Рыбалка гл.4 Революция

4

Вот и октябрьские праздники прошли. Уже середина ноября. Утром чуть развиднеется, забрезжит серенький рассвет, а через пару часов глядишь, — опять темнеет. Зима уже полностью вступила в свои права; вот-вот начнётся полярная ночь, а я всё ещё загораю на берегу. Тоска зелёная!

Единственное развлечение — танцы. По вечерам, несколько раз в неделю, в ДМО работает зимняя танцплощадка; да и летом она здесь же работает. Танцоры — все свои. Парни — в основном рыбаки, девчонки — работницы рыбкомбината. Здесь я и познакомился с девочкой Валей. Она приехала в Мурманск из Ярославской губернии, за счастливым лотерейным билетом. И действительно, — зачем такой красивой девчонке пропадать где-то там у себя, в лесах и болотах? Тут, по крайней мере, можно удачно выйти замуж, за морячка.

На танцы, северная красавица постоянно является с небольшой свитой подружек, создающих ей фон, на котором она ещё эффектней смотрится, и её сразу же окружает кольцо поклонников. Королева красоты ещё не определилась с выбором, и пока только пробует свои зубки и коготки на сердцах добровольцев, от которых отбою нету.


Я тоже встал в очередь, — пригласив Валю на танец. Приглашение было благосклонно принято и затем,... о чудо! Меня даже одарили белым танцем.

“.... Я пригласить хочу на танец Вас и только Вас
И не случайно этот танец вальс
Вихрем закружит белый танец
Ох и удружит белый танец
Если подружит белый танец нас....”

Короче, на мои херсонские сердечные раны был наложен лечебный пластырь.

…………

Утро было, как обычно, серенькое и ничем не примечательное. И вообще ничто и ничего не предвещало.

Инспектор глянул на меня, как всегда равнодушно, затем потянулся за моей личной карточкой, вынул её из ячейки, стёр чего-то там резинкой, и опять туда же записал простым карандашом. Затем взял ручку и бумажку, написал в ней опять что-то, а потом вручив её мне сказал:

— Вот тебе направление на судно; оно стоит сейчас в доке судоверфи.

Обалдев от счастья, и не веря своим глазам я, зажав в руке белый бумажный клочок, читал и перечитывал строку:

“.... направляется четвёртым механиком на МБ-0412 “Революция”....”

По понтонному мостику перебираюсь на стапель-палубу, крутым стальным трапом буквально взлетаю на правую башню плавучего дока, и миновав перекинутую на громадной высоте деревянную сходню, с высокими поручнями и подвешенной под ней сеткой, перевожу дух, очутившись на палубе большого морозильного рыболовного траулера “Революция”. Справившись у вахтенного матроса, поднимаюсь в каюту старшего механика.

На Г-образном кожаном диване, за большим письменным столом, сидят в свободных позах двое мужчин, — один худощавый, другой поплотнее, пошире в плечах; оба в морских тужурках с погонами, на которых вензеля и лычки такой ширины, что от блеска золота аж глазам больно. Перед столом стоит худенький светловолосый паренёк, возрастом не намного старше меня.

Моей скромной персоной пока не интересуются, — тут видно идёт серьёзный служебный разговор:

— Ты в какую посуду спирт взял? — спрашивает у парнишки худощавый.

— В пластмассовые канистры, — отвечает тот.

— Да ты что, с ума сошел? Ведь привкус же будет, — вмешивается в беседу широкоплечий.

— Учишь Вас учишь — одни двойки! — в сердцах бросает худощавый. — Ладно, иди.

Парнишка уходит.

Теперь внимание их переключается на меня.

— А ты кто такой?

— ...Вот ... направление ... из отдела кадров ..., — бормочу я и сую худощавому, признав в нём стармеха, свою бумажку.

Он её внимательно читает, затем окидывает критическим взглядом меня.

— Ты хоть когда-нибудь бывал на добывающих судах?

— Нет... был на практике... в Севастополе... на транспортных рефрижераторах.

Моё заявление не производит на “деда” никакого впечатления, скорее наоборот:

— Нет, старпом, ты только посмотри, кого они мне присылают?!

Тот, с преувеличенным отчаянием, хватается руками за голову и говорит:

— Понабирают детей на флот, а молока не выписывают!

Кажется, я это уже где-то слыхал. Вот только не вспомню сейчас где?

“Дед” — прямой потомок псковских “скобарей”, поворчал ещё немного, — для порядка, потом подобрел, сказал, что лично займётся моим воспитанием и сделает таки из меня настоящего механика. Воспитательный процесс начался сразу же, во время беседы.

Когда я обронил несколько раз в разговоре: “... у нас дома... в Херсоне...”, он сразу же пресёк эти мои ностальгические настроения:

— Твой дом теперь здесь. А на юг будешь ездить в отпуск, понял?

Затем, для быстрейшей акклиматизации, в каюту была вызвана нянька, вернее дядька.

Ван Дамма и Арнольда Шварценеггера в кино видали? Ну, так это их старший брат.

Бывалый моторист Володя Коноплёв был на пару голов выше меня и раза в два шире, и тоже являлся представителем северных губерний. До моего появления он временно, под ответственность “деда”, нёс суточную береговую вахту за четвёртого механика, экстренно списавшегося с судна в отпуск, по каким-то срочным семейным делам.

— Володя, — объявил ему “дед”, — вот молодого четвёртого механика нам прислали; нужно его будет подучить маленько.

— Добро Николаич, подучим, — хриплым басом рявкнул Володя.

— Ну, вот бери его и веди, показывай хозяйство, — закончил аудиенцию стармех.

“Революция” — была уже не первой молодости пароходом, из серии БМРТ типа “Лесков”, построенных для Советского Союза, на судоверфях тогда ещё братской нам Польши. Поляки пекли их для нас как пирожки, но со свойственным всем братьям-славянам творческим подходом: что ни пароход, — то уникум.

Нет, внешне они все были одинаковыми. А вот в машинных отделениях, компоновка вспомогательного оборудования, механизмов, трубопроводов, арматуры была выполнена почти на каждом судне по разному; и при переходе с одного на другое из них, механикам и мотористам приходилось изучать всё заново.

Иное дело западные немцы. У тех пароходы прямо-таки клонировались; поэтому их БМРТ типа “Пушкин” были и снаружи и изнутри копиями друг дружки. Ну да то ж немцы, — что с них возьмешь?
И “немцы-поэты”: “Пушкин”, “Лермонтов”, “Некрасов”,... и “писатели-поляки”: “Лесков”, “Тургенев”, “Куприн”, “Достоевский”,... были уже в летах, как и положено классикам. А вот “художники” — “голландцы” и “датчане”: “Франс Галс”, “Рембрандт”, “Ван Дейк”, “Ван Гог”,... были ещё совсем молодыми, больше похожими на небольшие пассажирские лайнеры, чем на рыбацкие производственные рефрижераторы.

По всему видать, что какой-то очень большой начальник, в министерстве рыбного хозяйства, зарыл в себе великого эстета и гуманитария.

Впрочем, когда кончались классики: поэты, писатели и художники, а суда продолжали сходить со стапелей, им давались уже названия как Бог на душу положит. Вот так наверное окрестили и мою старушку “Революцию”.

Родилась она в результате кооперации польского судостроения с высокоразвитой промышленностью капиталистических стран. Сам корпус был точно польским... ну разве что сварен из советского металла, а вот начинка.... Главный двигатель, да и вспомогательные дизели — швейцарской фирмы “Зульцер”. Гидравлическая система, управляющая разворотом лопастей гребного винта, — голландской “Липс”. Генераторы, обеспечивающие судно электроэнергией, — “Броун-Бовери”, и т.д. и т.п.. Даже маленькая лебёдка, на траловой палубе, и спускаемый ею под воду рыбопоисковый прибор, — и те были “японцами” — фирмы “Фуруно”.

В общем, как и положено революции — сплошной интернационал.



Продолжение следует. 26.01.2014

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.