Гл.41 Бермудский треугольник.

41

Наш новый “дедушка” решил доказать механико-судовой службе “Югрыбхолодфлота” что именно он и никто другой достоин быть постоянным, а не подменным старшим механиком “Малахова кургана”.

А как этого добиться? Очень даже просто. Во все века всевозможное начальство любило, любит, и будет любить чистоту и порядок на флоте, да и не только на флоте. Эти две вещи всегда являлись основным мерилом соответствия своей должности любого командира.

Поэтому мы сейчас и вылизываем машинное отделение “Малахова кургана”, пытаясь придать ему хотя бы отдалённое подобие хирургической операционной.

Мы сидим с Иваном в туннеле гребных валов. Это такой длинный и низкий коридор с проходом посредине, а по бокам его тянутся, охваченные через каждые несколько метров опорными подшипниками, толстые стальные валы, вращающиеся со скоростью сто семьдесят оборотов в минуту. Наша задача — поочерёдно, по одному листу отвинчивать пайолы, зачистить стальными щётками с обеих сторон от ржавчины и старой краски, прогрунтовать свинцовым суриком и устанавливать их снова на место.

Работа грязная, пыльная и вонючая, но что делать? Партия сказала надо — комсомол ответил есть! Чтобы скрасить себе время вахты я, не отрываясь от работы, начинаю мечтать.

— Вот, сейчас мы идём где-то в районе Бермудского треугольника.

.... Я просыпаюсь от оглушительной тишины. Не слышно ни звука дизелей, ни людских голосов; один только плеск волн о корпус судна. Выскакиваю на палубу — никого. На мостик — никого. Где команда? Что случилось? Куда все подевались? Страшно и жутко. Безжизненный и безмолвный “Малахов курган” куда-то дрейфует, покачиваясь на волнах, освещаемый зловещим ярким солнцем, и я, один-одинёшинек на огромном судне, посреди безбрежного пустынного океана. Что же делать? Нужно что-то делать, иначе можно сойти с ума от страха!

Спускаюсь в машину. Плафоны аварийного освещения, тускло мерцая, указывают мне путь.... Вот, наконец, я внизу. Запускаю дизель-генератор,... так, теперь бегом наверх, к главному распределительному щиту.... Включаю генератор в сеть и сразу же загорается яркое основное освещение. Порядок, теперь уже лучше. Подать питание на рулевую машину.... Подано.

Бегу опять вниз, включаю компрессор, набиваю сжатым воздухом баллоны. Так, сейчас накачаем побольше топлива в расходные цистерны,... вот, готово. Запускаем главные двигатели,... есть! Переводим их на полный ход вперёд. А теперь бегом в ходовую рубку!... Смотрим на компас. Где Америка? На западе. Где у нас запад? Вот он, — отлично! Ворочаем штурвал строго на запад. Ну, всё, куда-нибудь да приплывём.

— Витёк, ты что оглох? Иди, готовь вахту к сдаче.

— Что? — я с трудом возвращаюсь к действительности.

Ваня Роднёнок сочувственно смотрит на меня.

— Ты что? Нехорошо тебе? Наверное угорел, нанюхался сурика. Иди на палубу, я сам тут разберусь.

— Да нет Ваня, всё нормально, задумался просто.

Мне совестно, что я так жестоко “угробил” всю команду, и Ивана в том числе, в Бермудском треугольнике. Ну их к чёрту, эти фантазии!...

.......................

И снова мы на привычной и знакомой Джорджес-банке, ставшей уже чем-то вроде помидорных полей “Городнього Велетня”. Где-то там недалеко, на северо-западе, в каких-нибудь сотне миль от нас, живёт своей бурной жизнью самый большой город мира — Нью-Йорк.

А тут, как в обычном советском колхозе идёт битва за урожай. И анекдот, про фантастический сон американского президента, о том, как ему на политбюро заявляют: “... А товарищу Никсону, не сумевшему организовать выполнение плана по рыбозаготовкам в Нью-Йоркской области, придётся положить партбилет на стол....”, не кажется таким уж фантастическим.

Да и сами рейсы эти: Камышовая бухта — Джорджес-банка, начинают смахивать на троллейбусный маршрут.

Шутки шутками, но я начинаю серьёзно беспокоиться, — похоже к ноябрьским праздникам мне в “бурсу” не попасть; уже середина октября, а трюма наши ещё и до половины не загружены.

Дни, на удивление, стоят тихие, тёплые, осенние. Но это не долго, скоро начнутся зимние холода, а с ними и ветра, шторма и прочьи непогоды.

У нашего борта покачивается шлюпка с мурманского БМРТ. Она пришла за нашей докторшей, оказавшейся дефицитнейшим специалистом на промысле. Дело в том что, в этом рейсе, нашим судовым “Ай-Болитом” оказалась врач-гинеколог. Ну, нам мужикам без надобности, а вот для женщин, а их на рыболовных судах на Джорджес-банке было немало, это оказалось если и не подарком от судьбы, то от родного здравоохранения уж точно. Поэтому у нашей милой доброй докторши был, в североамериканских водах, бешеный успех, бенефис и вообще полный аншлаг.

Так вот, пока она там собирается в очередной вояж, мурманчане занимаются... , ну теперь это называется русским экстримом. Они ныряют со шлюпки в прозрачную, кишащую сельдяными акулами воду и тут же пулей вылетают из неё, перемахивая через борт, как скаковая лошадь через препятствие. Зрелище, доложу я Вам, не для слабонервных, особенно когда видишь, совсем рядом с купальщиками, этих милых рыбёшек, с симпатичными челюстями.

А вот ещё одни гости пожаловали! Ух ты! На шлюпке, приближающейся к нам, народ весь в родной военно-морской форме. Неужели, пока мы тут рыбачим, наши завоевали Америку?

Да нет, это просто ребята, вон с того небольшого белого гидрографического судна-шпиона, пришли взять рыбки на уху и на жарёху; харчи казённые им уже порядком поднадоели. Американцы прекрасно знают, какими они тут “научными” исследованиями занимаются, но поделать ничего не могут — воды-то нейтральные.

Прошли ещё три недели, в промысловых трудах и заботах. Ночи становились всё холоднее и холоднее, и по утрам в не отапливаемой столовой рядового состава было сыро и неуютно, как у моей матушки в летней кухне поздней осенью.

В честь очередной годовщины Великой октябрьской социалистической революции, среди нескольких прочих счастливцев, капитан вручил и мне почётную грамоту. Я, как мальчишка, (а впрочем, кто же я и был?) обрадовался что вот, моё старание замечено; отмечено моё желание овладеть профессией, стать хорошим специалистом — грамотным судовым механиком. Растёкшись, мыслями по древу, я уже видел себя крутым стармехом, в чёрном берете, с тяжелым бронзовым, похожим на орден, значком механика первого разряда, привинченным под нагрудным карманом форменной тужурки.

Мечты, мечты, в чём ваша сладость?

Жизнь — тельняшка: полоса белая — полоса чёрная.... Где-то посреди Атлантики, в конце утренней вахты, нарвался я на крупную неприятность ( как тогда мне казалось).

Заканчивалась вахта, наводился обычный “марафет” перед пересдачей.

В назидание потомству: “Если занимаешься какой либо работой — думай только о ней, и ни о чём другом; тебе же лучше будет!”

О чём я тогда думал? Не помню. Протирая ветошью подтёки масла на одном из главных двигателей я, нарушив технику безопасности, коснулся тряпкой валика привода лубрикатора. Валик этот, не будь дурак, вырвал тряпку у меня из руки и обмотал её вокруг себя. Я попытался сразу стащить с него эту рубашку, но когда торопишься, быстро ничего не получается. Времени оставалось мало, нужно было заканчивать подготовку вахты к сдаче, поэтому я оставил свои попытки победить упрямый валик, посчитав этот инцидент не таким уж и тяжким грехом.

Сменял меня такой же как и я моторист “второго сорта”, из вахты четвёртого механика — парень лет так ближе к тридцати, пришедший на судно взамен Димки. Не знаю отчего, но в машине его приняли настороженно, почему-то решив что он... из компетентных органов. Ходила тогда такая байка будто бы КГБ периодически, на суда, на рабочие должности, засылает своих “казачков”, — послушать чем дышит народ в загранрейсах. Правда это была или нет, но негласная кличка “чекист” за парнем закрепилась прочно.

Попросив сменщика стянуть со строптивого валика злополучную тряпку, я со спокойной совестью позавтракав, отправился спать.

Разбудил нас “чекист”, сообщив, с несколько смущённым видом, что старший механик срочно вызывает нашу и их вахты в салон отдыха команды, где мы обычно смотрели кинофильмы.

Когда все собрались, “дед”, уставившись на меня испепеляющим взглядом, сообщил металлическим голосом что сегодня, при утреннем обходе, им было обнаружено грубейшее нарушение правил эксплуатации, а также устава службы на морских судах, которое могло повлечь за собою серьёзную аварию одного из главных двигателей. Этот безответственный проступок совершен курсантом проходящим практику на судне (тут он назвал мою фамилию), о чём будет сообщено, по приходу в порт, в мореходное училище. Предупредив, напоследок, что любые нарушения по службе не будут оставлены без наказания виновных, стармех покинул собрание.

Несколько минут все молчали, а я сидел как оглушенный. Злость, обида, стыдно сказать даже слёзы душили меня, но в глубине души я конечно сознавал свою вину. Нужно было остаться после вахты и содрать таки эту проклятущую промасленную тряпку, враз запачкавшую мою ещё не начавшуюся карьеру.

— Да... раздул кадило, — раздумчиво произнёс мой шеф — Александр Иванович, и обращаясь ко мне:

— Не дрейфь пацан, всё утрясётся.

Народ потянулся на корму, на перекур, а я пошел в каюту. Достал из рундучка свою почётную грамоту, разорвал её на мелкие кусочки, сжал комок в руке, открыл иллюминатор и выбросил бумажный шарик за борт. Свежий океанский ветер развеял клочки моей славы над Атлантикой. Пускай акулы читают, какой я активный комсомолец и растущий молодой специалист. (Пройдёт совсем немного времени, и я буду жалеть о своей дурацкой и смешной мальчишеской выходке).

Ваня, придя с перекура, рассказал как было дело. “Чекист” забыл про тряпку, “дед” на неё набрёл и решил, на моём примере, подтянуть гайки в разболтавшемся, как ему показалось, механизме судовой машинной службы. Ну что тут скажешь? Пункт первый — начальник всегда прав. Пункт второй — если начальник не прав, — смотри пункт первый



Продолжение следует. 20.12.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.