Санта Лючия гл.15-16

15

....Дождь перестал, но косматые холодные тучи низко плывут по небу, цепляясь своими нижними рваными краями за лысые, скалистые вершины сопок. Медленно ползущий товарняк втянулся на подъездные пути какой-то небольшой станции. Как загнанная лошадь, где-то далеко впереди, в голове состава, запалено дышит паровоз. Теплушка и платформы с грузом, охраняемые Хмарой и Дымовым, немного не дотянули до начала перрона; справа и слева от железнодорожных путей тайга. Что за станция — понять не возможно.

Андрей сидит, свесив ноги, на полу, в проёме сдвижной двери вагона. Он видит как к теплушке, со стороны вокзала, смешно семеня ногами, мелкими шажками приближается бабка в вытертой местами чёрной плюшевой душегрейке и в стареньком шерстяном коричневом платке на голове. Маленькое личико её сморщено как печёное яблоко, на ногах — резиновые галоши на несколько размеров больше её ступней. Крепко держа одной рукой плетёную кошелку с какими-то своими сокровищами, она часто оглядывается назад, мелко крестясь и бормоча что-то себе под нос.

— Здравствуй мать! А что, как станция ваша называется? — приветствует бабку Андрей.

— Таёжная сынок, Таёжная.

— А кипяток на вокзале есть?

— Э милок, не ходи ты туда, от греха подальше, — испугано машет рукой старушка.

— Что так? — интересуется Дымов.

— Мазуриков на станции объявилось, — тьма! Мнистия говорят какая-то, прости меня Господи! — старушка опять крестится. — Охальничают, — страсть! Ты милок сиди себе смирно и дверь закрой покрепче.

— Ну, спасибо мать за информацию, — благодарит бабку Андрей.

— Храни тебя Господь, — старушка крестит Дымова и семенит дальше.

— Остап вставай, сколько можно дрыхнуть, — говорит Андрей обращаясь к напарнику. Тот лениво отвечает ему из глубины вагона.

— Ніколи не стій якщо можна посидіти, і нізащо не сиди коли можна полежати.

Через некоторое время к теплушке, развинченной походкой, подошел плюгавенький мужичонка, в засаленном ватнике и в шапке-ушанке, чудом державшейся у него на затылке. Под мышкой он тащил вещь, ну явно ему не принадлежавшую — сверкающий перламутром красавец, концертный баян. Он остановился напротив Дымова; маленькие, хитрые глазки его так и бегали, так и зыркали, пытаясь заглянуть вглубь вагона.

— Слышь морячок, ты на клавиши нажимать умеешь? — спросил он Андрея.

— Есть немного, — с неохотой ответил Дымов.

— Слушай кореш! Ну тебе повезло! Бери по дешевке музыку, не пожалеешь.

Андрей молча рассматривает юркого мужичонку. У того по прежнему глаза продолжали воровато бегать, зыркая то внутрь теплушки, то на зачехленный груз на платформах.

— Сколько? — сквозь зубы произнёс наконец Дымов.

— Ну, Вы морячки народ зажиточный, для Вас это тьфу, пара пустяков, — мужичок назвал цифру.

Несколько секунд Андрей раздумывает, — сумма, названная тёмной личностью, равна почти всем его сбережениям за службу. Мужичок, видя его колебания, подбадривает. — Бери, не жмись, вещь трофейная, итальянская.

— Давай, — наконец, как бы решив для себя что-то важное, соглашается Дымов.

— Э нет, денежки вперёд, — ощерил гнилые зубы продавец.

— Не разводи суету, проверить надо инструмент, — Андрей берёт в руки баян, проводит отвыкшими пальцами по ладам. Как будто вновь нежно зазвенел серебряный колокольчик, напомнив Дымову его далёкое-далёкое, потерянное навсегда счастье.

Он снимает с плеч ремни, бережно ложит баян к себе на колени; придерживая его одной рукой, другой лезет во внутренний карман бушлата, достаёт свёрнутую в трубку и перевязанную резинкой пачку денег.

— Бери и проваливай, — кидает её мужичонке. Тот не спеша снимает резинку, расправляет пачку, как заправский кассир мгновенно пересчитывает деньги, снимает шапчонку, шутовски кланяется и оскалив в ехидной улыбке гнилые зубы произносит. — Играй покедова морячок, — и трюхает мелкой рысцой в сторону вокзала.

Андрей снова берёт в руки баян, и звуки, никогда не слышанной в этих краях чужеземной мелодии, плывут из-под его огрубевших от службы, но чутких пальцев.

Он так увлёкся игрой что не заметил, как перед ним появился опять всё тот же гнилозубый мужичонка, а с ним целая группа из семи-восьми человек явно не законопослушной внешности.

Впереди свиты стоял вожак — рослый, широкоплечий парень с наглым смуглым лицом. Умные, зелёные как у кота глаза его смотрели на Андрея зло и насмешливо. Он некоторое время разглядывал Дымова, как бы проверяя на крепость характера, затем заявил, обнажив в кривой ухмылке золотую фиксу, блеснувшую в верхнем ряду крепких волчьих зубов.

— Слышь братан, ты что же это кореша нашего обижаешь? Вещь взял, а деньги не платишь!

— Слышь Зуб, я ему говорю, если денег нет, давай назад музыку, а он так нагло — проваливай говорит чувырло. Обидно Зуб, уделай ты его конкретно, — юлил перед фиксатым мужичок.

— Ладно, ладно, не шебуршись, — примирительным тоном, в котором сквозила насмешка, ответил гнилозубому вожак, и обращаясь к Дымову — В общем так морячок. На первый раз я тебя прощаю, давай музыку.

Холодная ярость весело ударила в голову Андрея. Мысли стали ясными и чёткими, как на боевых стрельбах. Краем глаза он заметил как Хмара уже взял в руки автомат, мягко снял его с предохранителя и теперь выжидающе смотрит на него.

— Я ещё не наигрался, — сказал Дымов фиксатому, глядя ему прямо в наглые кошачьи глаза.

— Да тебя фраер видно пёрышком пощекотать придётся! — В руке у Зуба, как у фокусника, молниеносно появилась финка.

— Остап, пужни товарищей, — лениво говорит Дымов и снова нажимает на клавиши.

Перед опешившей от неожиданности стаей, из-за спины Андрея, в дверном проёме вагона, выросла могучая фигура Хмары, с автоматом в руках....

Грохот автоматной очереди заглушает баян и гулко разносится над стоящим товарняком, над железнодорожным перроном, над продрогшей от сырости тайгой.

Ошалевшие уголовники как горох посыпались в лес, подступающий прямо к железнодорожной насыпи, а сверху, с крон деревьев на них падали сбитые пулями листья, хвоя и ветки.

Доиграв до конца мелодию “Санта- Лючии”, Андрей аккуратно ложит рядом с собою баян и просит Хмару.

— Остап, дай-ка наш вахтенный журнал.

Хмара достаёт из кожаной сумки, висящей на гвозде, вбитом в деревянную стенку вагона, прошнурованную, пронумерованную и скреплённую печатью толстую тетрадь, на обложке которой написано: “Журнал контроля сохранности груза и целостности пломб и печатей” и подаёт её Дымову. Тот раскрывает тетрадь, берёт в руки прикрепленный к ней суровой ниткой “химический” карандаш и пишет, сам себе диктуя вслух:

— Сегодня, 13 июля 1953 года в 14 часов 35 минут по московскому времени, при стоянке состава на станции Таёжная, с целью предупреждения хищения охраняемого груза неизвестными лицами, в количестве восьми человек, вооруженных холодным оружием, произведена предупредительная очередь в воздух из... Остап сколько патронов израсходовал?

Хмара выщёлкивает из рожка оставшиеся патроны, пересчитывает их, затем, морща лоб и шевеля губами решает в уме арифметическую задачу.

— Дванадцять.

—... из двенадцати патронов, —снова диктует себе Дымов, и продолжает,

— стрелянные гильзы прилагаются, — и опять обращается к напарнику.

— Остап, будь другом, собери гильзы. Хмара начинает возмущаться.

— Андрій, ти як німець. Ну де у біса я їх знайду? Треба тобі було у писарі… при штабі.

— Поищи, поищи. И вообще, чем больше бумаги, — тем чище.... ну ты сам знаешь что, — говорит Андрей и снова берёт в руки баян.

Солнечная мелодия плывёт над промокшей тайгой. И вдруг ему в голову приходит такая ясная, такая простая мысль — на гражданке он пропадёт, изведётся от ничем не заглушаемой, вечной тоски о Джине, о маленьком Андреа. А мелодия всё плывёт и плывёт над тайгой, туда, в далёкую Италию, где осталась его любовь, где осталось его сердце.

16


Тёмной осенней ночью 1955 года, в Северной бухте Севастополя, взорвался и затонул линейный корабль “Новороссийск”, унеся с собою на дно более шестисот человеческих жизней. Личный состав, до последней минуты боролся за живучесть корабля, до конца выполнив свой воинский долг.

Истинные причины этой трагедии не известны... широкой общественности до сих пор. 25.09.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.