Бурса гл.51 Красная грамота

51

В коридорах, аудиториях и кубриках училища стоит гулкая тишина. Старшекурсники — в морях, на практике; остальные — в отпусках, по домам. Совсем недавно, последний, третий абитуриентский вал, накатившись на волнолом приёмных экзаменов, схлынул, увозя домой, к папам и мамам, огорчённых неудачников и радостных счастливцев — будущих Магелланов и Колумбов.

Скоро, буквально через несколько дней, жизнь снова забьёт ключом в этих стенах, но нас здесь уже не будет. И в голову приходит смешная, нелепая и грустная мысль:

— Как жаль, что нельзя в мореходке оставаться, на одном и том же курсе, на второй год.

Впрочем, можно. Мой друг Генка умудрился взять академотпуск, и теперь будет заканчивать “бурсу” двумя годами позже нас. Вот счастливец!

Ребята, отслужившие до мореходки в армии, давно разъехались по домам, забрав свои альбомы, дипломы и значки. Сейчас небось догуливают положенный месячный отпуск и собираются к отъезду, к местам распределения.

Миша Деряба уже уехал в Петропавловск-Камчатский. Обещал писать, мне и Славику.

Мы забираем в канцелярии свои дипломы об окончании училища, вкладыши с перечнем изучавшихся предметов и оценками по ним, (это для тех кто будет поступать в высшие учебные заведения) и направления на работу. В моём, в частности, указано, что пятого октября я должен явиться в отдел кадров Мурманского тралового флота.

В дополнение к диплому каждому выдан значок в виде миниатюрного эмалированного гробика с маленьким якорьком посредине.

Куда ему до заказанного, за свои кровные денежки, у еврея-умельца, в крохотной мастерской на Суворовской, тяжелого латунного ромба с прилепленным к нему земным шаром, по которому гордо плывёт рыболовный траулер.

Альбом, — тоже шедевр местного фотоискусства. На фоне пальм, штормов и кораблей, — портрет каждого из выпускников. В конце альбома карта Советского Союза и те же портреты, но только маленькие, в тех географических точках, куда велела нам явиться госпожа Судьба. Особенно много портретов на Дальнем Востоке. Там где на карте должен находиться Херсон, — снимок богато накрытого стола с выпивкой и закуской и дата контрольной встречи — 1975 год.

Но самым ценным в альбоме, конечно, же была Красная грамота выданная, каждому из нас, самим царём морским — Нептуном, текст которой я привожу здесь дословно:

Красная грамота.

Оная дадена мореходу флота Российскаго в ознаменование дрейфа великого в океане Научном. Шквалы экзаменационные пройдены у островов Сопромата и Термодинамики. Оставлены позади рейсы трудные, по семь раз хоженные к земле неизведанной, Математике, покрытой чащами интегралов и дебрями дифференциалов. Богини-покровительницы Шара и Шпора, провели по ветхим картам с таинственными знаками: “ДВС”, “СВМ”, “ТУК”, “СПСУ”, так и оставшимися загадкой, к архипелагу Технического образования.

Грамота сия подтверждает, что обладатель ея выше означенного архипелага достиг благополучно, получив освященное веками традиционное крещение на рифах ГЭКа, после коего чару зелена вина испил, под гласы заздравные в забегаловке морской “Слёзы рыбачки”. А посему плавать ему вольно отныне по всем морям и океанам, в стороне от речушек мелких и заводей тихих.

Ведомство пучин океанов и морей.
печать подпись / Нептун /.

...........

Опять начались мои сердечные муки. Увидав меня в “Ромашке” Оля как будто даже обрадовалась, и на виду у своих подружек и всей остальной танцующей братии кинулась мне на шею. А вечером, при расставании, мы опять поссорились и я пообещал, что больше к ней не приду.


Славик и Генка решили спасать погибающего от любви друга. Сначала они взывали к моей мужской гордости, обзывали меня Ромео хреновым, и даже приводили свои и исторические примеры, о том что подобное и лечится подобным. Когда же все доводы были исчерпаны, ими было принято решение увезти меня на несколько дней подальше от людей, на дикую природу.

И вот мы плывём на Генкиной яхте на его фамильное ранчо, расположенное в дебрях Большого Потёмкинского острова, что в дельте Днепра. Ну яхта ни яхта, а стремительных обводов лодка из многослойной фанеры, обклеенная стеклотканью пропитанной эпоксидной смолой; с подвесным мотором “Москва”, в десять лошадиных сил, бежит с приличной скоростью вдоль берега по широкому рукаву называемому Ольховым Днепром. Затем сворачивает в узкую протоку — Пудову канаву и мчит по ней, гребя за собой волну, между камышами, вербами и деревянными домиками стоящими на по обеим берегам, в большинстве своём на металлических и бетонных сваях, — места тут низкие и весною часто подтапливает.

Наконец сбавляем ход, швартуемся к низеньким деревянным мосткам и нагрузившись снабжением и снаряжением идём по сырой тропинке к дощатому домику на сваях, вокруг которого стоят фруктовые деревья, а на грядках растут овощи. Это и есть Генкино фамильное ранчо.

За двое суток, мы досыта нанырялись в маске и ластах за раками, (которых затем и сварили в чугунке над костром), поймали в поставленную на ночь вершь сомика, (его постигла та же участь что и раков) и выпили две пузатых, оплетенных лозой, зелёного стекла, бутыли, с узким горлышком, сухого красного болгарского вина “Гымзы”.

И оказалось, что на третий день ни пить ни есть ничего не осталось. Нужно было или сворачивать экспедицию, или как-то пополнять запасы.

Мы вывели из Пудовой канавы на просторы Днепра свою яхту и полетели по направлению к ближайшему населённому пункту. Им был маленький рыбацкий посёлок Кузминки на острове Белогрудове. Ольховый Днепр расходился здесь широким плёсом, и лодка мчалась по нему как по большому озеру. Пересекли его и вошли в рукав поуже. Справа по берегу потянулись небольшие, большей частью крытые камышом, саманные домики, и коровы, пасущиеся на болотистых лужках.

Ткнувшись носом в пологий песчаный бережок, мы, задрав повыше мотор, чтобы не повредить его о дно, вытащили наполовину из воды лодку и отправились на поиски местного магазина. Пройдя немного наткнулись на деда, — по виду типичного браконьера, смолившего своего, такого же древнего, как и он сам, деревянного каюка, перевёрнутого вверх днищем.

— Диду, а где тут у Вас магазин?

— А чого Вам треба?

— Да вина купить.

— Так би зразу і казали; йдіть хлопці зі мною.

Дед довёл нас до своей хаты, взял нашу пустую трёхлитровую банку и велел ожидать у палисадника. Здоровенный лохматый пёс, возмущённый нашим вторжением, хрипел от злости и пытался оборвать цепь, на которой был привязан.

Наконец дед вернулся с нашей бутылью наполненной рубиновой влагой и вручил её нам, забрав взамен трояк. И мы расстались весьма довольные друг другом....



----------------
саман - блоки из высушенной глины с соломой.



Продолжение следует. 07.01.2014

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.