Бурса гл.28 За кордон

28

Просыпаюсь от холода и долго не могу сообразить — где это я? Наконец вспоминаю. Отдёргиваю штору, отделяющую мою койку от остального мира, и мягкий кофейный полумрак мгновенно превращается в ослепительно яркий апрельский день.

На светлом подволоке каюты резвятся солнечные зайчики, переборки и палуба трясутся мелкой дрожью, приглушенно, но отчетливо слышен шум работающих главных двигателей, корпус судна плавно покачивается с борта на борт.

Спрыгиваю со своего высотного ложа и первым делом заглядываю на термометр, закрепленный на косяке двери.

— Пятнадцать градусов! Ничего себе, так и в пингвина превратиться недолго.

Тащу стул, влезаю на него и полностью закрываю заслонку кондиционера. Выглядываю в иллюминатор. Внизу, подо мною, бегут вдоль борта небольшие голубые волны, а по ним скользят солнечные блики. Кажется что море сморщилось в лукавой весёлой улыбке:

— Эй Вы, сони! Будущие Магелланы! Хватит дрыхнуть, пора вставать.

После завтрака отправляемся в каюту “деда” — старшего механика судна, находящуюся двумя этажами выше нашей жилой палубы. Это скорее не каюта, а шикарная двухкомнатная квартира, состоящая из просторного кабинета, спальни и персонального санузла. “Дед” — довольно молодой ещё мужчина, сочувственно выслушал наши жалобы на несправедливости судьбы, туманно пообещал что-нибудь придумать, провёл предварительный инструктаж, упирая особо на неукоснительное выполнение требований техники безопасности и, вызвав к себе второго механика — рослого широкоплечего блондина, поручил нас его опеке.

Вместе с ним мы и отправились в машинное отделение нашего импортного морского красавца.

Пройдя по коридору главной палубы, останавливаемся перед тяжелой металлической дверью с грозной надписью: “Посторонним вход воспрещён!” Открываем её и на нас обрушивается грохот работающих дизелей, а волна плотного, тёплого воздуха обдаёт запахами свежей краски, нагретого металла, машинного масла и соляра.

Мы находимся на одной из решетчатых площадок обнесённых леерным ограждением. Вверх и вниз с них ведут крутые металлические лестницы-трапы с поручнями по обеим сторонам. Площадки эти, наподобие железных ажурных балконов, окружают гигантскую прямоугольную шахту, вертикально поднимающуюся от самого днища судна и высоко вверху переходящую в усечённую пирамиду фальштрубы. Грандиозным чёрным монументом возвышается она над светло-серым корпусом и белой надстройкой в кормовой части “Онежского залива”.

А здесь, внутри шахты, как стволы гигантских деревьев устремились вверх покрытые теплоизоляцией выхлопные трубы главных и вспомогательных дизелей и парового котла.

Во главе с нашим экскурсоводом начинаем спуск в преисподнюю, напичканную самой современной техникой “загнивающего” капитализма.

Уровнем ниже вокруг шахты располагаются помещения: механической мастерской, кладовых ЗИПа и станции углекислотного пожаротушения.

Спускаемся ещё на один ярус ниже. Здесь, в отдельных помещениях, называемых выгородками находятся: два тысячесильных дизель-генератора датской фирмы “Бурмейстер и Вайн”; два опреснителя, вырабатывающих из морской воды пресную, — один шестьдесят тонн в сутки, а другой — девяносто. Тут же установлен и вспомогательный паровой котёл.

В самом низу шахта, расходясь от борта до борта, в нос и в корму, превращается в обширный зал с железными стенами, за которыми справа и слева плещется море. В центре его, два мощных, но компактных V-образных дизеля французской фирмы “Пилстик”, крутят шестерни внушительных размеров редуктора, который, понизив обороты, в свою очередь вращает толстенный стальной вал. Охваченный подшипниками, он уходит в корму и исчезает в дейдвудной трубе.

Чтобы ни одна из двенадцати тысяч лошадиных сил не сачковала, практичные французы прицепили спереди к каждому из дизелей по генератору и трудолюбивые “Пилстики”, кроме своей основной работы — тащить наш пароход вперёд, ещё и обеспечивают его на ходу электроэнергией.

Гребной винт у “Онежского залива” тоже хитромудрый, — лопасти у него могут разворачиваться как по часовой стрелке, так и против, и в зависимости от надобности наше судно может двигаться вперёд, назад, или стоять на месте, а двигатели в это время продолжают вращать вал в ту же самую сторону.

Справа и слева, впереди главных двигателей и сзади установлены насосы, компрессоры, сепараторы топлива и масла и всякое прочее вспомогательное оборудование, шкафы с электроникой и автоматикой и другие, ещё не знакомые нам, ухищрения технического прогресса. Большая часть трубопроводов обвязывающих механизмы спрятана под тонкими съёмными металлическими листами машинного пола — пайолами, на которых, для устойчивого хождения по ним, отштампована крупная ромбовидная сетка.

Но самым замечательным был, конечно, ЦПУ — центральный пульт управления. В носовой части нижнего яруса от борта до борта тянулось, поднятое на специальную площадку, длинное помещение с полностью застеклённой стороной, обращённой к машинному отделению. По краям его находились входные двери, к которым с пайол вели металлические ступени. Передняя переборка в ЦПУ полностью заставлена электрическими шкафами, стоявшими вплотную друг к дружке, — это был так называемый главный распределительный щит — ГРЩ. А перед ним посредине помещения находился пульт управления, похожий на длиннющее пианино, за которым, в полумягких вращающихся креслах развалилась вахта. Грохот дизелей доносился приглушенно, — настолько хорошей была звукоизоляция. Вот отсюда и велось управление двигателями судна и большинством технологических процессов происходивших в машине “Онежского залива”.

Набравшись впечатлений, и нагуляв аппетит, мы, с десятка метров ниже уровня Чёрного моря, поднялись опять метров на десять выше его поверхности.

После обеда, далеко-далеко, на самом краю горизонта появилась длинная узкая серенькая тучка или полоска тумана, лежавшая прямо на воде.

Мы стояли на носу “Онежского залива”, на возвышающемся над остальной палубой баке, и навалившись всем телом на высокий фальшборт любовались пенистыми усами, разбегавшимися вправо и влево от форштевня судна. Полоска на горизонте привлекла наше внимание.


— Это что такое? — спросил Серёга матроса, подкрашивавшего чёрной краской клюз, ободранный при отшвартовке.

— Где? — отвлёкся от работы тот, и взглянув на горизонт равнодушно обронил:
— А, это; это Турция.

У меня, (если рассказывать то уж честно) была в последнее время некая блажь в голове; ну да у кого её не бывает? Вот, например, я знаком с одним цыганом, вполне цивилизованным, оседлым, Так он всерьёз утверждал:

— Кина не бывает, — это всё гипноз. Ну, где бы они столько лошадей и людей набрали, если их в каждой серии убивают?

Так и у меня, была такая дурь; я почему-то сомневался в душе, что заграница существует. Что где-то там живут люди, совсем не такие как мы; у них другие вкусы, привычки, речь, другая цивилизация. В общем, заграница это миф, фантастика. И вот теперь мне предстояло убедиться в её реальности. Ну, как тут не заволноваться!

Через час, серая полоска на горизонте превратилась в гористый край земли, а ещё через час высокие холмы, покрытые густой зеленью, стали расходиться в стороны, и между ними открылась широкая голубая лента пролива — Босфор!

Оттуда, к нам на встречу, бежит, торопится небольшой катер. “Онежский залив” сбавляет ход; боцман с парой матросов палубной команды возятся на правом борту у трапа, наконец, вываливают его за борт и опускают почти до воды. Катерок подходит к нам, упирается левой скулою в наш борт, на трап ловко запрыгивает худощавый черноволосый турецкий лоцман и, гремя каблуками по алюминиевым ступенькам, взбегает на палубу. Дальше наш пароход движется по проливу уже под его проводкой, что, кстати говоря, не освобождает капитана от ответственности за посадку на мель или столкновение с другим судном.

Левый, азиатский берег, — высокий, обрывистый и холмистый, поросший кустарником и деревьями — малолюден и пустынен. Лишь изредка попадаются строения, да один раз, на ровной площадке врезанной в береговую гору, мы заметили батарею орудий с длинными тонкими стволами, охраняющую, наверное, водный путь на Стамбул.

Правая, европейская сторона, — более цивилизованная и живописная. Берег здесь пологий, низкий; весь укрыт роскошной зеленью, в которой прячутся красивые белые особняки, а в некоторых местах они стоят у самой воды.

Незаметно пригородные пейзажи сменяются сплошными городскими постройками и вот уже мимо нас справа уплывают назад высотные здания, парки, дворцы, мечети. По левому борту всё чаще и чаще проходят встречные суда, направляющиеся в Чёрное море, а под самым носом, пересекая курс, шныряют неуклюжие на вид, но нахальные паромы. Мост, соединивший впоследствии Европу с Азией, ещё только начинали строить.

Наше судно движется довольно близко от низкого европейского берега. По широкой автостраде идущей иногда параллельно Босфору мчится разноцветный поток машин. Вдоль пролива, прямо у самой воды, расположилось множество кафе и ресторанчиков, и с палубы хорошо видно как на свежем воздухе сидит за столиками народ и чего-то там попивает и закусывает. Оттуда доносятся звуки музыки и какие-то приятные пряные запахи.

Вот она какая — заграница! Не знаю как там, на окраинах, но здесь в центре бьёт ключом сытая, комфортабельная жизнь.

Проходит довольно много времени. Как-то неожиданно берега расходятся, и вот уже форштевень нашего парохода режет бутылочно-зелёную воду Мраморного моря, а Стамбул, со всеми своими красотами и экзотикой, остаётся позади.



-----------------
ЗИП - запчасти,инструмент и приспособления.


Продолжение следует. 02.12.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.