Гл.5 Сборы в океан

5

“Революция” стоит на Петухах, — южных причалах — дальних выселках рыбпорта, на самом краю города. Ремонт фактически закончен, осталось только принять топливо, воду, снабжение и промвооружение, пройти ходовые испытания и очередное освидетельствование судна инспекторами Регистра СССР — аналога английского Ллойда, и всё; можно отправляться на рыбалку, в четырёхмесячный рейс в океан.

Сегодня моя суточная вахта, и мне необходимо принять в запасные цистерны несколько десятков тонн питьевой и мытьевой воды. Сейчас она, правда, вся одинаковая, — чистая, прозрачная и холодная; течёт из берегового трубопровода по толстому прорезиненному шлангу внутрь парохода, шумит и булькает за стальными стенками цистерн. А вот в рейсе питьевую воду придётся расходовать экономно, в основном для приготовления пищи; ну а мытьевую будем сами себе варить, — судовыми опреснителями из морской воды.

Первое время, на судне на меня напал жор, — я всё ни как не мог наесться, после более чем полуторамесячной диеты, во время “великого стояния” в резерве. По вечерам, повариха уходила домой, а ключ от камбуза оставляла вахтенному помощнику. Я брал у него этот ключ, забирался на камбуз, отрезал здоровенный ломоть хлеба, намазывал его толстым слоем масла, а сверху посыпал сахаром. Отламывал ещё внушительный кусок копчёной колбасы и устраивал себе Лукуллов пир. Правда, через неделю я уже стал относиться к еде спокойно.

Вот и сейчас, закончив приём воды в самый большой мытьевой танк в форпике , перетаскиваю, с помощью вахтенного матроса и своего котельного машиниста Саньки, тяжелый и мокрый шланг на корму, вставляю его в горловину приёмного устройства питьевых цистерн и продолжаю приём воды с берега. И только после этого, оставив Саньку следить за наполнением цистерн, иду обедать.

В ремонт не до субординации; поэтому все: и рядовые, и командиры питаются вместе, — в столовой команды.

Не успеваю я допить свой компот, как в столовую заявляется Санька и объявляет:

— Начальник! Мы кажется, тонем.

Лечу с ним в машину, а оттуда мчусь по длинному, низкому и узкому коридору гребного вала. Упираюсь, наконец, в корме в дейдвудное устройство, в которое как пробка в тесное горло бутылки ввёрнут гребной вал. Они как раз над нами — эти проклятые цистерны, а из-под фланцев, присоединяющих к цистернам трубы, ведущие к насосам, живописными фонтанами хлещет вода.

Бегу, докладываю “деду”, тот тоже спускается в машину, в коридор гребного вала, лицезрит это безобразие и ругается.

— Скажи спасибо своему предшественнику. Говорил же ему, козлу, продуй сжатым воздухом все трубы, перед постановкой в док. Теперь вот лёд и раздавил прокладки.

Так,... начинайте устранять,... меняйте прокладки!

Работа, в принципе, простая как кусок мыла: распустить гаечными ключами фланцы, вынуть часть болтов, содрать раздавленные прокладки, заменить их новыми, вернуть на свои места болты и гайки и всё это хорошенько обжать. И все дела,... если бы не потоки воды, льющиеся на головы и за шиворот.

Ничего не поделаешь, — служба. И мы начинаем с Санькой, изображать из себя героев-подводников, борющихся за живучесть своего боевого корабля. Ну прямо хоть кино снимай. Натурные съёмки.

“Дед”, стоя в сторонке, — там, где не льёт, руководит аварийными работами.

— Веселей ребятки, веселей! Закончите — я Вас погрею.

Мы, ободрённые высшим руководством, с энтузиазмом крутим гайки, уже не обращая внимания на мокрые фуфайки и штаны. Вот молодец “дед”; сейчас закончим аврал, нальёт нам по сто грамм спирту, согреемся и не заболеем...

“Дед” нам не налил, а привёл к себе в каюту и велел греться возле масляного электро-радиатора. Мы постояли около него, минут пять, потом вежливо поблагодарили за заботу и ушли.

Хорошо, что я только вчера получил аванс. Санька, с моей десяткой, смотался в ближайший от порта гастроном, и принёс пузатую бутылку болгарской “Плиски” и мы, прямо из горла, почти не закусывая, выдули её в лечебно-профилактических целях.

Наш пароход, после ремонта, оживает прямо на глазах. Запустили один из дизель-генераторов, и теперь освещение своё, а не с берега. Растопили котёл, и вот уже благодатное тепло вытеснило надоевшую промозглую сырость и холод со всех помещений судна. Появилась горячая вода, и наконец-то стало возможно дочиста отмыть руки от соляра, масла и технической грязи, а не прятать их стыдливо в карманы, возвращаясь с суточной вахты в ДМО.

Да и вообще, пора уже окончательно переселяться на пароход. Единственное что меня ещё держит в “Бич-дворце”, так это танцы по вечерам, на которых я встречаю красавицу Валю.

Уже известна предварительная дата нашего отхода в рейс — первое декабря. И даже поползли фантастические слухи, что рейс этот будет не обыкновенный, а визированный, и более того — спаренный. Мы полгода отработаем на Большой Ньюфаундлендской Банке; потом заходим в Канаду, в Сент-Джонс или Галифакс. Ставим там “Революцию” на двадцать суток в ремонт, а сами летим самолётом в Союз. Затем возвращаемся назад, делаем ещё один шестимесячный рейс, и только после этого идём домой в Мурманск.

Для этой экспедиции у Тралового флота не хватает даже, своих визированных матросов, поэтому часть из них позаимствовали в Мурманском морском пароходстве.

Раннее утро. Я иду по свежему пушистому и мягкому слою выпавшего за ночь снежка, и вдыхаю сырой, специфически пахнущий рыбой, рыбной мукой и ещё бог знает чем воздух рыбпорта. Далёкие сопки на том берегу, укутанные белым покрывалом; маслянисто-чёрная вода в слабо парящем заливе, серые корпуса судов вдоль причала; ободранные тралами слипы , чёрные трубы с широкими красными полосами с серпом и молотом посредине. Над некоторыми из них вьётся серый дымок и струйки пара. Мирное зимнее утро.

Резкий хлопок разрывает тишину. Над одной из фальштруб в небо вырывается облако чёрного дыма.

— Ничего себе котёл растопили! Мама родная! Да ведь это же мой пароход! И мне на нём принимать сейчас вахту, у второго механика.

Галопом несусь к “Революции”, влетаю по трапу на борт.

— Что случилось? — спрашиваю у вахтенного матроса.

Тот сам ничего не знает....

Случилась авария. Как сейчас любят говорить — цепь нелепых случайностей,... плюс человеческий фактор.

Разворотило топку; вырвало питательный клапан. Обваренного и обожженного кочегара увезла “скорая”, а на судне начался “разбор полётов”.

Бедный котельный машинист, — ему уже не уйти с нами в рейс, а долго-долго лежать на больничной койке.

Жалко и второго механика, — его уж точно насадят определённым местом на ржавый гвоздь. Эта беда произошла на его вахте, — ему и отвечать.

И ещё одна, пугливая, шкурная мыслишка засела в голове и я ни как не могу её оттуда выгнать: “А ведь случись это немного позже, и моя карьера закончилась бы, так и не успев начаться”.

Се ля ви!

...............


Ну, вот и всё. Свои немногочисленные пожитки я перетащил из ДМО на пароход. Вчера на танцах попрощался с девушкой Валей. Капризная и взбалмошная красавица пожелала мне семь футов под килем и вдруг заявила:

— А слабо тебе Витя при всех меня поцеловать?

И я, под одобрительные возгласы “Горько!”, принялся доказывать, что не слабо.

А сегодня с утра доделываются последние береговые дела,... так, по мелочам. Сначала сходили, по очереди, в здравпункт, тут же, в порту, недалеко от причала; сдали кровь на RW. Девушка в белом халатике,... на почти ничего, воткнув мне в вену шприц, любезно пояснила:

— Ну и что, что недавно сдавали; город у нас портовый, венерических заболеваний много. Лучше лишний раз проконтролировать.

Вернувшись на судно, заполнили по шесть почтовых переводов: с декабря по май; кто на жену, кто на любовницу, я лично, — на маму. Каждый месяц будет она получать на почте по сто рублей, из моей будущей зарплаты.

Но меня в тот день ждал ещё и сюрприз. В мою каюту, не постучавшись, вошел парень моих примерно лет, и предъявив точно такое же направление, какое и я получил три недели тому назад, сообщил на словах, что меня отдел кадров отзывает обратно, в резерв. Держался парнишка уверенно, и особого сочувствия или неловкости, за то что так ненароком подсидел меня, на физиономии у него не наблюдалось.

Можете представить моё состояние! Смесь злобы, обиды, разочарования в людях,... а затем какая-то пустота в душе и тупое равнодушие.

Веду его к стармеху в каюту. Новоявленный четвёртый механик тычет и “деду” своё направление. Тот, напялив на нос очки, читает бумагу, хмыкает и говорит:

— Иди сынок обратно, в контору; тут у меня не учкомбинат. Не успел одного выучить, другого присылают, на мою голову.

Огорошенный парень покидает каюту, а я с благодарностью, почти что с любовью смотрю на “деда”. Какой он всё таки молодец! Знает ведь что “казачёк” этот засланный, — явно протеже какой -то важной береговой шишки. Прослышал, небось, паренёк про наш спаренный рейс в Канаду и захотел поучаствовать.

Нет, ну какой “дед” молодец! Не побоялся навлечь на себя неудовольствие какого-нибудь VIPа из конторы. Теперь я его ещё больше зауважал.

И, пошатнувшаяся было во мне, вера в людей и в справедливость снова восторжествовала.

После обеда, наконец, отвалили своим ходом от причала на середину Кольского залива, и начались испытания... людей и механизмов.

Не знаю как там наверху, но у нас тут в машине, — рёв, грохот, чад и форменный дурдом. Дым и вонь, — от выгорающей графитовой смазки, которой покрыты паронитовые прокладки в горячих местах соединений выхлопных трактов дизелей. Теперь, спасибо телерекламе, слово прокладки знакомо всем, от мала до велика, а тогда это был специфический термин, известный лишь слесарям-сантехникам, да ещё судовым механикам.

...Второй механик, — злой и замученный, безуспешно пытается что-то доказать инспектору Регистра. Ну ни как у него не получается сделать требуемое правилами Регистра СССР количество пусков главного двигателя, без пополнения компрессорами баллонов сжатого пускового воздуха.

В котельной выгородке, рабочие судоверфи только что закончили ремонт повреждённой недавним взрывом обмуровки в топке парового вспомогательного котла. И теперь котельный машинист и третий механик, под патронатом “деда”, растапливают котёл дровами, (прямо как печку в сельской хате), чтобы побыстрее высушить обмазку.

Мне в этой драме конкретной роли пока не выделили; поэтому я создаю массовку, — принимаю участие везде и понемногу.

Ближе к вечеру становимся на якорь посреди Кольского залива. Огни Мурманска, террасами спускающегося к воде, приветливо горят и манят, но нам туда уже ходу нет, — к причалу “Революцию” больше не пустят. “Дед” вместе со вторым механиком съезжают рейдовым катером на берег, а мы с третьим остаёмся на хозяйстве. Тот сразу же начинает устраивать “дедовщину”.

— Ты, салага, всё равно сегодня только под ногами путался; короче: я иду спать, а ты вахти до утра.

Третий — бычок ярославский килограмм этак за сотню, с ним много не поспоришь, поэтому я тут же соглашаюсь.

Следующим катером на судно прибыла пара: уже довольно пожилой (для меня в то время) представительный мужчина, и с ним миловидная женщина. Я их встретил в коридоре, возле запертой каюты второго механика. Оказалось что это наш новый второй, с женою.

Мама меня всегда учила, да и в школе тоже говорили, что людям нужно помогать, поэтому я отдаю им ключ от своей каюты — всё равно мне всю ночь вахтить, а сам спускаюсь в машинное отделение, устраиваюсь, поудобнее, в автомобильном кресле, притащенном кем-то из кочегаров в котельную выгородку, и начинаю мечтать. О том, как прилечу, в начале лета, на недельку в Херсон, весь в “фирме” и с полными карманами денег.



--------------------
форпик - носовой отсек судна.
слип - широкий наклонный проём в корме траулера.
VIP - very important person - очень важная персона.



Продолжение следует. 28.01.2014

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.