Рыбалка гл.1 На Север

Часть первая.


1

АН-24, забравшись за облака, надсадно ревёт турбинами и несёт меня на север, или даже на северо-восток, в столицу нашей Родины — Москву. А мне туда совсем не хочется. Во-первых, Москвы, как таковой, я и не увижу, потому что лететь мне нужно будет сразу же дальше, — в Мурманск. Ну а во-вторых, в Мурманск мне почему-то тоже не хочется. Ну, куда мне южанину на север; я что, — медведь белый?

А в Херсоне сейчас хорошо; тепло, несмотря на начало октября. Там, в его окрестностях, на Днепре, временно превратившемся в Миссисипи, начались съёмки фильма “Совсем пропащий”, по роману Марка Твена “Приключения Геккельбери Финна”.

Когда я, две недели тому назад, забирал свой, предварительно заказанный билет, кассирша в агентстве “Аэрофлота”, на площади Свободы, хвасталась напарнице фотографией Евгения Леонова, на обратной стороне которой был начертан собственноручный автограф этого, одного из самых любимых в народе, киноартиста.

Вот не везёт мне! Когда только собирался поступать в мореходку, умудрился заболеть желтухой и провалялся весь август и сентябрь в инфекционной больнице за городом. Режим содержания под стражей в ней был не намного лучше, чем в тюрьме, а может быть и хуже, — все сидели по своим камерам-боксам и наружу на прогулку никого не выпускали.

А в это время, мои будущие сокурсники, сдав вступительные экзамены, участвовали в массовках художественного фильма “Где 042-й?” снимавшегося, как раз тогда, в Херсоне, про бронекатер оставшийся в тылу у немцев на Днепре.

В “бурсу”, в конце концов, я хоть и фуксом, но всё же проскочил, благодаря конечно матушке, вернее её влиятельным фанатам-филателистам. А вот побыть в роли не то что кинозвезды, но хотя бы кинометеора или даже кинометеорита, мне так и не довелось.

И я с завистью слушал байки бывалых киноартистов, о том, как Олежку Титова обмотали с ног до головы бинтами, и начали уже было укладывать на носилки, чтобы отступающий отряд моряков Дунайской военной флотилии нёс его с собою. Как вдруг, возвращавшаяся с базара бабка из пригородного села, вместо того чтобы нестись галопом на свой, вот-вот уже собиравшийся отходить от причала речной пассажирский катер, увидав забинтованного Титыча остановилась, бросила свои корзины, обзываемые в народе “мечтой оккупанта” и, как говорят у нас на Украине наробила галасу:

— Ой лишенько! Що ж це з людиною зробили!

— Бабуля, да это же кино снимают.

— Та що ж то за кіно, що так хлопця замордували?!

И вот теперь снова, без меня, снимается кино. Как жаль.

— Врёшь ты всё Витька! И никакое кино тебе не нужно. Просто тебе немного боязно начинать взрослую, самостоятельную жизнь. Ведь теперь отвечать придётся не только за одного себя, но и за других, подчинённых тебе людей. И за сложную технику, с которой нужно ещё будет научиться управляться. Всё, кончилось розовое детство, — начались трудовые будни.

Вот и Пал Григорич, — незабвенный наш Удав предупреждал: “Не думайте ребятки что жизнь — это сплошной праздник. Жизнь — это в основном серые, как штаны пожарника будни.

Но самое главное, что тянет тебя назад, на юг, так это заноза в сердце, которую ты везёшь за Полярный круг. И вынуть её мог, если бы конечно захотел, один человек, оставшийся там, — в Херсоне.

— Мм да... ля-мур, ля-мур.... Такова селяви мусьё.

Чего же всё-таки больше, — любви или уязвлённого самолюбия?

Ещё бы, ведь я такой красавец, как же меня посмели отвергнуть!

Да, но ведь и она считает себя королевой,... вольной казнить или миловать. Похоже, тут элементарная физика: разноимённые полюса притягиваются, а одноимённые — отталкиваются.

Ну и как же прикажете со всем этим бороться? Раньше, во время оно, были специальные учреждения, где постом и молитвой очень даже эффективно лечили от этой болячки.

Минутку! А чем хуже рыболовный траулер, болтающийся полгода в океане? Чем тебе не мужской монастырь, где на трудовом посту можно будет провести курс интенсивного лечения...

Самолёт, пробив толстое ватное одеяло облаков, снижаясь, идёт на посадку, а я с отвращением смотрю на два громадных полосатых арбуза, мирно лежащих у моих ног в капроновой авоське.

И как это я расслабился! Матушка уговорила меня взять гостинец с юга, для зятя её знакомой. И вот теперь, кроме своего чемодана, мне приходится переть нелепую авоську с проклятыми тяжеленными арбузами, как когда-то французские каторжники таскали чугунное ядро прикованное цепью к ноге. Так у них было хоть по одному, а у меня их целых два!

Аэропорт “Быково”, где мы приземлились, мало чем отличался от херсонского, по крайней мере на столичный он ну ни как не тянул.

Зато во “Внуково”, куда я, проклиная свой груз, добрался на автобусе-экспрессе, чувствовалась цивилизация, и наблюдался технический прогресс. За те два года, которые прошли с тех пор, как я здесь был в первый и единственный раз, аэровокзал остался прежним, а вот самолётный парк изменился полностью. Тяжелых, неуклюжих на вид Ан-10 не было видно совсем, а вместо них взлетали и садились хищного вида поджарые дюралевые птички, с двумя реактивными турбинами под хвостом, — новенькие, с иголочки, ТУ-134 — всепогодные средне-магистральные лайнеры, надолго ставшие наравне с АН-2 и АН-24 самыми массовыми машинами, — рабочими лошадками “Аэрофлота”.

Спустя некоторое время одна из таких птичек несла на своих крыльях и меня... на рыбалку... за Северный Полярный круг. С высоты девяти километров, через прозрачную, подсвеченную нежарким осенним солнышком воду, хорошо просматривались все мели Онежского, Ладожского и прочих озёр; карельские леса были похожи на зелёные лужайки, такие как у буржуев перед коттеджами; а потом и вообще начался лунный пейзаж... в чёрно-белом телевизоре.

— Мама, куда я попал! Тут же почти ничего не растёт, одни камни.

Да и в самолёте как-то посвежело, стало попрохладнее. На мне, практически почти весь мой гардероб: коричневая синтетическая курточка по пояс... на рыбьем меху и выпускной гражданский костюм, который я себе недавно сшил в ателье, на пару со Славкой Юрченко.

Лас-Пальмасовское пальто на поролоне, что я себе прикупил на практике, мне сразу разонравилось, и я его продал... по спекулятивной цене... аж загудело... с руками оторвали.

— Эх, дурень! Как бы оно сейчас пригодилось. Вот так: жадность к деньгам — вредна для здоровья....

Стюардесса вежливо просит всех пристегнуть ремни и не курить. Лайнер начинает снижение и вскоре за иллюминатором, в серой полумгле, тёмные сопки, с посеребрёнными снегом верхушками и с редко торчащими по склонам ёлками, начинают стремительно приобретать свою натуральную величину.

— Где же он собирается садиться? Вокруг нет ни одного мало-мальски ровного места.

Но вот колёса выпущенного шасси встречаются с землёй; толчок... и самолёт катится по засыпанному камнями и покрытому бетоном озеру.

— Ну вот мы и добрались... от северных берегов Чёрного моря, до южных — Белого, вернее Баренцева.

Север, каким-то образом прознав о моём к нему, честно скажем, прохладном отношении, встретил меня соответственно. Воспользовавшись тем, что руки мои были заняты чемоданом и авоськой с дурацкими арбузами, он прямо на трапе, по хулигански, хлестанул меня холодным, с морозцем, ветерком по лицу и кинул вдобавок пригоршню мелкого колючего снега в глаза.

Пока стоял на остановке и ждал, с остальными пассажирами, автобус на Мурманск, замёрз окончательно. Вокруг настоящая тундра: камни, мох, карликовые берёзки; не хватает только чумов и оленей, да портит слегка пейзаж очередной взлетающий самолёт.

От аэродрома до Мурманска добрых полсотни километров пути. Сначала дорога идёт по тундре на восток, затем поворачивает на юг и ведёт вдоль Кольского залива. Отсюда хоть и далеко, но хорошо видны суда стоящие на рейде и у причалов, и сам город, террасами поднимающийся от воды вверх по пологим сопкам.

Город, на той стороне залива, остаётся у нас за спиной, а мы продолжаем движение на юг.

Но вот Кольский залив совсем сужается и превращается в быструю речку Тулому, несущую по каменистому руслу свою холодную прозрачную воду. Пересекаем её по низкому мосту, проезжаем городок Мурмаши, затем Колу. Автобус движется опять параллельно заливу, но теперь уже в обратную сторону, — в сторону океана.

А вот и окраина Мурманска; много непривычных для глаза одно и двухэтажных деревянных домов, вокруг не растёт ни одного дерева.

Ближе к центру становится больше кирпичных и панельных многоэтажек, и поменьше деревянных бараков. Наконец автобус останавливается у агентства “Аэрофлота”, рядом со знаменитой площадью “Пять углов”.

Всё приехали! Ну, вот я и дома. Только какой-то он неуютный. Уже стемнело и на площади и на прилегающих улицах зажглись фонари. Холодно и непривычно; вокруг незнакомый город. Куда же идти? Нужно кого-нибудь спросить.

Внимание моё привлёк мальчишка, державший в руке конец длинного кожаного поводка. А на другом конце его, маленькая обезьянка в ошейнике большими прыжками весело носились то в одну то в другую сторону по чёрной, местами слегка припорошенной белым снежком земле.

И мне стало стыдно. Если уж теплолюбивой мартышке нипочём Заполярье, то что же тогда я так раскис; а ещё человек — царь природы. Прочь хандра! Теперь это мой дом и тут мне жить.



Продолжение следует. 18.01.2014

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.