Рыбалка гл 2 Мурманск

2

Просыпаюсь и долго не могу сообразить, где это я и что со мною. Голова трещит, во рту сухо и неприятно, слегка подташнивает. Тьфу ты гадость какая! И что за дрянь мы вчера пили?

Амнезия постепенно проходит, и я начинаю всё вспоминать. Вчера вечером, применив свой керченский опыт, — путём опроса пары местных жителей, я нашел таки где живёт зять Саша и вручил ему тёщин гостинец.

Потом мы сидели в комнате, выходящей дверью на общий коридор первого этажа двухэтажного деревянного барака, которую ему выделили как семейному молодому специалисту. Пили вино, — красное, креплёное, называемое Сашей почему-то бормотухой, и закусывали одним из привезенных мною арбузов. Второй, оставили Свете — его жене, которая находилась в это время в роддоме, — Саша вот-вот собиралась стать счастливым отцом.

“Бурсу” он закончил на год раньше меня и сейчас плавал четвёртым механиком на буксире-спасателе, приписанном к “Севрыбхолодфлоту”. В те, застойно-застольные, времена каждый ГЛАВК обязан был иметь такие ярко-оранжевые, цвета спасательных жилетов, небольшие, но мощные кораблики; которые хоть рыбы и не ловили и прибыли не давали, но, согласно требованиям международного мореплавания, постоянно патрулировали в океанах в районах промысла, всегда готовые оказать и своим и чужим любую экстренную помощь. Хотя и тогда случались на море трагедии, потому как Нептун разгильдяйства по службе не прощает.

В общем, посидели мы хорошо. Вспомнили Херсон, мореходку, своих наставников. Улеглись спать поздно.

Ну а теперь пора было вставать: Саньке бежать к жене, в больницу, а мне топать к месту службы.

Приведя себя в божеский вид и узнав у Сани маршрут следования, я направился в отдел кадров. Перейдя мост, над железнодорожными путями, спускаюсь к рыбному порту. Вдоль его территории идёт своеобразная улица из одно и двухэтажных деревянных зданий, в которых расположились отделы кадров: “Тралфлота”, “Севрыбхолодфлота”, “Мурмансельди”, “ББГЛ” , “Рыбакколхозсоюза” и прочих, более мелких, контор.

Поднимаюсь на второй этаж управления Тралового флота, где находятся инспектора визированных и не визированных отрядов рыбопромысловых судов, а также начальник отдела кадров и мой непосредственный шеф — инженер по работе с молодыми специалистами. С одним из них у меня уже был печальный опыт общения... в Камышовой бухте. Увы, этот тоже оказался ничем не лучше первого и засунул меня в отряд не визированных судов.

Тут необходимо дать пояснение: Мурманский траловый флот был, пожалуй, самым мощным рыбодобывающим предприятием Севера; по крайней мере, более сотни крупных судов, не считая средних и мелких, вели лов на промыслах Атлантики и Северного ледовитого океана. Часть из них находилась в море по шесть месяцев, а часть — по четыре.

Медицинские светила, не знаю уж там как, — опытным путём или теоретически, определили, что у человека, находящегося в замкнутом пространстве и постоянно общающегося с несколькими десятками одних и тех же братьев по разуму, после четырёх месяцев такого времяпрепровождения могут возникнуть некоторые проблемы с психикой. Поэтому после ста двадцати суток плавания необходимо зайти в какой-нибудь порт и потоптаться по твёрдой земле и пообщаться с другими людьми.

Но тут медицина вступала в непреодолимое противоречие с экономикой. Иностранная валюта, выделяемая на культурно-массовые мероприятия при заходе в иностранный порт, не превышала обычно пяти — семи процентов от рейсового заработка. Рыба — дело водяное, скользкое; никто не знает, сколько её наловишь в первой половине рейса, а сколько во второй. Поэтому заход в иностранный порт делается всегда, когда судно снимается с промысла и идёт домой, тогда денежки уже все подсчитаны... и Бог с ней с той психикой. Тем более что в сравнении с не визированными коллегами, работающими в море по четыре месяца, — строго в соответствии с рекомендациями медицины, среднемесячная зарплата у тебя оказывается в полтора — два раза выше, чем у них.

В первый день я успел ещё только пройти два инструктажа: по пользованию надувными спасательными плотами, и по работе в кислородно-изолирующем противогазе. На этом рабочий день в береговой конторе окончился, служащие отправились по домам, а мне нужно было искать где бы переночевать.

Дело в том что, согласно сложившейся общесоюзной бюрократической практике, пока я не был окончательно оформлен на работу, меня нельзя было прописать по Тралфлоту. Ну а так как у меня не было прописки, то поселиться в Доме межрейсового отдыха моряков я тоже не имел права.

Потом мне ещё не один раз в жизни придётся столкнуться с этим милым бумажно-чернильным племенем, ставшим гораздо более могущественным вооружившись компьютерной оргтехникой.

Возвращаться к Саньке мне показалось неудобным и я, выйдя из отдела кадров, шел посреди конторской улицы и чесал в затылке чего бы такого придумать, как вдруг наткнулся на Мишу Дзыгаря, — своего однокурсника. Мишка — отличник и краснодипломник, всегда отличался логичным мышлением и практичностью.

— Идём со мною на вокзал, я там уже вторую ночь ночую, — узнав о моей проблеме, предложил Мишка.

И точно, за пару рублей с носа, мы с ним отлично выспались на раскладушках на галерее, под самым куполом железнодорожного вокзала.

Через пару дней последние формальности были утрясены, и я был, наконец, оформлен на работу, прописан по Мурманскому траловому флоту, с предоставлением “койко-места”, поставлен в резерв и поселён в ДМО — Доме межрейсового отдыха, — на местном жаргоне — в Бич-дворце.

Ну, наконец-то бумажная волокита окончена. Теперь мой адрес не дом и не улица, мой адрес — Мурманск Тралфлот. Пишите мне письма: Главпочтамт, до востребования.

Бич-дворец, — монументальное здание сталинской постройки со скульптурами северных оленей и белых медведей по бокам широкого крыльца.

Само слово бич — позаимствовано у англичан, оно у них означает вообще-то берег или пляж. В наших же краях у него масса оттенков. Во-первых, бич — это моряк или рыбак, которому злодейка-судьба пообламывала крылья и выбросила на берег, и он, отлучённый от моря, постепенно спиваясь, медленно опускается на самое что ни на есть социальное дно социалистического общества. Сухопутной разновидностью бича является бомж.

Во-вторых, оно используется для обозначения состояния. Когда рыбак говорит: “Я сейчас на биче”, — это означает, что он временно находится на берегу.

Ну, а в третьих, слово это можно использовать как ругательство. Для выразительности к нему обязательно добавляется прилагательное и звучит оно так: “Бич тралфлотовский!” Почему именно тралфлотовский, а не мурмансельдевский или севрыбхолодфлотовский, — мне так и не удалось выяснить.

Поселился я в “колхозном” номере на восемь человек, — длинной как пенал, сплошь уставленной железными койками и тумбочками комнате, с высоченным потолком и маленьким предбанником, в котором находился умывальник со смесителем и эмалированной раковиной. Все остальные удобства располагались по концам длинного, устланного красной ковровой дорожкой, коридора каждого этажа ДМО.

Резерв по флоту — это тоже весьма уникальная, для того времени, вещь. Необходимо было каждое утро, кроме выходных конечно, вскочить в семь часов с койки, быстренько побриться, умыться и одеться; позавтракать, если ещё оставались деньги от аванса или получки. Затем выскочить на улицу и экономя время не обходить вокруг, — через мост, а скатиться по крутому склону со снежной, раскатанной горки, на ногах или на том месте, на котором обычно сидишь, к железнодорожным путям, пересечь их и вот ты уже у крыльца родной конторы.

Теперь нужно взбежать по скрипучим ступенькам на второй этаж, просунуть голову в амбразуру к инспектору и громко назвать свою фамилию. Он отыщет твою личную карточку, сверит фотографию на ней с оригиналом и поставит в табеле учёта рабочего времени, напротив твоей фамилии цифру восемь. И всё; на весь остальной день ты свободен как муха в полёте.

За все эти труды ты получаешь семьдесят пять процентов месячного оклада, плюс мурманский коэффициент — ещё сорок процентов к зарплате. Итого выходит ставка — больше чем жизнь, — около ста сорока рублей чистыми.

Для Юга, на берегу, это было совсем неплохо, а вот на Севере их явно не хватало, даже на еду.
В прошлом году, на практике, Тит решил тут постричься. Зашел в парикмахерскую, заказал причёску и по окончании процесса, с барской щедростью сунул мастеру рубль, со словами: “Сдачи не надо.”

И услышал в ответ: “Какая сдача? Давай ещё двадцать копеек!”

Но мудрое руководство считало что халявные деньги, даже такие сравнительно небольшие, людей портят, и заботясь о нашей нравственности пыталось хоть как-то заставить их заработать. Поэтому два, а то и три раза в неделю инспектор отряда, поставив мне очередную восьмёрку, затем объявлял:

— Сегодня, к шести часам вечера, явишься в контору капитана порта; будешь дежурить с проверяющими.

Проверяющие по флоту, — обычно старые деды предпенсионного возраста, напустив на себя грозный вид, придирались по службе к вахте дежурившей на судах стоявших у причала, пока какой-нибудь сообразительный вахтенный помощник не завлекал их, под уважительным предлогом, в свою каюту. Мне понятно, в это время, велено было дожидаться в коридоре жилой палубы. Там им видно перепадало по сто граммов, а то и больше, после чего они, сильно подобревшие, выходили из каюты и далее проводили досмотр судов более доброжелательно и весьма поверхностно, предаваясь по дороге воспоминаниям о своей богатой приключениями рыбацкой жизни.

Всё было бы ничего, если бы не собачий холод и сырой пронзительный ветер, продувавший мою курточку на рыбьем меху и самого меня насквозь. И я считал за счастье, когда деды заворачивали на “пятнадцатисуточник” — один из старых паровых траулеров, дальше Баренцева моря в рейсы не ходивших, да и то не более как на две недели.

Вот уж где было тепло! Настоящий оазис тепла посреди заполярного холода! Тихо, светло, чисто. Никаких тебе дизелей, никакого грохота, ни запаха соляра. Где-то в машинном отделении по домашнему шипел пар, шелестела, давая свет судну, паровая динамо-машина. Уютно как в деревенском доме, у печки. Но такие подарки судьбы бывали нечастыми.

Около часу ночи, окончательно околевая от холода, прибегал я в ДМО и долго, не попадая зуб на зуб, пытался согреться под тонким шерстяным казённым одеялом.

Но молодость есть молодость и для неё все эти временные неудобства — пустяк. И вообще для моряков — это пыль!

Дом межрейсового отдыха рыбаков был как бы громадным пассажирским кораблём, наподобие “Титаника”, — со своими каютами-номерами, спортзалом, кинозалом, спортивной базой, танцплощадкой, библиотекой, рестораном и жильцами-пассажирами; но только не столкнувшимся с айсбергом, а целёхоньким выброшенным на берег. Правда, когда я очутился в Мурманске, ресторан понизили в звании, отобрали право торговать горячительными напитками и разжаловали до обыкновенной столовой.

А вот раньше, в пятидесятые — шестидесятые годы, он говорят гремел музыкой и звенел бокалами и смехом нарядных женщин, которые по окончании ужина и танцев поднимались по парадной лестнице прямо в номера своих, только что пришедших из морей, с полными карманами денег, щедрых кавалеров.

Теперь же парадные двери были крепко-накрепко закрыты и народ, выскочив без шапки и пальто через главный вход, топтал тропинку по свежевыпавшему снежку вокруг ДМО к наружному, чёрному ходу в скромное учреждение общепита.

Медицинскую комиссию проходить было тоже недалеко. Рядом с ДМО находилось многоэтажное здание ведомственной поликлиники ГЛАВКА “Севрыба”. Зато по этажам его пришлось побегать несколько дней предостаточно....

Невропатолог, — чем-то озабоченная тётка, усадив меня на табурет, бубнила что-то себе под нос, то утыкаясь в мою, почти девственно чистую медицинскую карточку, то кидая подозрительные взгляды на мою физиономию. А потом, вдруг ни с того ни с сего как треснет меня резиновым молотком по коленке, я аж подскочил с перепугу. Ну да слава Богу, отпустила меня с миром, написав в карточке и в медицинской книжке — годен.

Хирург — сухощавая старушка с благородным лицом типичной аристократки из отечественных фильмов про гражданскую войну, и с длиннющей папиросой “Казбек”, зажатой в зубах, выстроив нас, — человек десять совершенно голых мужиков, в один ряд, прошлась перед строем, как высокий иностранный гость перед почётным караулом, затем скомандовала, не хуже бывалого старшины-сверхсрочника:

— Кругом! Наклониться! Раздвинуть ягодицы! Одеваться!...

В рентген-кабинете меня изумили новостью, объявив о сращении, после переломов, двух рёбер.

А я то думал чего это так долго бок болел, четыре года тому назад, ещё до мореходки, после того как злой спортивный жеребец Султан, попытался растереть меня крупом о стенку своего денника, когда я заходил седлать его на тренировку....

Наконец все мучения, и физические и моральные, закончились и медицинская книжка, подписанная всеми врачами и украшенная всевозможными печатями и штампами, была сдана мною инспектору отряда на хранение.


----------------
ББГЛ - Беломорская база гослова.



Продолжение следует. 20.01.2014

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.