Рецессивное доминирование

Пролог.
Прошлого примеры.


Сказочный социально-политический уклад жизни с чарующим названием «коммунизм», приход которого был обещан всем населяющим одну шестую часть земной поверхности индивидам к восьмидесятым годам двадцатого столетия, в указанный срок не наступил. Дотошные экономисты смогут без усилий доказать, что формула распределения плодов человеческого труда в соответствии с мало внятной формулой «от каждого по способностям, каждому – по потребностям» при вечной аксиоме, априори утверждающей безграничность потребностей при вечной проблеме ограниченности ресурсов абсурдна в любом случае, и уж тем более в стране, изнуренной погоней за призраком звания сверхдержавы, каковой территория эта объективно не являлась (если не считать сверхъестественной возможность по мановению старого маразматика уничтожить человечество нажатием кнопки).
Однако, даже в случае, когда бы фортуна вдруг повернулась к государству рабочих и крестьян передом, и всеобщее благоденствие внезапно снизошло на братскую семью народов, страна вряд ли приняла новые правила распределения товарно-материальных ценностей по причине несогласия одной очень важной для любого государства прослойки. Нет никаких сомнений в том, что элита, и так уже потреблявшая всё, чего ей хотелось, то есть фактически существовавшая в условиях коммунизма, не возражала против перемещения туда же остальной массы населения ( при условии сохранения собственных привилегий), также рад был такой телепортации и прочий народ, именуемый простым. Но существовало ещё незначительное по численности (но не по общественному весу) сообщество, находившееся между указанными выше полюсами. Миссия серединной прослойки во все времена состояла главным образом в том, чтобы, осуществляя связь между верхами и низами, при этом не допускать нерегламентированного перемещения человеческого материала вертикально вверх, дабы людям от рождения достойным не было там в вышине тесновато. Сама по себе элита, дай ей волю, не менялась бы тысячелетиями – на заре веков идеологи сегрегации в её тогдашнем выражении избрали эндогамию главным способом оградить семьи высших мира сего от дурного вливания некачественной крови. Такой способ действительно помогал не разбазарить нажитые богатства, хотя неизвестная на тот момент еще как наука генетика уже вскорости начала подкладывать уважаемым семействам свинью в образе ребёнка-выродка – уж больно противоестественны были для человеческой природы царственные кровосмешения. Необходимость разбавлять кровь была осознаваема на высшем уровне даже самыми ярыми сторонниками обожествления голубизны текущей по венам высших созданий жидкости. При этом никто не отрицал, что к подбору потенциальных доноров генетического материала необходимо подходить тщательно и въедливо. Возникшая среди наимудрейших наций традиция передавать принадлежность к числу избранных по материнской линии вовсе не несла в себе отголосков матриархата, как могло показаться поверхностным наблюдателям, но лишь имела целью оградить доступ к богатству семьи от индивидов с кровью грязных цветов, то есть сохранить семейный потенциал для существ избранных, передав его прямым своим наследникам по крови. Ведь, применив простую человеческую логику, легко уяснить, что для богатой и тем уже избранной персоны дети родной дочери являются внуками в любом случае, в то же время, дети сына – внуки лишь со слов невестки. При этом вечная страсть элиты к ведению войн не давала повода свести роль мужчины к простой функции осеменителя – этот фактор мудрые идеологи сегрегации сумели из конфликта интересов сделать движущей силой общественного развития, придав самцам духу состязательности.
С точки зрения воплощенного в элите женского начала, античный Минотавр вовсе не был внеплановым плодом царской зоофилии, но напротив, одним из успешнейших за всю историю человечества национальных проектов. Ведь существо, обитавшее в конце Кносского лабиринта, было буквально быдлом благородным, причем в словосочетании этом оба слова являются ключевыми. Существительное констатировало формальное равенство возможностей практически для всех соискателей места под привилегированным солнцем, а также отсутствие необходимости иметь особые таланты либо навыки для получения заветного приза. В то же время благородство создания (в генетическом, а не морально-этическом значении определения) формализовало ограничения наполняемости социального лифта, ведь если поставить скотство главным условием возвышения индивида над толпой себе подобных, лифт этот будет перегружен и наверх не доставит никого.
Миф о кровожадности доисторического получеловека-полумажора, вероятнее всего, выдуман лишь для устрашения обывателей: высокородной скотине не было резону пожирать людей в буквальном смысле, что, однако, не отменяло потребности в регулярных поставках человеческого материала в распоряжение твари, для обслуживания которой рабочая сила крайне необходима. Питательный процесс животного был, по всей вероятности, делом затейливым и трудоёмким, а логическое его завершение требовало участия оснащенного специальным инструментом работника. К тому же, не стоит упускать из виду благородство происхождения существа, что означало категорический запрет на обслуживание своих естественных потребностей. Случись несчастному созданию остаться наедине с собой даже при наличии пищи, оно вскоре утонуло бы в собственном дерьме, но вовсе не из-за отсутствия чистоплотности, а оттого, что высокое происхождение не позволяло убирать из-под себя. Также необходим животному потенциал интеллектуальный, а это означало, что наиумнейшие из прибывших с фекальными массами в буквальном значении этого словосочетания не контактировали, имея среди прямых обязанностей восхваление деяний скотины и управление делами царского дома. И уж полным безрассудством стало бы поедать живьём привезенных на Крит особ женского пола, по крайней мере, до того, как выпользовать их для удовлетворения ещё одной естественной потребности организма скотины. Если принять как презумпцию изложенные выше факты, то нет оснований полагать, что привезенные для принесения в жертву молодые люди были несчастнее большинства своих ровесников-соплеменников, а еще вероятнее, что какая-то часть оставшихся вне орбиты царственного внимания испытывала к избранным чувство зависти.
С точки зрения человеческой, избранные, разумеется, обречены были терпеть вечные унижения – ведь в их обязанности входило не только обслуживание тела животного, но и вечное умиление всеми аспектами его бытия и восприятие в качестве божьей росы всего, от животного исходящего. Действительно, постоянное внушение себе и прочим вокруг, что испражнения твари благоухают розами, полувнятное её мычание содержит крупицы идей настолько гениальных, что не всякому дано даже осознать их глубину, а также искреннее желание прекрасной половины избранных понести от быдла могут быть восприняты как патология психики. Однако, последнее заключение может сделать лишь человек в полном смысле этого слова, к тому же человек свободный, с его прямолинейными представлениями о системе ценностных координат. Не следует забывать, что на протяжении последних тысячелетий единственной формой существования человеческих сообществ было рабство – а оно иногда в течении одного поколения способно извратить психологию целых этносов и заставить массы мыслить, опираясь на постулаты Лобачевского. Тогда окажется, что целование любой части тела животного своего господина – вовсе не унижение, но способ для достойного выделиться еще больше – ведь в рабской системе лишь барин определяет степень достоинства холопа и дает последнему шанс. В то же время, скотское отношение к тем, кому в жизни повезло меньше, а также манера хозяина своего честного благородного слова в любой момент брать это слово назад не является ложью, но лишь умением жить, либо эффективным управлением. Способность женщины обратить на себя внимание твари влечет счастие наивысшее: передать потомку благородного цвета кровь, а это уже сделает наследника существом высшей касты. Для облегчения моральных страданий приближенных во все времена служили определенного химического состава вещества, способные без особенных усилий изменять сознание потребителя в нужном направлении. Различные виды дурмана избранными усердно поглощались, вдыхались, вводились ректально, внутривенно и внутримышечно, но самые изысканные виды дури проникали в сознание индивида без прямого контакта, через наставления непререкаемых духовных авторитетов. Наконец, глупо отвергать гипотезу, вовсе отметающую моральные страдания представителей ближнего круга. Все они, безусловно, имели человеческий фенотип, но нельзя исключать той вероятности, что где-то между звеньями цепочки ДНК была у них никому не заметная, до сих пор не идентифицированная генетиками хромосома, определяющая принадлежность к породе скотской, а в таком случае разговоры о моральных нормах, принимаемых людьми, вообще не уместны.
Умение переместиться от задней части благородной скотины поближе к её же венценосному рылу всегда считалось в ближнем круге символом успешности, поэтому приближенные с хорошо подвешенными языками были у твари, как правило, в чести. С течением времени стало нормой похваляться не только количеством изничтоженного люда, но и преумножением материальных богатств – тогда в случай стали попадать созидатели. Правда, в рамках минотавроцентричной системы, мерилом становилась не эффективность созидания, а его эффектность. Та аксиома, что дураку не показывают половину работы, здесь бы не сыграла: существу с полубычьими мозгами наоборот следует показывать то, что при небольшой трудоемкости способно не отягощённую высоким интеллектом тварь впечатлить – тогда первый будет вознагражден щедро, последующим же ничего не останется, кроме как разгребать лажу уже не за самим минотавром, а за его успешнейшим прислужником.
Традиционное для патриархального уклада пребывание женщин при гениталиях твари долгое время вызывало зависть у находившихся на низшем уровне пищевой цепочки мужчин, что, в конце концов, сделало возможным воплощение доктрины терпимости в вопросах морали и выход на арену социально активных сексуальных меньшинств. Но и женский пол, не довольствуясь ролью репродуктивного органа ближнего круга, с течением веков упорно влезал в штаны эмансипации. Перемещение избранных вокруг благословенной туши являло бы собой хитровыстроенный хоровод, движущийся без особых эксцессов, если бы не одно совершенно естественное свойство организмов млекопитающих: при обилии питательных веществ – а на недостаток предназначенной для поглощения биомассы из представителей ближнего круга пожаловаться не мог никто – гипертрофируется репродуктивная функция организма. Суровый майорат даже вторых сыновей обласканных судьбой родителей лишал доступа к кормушке – что уж говорить о бесчисленных сонмищах бастардов, байстрюков, ублюдков и выблядков, кто, ощущая в своих кровеносных сосудах жидкость отличного цвета, что не позволяла замарать рук физическим трудом, также к заветному корыту стремился. А ещё существовали сообщества формально воровские, верхушки которых голубизной крови похвалиться, правда, не могли, но ничем другим от представителей ближнего круга не отличались – в то же время похотливой элите было решительно наплевать, кто именно удовлетворит её совокуплением, а отдохновение природы на детях организационных гениев своего времени, да ещё манерность, чванство, жеманность мажоров всех времен делало более привлекательным поиск партнёра морганатического.
Огромное количество претендентов на звание избранных с долей голубой крови в венах и без венозной голубизны диктовало необходимость не хороводить вокруг единственного минотавра, но наоборот, создавать скотоподобные объекты поклонения на разных уровнях и различных размеров, при этом для каждого микросообщества правила пестрели нюансами. И все равно места у заветной кормушки хватало не всем – так что дух состязательности никогда не покидал соискателей. Способы борьбы с течением веков менялись, но некоторые постулаты оставались незыблемы тысячелетиями, один из них – наличие как минимум трёх кодексов чести соискателя барской милости. Один из них применялся для общения избранного индивида с существами высшими, другой – для тех, кому не улыбнулось счастье приближенности к благословенной туше, третий, самый, пожалуй, сложный – для общения между собой – этот последний свод моральных норм, как ни один из предыдущих, нуждался в диалектическом подходе – в зависимости от степени приближенности визави к царственному телу. Такое же количество сводов моральных норм применялось избранными для отношений с потенциальными половыми партнёрами. Так индивиды мужского пола, не церемонясь с женщинами звания низкого, в то же время в отношениях с дамами высокородными являли примеры рыцарства и галантности, женщины же на всех этажах пирамиды, считая за наивысшее счастье иметь близкие отношения с достойным от рождения партнёром, самостоятельно домысливая его достоинства в том случае, когда таковых не было в помине, мужчинам менее благородным делали одолжение, давая шанс влиться в благородное семейство лишь за определенные перед собой заслуги.
Издавна были подмечены как преимущества, так и недостатки коллективизма при восхождении на властный олимп: с одной стороны, группа всегда сильнее одиночки, с другой – разногласия между членами коллектива могли в любой момент сыграть деструктивную роль. Тем не менее, объединение, как впрочем, и размежевание, избранных индивидов, продолжалось беспрерывно. В определённый момент истории группы, стремящиеся наверх, решено было называть партиями. При всём разнообразии декларируемых целей, пестроте партийных знамен, и своеобразии персоналий, выполняющих функцию хоругви, реальных партий, разнящихся именно идеологией, во все времена и у всех народов было всего две: одна группа удовлетворенная существующим порядком вещей, то есть своим местом около кормушки царственной скотины, другая – считающая себя обиженными (разумеется, незаслуженно) и призывающая высшую справедливость восстановить, стало быть, жаждущая перемен. Примитивность мышления избранных индивидов дает основания полагать, что группа вторая, отодвинув первую и обосновавшись на хлебных местах, всегда переймет и идеологию предшественников, ратуя за стабильность и спокойствие. Несмотря на кровопролития при выяснении отношений между равноуважаемыми семействами, в вопросах глобальной стратегии развития человечества антагонизма никогда не наблюдалось. Мировоззрение, основанное на неэвклидовых постулатах, приемлемо было обеими политическими силами во все времена. Главным врагом у всего ближнего круга на протяжении веков оставался человек свободный, способный посягнуть на устои основополагающего принципа бытия, а именно рабства. Действительно, такой наблюдатель сможет легко заметить голый королевский зад, даже если и придворными и оппозиционными идеологами признано наличие покрывающего царственные ягодицы дорогого убранства. Человек свободный может похерить всю систему ценностных координат, выстраиваемую десятилетиями, а то и веками, идеологами обожествления скотства. Единственный российский император, заслуживающий, по моему мнению, называться Великим, рискнул в стране вечного рабства этот уклад своим указом отменить, чем снискал ненависть не только консервативной части ближнего круга, но ещё более – радикально настроенной его части, и под всеобщее молчаливое одобрение пал жертвой последних. В единстве целей двух «ультра» нет ничего удивительного, ведь пассионариям не нужны были освобожденные народные массы, а нужны были именно рабы, правда находящиеся в собственности уже не представителей прогнившего класса, а в их собственности – это по прошествии полувека доказали духовные наследники радикалов, придумав формы рабства куда более изощренные, чем применяли сметенные ими осколки старого мира. О роли в истории вечно безмолвствующих народных масс следует судить вовсе не по агитационным плакатам и слоганам пассионарных партий. Как правило, массы индивидов выполняли функцию тарана либо колоды для пробивания стены(а скорее междуэтажного перекрытия ) социальной пирамиды. Инертность массы обретает невероятную разрушительную силу в том случае, если колоду раскачать – вот почему с каждым столетием искатели справедливости все осторожнее прибегают к последнему аргументу, стараясь сразу по выполнении возложенной исторической миссии зафиксировать взбунтовавшихся было смердов в положении ещё более противоестественном, чем предшественники – по счастью, аморфность масс населения делает эту принуждённость терпимой. Что же до идеологии, то здесь можно констатировать единство стада с пастырями из обеих партий, поскольку рабство дает рабу одно очень существенное перед свободным человеком преимущество: если человек свободный за потребленное собой платит сам, то за раба всегда рассчитывается его господин, требуя взамен такую малость, как личная свобода. То, что рабы, как правило, потребляют немного, а значит и размер дармовщины ничтожен, нисколько чернь не коробит, и в этом безусловная заслуга тех представителей ближнего круга, на кого возложена функция идеологов: добрые сказки, в которые верит быкоголовая тварь наверху, понятны и доступны и представителям черни: каждое низкородное быдло в скрытом от всех уголке своей мелкой душонки верит, что именно оно и есть избранное существо, и лишь тотальное невезение отделяет его от загона скотов, судьбой обласканных – в этом содержится еще один намек на всеобщее равенство и возможность усесться в социальный лифт, который доставит раба наверх без особых со стороны последнего усилий. Вера в реальность быстрого взлёта скрашивает серые будни обреченных вечно прозябать в подножье социальной пирамиды, но и элиту делает немного счастливее, вселяя твёрдую уверенность, что материальные блага, коими она распоряжается, достались ей по справедливости и её представители – достойнейшие из всех, ведь сумели в свое время воспользоваться предоставленным каждому шансом (фактор голубизны крови в последние столетия визуально отошёл на задний план, но, разумеется, не исчез вовсе). Страной рабов и господ легко управляют мажордомы, формально стоящие на втором плане, алгоритм управления обкатан веками, при этом и кнут и пряник и добрая (для достойных людей) сказка играют свою роль в государственном управлении. Левый или правый уклон, декларируемый в публичной политике, компенсируется управленческим противовесом, контролируемым ближним кругом. Вот почему, возвращаясь к советской империи восьмидесятых годов двадцатого века, желаемый и элитой и чернью социальный рай был недостижим: представители класса в советском понимании среднего, компенсируя социальность декларируемых программ, жили и взаимодействовали между собой по законам рынка, денежные знаки, хоть и называемые презрительно деревянными, всё же имели реальную силу, особенно подкреплённые ресурсом, названным позднее административным. Сообщество, именуемое советским народом, несмотря на кажущуюся абсурдность посыла, было в политическом смысле нацией – со своей элитой, средним классом и чернью, при этом выполнялось главное условие стабильного существования политической нации (при том разумеется допущении, что в государство собраны именно рабы, своим общественным статусом удовлетворенные): массы черни должны длительное время быть верными лишь своему господину, не дожидаться Юрьева дня с тем, чтобы найти себе барина подобрее. То предположение, что формально образовавшиеся после полураспада полувеликой державы национальные обломки не могут состояться ввиду отсутствия среднего класса является очередной сказкой для контингента, интеллектом не слишком отягощенного: средний класс, равно как и элита и, конечно же, чернь, остались на своих ярусах социальной пирамиды, поскольку места на всех её этажах продолжают передаваться по наследству. Ничего удивительного нет в том, что, предоставив верхушке общества право насладиться неограниченной частной собственностью, а низы опустив в суровую рыночную реальность, представители нынешнего среднего класса оставили для достойнейших своих представителей лазейку в социальное общество – система, балансируя, вновь доказала свою устойчивость и способность к самосохранению. Проблема случайно получивших государственность периферий состоит лишь в том, что все без исключения рабы(в том числе – наипривилегированейшие) не видят в местном самоуправлении своего барина, а продолжают выискивать себе господина в столицах метрополий. Именно наличие собственного минотаврика, пусть даже потешного на фоне скотов великодержавных, придает суверенитета территориальному образованию и делает его население народом или нацией. Всё это актуально, разумеется, лишь для сообществ рабских, но ведь история мировая настолько бедна примерами зарождения и длительного существования наций свободных, однако изобилует фактами перерождения вольных людей в рабов, что описание такой истории будет делом непосильным для автора, ибо потребует таланта сочинительского, носителей какого за всю историю мировой литературы можно пересчитать по пальцам одной руки, а вот история исканий и обретения своего места в новых условиях представителей старой прослойки – вполне посильна и достижима – для этого достаточно лишь быть внимательным и скрупулезным наблюдателем и не лениться увиденное вокруг себя записывать. 15.12.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.