Шутка, которая удалась

Семь столиков летнего кафе «Кон-Тики» стоят на деревянном понтоне, пришвартованном к берегу. Материк и понтон соединяют два подвесных мостика. На поверхности воды площадку держат три десятка камер от КамАЗа.
– Вот каждый раз, когда сижу тут, – говорит Кот, пытаясь прожевать особо жилистый кусок шашлыка, – каждый раз думаю: привести сюда девок, штук пятнадцать, заказать выпить-закусить, и пусть кто-нибудь канат перерубит. И отправится эта чудная кафешка в свободное плавание.
– Точно! – ухмыляется Гусь. – Раз этот плот называется «Кон-Тики» – пусть плывёт до Полинезии. Как Тур Хейердал.
– Вообще-то у Тура Хейердала не было на плоту девок, – напоминает педантичная Сида.
– Как не было? – удивляется Кот.
– От слова «совсем». Там были шесть мужиков и попугай, но попку однажды смыло волной.
– Бе-едненький! – хмурится жалостливая Лизка.
– Вот пусть Хейердал плавает с мужиками и попугаем. А я буду путешествовать с сочными школьницами… не, ну дуйся, мой пухлик, я ж шуткую! – он приобнимает пышную блондинку, которую мы между собой так и зовём – Блонди, как дедушкину овчарку.
Блонди не шутя отпихивает кавалера:
– Сколько раз тебе говорила – не смей так меня называть, тем более при посторонних! – злится она.
– Где тут посторонние? Тут все свои! Ариан бразерхуд! Добро и счастье в мир приносим – один-четыре-восемь-восемь!
И раньше, чем кто-то успевает его остановить, он выхватывает «осу» и палит в воздух. Грохот выстрела разносится над водой и отражается от противоположного берега.
– Кот, сел на место, блин, придурок! Сейчас акабов вызовут, тебе это надо? – орём на него в пять глоток.
– Да ладно… – добродушно бурчит Кот. Толстый, круглоголовый, с наглыми глазами и неожиданно ловкий в движениях, он и вправду напоминает очеловечившегося котофея.
– Прохладно, – отвечает долговязый костистый Ярга. – Кот, ты не дитё малое, веди себя нормально.
– Всё, всё…
– Боги, куда я попал! – с шутливым ужасом восклицает Славян, хватаясь за голову.
– А ты думал! – гогочет Гусь. – Ты, пацанчик, думал, там беспредел? Хренушки, это здесь натуральный беспредел!
Славян – главный герой сегодняшнего собрания. То есть просто герой. Он вернулся в наш мир три дня назад, а до того два с лишним года провёл по ту сторону колючей проволоки. Его и ещё троих парней обвиняли в создании банды, которая якобы занималась убийствами и похищениями людей, причём по мотивам национальной розни. На кону были сроки от десятки до пожизненного, но коллегия присяжных критически встретила творчество следственной бригады. Два самых тяжёлых эпизода удалось отбить вчистую. Так, в те дни, когда свидетель якобы наблюдал сожжение ларька вместе с находившимся внутри гостем столицы, двое из троих находились за двести километров от места происшествия. Это раз. Во-вторых – следователи так и не сумели убедить присяжных, что обвиняемые причастны к исчезновению ЛГБТ-активиста из анархо-гомосексуальной ячейки «Выход». Дело в том, что однажды Славян из озорства публично пригрозил будущему терпиле – пообещал к комментариях к его блогу «вывезти в лес и посадить на кол». А чтобы борца за свободу задницы пробрало как следует – «засветил» его адрес и номер телефона, который, как он с гордостью рассказывал, нашёл за полтора часа мониторинга социальных сетей и сайтов объявлений. Эта невинная шутка изрядно осложнила положение наших героев, но в итоге обошлось. Защитники сыграли на том, что прямых улик против обвиняемых нет, а публично «засвеченным» адресом мог воспользоваться кто угодно. Врагов у «Выхода» было предостаточно, «выходные» гомики вели активную пропаганду в социальных сетях и в короткий срок разосрались со всей местной политотой. Среди тех, кто хотел бы провести с ними душевную беседу без свидетелей, были и коммунисты, и костюмированные «реестровые казаки», и казаки настоящие – с боевым и бандитским опытом, и кавказские хулиганы, и нашисты, и даже «антифашистская» шпана: их анархо-педерасты заклеймили «анально фиксированными криптонациками» за отказ провести совместные посиделки в гей-клубе…
В конечном итоге, благодаря титаническим усилиям общественности, адвокатской группы и нескольких «либеральных» журналистов с нелиберальным прошлым, дело ОПГ распалось на несколько не связанных между собой преступных эпизодов. Один из парней по собственному почину спалил злосчастный ларёк, потому что продавец его нагло обсчитал. Другой столь же единолично избил до смерти русскоязычного мулата – впрочем, движимый не расовой ненавистью, а обычной ревностью. Двое граждан многонациональной России не поделили девку, которая подтвердила это в суде, иссморкав три платка во время своего выступления. На долю Славяна досталось избиение темнокожего промоутера. Опять-таки единоличное. Чтобы не расстраивать следователей, защита согласилась признать национальный мотив в нападении. Правда, Славян напирал на то, что потерпевший раздавал на улице журнал с рекламой проституток, что его, приверженца традиционных ценностей и духовных скреп, возмутило до глубины души…
В итоге старшие товарищи уехали в колонию на восемь и десять лет, а Славян, атаковавший промоутера буквально накануне собственного совершеннолетия, получил два года с месяцем и вышел на свободу вскоре после приговора.
Сейчас он, перескакивая с пятого на десятое, рассказывает о своих приключениях в застенках ZOG.
– В общем, до этого гандона Шалимова дошло, что я не буду петь, как канарейка, и тут понеслось. – «Гондон Шалимов» – это следователь. – Для начала меня на колёса поставили, за неделю двадцать хат сменил, спать научился в любом положении, хоть на потолке. Так это ещё цветочки. – Худое от природы лицо нашего юного друга, покрытое сероватым «тюремным загаром», неприятно меняется. – Как-то под вечер закидывают меня в одну хату, а там – двадцать рыл и ни одного белого. И понеслось: «эу, ты скынхэд, да? Бэспрэдэлшык, я твою маму… Эу, зачэм врош, нам с воли за тэбя атзванылы!..» А и я не вру – вы же сами знаете, я никогда скином не был, заехал вообще с хвостом, как у Мак-Лауда, там уже побрился, чтобы вшей не было. Так этим чертям разве что-то объяснишь? Но я к такой херне был готов и сделал себе такой macuahuitl…
– Ты давай тут, не матерись при женщинах и детях, – вставляет Гусь.
– Где ты видишь детей? – взвивается Лиска.
– Да хоть бы ты, Лисёнок! – добродушно отвечает Гусь.
– Ну ладно… на самом интересном месте!.. Чё дальше-то? – подгоняет Ярга.
Лиска затыкается, потому что ей интереснее послушать своего обожаемого Славяна, чем доказывать, что она уже зрелая женщина. А про это приключение он ей, видимо, ещё не рассказывал.
–…А дальше один зверёк на меня лапой махнул, а я отмахнулся macuahuitl’ем. Это не то, о чём вы подумали, это, значит, у ацтеков были такие дубины, в которые вставляли острые камни, а я в ручку от зубной щётки заплавил мойки… ну, лезвия от станков бритвенных. Удачно махнул, потому что тот чёрт был в майке, так что я ему не только кровь пустил, но и сухожилие, по ходу, чикнул. Что тут было-о!.. – рассказчик не в силах сдержать детской улыбки. – Кровища хлынула, будто бурдюк пропороли. Тут про меня забыли, двое кинулись в тормоза… ну, в дверь тарабанить, ещё один тому порезанному лапу перетягивает чуть ли не половой тряпкой. Мусора через минуту прискакали, меня за шкирку и из хаты долой. Сунули в стакан – это камера такая, узкая, как… – на секунду Славян задумывается, подыскивая подходящее сравнение, но благопристойные метафоры отчего-то не идут на ум, и он продолжает: – Полсуток я в ней проторчал, не меньше. Чего только не передумал, но, в общем, обошлось. Ни по мусорской, ни по блатной линии траблов не было. Я уж потом стал думать – а может, мне всё это привиделось? Я же неделю не спал толком…
– Да ещё боевиков про тюрьму насмотрелся! – ехидничает Гусь. Все смеются, Славян тоже. На самом деле, конечно, эта история Славяну не привиделась. И для того, чтобы он из неё благополучно вывернулся, некоторым людям пришлось изрядно поистратиться. Подробности знает Ярга и ещё человека два-три…
– Ну вот что, Славян, – говорит Ярга, – ты как вообще настроен?
– Позитивно! – радостно щерится парень.
– То есть, ты с нами.
Это значит – ты не оставишь те безобразия, которые однажды уже привели тебя за решётку.
– Куда же вы без меня!
– Я понимаю, что ты сейчас рвёшься в бой, но я тебе советую сперва отдохнуть. Съездите с Лиской куда-нибудь к югу, позагорайте, а то от твоей серой рожи люди шарахаются.
– У меня бабушка в Волгограде, двоюродная, – встревает Лиска. – Я ей уже про Славу рассказала… конечно, про то, что он сидел, не рассказывала.
Лиска прижимается к Славяну и чуть не мурлычет, когда он приобнимает её. Невооружённым глазом видно, что она любит его, как только может любить семнадцатилетняя девчонка с ещё не зачерствевшим сердцем. Когда Славян оказался там, где оказался, его прежняя девица решила не тратить юные годы на переписку с зеком и исчезла с горизонта. Славян, говорят, принял эту новость спокойно. Но мы представляли, чего стоит такое спокойствие, и решили сосватать ему подружку. Потому что человеку в его положении необходимо видеть какую-то искорку в конце тоннеля. Один камрад поговорил по этому поводу со своей младшей сестрёнкой, а та решила привлечь свою одноклассницу. Одноклассница по имени Алиса, которую за рыжие волосы все звали Лиской, разделяла правые ценности и обладала романтическим складом души. Разумеется, она была рада познакомиться с настоящим «героем воли». Завязался роман по переписке, Лиска ходила на все суды, так что едва не завалила выпускные экзамены, а когда стал известен приговор, визжала и прыгала от восторга. Да и Славян любит эту порывистую девочку, хотя ведёт себя с ней немного покровительственно, считая, что крутому парню непозволительно проявлять нежные чувства.
– Кстати, Славян, помнишь Антония Многогрешного? Семинариста, сумасшедшего поэта? Он тебе ещё каждую неделю письма писал на двенадцати листах? – вспоминает Гусь.
– Это который икону Сталина в церкви вешал? – хмыкает Ярга.
– Он самый. Он ещё пропал с полгода назад…
– Ну, ну?..
– Он теперь сатанист! Самый настоящий! Обоссал иконы в доме, так что с его бабкой инсульт приключился, и ушёл строить Вселенскую Церковь Сатаны…
Это известие встречают ехидные смешки.
– Вот придурок! – очень серьёзно говорит Славян.
– Да, ума небольшого, – соглашается Гусь.
– Я о другом. Нельзя с Силами, – он так и говорит, с прописной буквы, – в игрушки играть. А то они тоже могут пошутить.
– Дружище, ты там на шизотерику не подсел, а? – тоже очень серьёзно спрашивает Ярга. – Мы все, понимаешь ли, далеко не марксисты-матерьялисты, только не надо тут ездовых плазмозавров разводить!
– Случилось это недавно, за пару месяцев до того, как мне освобождаться, – не слушая его, продолжает Славян. – Я тогда сидел в четырёхместке, и было нас как раз четверо. Один – смешной такой парнишка, крадунец мелкий – его взяли за то, что он батл коньяка из магазина упёр. То есть хотел упереть. Дали ему то ли три, то ли два с половиной месяца. Мы так над ним постоянно прикалывались, но так очень жёстко не глумились, потому что он хоть и небольшого ума, но по-своему парень неплохой. Ну вот, а перед тем, как ему освобождаться, мы подговорили его подшутить над ментами. Чтоб на утренней проверке изобразил, будто зарезался.
– Я даже знаю, кто это предложил, – замечает Сида.
– Ну да, идея была моя, – кивает Славян. – Но этот простачок сработал отлично. Утречком, перед проверкой, разрезал луковицу напополам…
– Как разрезал? – удивляется Лиска. – У вас, что, нож был?
– Да нет, малыш, какие ножи… Алюминиевую ложку заточили, так что можно было продукты порезать. …Так вот, он луковицу разрезал, примостил под кофту, воткнул в неё обломок ложки и обляпал кетчупом.
– Круто! – не выдерживает рассудительная Сида.
–…А тут как раз проверка, – продолжает Славян. – Мы все выходим на продол, а этот дурачок, понятно, лежит, как лежал. Мент спрашивает – а где четвёртый? А чёрт его знает, говорим, с утра не вставал. Мент забегает в хату, простынь в сторону… Блииин! У него морда камуфляжными пятнами пошла! Как он завопил: «Сука! Твою мать! Что ж ты, твою налево, в мою смену зарезался!»
Тут рассказчик вынужден сделать паузу, чтобы пропустить дружный хохот слушателей.
– Вылетел на продол, кудахчет, крыльями хлопает – зовите, орёт, врача и хозбанду с носилками! А тут покойник не выдержал, рассмеялся, встал и на него пошёл! Прямо с заточкой в груди – то есть, в луковице. Мы думали, мента сейчас удар хватит, но крепкий, гад, оказался…
– И что в оконцовке? – спрашивает Ярга.
– Пареньку этому ничего не было. А что – ему назавтра освобождаться, не в карцер же его гнать! Мусор ему подсрачник дал и всё. А у нас на следующий день внеплановый шмон случился. Отмели всё, вплоть до старых газет. А паренёк-то плохо кончил…
– В смысле?
– В прямом. Через три, что ли, дня смотрим новости «Рен-ТВ». А там рассказывают, что в Москве, возле метро «Университет», зарезали бомжа. И гляжу я – лежит он на скамейке, как тогда на шконке лежал, а в груди, напротив сердца, торчит какой-то штырь. Не нож, а именно заточка, прут какой-то.
– Дела-а, – тянет Кот. – А ты уверен, что это был он?
– На сто сорок шесть процентов, – кивает Славян. – Я, как ему освобождаться, свою олимпийку ему подогнал. Так вот на трупе была такая же, и локоть драный, и джинсы его, и ботинки-говнодавы… извините, девчонки. И вот ещё что. У него на темени была проплешина – последствия родовой травмы. Он оттого, наверное, и дурачком был. Так вот, у трупа такая же была. Точно он.
– Да уж, с Марьей Моревной и вправду шутки шутить не годится, – заключает Ярга. – Думаю, такую историю надо запить.
– И сразу четвё-о-о-ртый… нальём про запа-а-а-ас! Чтоб третий подольше-е! Не пили за на-а-ас! – орёт Кот.
– Коту больше не наливать! – заявляет вредная Блонди. 16.12.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.