тебе скучала».
Фарли сдержанно улыбнулся прелестному созданию.
— Подожди и увидишь, что я тебе привез. Сначала я хочу познакомить тебя с Этьеном Лайоном, он художник, я пригласил его написать портрет жены и детей.
Этьен был удивлен. Он думал, что молодая женщина с черными кудрями и зелеными глазами была его супругой.
— О, — ответила дама, надувшись, как капризный, испорченный ребенок.
— Ну, перестань. Если он окажется хорошим художником, то я закажу и твой портрет.
— И тогда повесишь его над камином в своем большом доме. Я знаю, что твоя жена оценит это.
Фарли удрученно посмотрел в ее сторону. У юной болтушки был довольно острый язычок. Этьен быстро уловил взаимоотношения женщины со своим благодетелем. В конце концов, он родился в аристократической семье плантаторов на Юге, где мужчины держали под носом у своих жен любовниц черных и белых. Очевидно, Север этим не отличался.
* * *
Поездка в Новую Англию оказалась легкой и приятной. Личный вагон Фарли был оборудован самой современной техникой, а его бар ломился от напитков. Фарли, не доверяя еде, которую предлагали на железной дороге, нанял личного шеф-повара. Самым приятным в этом путешествии стало знакомство с Берди О’Тул, красивой ирландской любовницей Фарли.
Как только все трое покинули станцию в Виргинии, Фарли извинился и ушел отдыхать в конец вагона. Он все утро был на ногах, а теперь хотел принять ванну и сменить одежду. Этьен оказался наедине с Берди. Молодая леди повернулась к нему и посмотрела на чистое, но поношенное платье, изрядно стоптанные ботинки и огрубелые руки. По ее мнению молодой человек происходил из худородной семьи.
— А вы ведь не художник? — сухо спросила она.
— Но я знаю, как писать портреты.
— По внешнему виду можно сказать, что вы работали фермером или шахтером.
— Вы правы в первом.
Она отвернулась к окну, явно демонстрирую ему свое пренебрежение, но Этьен оказался не из тех, кого можно обидеть так просто. Несмотря на свое нынешнее положение, молодой человек, рожденный с привилегиями и общественным положением, оставался одним из семейства Лайонсов.
— Меня приняли в художественную школу в Париже, — хвастался он. — Конечно, это было перед войной. Я думаю, что предложение все еще в силе. Возможно, когда я напишу портреты миссис Стойтон и детей, то отправлюсь в Париж.
— И как только подобные вам могут мечтать о Париже?
— На протяжении многих поколений моя семья была одной из самых богатых в Виргинии, правда, все разрушила война. Я знаю, что судьба мне снова улыбнется.
Берди снова повернулась к нему, вероятно, поверив в его высокое происхождение.
— Из богатой семьи? Хлопок?
— Нет, табак. А вы кто? — спросил он с самодовольной улыбкой на лице. — Чем занимается ваша семья?
От такого вопроса красивое лицо Берди покраснело от злости, но художник перестал спрашивать при появлении Фарли Стойтона.
— Кто-то хочет выпить перед обедом? — спросил он.
Этьен кивнул головой и улыбнулся женщине, сидящей напротив него со злыми глазами. «В конце концов, это будет забавная поездка», - подумал он.
* * *
К моменту прибытия в Массачусетс, Берди О’Тул изменила свое отношение к Этьену. Женщиной часто правит страсть, ей трудно оставаться равнодушной в присутствии такого красивого и обаятельного человека.
На вокзале их ожидал экипаж Фарли. Перед тем как отправиться в особняк, они остановились у дома Берди на Эссекс-стрит. Это было небольшое здание, хорошо меблированное, чистенькое и аккуратное. Снаружи, на ухоженной перед домом лужайке, располагался красивый розарий, где часто сидела Берди, не обращая внимания соседей, осуждающих ее поведение. Внутри дома находились сотни антикварных безделушек, украшавших полочки и стены. Берди было приятно получать подарки, а Фарли доставляло удовольствие баловать ее: например, на ней были изумрудные сережки, которые он купил в Чарлстоне и подарил, сойдя с поезда.
После обещания Фарли навестить любовницу в следующие выходные, оба мужчины покинули дом и направились в особняк неподалеку. Большой, неуклюжий дом производил внушительное впечатление, но в нем не было шарма: обстановка дорогая, но безвкусная, убранство помещения указывало на достаток его хозяина, стремящегося дистанцироваться от бедности своих предков.
Фарли не ожидал к своему возвращению радостной встречи, жена Теодора не стояла у дверей, чтобы его обнять, даже дети не пожелали увидеть отца после длительного отсутствия. Лишь неуклюжий английский дворецкий проявил свою радость, что хозяин вернулся из поездки живым.
— Где все? — спросил Этьен.
— Где-то в доме, — сухо ответил Фарли. — Ты познакомишься с женой за ужином. А дети, думаю, с няней. Гросгров покажет тебе твою комнату.
Дворецкий вышел вперед и взял сумку Этьена:
— Сюда, пожалуйста, сэр.

* * *
Теодора отличалась от Берди, как земля и небо: если темноволосая и зеленоглазая любовница обладала неистовым, страстным нравом, то жена была дамой светловолосой, очень бледной и со взглядом, безразличным ко всему происходящему. Она предпочитала уединение, а не компанию, особенно со своим мужем. Этьену хотелось понять, находил ли Фарли тепло в своей любовнице только из-за холодности своей жены, или Теодора стала такой из-за неверности своего супруга. Так или иначе, мнение было одно: в браке они чуждались друг друга.
Серьезно подумав, Фарли решил заказать Этьену четыре портрета, которые украсят стену главной лестницы: себя, жены и детей. Четвертым, о котором Теодора не должна была ничего знать, должен стать портрет Берди и находиться в доме на Эссекс-стрит.
Работа над семейными портретами началась на следующий день. Этьен проводил каждое утро по два часа, рисуя Теодору по ее настоянию в черном платье. Днем Этьен уговаривал детей посидеть спокойно хотя бы один час, но, как правило, на это уходило больше времени. И, наконец, каждый вечер перед ужином два часа уделялось Фарли, который производил впечатление достопочтенного владельца поместья.
Стойтон, хотя и считался знатоком инвестиций и финансирования, ничего не понимал в искусстве. Он мельком взглянул на портрет жены и детей, отметив близкое сходство, но открыто раскритиковал собственное изображение.
— Ты написал мое лицо полнее, чем оно есть в действительности, — сказал он.
На самом деле Этьен старался украсить внешний вид и уменьшить подбородок. На это замечание художник подумал, что Фарли не мешало бы хорошенько взглянуть на себя в зеркало.
Работа над семейными портретами прошла гладко, и вскоре все они были закончены.
— Я думаю, что следующим будет ее портрет. — в словах Теодоры не было ни злобы, ни ревности, когда она, стоя внизу лестницы, разглядывала изображения.
Этьен, будучи по характеру человеком не лживым, промолчал.
— Если вам интересно, то я все знаю об интрижках своего мужа, — продолжала Теодора. — Она не первая и, не сомневаюсь, не последняя, хотя уверена, что Фарли от нее так просто не отделается.
Художник произнес лишь два слова, и его потрясла внезапная откровенность Теодоры.
— Вы не похожи на моего мужа. Несмотря на вашу бедность, у вас есть вкус и утонченность, да и вы очень красивы. Будьте осторожны: не позволяйте ей вцепиться в вас зубами.
Сделав это предупреждение, Теодора удалилась читать или заниматься вышивкой.
* * *
— Теперь ты переедешь в другое место, — сообщил Фарли, когда вышел из экипажа перед двухэтажным зданием, стоящим в миле от его дома. — Молодой человек, который работает на меня, будет ежедневно привозить тебя к Берди и отвозить обратно.
— В этом нет необходимости, — возразил Этьен. — Я могу и пройти пешком: расстояние небольшое.
— Я настаиваю на этом, — заявил Фарли так, будто его желания должны беспрекословно приниматься.
Реджи, молодой человек, в доме которого поселился Этьен, явно был сторожевым псом своего хозяина. Ежедневно, привозя художника в дом Берди, он находился в нем, наблюдая за любовницей Фарли. Даже если Этьен вздумал бы познать молодую ирландку с интимной стороны, у него не было такой возможности, так как Реджи всегда находился поблизости.
Однако Берди оказалась смелой и решительной. Однажды вечером, готовясь ко сну, Этьен услышал странный шум за окном второго этажа. Черноволосая красавица находилась снаружи и сидела на суку раскидистого дерева.
— Зачем ты это делаешь? — прошептал он.
— Если ты не понимаешь, — рассмеялась она, — тогда я зря теряю время.
Этьен помог женщине поставить ноги на подоконник и войти в скромную спальню.
— Я думаю, что Фарли не одобрит твое посещение в столь поздний час, — предупредил художник.
— Тогда и тебе следует быть осторожным, чтобы он никогда этого не узнал.
* * *
Этьен тянул с завершением портрета, но вечно он этого делать не мог. Фарли становился подозрительным и требовал каждый раз при посещении дома на Эссекс-стрит показывать сделанное.
— Скоро придется ему все рассказать, — однажды на рассвете сказал Этьен, когда Берди готовилась уходить.
— Рассказать что?
— Что между вами все кончено, и ты собираешься со мной в Париж.
— С чего тебе взбрела в голову такая мысль? — она тихонько засмеялась и поцеловала его в щеку.
Этьен схватил ее руку, когда она направилась к выходу.
— Мы же любим друг друга.
— Не будь глупым, мы прекрасно проводили время, но оно не может долго длиться. Как только портрет будет написан, между нами все будет кончено.
— Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, — продолжал он.
— И жить в какой-нибудь убогой лачуге без тепла и воды? Фарли, может быть, грузный и не так красив, но богат и очень благороден.
Она выглянула из окна и увидела первые золотые лучи рассвета.
— Мне пора, Реджи не должен застать меня здесь.
Берди тихонько вышла, оставив Этьена одного. Нужно было прислушаться к предупреждению Теодоры, но он этого не сделал. Раньше Этьен думал о происходящем, как о развлечении без всякой привязанности, но так не случилось. Берди то ли умышленно, то ли непреднамеренно опутала его своими чарами. Теперь, когда все стало ясно, нужно было на что-то решиться и вырваться из ее паутины.
* * *
— Мне не нравится портрет, — заявил Этьен, когда Фарли и Берди стояли перед мольбертом, рассматривая изображение.
— Ерунда, — возразил Стойтон. — Он так же прекрасен, как и натурщица.
— Нет, — настаивал Этьен, критически посмотрев на работу, — здесь что-то не так.
Он посмотрел на Берди, а затем снова на портрет.
— Это платье, — окончательно заявил он. — Мне не нравится зеленый цвет.
— Но он оттеняет цвет моих глаз, — возразила Берди.
— Платье должно быть красным, чтобы показать огонь и страсть вашей натуры.
И Фарли, и Берди, чьи вкусы, в основном, были простыми, снова взглянули на работу.
— Красное платье будет смотреться лучше с черными волосами, — согласилась Берди.
— Сколько времени займет переделка портрета? — спросил Фарли.
— Не так долго, — заверил его Этьен. — Самое большое — несколько часов. Мне нужно лишь переписать платье, остальное останется без изменения.
Фарли кивнул головой.
— Завтра я еду в Бостон и вернусь в конце недели. Я ожидаю, что к этому времени работа будет закончена.
* * *
Когда дворецкий проводил Этьена в кабинет Фарли, тот удивился, увидев в руках художника завернутое полотно.
— Зачем ты принес портрет сюда? — зашипел он глухим и злобным голосом.
— Не беспокойся, что жена его увидит, — засмеялся Этьен, - я дождался, когда она уйдет в сад.
Фарли одобрительно кивнул головой.
— Соображаешь…. Давай посмотрим, что получилось.
Этьен развернул полотно и был рад увидеть лицо своего собеседника.
— Красиво, — заявил Фарли, оценивая больше черты натурщицы, чем мастерство художника. После нескольких минут любования портретом Стойтон полез в карман, вынул конверт и передал Этьену Лайонсу.
— Здесь ты найдешь достаточно денег, чтобы добраться до Парижа, — заявил Фарли. Между ними больше не было никаких взаимных обязательств. Этьен думал так же.
— Ты оказался прав, когда говорил о красном платье, — заключил Фарли. — Оно точно отражает настоящий характер Берди О’Тул.
* * *
На следующей неделе Этьен сел на трансатлантический лайнер, который направлялся в Европу. Он расположился в первом классе — щедрость, оказанная Стойтоном, который, по словам Берди, был человеком великодушным.
А теперь вернемся на Эссекс-стрит. Роскошная коляска остановилась перед маленьким домом, из нее вышел Фарли, неся в подарочной обертке коробку от бостонского ювелира. В прихожей его ждала молодая женщина, которая не любила привлекать к себе внимание посторонних. Ей не хотелось, чтобы соседи знали о взаимоотношениях с посетителем.
Пройдя через крыльцо, он направился в прекрасный сад, украшавший передний двор маленького дома. Красные розы были того же цвета, что и платье Берди на портрете. Это был необычный оттенок красного: ни алый, ни малиновый, ни медный.
— Нет, они гораздо темнее… цвета крови, — улыбнулся он и подумал о трупе, зарытом под розами. — А кровь Берди О’Тул, смешанная с краской, придала платью колор, который так хотел получить художник.
Фарли повернулся и посмотрел на дверь, за которой его с нетерпением ожидала юная рыжеволосая красавица с синими глазами. Может, ей нужен был от него подарок? Он улыбнулся смазливому личику в надежде на то, что в отличие от предшественницы у нее хватит ума не изменять ему.

июнь 2006г 16.02.2014

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.