ВЕДЬМА ИЗ КАРАЧЕВА - 3 Глава: Прабабка Мария

Когда железная дорога подошла к Карачеву, так уж очень пенька бойко в ход пошла. Раньше-то разве далеко увезешь её на лошадях? Правда, иногда и далеко возили, даже до Польши добиралися, но это ж какие лошади справные* должны были быть! А с железной-то дорогой... Тут мужики и перебросилися на пеньку эту, она же дорогая была, и доход хороший приносила.

Но много с пенькой и хлопот было. Бывало, вырастють её, убяруть, а как март подойдёть, и начнуть в копынях* вымачивать. Солнышко пригреить – стануть вынимать и рядами расставлять в поле для просушки, а когда просохнить, вот тогда цельными днями и мнуть ее на мялках.
Что за мялки?..
Да они деревянными были и дли-инными такими, метра в полтора должно, посерёдке их желоб выдалбливали и палку вдоль него прикрепляли, и вот берешь горсть пеньки, подсовываешь под эту палку, и мнешь, мнешь ею, потом стряхиваешь костру и опять... От пеньки пакля еще оставалася, так ее тоже продавали, а кострой топилися.

Наши мно-ого конопли сеяли, да какая хорошая вырастала!.. А чего ж ей было не расти? Сеять ачнуть, так нога тонить в земле-то. От нас же недалеко батареи конские стояли, так отец как навозить за зиму навозу под эту коноплю!.. Вот и варастала потом... головка - по полметра, а как только подрастёть, бабы шли замашку из нее выбирать.
Что за замашка?..
Да пенька-то светлая была, а замашка синяя, и если её не выбрать, так она могла и заглушить коноплю, и испортить, вот и дергали ее, как время подойдёть. Наденешь вязёнку* и-и пошёл... А потом сушили эту замашку, обрабатывали, и уже зимой пряли из неё на исподнее*, на простыни, на мешки. Она ж кре-епкая была!
А рубахи, полотенца - всё это уже изо льна пряли, лён тоже каждый крестьянин сеял, хоть небольшую дольку, да посеить. Ох, и любила ж я его! Голу-убенькие такие цветочки на нём цвели!..
Изо льна пряли тонко на приданое девкам. Что ж, покупали, чтолича? Нет, конечно, всё сами пряли. Девка-то, когда выходила замуж, так обязательно должна была своё приданое выставить, и чтоб вышито всё обязательно было: и полотенца, и рубахи, и шторы, и скатерти. Так что, если в семье была девка на выданьи, так за зиму по две холстины напрядали, а в каждой - по шестьдесят аршин... под лучинкой, под курушечкой, нальють маслица или керосинчика в пузырёк, вот и прядуть.

Когда пошла пенька в ход, понастроили в Карачеве фабрик пенькотрепальных, начал тут и город расти: театр большой выстроили, гостиницу двухэтажную красивую, в ней иностранцы селилися, которые за пенькой в Карачев приезжали, и хозяином этой гостиницы был Широков. Потом в ней и бабушка моя работала, а определила её туда Мерцалиха. Досу-ужая* Мерцалиха эта была! Росточку-то ма-аленького, и нос какой-то завернутый, а поди ж ты, вхожа была в богатые дома.

И звали мою бабку Мария, а была она с Песочни. Мать ее умерла рано, пятеро девок осталися с батей, вот он потом и не считался с ними: как чуть подрастёть какая, присватается к ней кто, так сразу и отдасть.
Одна девочка, правда, в лесу заблудилася, и пробыла там аж шесть недель. Потом лесник нашел ее и привез домой, но она недолго что-то прожила и все молчала... То ли с испугу, то ли с голоду? И я уже помню: висела у бабушки в углу иконка «Изыскание душ погибших», и она всё-ё молилася возле этой иконы, и под ней всегда лампадик горел.

Когда моя бабушка была еще совсем девчонкой, присватался к ней Илюша, дед мой. Был он тихий, простоватый... Не любила ж она его всю свою жизнь! Сама-то красивая была, горячая. Мамка рассказывала: бывало, как взгорячится, так и падёть на колени перед иконой «Умягчение злых сердец», и ну молиться! Молится-молится, и обойдётся, и успокоится, а потом опять работать.

Детей от Ильи она никак заводить не хотела, а когда все ж надумала, тут и взъегозилася идти в Киев ребеночка себе вымаливать. Дали там им таким-то, как она, по гробику, и вот должны они были всю обедню отстоять с этим гробиком на голове, и вот когда возвернулася из Киева вскорости и объявила, что у нее ребенок будить. Ну, в деревне и заговорили разное, наговорять так-то Илье, а он - бить её. Рассказывала мамке:
- И ухватом я бита, и кочергой,*и об печку сколько раз, вот только печкой еще не бита.
Да и вообще, она ж придёть, бывало, с работы вся выхоленная, чистая, а Илья – мужик-мужиком, и как что:
- А-а, ты там с другими!..
Ну, насчет других про неё не грех было и сказать, она ж красивая была, умная, и сама таких же любила, вот и родила себе сыночка от кого-то... Только перед смертью, вроде бы, отцу моему сказала.

Жили родители отца в достатке, - бабка-то Мария и везла, и несла из этой гостиницы всего, сладостей и то невпроед было. Мамка, когда перешла к ним жить, так спродивилася прямо: как вязёть свекровь домой и колбасы разной, и окороков копченых, и плюшек мешок! В гостинице-то пекаря другой раз не уследять, поджарють партию булок... или зачерствеють какие, а она сгребёть их и домой. А куда ж самим поесть? Вот свиньям и отдавали. Так что денег у них хватало, говорили даже, что рублей шестьсот в банке лежало… А когда бабушка умирать стала, то чтоб её полечить…
Да руки у нее болели. Она ж сначала прачкой в гостинице работала, а ты попробуй-ка цельный день зимой в проруби... пополоскайся! Вот от рук она и померла, а что б поличить, и понятия не имели.
В тот день, когда случилося это, приходить к ним староста с каким-то мужиком да к Илье: связи, мол, его в Брянск, а дед и заволновался:
- Как же я поеду-то? Вдруг она помрёть тутова без меня...
А бабушка слышить это да шепчить сыну:
- Тишечка, голубчик! Да проводи ты его! Пусть едить, чтоб на глазах-то моих не был!
И вот дед уехал, а она и померла... И была очень даже довольна, что умираить без него.
Во как… До самой до смерти терпеть его не могла!

*Справные – упитанные, сильные.
*Копань – яма, вырытая для скопления воды.
*Вязёнка – варежка, вывязанная из домашней шерсти.
*Исподнее – нижнее крестьянское белье.
*Досужая - пронырливая, деятельная.
*Кочерга - приспособления, необходимые для захвата
чугунка или углей из русской печки.

Будет продолжение. 24.10.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.