Бурса гл.1 Мореходка

О ком написано, тем и посвящается.
Простите, братцы, если где соврал, или обидел кого.

Часть первая

1

Первое октября 1969 года. Раннее утро. Я стою у КПП мореходного училища, жду неизвестного мне благодетеля. Погода отменная: небо прозрачное и высокое, воздух прохладный и чистый. Ряд тополей вдоль учебного корпуса мореходки горит золотом листвы. Благодатная осень! А на душе немного тревожно. Как-то встретят новые товарищи, сойдусь ли с ними? И как это меня угораздило? Вот и папа был у меня кавалеристом, и чего это я подался в моряки?

Вообще-то это была моя давняя мечта, и не только моя, но, наверное, большинства мальчишек нашего города. Хотя Херсон и не расположен у моря, а протянулся по правому, высокому берегу Днепра, он тоже является морским портом. И к нам заходят океанские суда, как отечественные, так и зарубежные. Поэтому морем считается и кусок реки до самого элеватора, потому как именно за ним проходит невидимая линия поперек Днепра, до которой действуют правила морского судовождения.

В городе две мореходки. Одна из них — мореходное училище имени лейтенанта Шмидта, – торгового флота, называемая в народе “централкой”. Это весьма почтенное учебное заведение, которому гораздо более ста лет, основанное ещё при Николае Первом. Другая — рыбного флота, в просторечье — “тюлька”, выросшая на базе довоенного рыбного техникума.

В “централку” я уже пытался поступать, после восьмого класса, но отсеялся после первого же экзамена. Конкурс, в обе мореходки, был огромный, — по пятнадцать — двадцать человек на место.

В те, благословенные времена, простые советские парни ( прошу не путать с детками партийных бонз, крупных хозяйственников, а также дипломатов) могли попасть за границу только на двух видах транспорта: на танке или на корабле. Но так как на корабле платили ещё и зарплату, и даже часть её в иностранной валюте, то корабль был предпочтительнее танка. Поэтому не было отбоя от желающих стать Магелланами и Колумбами.
Итак, первая попытка окончилась неудачей; покойный батюшка, царство ему небесное, обозвал меня лодырем и тупицей, и пришлось идти мне в девятый класс, оставив до поры до времени, свою мечту о дальних странах и морях.

Прошло два года. Многое изменилось за это время. Умер отец, мы с матушкой остались вдвоём. Летом 1969 года я стал усиленно готовиться к своему второму походу за голубой мечтой. Теперь к ней присоединились и мать, с приехавшей в отпуск моей старшей сестрой.

На семейном совете решено было штурмовать “тюльку”, а специальность избрать поскромнее, но зато универсальную — механиком. Итак, капитаном мне не быть!

Честно признаюсь, при всей своей природной лени и нелюбви к точным наукам, напрягал я свои мозги в борьбе с интегралами и дифференциалами и до того донапрягался, что умудрился, в июле месяце, в аккурат перед самыми приёмными экзаменами угодить в городскую инфекционную больницу, с диагнозом — болезнь Боткина, или проще — желтуха.

Казалось, что на моём поступлении можно было ставить крест. Но что ни сделает мать для своего любимого сына!

Матушка моя, в то время, работала заведующей магазином “Филателия”. Магазинчик был небольшой, расположенный на нашем городском “Бродвее” — уютной, тенистой, торговой и прогулочной улице Суворовской — любимом месте встреч херсонцев.

Филателия — это марки, а собирание коллекций марок всегда считалось высокоинтеллектуальным видом хобби, которым баловалась, так сказать, элита нашего города: врачи, преподаватели и так далее. Как и все любящие родители, моя матушка и меня пыталась приобщить к прекрасному. Но почему-то все эти кляссеры, купоны, гашения и прочие мудрые вещи оставляли меня, к великому огорчению мамы, равнодушным.

У некоторых фанатиков-филателистов были собраны такие уникальные коллекции марок, которые стоили целого состояния не только по нашим, но и по зарубежным меркам.

Будь на месте матушки представитель или представительница Богом избранного народа то они, я уверен, без всякого криминала, буквально озолотились бы. Но так как матушка моя была чистокровной хохлушкой, то, кроме удовлетворённого тщеславия называться заведующей магазином, в котором кроме неё была ещё одна продавщица, ей, по моему, ничего и не было нужно. Ей доставляло моральное удовлетворение уже одно то, что она, закончившая всего лишь начальную сельскую школу, общается с такими вот интеллектуалами. Да, был такой маленький грех у моей старушки — тщеславие.

Коллекционеры её уважали, за справедливость в распределении их любимых игрушек, за приветливость и доброжелательность. Среди её клиентов были довольно влиятельные товарищи, но мама была бессребреница и лично для себя никогда ничего не просила. Но тут уж, ради любимого чада пришлось попросить. В результате, каюсь, сам не знаю как, я умудрился, лёжа в больнице, сдать положительно все экзамены и быть зачисленным в Херсонское мореходное училище рыбной промышленности курсантом второго курса по специальности “Эксплуатация судовых силовых установок”....

Но вот, наконец, ко мне подходит средних лет мужчина, полноватый, среднего роста, в чёрных форменных брюках, белой рубашке с погонами гражданского флота и в морской фуражке.

— Ты Виктор?

— Да я!

— Меня зовут Борис Яковлевич, пойдём!
Мы идём через КПП, мимо, отдавших честь моему сопровождающему, дневального и дежурного, во внутренний двор училища. Проходим через плац, поднимаемся по ступенькам на крыльцо и входим в двери желтого четырёхэтажного здания. Это один из учебных корпусов училища, но на верхнем этаже остались спальные помещения двух рот: роты судоводителей и роты механиков.

Борис Яковлевич сдаёт меня с рук на руки командиру роты и уходит. Командир роты, весь озабоченный, тоже куда-то исчезает, и я остаюсь сам по себе.

Вокруг меня бурлит курсантская жизнь. Ребята все уже давно перезнакомились друг с другом. После экзаменов они месяц работали в подшефном совхозе — собирали помидоры, и хотя их ещё не переодели в казённую форму, парни уже считают себя заправскими моряками.

Попал я в четвёртую роту судомехаников, в группу М-233. Комплектовалась она из ребят, поступивших в училище на базе десяти классов. Парни из другой учебной группы, входившей в состав нашей роты, выделялись ладно подогнанной курсантской формой. Оказалось что они из Ахтарского мореходного училища, преобразованного в школу механиков-маломерщиков, в которой теперь должны были готовить механиков для малых рыболовных судов. А их, проучившихся первый курс, перевели к нам, в Херсон.

Небольшой городок Приморско-Ахтарск, или как его ещё называют местные жители – Ахтари, находится на Кубани, на берегу Азовского моря. В нём прошло моё детство; наша семья жила там до переезда в Херсон. Естественно, что я в первую очередь познакомился с ахтарцами, и конечно был очень огорчён, что попал не к ним, а в 233-ю группу. Но делать нечего и нужно было налаживать контакты с теми, с кем придётся вместе жить и учиться в течении трёх лет.

Наша “тюлька” начиналась как рыбный техникум, созданный ещё до войны. От тех времён остался, так называемый корпус механиков — небольшое старинное двухэтажное здание из потемневшего от времени пиленного камня-ракушняка. Теперь оно стояло как бы в тылу комплекса зданий училища. Вдоль улицы Ленина протянулись: недостроенное пятиэтажное здание нового учебного корпуса, корпус судоводителей с актовым залом в нём, КПП и наконец учебно-хозяйственно-аминистративный корпус, с камбузом и столовой в подвале, канцелярией и кабинетом начальника училища на первом этаже, и куполом астрономической обсерватории на крыше. Во внутреннем дворе находился плац для смотров, построений и строевых занятий; за ним — спортплощадка, возле которой лежали зачем-то две старинные чугунные пушки времён очаковских и покоренья Крыма. С тыльной стороны к территории училища примыкали здания и двор ПТУ, питомцев которого курсанты почему-то называли ракетчиками; у них тоже была своя униформа. Тут же находилось и несколько жилых домов старой постройки. Немного на отшибе, по улице Краснофлотской стояло относительно новое пятиэтажное здание экипажа — наша общеучилищная спальня.

Учёба в мореходке засчитывалась как исполнение воинской повинности, поэтому вся служба была поставлена как на флоте — дневальства, дежурства, наряды вне очереди и так далее. При отчислении из училища за неуспеваемость или дисциплину, виновник прямым ходом попадал на флот, но уже на военно-морской.

Понемногу начинаю осваиваться, завязывать разговор с ребятами; появляется какой-то контакт. Часть ребят местных, городских, часть — из области, но большинство со всего Советского Союза.

Вот два брата Миша и Саша Кузнецовы. По виду ни как не скажешь что они близнецы. Мишка — живой как ртуть, быстрый, шустрый; Саша — спокойный, медлительный. Они из Харьковской области. Саша Буряченко — из Керчи, Витя Мешков — из Очакова. Херсонцев в группе человек шесть-семь.

Мы как-то сразу сдружились со Славиком Юрченко, тоже херсонцем.
В обед нас построили на плацу и затем по-ротно, в шеренгу по одному спускаемся в подвальное помещение столовой. Металлические столики, покрытые пластиком, составлены в ряды; такие же стулья. Сервировка стола — алюминиевые чашки и тарелки, ложки и вилки, гранёные стаканы. Кормили нас в общем-то неплохо, за исключением нескольких случаев о которых расскажу позже.

Ближе к вечеру роту построили и повели на вещевой склад получать форму. Выдали нам рабочую одежду: чёрные брюки из плотной тонкой материи и форменку из темно-синей фланели, тяжелые кирзовые ботинки-“гады”. А также парадку: брюки и форменку из сукна, фуражку- “мицу”, кожаные ботинки, ремень с медной бляхой со звездой и якорем, две тельняшки, два морских пристёгивающихся воротника-гюйса ну и всякую прочую мелочёвку. Форменка, на курсантском жаргоне, называлась почему-то фланкой.

Форма эта, конечно, сидела на нас мешком, и всё это нужно было приводить в божеский вид.


Продолжение следует. 20.10.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.