Санта Лючия гл.12

12

Девчонка и впрямь оказалась класс; маленькая, худенькая, в своём рабочем комбинезоне она выглядела мальчишкой-подростком, черноглазая, черноволосая Джина.

С Андреем они быстро подружились и начали разучивать “Санта-Лючию” — мелодичную неаполитанскую песню. Голос у неё и вправду оказался чудный: нежный, чистый, как серебряный колокольчик.

Андрей влюбился сразу же в свою черноокую напарницу. Он таскал на репетиции шоколад из своего сухого пайка, который начальство милостиво оставило личному составу в подарок, (камбуз на линкоре работал исправно; кормили как и положено на флоте: первое, второе и компот).

— Джина бери, ешь, ты такая худенькая!

Джина застенчиво улыбалась, долго отнекивалась, потом соглашалась взять шоколад маленьким сестричкам и братику.

— Джина бери, бери ешь, я ещё принесу, хватит и им.

С трудом он всё же уговаривал её съесть кусочек. Репетиции обычно проводились во время обеденного перерыва у подчинённых синьора Равиоли, — двух десятков уже не молодых женщин и мужчин: маляров, столяров, плотников. Джина среди них была одна — девчонка.

Джовани Равиоли дружил с её покойным отцом, ( сам он был крёстным Джины) и после смерти родителей, принял горячее участие в дальнейшей судьбе оставшихся сиротами детей своего друга. Он сумел добиться чтобы его крестницу взяли на работу. Администрация завода, сознавая отчасти и свою вину за гибель отца Джины, пошла навстречу и вот уже второй год она трудится под отеческой опекой дяди Джовани.

Лейтенант Гроссул, уже и тут ставший всеобщим любимцем за свой весёлый, неунывающий характер, договорился со старшим коком, что тот будет отпускать обед Андрею и Джине в “красный уголок”, чтобы им оставалось время на репетицию. Эти совместные трапезы ещё больше сблизили их. Взаимная симпатия друг к другу переросла в другое, более глубокое чувство, под названием любовь. Они уже робко, как дети, целовались украдкой оставшись одни.

Настал день концерта. Решено было провести его по-домашнему; какие тут торжества, когда итальянцы лишаются своего лучшего боевого корабля, нужно уважать их национальные чувства. Но “красный уголок” тоже не резиновый и все желающие в нём не поместятся. Посоветовавшись, замполит и комсорг решили: от нас будут отличники боевой и политической подготовки, командира пригласим, а от итальянского пролетариата — синьор Равиоли со своими рабочими. После концерта планировалось устроить для итальянцев чаепитие, всё с тем же трофейным шоколадом из остатков сухого пайка, хранившегося в провизионной кладовой.

Концерт начался вечером. Сначала ребята из дивизиона движения исполнили традиционное “яблочко”. Затем Хмара спел несколько украинских песен. Потом комсорг, как заправский цыган сплясал “цыганочку”, а затем, сам себе аккомпанируя на гитаре, спел цыганский романс. Но конечно больше всех аплодисментов досталось Джине.

Когда она запела своим чистым звонким голосом, очерствевшим за долгую службу парням почудилось, что простой мотив незнакомой песни, солнечным лучиком проникает им в души. Лица у всех потеплели, стали мягче; как будто пахнуло на них домом,... мамой,... счастьем.

В своём простеньком, но так ловко сидящем на изящной фигурке платьице, в белых туфельках-лодочках на высоких каблучках-шпильках, она казалась Дымову принцессой, Золушкой из сказки. У него вдруг сладко защемило сердце от любви и нежности к этой девочке, такой трогательно беззащитной среди грубых, обветренных лиц и крупных мужских фигур, одетых в матросскую форму.

Вечер удался. Замполит тоже был доволен проведенным мероприятием, записав его себе в актив. И даже не очень расстроился, когда командир линкора, поблагодарив всех участников концерта и извинившись что дела службы заставляют его удалиться, приказал вестовому принести, из его командирских запасов, несколько бутылок марочного крымского вина,... для усиления предстоящего чаепития. Но всё же, от греха подальше, “помпа” решил не участвовать в дальнейших мероприятиях и переложив руководство на плечи комсорга, под предлогом каких-то важных партийных дел, испарился вслед за командиром.

Обстановка стала совсем непринуждённой. В “красном уголке” остались только лейтенант Гроссул, Хмара, Дымов, Джина, синьор Равиоли и с десяток его подчинённых — одних мужиков.

— Вот что бойцы, — заявил Гроссул Остапу и Андрею. — Нечего Вам тут молодым, с нами стариками, вино пьянствовать. Забирайте с собою девушку и отправляйтесь на палубу, дышать чистым морским воздухом.

Выйдя в коридор, они втроём направились к выходу на верхнюю палубу.

— Зачекай, Андрiй, — Хмара показывает рукой на одну из дверей.
— Вiд цiєї каюти нi як не можуть знайти ключа,... i всюдихiд iї не бере,... а я зробив.

Он суёт ключ в руку Андрею и добавляет. — Що я не бачу як Ви один одного очами їсте.... Коли там зашабашать, я заавралю.

У Остапа золотые руки. До службы он работал слесарем на заводе в Виннице.

Дымов благодарно сжимает руку побратиму. — Спасибо друже!

Андрей и Джина проскальзывают в маленькую каюту. Он обнимает её за плечи, а она доверчиво прижимается к его груди. Андрей целует эти ставшие ему такими родными, такими желанными волосы, губы, руки, плечи....

Горячая волна желания поднимает их на свой гребень и несёт,... несёт в страну счастья, страну любви....

Продолжение следует. 20.09.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.