Крест

1


Архипов закончил работу и вынес из сарая новый крест, сделанный из двух хорошо обструганных планок.
– Далеко собрался? – крикнул ему из-за ограды Ромас.
Его черный «Mercedes» стоял во дворе, вымощенном камнями.
– На гору Крестов, – сказал Архипов. Лицо его было опухшим, правый глаз заплыл.
– Счастливчик! – позавидовал сосед. – Если встретишь там бога, попроси его, чтобы он снизил инфляцию.
– Мои молитвы там не услышат, – сказал Архипов, прикрепляя крест к раме своего велосипеда.
– Тогда зачем крест?
– Друг умер.
– Все мы там будем... – быстро перекрестился сосед. – А ты кто по вере? – спросил он, садясь в автомобиль. – Православный или католик?
– Буддист, – почему-то ответил Архипов. Хотя не был ни тем, ни другим, ни третьим.
Сосед отбыл в офис. Архипов присел на завалинку. Закурил.
Вставало солнце. По-весеннему щебетали в деревьях птахи. Деревянный дом его покойных родителей покосился вбок, требовал ремонта. «Бог с ним, с ремонтом», – потер Архипов ладонью небритый подбородок. Денег все равно не было. Плохо было другое: он сам.
Вспомнилось, как он раздражался, злился, бесновался зимой, когда пилораму, где он трудился десять лет, закрыли за долги. И он остался без работы. Пил, когда умер Андрей. Короче, был дураком, а дураков он и сам не любил.
Вот и вчера у него не было ни малейшего желания связываться с тем бритоголовым в баре у Гоши, но тот сам напросился.
Хулиганов было трое. Но тон задавал старший среди них, красномордый, с бугристой обритой головой и кабаньими глазками. Гоша предупредил: «Не реагируй на их выпады». Архипов взял свой бокал с пивом и направился к столику. Красномордый проводил его злобным взглядом. И выругался на русском: мол, хотел послушать живую музыку, а попал на шоу уродов, безруких и безногих. Его «шестерки» загоготали.
Гоша покачал головой. На афганской войне он был поваром. Варил кашу, когда духи накрыли минометным огнем их палаточный городок. Ему оторвало голень. Архипову повезло больше, чем Гоше и тем салажатам, погибшим в палатках. Пуля раздробила ему левое плечо. Его прооперировали. Но плечо осталось «замороженным». Так что на пилораме Архипов работал в основном правой рукой. И так натрудил ее, что стала она сильной, как шатун. В этом он не раз убеждался, когда ему приходилось драться с разной сволочью.
Но вчера драться он не хотел. Он вообще не хотел больше драться никогда. Но красномордый не унимался и стал поносить Джона Леннона, портрет которого Гоша повесил в своем заведении вместе с плакатом «War Is Over», то есть «Конец войне». Архипов, любивший Леннона, сдержанно попросил его не шуметь. Но тот не понял. И продолжал изрыгать ругательства. На скулах Архипова вздулись желваки. Боясь своего гнева, он поднялся из-за стола...
Схватка была короткой.
Красномордый хуком сбил Архипова с ног. И он больше не сдерживал себя. Вскочив, дал, как надо, правой вожаку в живот. Тот обхватил Архипова. Архипов его оттолкнул, и дал ему еще раз снизу в его челюсть. Вожак взмахнул руками и грохнулся на пол...
Архипов крутнулся к тем двоим. Сопляки отскочили, выжидающе смотрели – то на Архипова, то на упавшего...
– Вон отсюда! – подбежал к ним Гоша.
Подхватив своего вожака под руки, хулиганы с руганью и угрозами выкатились из заведения.
– Преподал урок, – говорил Гоша Архипову, закрыв бар. – Теперь они здесь не появятся.
Но Архипов знал, что после таких «уроков» кабаны становятся еще наглее. И они есть всюду, в каждой стране. Но что хуже всего, их поголовье увеличивается. Вот в чем беда. Гоша слушал и только вздыхал.
Архипов пришел в свой пустой дом. Правая рука опухла и болела. На сердце скребли кошки. Он лег на кровать, но заснуть не мог.
Валя, жена, ушла от него зимой. Она его, дурака, жалела, когда он запил, похоронив Андрея. А он не понимал этого. Орал: «Если я – идиот, тогда где же он, твой умный-то?». Первый муж Вали был кандидатом наук. Писал диссертацию. Валя работала одна, содержала его. А когда он диссертацию защитил, то бросил ее и женился на студентке. «Не далеко же я ушел от тех, с кем дрался!» – свежевал себя Архипов.
Вспомнилось, как Андрей, не терпевший зло в любом проявлении, назвал его хамом. Когда случайно стал свидетелем его ссоры с Валентиной. Архипов не знал, куда деться от стыда. Жить захребетником было невмоготу. Но работы не было. И он, как тот пьяница из сказки «Маленький принц», которую дал ему почитать Андрей, пил, потому что его мучила совесть, а совесть его мучила потому, что он пил. Андрей, как мог, вразумлял его. Невысокий, худощавый Андрей казался Архипову моложе своих двадцати восьми лет. Он где-то что-то преподавал. Бегал с гитарой по частным урокам. Изредка выступал у Гоши, с маленькой сцены пел под гитару свои песни. Там они и познакомились. И задушевно говорили о многом.
И как-то так само собой получилось, что Архипову эти разговоры с Андреем стали необходимы, как воздух, в том водовороте, где он барахтался, потеряв свое место в мире. Андрей говорил ему о чем-то важном, чему и слов-то не подберешь. Но без этого «что-то» все казалось бессмыслицей. Ну, отломал день на работе, ну, нажрался мяса, а дальше-то – что? И болит душа. Не зная, «что дальше». Андрей знал. Однажды он рассказал Архипову, что поливает речной водой не принявшиеся деревца, посаженные на горе Крестов монахами - францисканцами. Архипов уже где-то слышал (а может, видел в кино), как один священник поливал высохшее дерево, на протяжении многих лет, каждый день приносил на вершину горы полные ведра воды. И однажды дерево зацвело. Но Архипову и в голову бы не пришло – поливать сухое дерево в реальной жизни. А его друг поливал. Обыватели над ним посмеивались. Та же разведенка Маша Бойченко, шустрая кареглазая украинка, подруга Вали, крутила возле виска пальцем: «Вон твой дружок опять покатил на гору сухую палку поливать, лучше б делом каким занялся!»
– Дурочка! – сердился Архипов. – Он палку-то эту и за тебя, бескрылую, поливает.
– Да ну? – хлопала Машка насандаленными ресницами. – Прямо за меня? Ну, тогда передай своему другу, чтоб шибче поливал. Глядишь, женилка-то и вырастет...
И показав Архипову остренький язычок, пела:

Жабанята квацают:
Боже крилець не дав...

Андрей посмеялся от души, когда Архипов исполнил ему эту «писню». Архипов пообещал ему, что побывает на Крестовой горе. Да так и не собрался. И долг саднил, как незаживающая рана.
И была уже глубокая ночь, когда он, совершенно измученный, поднялся с кровати. Набросил на плечи ватник и пошел в сараюшку. Там у него был верстак. Набор плотницких инструментов.
2

До горы Крестов было одиннадцать километров. Об этом сообщал придорожный щит возле костела Петра и Павла. И Архипов что есть сил, погнал велосипед по велодорожке прочь от города, и ветер бил ему в лицо запахами талой земли, вышибал из глаз слезы.
Слева, по рижской трассе, сновали туда-сюда машины; справа – чернели поля. За полями синел лес. То и дело небо распарывали натовские истребители, базирующиеся на Шяуляйском аэродроме, заглушали своим ревом пение жаворонка, который, казалось, сопровождал Архипова, будто душа Андрея...
Андрей говорил, что гора Крестов - это храм под открытым небом, созданный матерью-природой. Что место это было выбрано не случайно. Там, как в отчем доме, отдыхает душа. «И нутром чувствуешь присутствие Бога...» – слышался Архипову его голос.
В тот день Андрей до нитки промок под дождем. Кашлял нехорошо, сухо. И Архипова так и подмывало спросить, зачем он гробит свое здоровье, мотаясь на гору Крестов так часто.
– Это ритуал, – сказал Андрей, будто прочитав его немой вопрос. – Просто ритуал, - повторил он. – И ничего больше.
Но он что-то не договаривал.
А спустя месяц Андрей умер.
Кто-то выстрелил ему в живот из газового пистолета, переделанного для стрельбы боевыми патронами, забрал его гитару «Rickenbacker». Когда вечером он возвращался домой после концерта. Убийцу не нашли. И когда Архипов пытался представить лицо того, кто убил Андрея, ему виделась красная морда с маленьким глазками, утонувшими в этой красноте.
– ...Понимаешь, Саня, идет война, – бормотал Андрей в больнице, умирая от перитонита. – И земля победила небо...
Архипов молчал, понимая, что он хочет сказать ему что-то важное, о чем они не договорили.
– ... Бог умирает... – бредил Андрей. - Но Его, Бога, можно вернуть на землю... Только мы, люди, должны Ему помочь... Все обожить! Все одухотворить заново. Себя, каждый цветок, каждый камень, каждое дерево... И не в этой ли нашей каждодневной работе разгадка... Смысл и цель? А, Саня? Я это сейчас понял... – открыл Андрей глаза, огромные, и безумные. – Вот в эту минуту понял... да поздно... Ах, если б мне пожить еще немного... Хоть один день. И на горе побыть...
– Зачем, Андрей? – впился ногтями с траурной каймой в свою руку Архипов.– На гору-то...
– Саня, милый! Я бы там крест поставил. Крест! Сейчас, когда имею право говорить... – совершенно другим, не своим грудным голосом, сказал он. – Ведь все мы братья на земле. Понимаешь, Саша? И земля у нас одна. Только нет духовного единства. Дух где-то там, в небе, но не здесь...
– Андрюш, может, это... священнику скажешь, про Бога-то? – Не знал, чем помочь другу несчастный Архипов, видя, что Андрей умирает. – Он лучше поймет, что к чему. Я могу священника... У меня деньги есть, – соврал он: кто-то ему говорил, что услуги священников платные.
– Не нужно... – вдруг открыл глаза Андрей, и столько в его глазах было сочувствия вперемешку с мукой, что Архипов не выдержал этого взгляда, отвернулся. – Священник и без денег отпоет... Я привык без посредников с небом говорить... Так честнее... Ты лучше крест поставь на горе. И винца там выпей... Но только не грусти там, Саня... Не надо...
Умер Андрюша на руках Архипова. Странно, что кроме ребят-музыкантов, да красивой девушки, рыдавшей по Андрею, в больницу никто в тот день не пришел. Выходило, что у Андрея не было родных. А может, родственники просто не смогли приехать в Литву из-за визового режима. И от этого было Архипову еще горше. Еще жальче Андрея, который никогда не жаловался на свое сиротство...
Вдруг звонок на сотовый. Архипов затормозил. Звонил Гоша:
– Ну, как ты?
Архипов сказал, что катит на Крестовую гору.
– Молоток, Саня! – поддержал Архипова Гоша, он же Игорь Анатольевич Беляев. – Держись, сержант. А я здесь Андрея помяну. Уже наливаю...
Но, видно, небеса были иного мнения об Архипове, чем Гошино «молоток». И как только он набрал скорость – бах! Архипов едва успел затормозить, чтобы не сверзиться в кювет...
– Что за хрень? – сперва не понял он.
Потом увидел – отлетела педаль. Ну и ну!
В задумчивости подобрал Архипов на дороге педаль. А чуть дальше от нее – отвинтившуюся гайку. Приладил педаль на место. Хотел было завинтить гайку, да вспомнил, что забыл ключ.
С горем пополам он закрутил гайку лезвием складного ножа. Проехал метров сто. И ногой почувствовал, что педаль отваливается.
Архипов спешился, покурил, щурясь на облака. В небе, будто в насмешку, натовские самолеты прочертили белый крест. До горы было семь километров.
– Поворачивай, оглобли! – нашептывали бесы. – Неужто попрешься?
Но Архипов не слушает провокаторов, снова завинчивает гайку, прикладывает подорожник к ножевым порезам на руке и - вперед, и выше. Как говорил в армии их взводный Серега Нефедов. И даже песню строевую запел, ведя своего одра за руль:
Не плачь, девчонка, пройдут дожди,
Солдат вернется,
Ты только жди...

И боковым зрением ему видно, как вытягивают шеи из машин люди, едущие по трассе. Одна дамочка из авто чуть не выпала – вот как ей стало любопытно. И даже весело. Что не Архипов едет на велосипеде, а велосипед на нем. Ай - яй...
Вдруг – велосипедисты. Девушка и два парня. За спинами рюкзачки. Смеются:
– Крестный ход, да?
И катят дальше.
– Может, помощь нужна? – неожиданно притормозил крайний парень, высокий и тонкий, как бегун на дальние дистанции.
– Нет проблем, – неожиданно для себя отказался от помощи Архипов. Не иначе бесы за язык потянули.
Пожав плечами, пацан рванул догонять друзей.
- Так мне и нужно, – вслух сказал Архипов. И почувствовал себя почти больным.
Становилось жарко, солнце припекало голову. И Архипову, седому, постаревшему за эту долгую зиму, мучительно хотелось пить. Но он не взял с собой воды, понадеявшись на свою солдатскую закалку.
– А мы тебе что говорили! – развеселились бесы. – Не двадцать поди. Топай теперь, олух царя небесного.
И подумалось с горечью: зачем жил? Коптил небо? И решил – не сдамся. Хоть на брюхе, но до горы доползу. Назло всем бесам.
И вот, наконец, показался вдали поворот на Крестовую гору, отмеченный высоким каменным распятием.
Дошел до креста. Передохнул. И еще километра три протопал пешком, прежде чем открылась ему гора, сплошь покрытая крестами.
И была она издали похожа на остров, будто парящий над лугом. Но, может, ему померещилось. Хотелось думать, что – остров. А неподалеку – речка, тенистая, тихая, с песчаным дном. Ведро – в траве. И почему-то Архипову подумалось, когда он увидел это ржавое ведро, что деревья, которые поливал Андрей, зацвели. Что-то не видно было окрест ни одного сухого дерева. Молодыми листочками шелестела рощица. И звенела своими многочисленными украшениями гора. Хорошо было здесь. Привольно.
Архипов умылся в реке. Испил воды. И медленно, озираясь по сторонам, пошел к горе. И каждый его шаг будто ангел считает.
Немного оробев из-за своего разбитого лица, постоял перед Христом. Вырубленный из огромного цельного дерева, Христос простирал руки к несчастным и к счастливым. К победителям и к побежденным. И Архипов словно пропуск получил за то, что так хорошо подумал. И по деревянным мосткам стал подниматься наверх, сквозь строй крестов – туда, где светилась на солнце белая скульптура Богоматери.
Там, на пологой вершине, он и поставил свой крест.
«Сколько же миллионов здесь побывало?», – удивлялся Архипов, обволакивая взглядом сотни, тысячи крестов, поставленных людьми на горе. В надежде, что Бог услышит их молитвы. И вдруг увидел фигурку Будды, стоящую в траве под православным крестом, увешанным католическими крестиками и четками.
– Ну и ну! – почему-то обрадовался он этой фигурке со следами, оставленными временем и стихиями.
И вспомнил, да ведь он же «буддист»! Так он сказал сегодня утром Ромасу, своему соседу, когда тот прицепился к нему, – какому богу он поклоняется.
И стало до слез ясно, почему «все братья, родственники», как говорил, умирая, Андрей. Да не было здесь, на горе Крестов, ни рас, ни народов, ни богатых, ни бедных, ни религий, ни партий. «Все это какой-то великий обман! – думал Архипов. – Ведь все мы умрем». И казалось, что он об этом знал всегда. Еще до своего рождения. Да забыл. А гора ему об этом напомнила.
И Архипов посветлел лицом. Он это сам почувствовал, что посветлел. Муть в его сердце осела. Ум успокоился. И он ни о чем больше не думал. Ни о чем не жалел. А просто ступал по тропинкам, проложенным среди крестов, вслушивался, всматривался. И таинственный мир горы с грудами ржавеющих, гниющих и истлевающих на земле нательных крестиков, иконок, распятий, медальонов с ликами Спасителя утешал его. Будто гора заведомо скорбела и по его судьбе.
Архипов вернулся к реке. Где стоял его «Messenger». Так называл его велосипед Андрей за надпись на раме «War Is Over». Достал из рюкзака бутылку красного вина, хлеб. И выпил за Андрея, который, казалось, смотрел на него с небес, улыбаясь своей милой улыбкой. А потом – за всех ушедших, убитых на войне, погубленных от голода, нищеты и политики, да и за всех живущих. Такое было настроение. Редкое, светлое.
С какой-то непобедимой уверенностью завинтил он зазубренным, как пила, ножом, гайку на педали. И – будь, что будет! – покатил к трассе. Но педаль держалась. И мало-помалу Архипов стал забывать про педаль, думая о чем-то другом, хорошем. А когда вспомнил о ней, то был уже виден впереди белый костел Петра и Павла с красной верхушкой, похожей на карандаш.
Архипов удивился, что гайка до сих пор держит. Но без особых эмоций. Держит и держит. Бывает и не такое. И вскоре, сам того не заметив, замычал песню Джона Леннона «Представьте себе», радуясь весне, попутному ветру и непотерянному дню.
____________________________
«Messenger»* – несущий весть. 26.04.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.