Гл.37 Опять в Канаде.

37

Вот и снова мы в знакомом Галифаксе. Теперь я, на правах гида, веду нашу группу по его улицам, проезжая часть которых по-прежнему, забита разноцветным автомобильным стадом. Сейчас и в Канаду пришло тёплое лето, и местные девчонки, — светловолосые и веснушчатые, шагают по тротуарам в туфельках на новомодной высоченной платформе, задорно потряхивая крепкими, ничем не стеснёнными грудками, которые так и норовят выпрыгнуть из-за низкого выреза лёгких мини-платьиц. На продвинутом Западе полным ходом идёт сексуальная революция. Нам это хоть и непривычно, но глазу приятно.

Ошалев от никогда не виданной мною прежде кучи денег, тем более в иностранной валюте, я, поддавшись стадному инстинкту, прикупил, не знаю зачем, две пары капроновых колготок, и уже собирался приобрести женский парик, как был вовремя остановлен, заметившим моё умопомрачение Олегом.

— Ты что сдурел?! Ну, на кой хрен тебе все эти бабские причиндалы; у тебя что, любовниц много?

— Да все вот вроде берут, — смущённо попытался я оправдаться.

— Все за борт начнут прыгать, ты тоже сиганёшь? Ну, Совдепия серая! — не преминул лягнуть систему доморощенный диссидент.

Спасибо Олегу; благодаря ему была спасена моя, обильным потом заработанная первая валюта, от непатриотичного её вложения в лёгкую промышленность, враждебных нам в то время стран НАТО.

И всё же (рассказывать так уж по честному), от одного нехорошего соблазна, роняющего, буквально носом в грязь, моральный облик строителя коммунизма, я не смог удержаться, (как впрочем, и все мои товарищи) и купил... пугливо, как заяц, оглядываясь по сторонам... на хорошей глянцевой бумаге... с отличной, выполненной в цвете качественной полиграфией... ну в общем сейчас это называется... эротическим журналом.

Это теперь они торчат во всех витринах и лежат штабелями на прилавках, вперемешку с “Мурзилкой” и “Малятко”; а тогда за них запросто можно было нажить в родном отечестве кучу неприятностей. Но запретный плод, он всегда сладок, (это не моё, а скорее цитата из мемуаров нашей прапрабабушки Евы, а может быть и прапрадедушки Адама, точно не скажу и за достоверность не ручаюсь).

Короче грех был совершен, и оставалось только постараться избежать наказания.

Вернувшись на судно, мы застали там гостей. Женщина-украинка с двумя детьми пришла проведать стальной кусочек Родины. Видно Канада всё-таки “...хоть похожа на Россию, только всё же не Россия”. Понятно, что опеку над заблудшей овцой и её двумя ягнятками принял на себя пастух душ наших, то бишь товарищ помполит.

Землячке показали пароход, пригласили пообедать с командой.

Да, похоже, нашему брату, да и сестре тоже, не очень-то уютно среди людей совсем другой культуры, другого воспитания. И даже блага западной цивилизации не могут компенсировать тоску по Родине. Дети, конечно, быстро адаптируются и станут стопроцентными североамериканцами, а вот родителям тяжелее привыкнуть.

Что касается лично меня, то я бы с удовольствием поработал пару лет за границей, но жить там постоянно не хочу.

Нас с Олегом тоже пробило на сентиментальность. Чтобы сохранить подольше память о Канаде, мы вырвали кустик какого-то бурьяна, торчавшего из трещины в бетонном причале прямо напротив нашего иллюминатора и, поместив его в банку с водой, торжественно водрузили на столик в каюте. С ним в нашей железной берлоге стало как-то светлей, веселей и уютней.

Закупив харчей для рыбаков, и спустившись к югу, “Малахов курган” оказался в том самом квадрате мирового океана, где я уже бывал, чуть больше месяца назад. На Джорджес-банке похоже ничего с тех пор не изменилось. Так же трудолюбиво таскали свои донные и пелагические тралы “тропики” и “атлантики”. Так же часто по утрам падал на океан туман, заставляя пернатых путешественников садиться на палубы судов. И днём и ночью швартовались к бортам “Малахова кургана” траулеры, отдавая нам свой улов и забирая тару и продукты.

На одном из них я и увидал однажды Ваську Рамуся — своего одногруппника. Радости от встречи не было предела. Правда орать нам приходилось во всю глотку — скрип тросов и визг электродвигателей грузовых лебёдок, скрежет кранцев трущихся между бортами мешал нашей беседе. Сообщив, друг другу, последние новости договорились и о бартере. Через полчаса я переправил Василию, с помощью выброски, блок “стюардессы” и получил взамен профессионально выпотрошенное и вскрытое лаком чучело громадного омара, в каждую клешню которого можно было запросто влить по литру пива.

Кстати об омарах. Севастопольский океанариум заказал нам привезти им парочку живых омаров. Они часто попадаются вместе с рыбой в донные тралы. И вот у нас на корме поселилась пара таких красавцев. Для них специально соорудили своего рода водоём. Брезентовый чехол с лебёдки натянули на сколоченный из брусьев деревянный каркас, перевернули это сооружение вниз дном, бросили в него резиновый шланг, подключенный к трубопроводу забортной воды, и оставили так, чтобы вода переливалась через край и была постоянно проточной. А затем запустили туда этих гигантских морских раков.

Целыми днями свободный от вахт народ толпился у аквариума, суя омарам в клешни ручки от швабр.

Кроме этого скромного развлечения, на “Малаховом кургане”, так же как и на “Онежском заливе”, неизменным успехом у публики пользовалась удочка на акул.

Но только этими мероприятиями, культурно-массовая жизнь экипажа не ограничивалась.

На “Онежском заливе” был французский цветной (тогда ещё в диковинку) телевизор, и в первом рейсе я с удовольствием смотрел его; да и не только я один. Особенно нам нравились итальянские музыкальные передачи, когда мы шли по Средиземному морю. И на Джорджес-банке, в тот первый раз, мы смотрели американские программы с чётким изображением и звуком; благо берег был недалеко. Хоть речь дикторов и героев телепередач и фильмов была непонятной, но о смысле происходящего на экране мы догадывались, и это было интересно. Единственное что доставало, так это нахальная реклама, бесцеремонно всовывавшая свои “пять копеек” в самых напряженных местах сюжета.

На “Малаховом кургане” телевизор был свой, отечественный и к тому же глухонемой. Чёрно-белое изображение капиталистической действительности он ещё мог воспроизводить, а вот со звуком было глухо. Знатоки утверждали что у буржуев он идёт не на тех частотах что у нас и ловить его нужно по приёмнику, как “Голос Америки” или “Свободу”. Без звука почему-то терялась вся прелесть общения с ящиком с туманными картинками, поэтому мы его почти и не смотрели; и как говаривал дедушка Ленин, самым важным из искусств, для нас по прежнему оставалось кино. А когда уж совсем надоедало крутить одни и те же, порядком истрёпанные киноленты, переправляемые с одного судна на другое, тогда вскрывался внутренний резерв. Доставалась подпольная коробка со своим собственным, нелегально изготовленным фильмом. Кстати на каждом уважающем себя пароходе имелся такой ролик. Фабриковался он так. Не смотря на все увещания, угрозы и проклятья берегового кинопрокатного пункта, самые смешные и соблазнительные кусочки из разных кинолент вырезались и склеивались вместе, и потом это всё приватизировалось экипажем и передавалось по наследству следующим поколениям.

Пока трюма набивались рыбой, в машине начался планово-предупредительный ремонт дизель-генераторов. Мой вахтенный механик — главный спец в этом деле, а также старший моторист, при нашей с Олегом активной, но безвозмездной помощи, буквально раскидали на части один из вспомогательных двигателей. Ручными грузоподъёмными талями, словно зубы изо рта, повыдёргивали крышки, поршни и цилиндровые втулки с меня ростом, и уложили их на деревянных подкладках на пайолы. Затем начали выкатывать поочерёдно и шабрить вкладыши подшипников коленвала, притирать и опрессовывать на специальном стенде форсунки. Короче, чтобы не утомить окончательно читателя (если таковой конечно найдётся) малоинтересными подробностями, саморемонт был в полном разгаре.

Понятно, что третий со старшим мотористом выполняли более ответственную, квалифицированную работу и надеялись получить за каждый перебранный дизель-генератор по сотне — другой рублей, дополнительно к основной зарплате. Нам же должно было достаться большое спасибо. Олегу это конечно не нравилось, а я, по своей молодости и глупости, радовался, что набираюсь опыта для будущей работы судовым механиком.

Загрузившись в три недели “Малахов курган” отправился домой. Опять восьмидневный круиз по относительно прохладному Атлантическому океану и снова пекло Средиземного моря, разогретого духовкой Сахары. Опять, чтобы уснуть, укрываемся мокрыми, мгновенно высыхающими простынями. Минеральная вода давно кончилась, но бутылки из-под неё оказались сущим кладом. Мы с Олегом наливали в них обыкновенную питьевую воду и ставили между обмёрзшими, покрытыми толстым слоем инея клапанами в рефрижераторном отделении — теперь это был наш домашний холодильник.

Жаркое утро. Я лежу, после ночной вахты и завтрака, на деревянном настиле на крыше “голубятни” — маленькой выкрашенной белой краской рубки, расположенной на самой корме “Малахова кургана”. Это тамбур входа в помещение рулевой машины. Принимаю солнечные ванны и чувствую, что пора заканчивать их принимать, потому, как кожа на спине вот-вот начнёт дымиться. Похоже, вечером буду как вареный рак, но мне не то, что подняться — даже перевернуться лень. Под самым носом у меня качаются нанизанные на тонкую бечёвку желтые, почти янтарные, сочащиеся жиром животики скумбрии. Они вялятся на горячем солнце, так же как и я.

“Малахов курган” лежит в дрейфе. Невдалеке от нас какой-то островок. Где-то там, за ним побережье Туниса, но его отсюда не видать. За борт спущена шлюпка и с неё, боцман и пара матросов валиками подкрашивают серой краской борт судна.

Вдруг откуда ни возьмись... из-за островка появился небольшой военный катер. Всё как положено — на носу крупнокалиберный пулемёт, на коротенькой мачте неизвестный мне национальный флаг. Катер медленно описывает вокруг нас большую дугу и скрывается с другой стороны острова.

— Вот черти, не дали навести красоту перед приходом домой!
Боцман остаётся в шлюпке, а матросы, матерясь, вылезают по штормтрапу на палубу, отвязывают носовой и кормовой концы и тащат её вдоль борта в район шлюпочной палубы. Там уже во всю руководит старпом. На шлюпку заводят тали, боцман крепит их к корме и носу и его, вместе с плавсредством, поднимают лебёдкой на палубу.

Я вижу, как под кормой вскипает вода, а из нашей громадной трубы до меня доносится характерный звук заработавших главных двигателей.

Ну, всё, нет больше сил моих, жарится тут. Ухожу в каюту.



---------------------
пелагический - разноглубинный трал.


Продолжение следует. 16.12.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.