Застолье

Андрей приехал к родителям, из шумного города впервые за несколько лет вырвался – и сразу, как говорится, «с корабля – на бал»!
Сидит сейчас за столом в родном доме( «некогда, некогда родном» - кто-то смеётся-хихикает внутри), отец с красной рожей («нельзя так про отца» - это голос так называемого рассудка пытается вмешаться) астматически отдуваясь, хватается за бутылку. Мама пытается его остановить – «Витя, нельзя тебе много, давление!» - «Клавка, тихо, кто в доме хозяин, я или кошка!» - и гулко хохочет над избитой шуткой.

Из остальных присутствующих лучший папин друг – Михаил, дядя Миша значит, толстяк почти лысый. И квартирантка родителей, Светлана Павловна («можно просто Света», как она представилась при знакомстве, стрельнув карими глазами – и тут же опустив) – эффектная брюнетка в облегающем красном платье - хлебосольные родители Андрея также пригласили жиличку на семейные посиделки.

- Ну, за сына! – отец опрокидывает в нутро очередную стопку и заедает холодцом, а мама заботливо подкладывает сыну салатика.
- Орла, ишь какого орла вырастили! – поддакивает другу Михаил, смотрит на Андрея заплывшими глазками – и тому на душе как-то… будто свинья ожила и заговорила… как-то странно – может, оттого что Света, сидя напротив, уставилась на дядю Мишу брезгливо так…

- Что ж невесту-то не привёз показать? – мама раскраснелась от выпитого, повеселела, с истинно материнской любовью на сына смотрит – тому аж неудобно, не рассказывать же ей, что хоть с Каринкой второй год живут, но и со свадьбой-то пока повременить решили, а уж с рождением ребёнка – тем более.
- Когда внуков-то нянчить будем, сынок? – мама всё не отстаёт, и в сыне поднимается ехидное что-то – кто-то внутри словно подмывает рассказать, как Карина недавно озабоченно объявила ему о своей беременности. А ребёнок им сейчас ни к чему – ещё полностью на ноги не встали, вон только кредит взяли на машину, а тут «залёт», нет, надо попозже.

И когда в тот вечер он вернулся домой из офиса – Карина сидела на кухне, закутавшись в плед, огромная чашка кофе стыла перед ней; и только глянула на него – он всё понял, походил немного по квартире – Каринино жилье, хоть с этим всё нормально, с жильём-то – и молча снова вышел, и двинул, на ходу созваниваясь с друзьями, в ночной клуб – абсент, много абсента и жжёного сахара, и «спиды» пару раз по ноздре пускал – всё, чем мог заглушить боль о нерождённом ребёнке. Потом его долго били какие-то парни, за то, что вёл себя…он не помнит…очнулся дома, на полу – друзья всё же отвоевали его и домой доставили. Взял больничный на неделю, чтобы синяки сошли – перед шефом пришлось слёзно оправдываться, врать о неожиданно приключившемся недуге и заверять, что искупит свою «вину», болезнь то есть честным и добросовестным трудом на благо родной фирмы. Всю ту неделю он слонялся по квартире, с Кариной они вели себя так, словно ничего не произошло, никаких абортов, гулянок и прочего.

Да, в сознании Андрея мелькало всё это рассказать («расскажи, расскажи! – хохотал кто-то в душе – они тут все ебанутся!» – и пуще заливался хохотом.)

- Может быть, покурим? - Светлана трогает его за руку - словно искры пробегают по Андрею, и пламя кидается вначале в в голову. Он краснеет как пацан.
- Ишь, тоже травиться!- мама заквохтала как курица, и Андрей ощущает неожиданно какое-то омерзение к ней – словно не мать, а…
- Пошли, что же…
- И я с вами – свиноподобный дядя Миша шумно выбирается из-за стола, по пути опрокидывая на скатерть пару фужеров, и мама вполголоса ругается.

Тихий сентябрьский вечер, окна веранды родительского дома открыты, ветерок доносит с улицы аромат увядающей листвы и гомон играющей где-то поблизости ребятни.

Света прикуривает длинную сигарету:
- Смешные они у тебя.
- Кто?
- Родители твои. – И у Андрея вспыхивает глухое недовольство – как так можно о его родителях?

Дядя Миша тоже недоволен – угасающее пьяное сознание пытается воспротивиться тому, что о его друзьях отзываются нелицеприятно, да ещё в открытую:
- Ты-ы… эта…пгди… - всё, на что его хватает.

- Зачем ты о них так? – Андрей пристально смотрит на собеседницу – а внутри почему-то осознаёт, что права она – смешные и… и глупые. И вообще, припёрся вот он в этот «родной» городишко - и какого, спрашивается? Карина отказалась ехать наотрез, им скоро в Египет, он вот решил проведать стариков, столько не был, для проформы лишь…
Возмущённый дядя Миша, пыхтя что-то себе под нос, удаляется вглубь дома.

- Света, а ты сама откуда? – Андрей пытается сменить разговор.
Та смеётся неожиданно басом:
- Да тут… неподалёку от вас.
- А чем занимаешься? – странно, за несколько часов непринуждённой застольной беседы задать подобный вопрос ему не приходило в голову.

Снова басистый хохот в ответ:
- Скоро узнаешь! – изящная рука с перстеньком берёт его ладонь – и словно ток пробегает по ней, и возникает сугубо мужское желание; а Света замечает это, и начинает торопливо говорить – и каждое слово её вонзается в мозг Андрея, и каждому слову он послушен, и чётко уже осознаёт, что те, в комнате, со своим мещанским мировоззрением – абсолютно чужие ему люди, ну и что, что родители, «родили-выучили-выкормили», как, вспомнилось с раздражением, не раз говаривали они ему в юности, пока не уехал к херам из этого городишки в нормальный, большой, где так много перспектив – а Света всё продолжает говорить, и эти слова вливаются в Андрея уже на подсознательном уровне.

И они быстро, единым порывом повалились на дощатый пол веранды - Света лишь задрала подол своего элегантного платья, а он расстегнул брюки. Грешили второпях, как собачонки, и Андрей еле сдерживается, чтобы не завыть от удовольствия, потому что ТО место у Светы видно обладает какими-то особыми свойствами.

Потом, пока он приводил в порядок свой туалет - новый поток слов, абсолютно верных, он это давно понимал, вливался в его мозг...

В углу веранды всегда, сколько Андрей себя помнил, стоит топор, и сейчас Света, не переставая говорить, тянет его за руку в этот угол.

Вот они возвращаются в дом, в комнату, где домашнее застолье уже угасает – отец и дядя Миша клюют носами, мама, тоже изрядно выпившая сегодня, начинает потихоньку убирать со стола. И первый удар топора приходится как раз на кисть её правой руки – и мама с криком крутится по комнате, прижимая к груди полуотрубленную кисть, из которой хлещет тёмная венозная кровь, но следующий удар, по голове, успокаивает её.

Отец, пьяный, недоуменно поднимает голову – и воет, зажимая разрубленное лицо. Дядя Миша просто получает пару ударов по голове и затихает…

Андрей автоматически добивает родителей и друга семьи,- в мозгу только одно «тактактак» бьётся-стучит – и больше ничего, а Света рывком стягивает со стола скатерть со всем – посудой, бутылками и прочим, что на нём находится – и кивает ему, и Андрей понимает, что же от него требуется.

Он затаскивает, пыхтя и пачкаясь в крови – из открытого рта убийцы течёт слюна – трупы на стол, один за другим: вначале маму – «никогда бы не подумал, что она такая тяжёлая» - затем и папу, и дядю Мишу – обеденный стол трещит, но выдерживает вес трёх тел. И становится у торца стола, скрестив руки на груди.

Света занимает место напротив, через стол:
- Сейчас и узнаешь, чем занимаюсь! – басистый хохоток слышен сквозь стягиваемое через голову узкое красное платье. Тело Светы идеально, его только портит уродливый шрам, начинающийся между великолепными торчащими в разные стороны грудями и заканчивающийся ближе к лону; и Андрей наблюдает, как Света начинает изящными наманикюренными пальцами расцарапывать этот шрам. Тот расходится в разные стороны и её тело выворачивается наизнанку… нет, скорее открывается как книга.

Изнутри Света оказывается тёмно-лиловой, и вся усажена крупными, с чайное блюдце присосками, истекающими мутноватой жидкостью и шевелящимися.

Развернувшись и став абсолютно плоской то, что несколько минут назад ещё было Светой, падает на стол с трупами, со стекающей на пол кровью – плоская масса, покрытая сверху человеческой кожей, принимается, видимо, поедать лежащее на столе. Под кожей существа точно ходят огромные желваки; единственное, что в Свете осталось сейчас человеческого – это её голова, нелепо торчащая сейчас в сторону, с лицом тёмно-синим и выкаченными глазами.
Из-под светиного такого необычного тела слышится резкий хруст – должно быть, одна из присосок справилась с костью – и этот звук выводит Андрея из оцепенения. К нему возвращается было рассудок – лишь на мгновение, чтобы затем покинуть его навсегда.

С криком Андрей выскакивает из этой комнаты, из родительского дома куда-то в темноту – и уже не видит, как странное существо, поглотив то, что лежало на столе – то, что Андрей ему заботливо приготовил – увеличивается в размерах в несколько раз и сползает со стола с громким шлепком на пол, и замирает там на некоторое время – по массе всё ещё пробегают волны, от удовольствия, видимо, и окровавленные присоски подрагивают.

Спустя месяц уголовный розыск городка закрыл дело по загадочному исчезновению жителей одного из домов. Приблизительно в это же время где-то в лесополосе найден был труп, в котором опознан был сын хозяев этого дома, в городе не проживающий – правда, исхудавший и седой.
А в ноябре у одной из пожилых обитательниц городка появилась новая квартирантка – дети у старухи выросли, разъехались, скучно одной – да и лишняя копейка на деле совсем не лишняя; так почему бы не пустить в свободную комнату симпатичную порядочную женщину?
____
октябрь 2010 года 17.09.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.