РАССКАЗЫ

ПРАВЕДНЫЙ ГНЕВ

Приходилось все чаще сплевывать горькую слюну, и чем чаще от нее освобождались дети, тем больше она наполняла рты.
- Вот бы какая-нибудь машина?
Серый ноябрьский день, как хоженая перехоженная дорога со школы домой, медленно уползал в сумерки голого приобочинного кустарника, стертых плугом полей и тоскливо близкого горизонта.
По нарастающей, из-за перекатного косогора длинной ленты шоссе выползал тяжелый гул автомашины.
- Может повезет, сойдем с дороги. – Старший брат потянул за портфель младшего,- смотри, пустая ли кабина, мне плохо видно.
Дети вытянули головы и стали всматриваться в подъем, из-за которого доносилось тяжелое дыхание грузовика.
- Не, не возьмет. Дальнобойщик, эти не берут.
- Попробуем. – И старший поднял руку.
Фура, давя осеннее пространство массой, катилась под гору бегемотной грацией. Старший передвинулся ближе к краю насыпи, оттесняя брата и держа напряженную руку высоко к небу.
- В кабине кто-нибудь есть?- кричал старший.
- Стекла темные, не вижу,- плаксиво и зло кричал младший,- прет, не останавливается.
Старший сделал еще один шаг к крутому скату дороги, обоперся плечом на верстовой столб, заслонил спиной младшего. Синим сиротливо-серым отливом дрожал дорожный знак над головами детей. Фура, набирая скорость, скатывалась с горы.
Каждодневный опыт научил детей защите при встрече с большегрузными
машинами. Резиновая волна сырого вязкого воздуха ударила в согнутые спины детей, заставив сделать спотыкающийся шаг-полшага. Волглый ветер пробрался сквозь одежду. Металлический верстовой знак, сбитый камнем, упал в ноги детей. Младший поднял погнутый знак и камень, размером с куриное яйцо.
- Вот это выстрел… так попасть. Как это?
- Наверно колесом наехал на кругляш, прямо как снаряд.
- Здооорово… Машина, машина легковая!
Старший выбросил рефлекторно руку, все еще что-то соображая глядя на камень, поправил очки.
Новенькая лоснящаяся легковушка бесшумно сияла алым пятном в предвечерних сумерках.
- Спереди сидят, сидят,- одергивал руку старшего младший брат,- пошли.
Но старший, размышляя о важном, недодуманном, упрямо продолжал тянуть руку к верху.
Машина мягко и беззаботно промчалась.
- Пойдем. Пойдем,- хныкал младший,- а то есть хочется.
И повинуясь охватившим его горечи и бессилию, старший замахал кулаком вслед изящной легковушке.
- Побежали, побежали, машина останавливается…
Но, глядя на выпученные красные стоп огни затормозившего вдали алого авто, старший затравленно посмотрел по сторонам. Сердце упало, встрепенулось и затухало напряженно и тупо. Машина, давя придорожную гальку, подкатила задом.
- Брось, брось,- вырывая знак и камень, сипло хрипел старший.
Из машины вылез холеный мужчина в теплом добротном полушубке, рядом с противоположной стороны появилась, как видно, его супруга.
- Как фамилия,- напористо и властно спросил вылезший.
- Отвечай,- резко поддержала своего супруга женщина.
Дети молчали.
- Дневник давай, будешь знать как кулаками грозить.
Старший снял сумку-планшет из-за спины, привязанную в виде ранца и стал ковыряться в застежке.
- В какой школе учимся?
- В первой,- еле ворочая сухим языком, нервно поправляя очки, отвечал виноватый.
- Класс?- это женщина.
- Шестой.
- А другой?
- Четвертый.
- Кто классный?- это мужчина.
Старший тупо справлялся с застежкой.
- Вот сообщу в школу, будешь знать, как хулиганить. Понял?!
Старший расстегнул сумку, поднял глаза, безнадежно попросил:
- Простите, больше не буду.
- Хватит с них, поехали, холодно,- поеживаясь в меховой дохе, закапризничала супруга,- потом сообщим, я его запомнила, очкастого.
Мужчина как бы споткнулся о голос супруги, посмотрел рыбьим глазом на черную хромовую сумку-планшет, другим глазом на влезающую на сиденье супругу, крякнул и полез в тепло. Машина тронулась.
Облизывая пересохшие губы старший попросил:
- Родителям ничего не рассказывай…
От сбитого камнем знака до дома оставалось всего три километра.


ОДИН МИЛЛИОН НА ТЫСЯЧУ
Памяти затурканных фабзайцев
Посвящается

Открытый глаз птица прижала к высушенному зноем пляжному песку, закрытый глаз обволакивало белесое небо. Когда-то черная птица, мертвой, в густо прогретом мареве, сказалась седой на седом песке. А вокруг отдыхающий люд в полной гармонии с окружающей средой впитывал обнаженными телами шоколадно-терпкий дар расплескавшейся горечи. Седая птица на седом песке никому не мешала.
- Вот удивительно,- среди шума и гама беззаботных людей, раздалось надрывное восклицание ни к кому не обращенных слов. - Вот удивительно.
Склонившись, худой долговязый подросток, взяв птицу на руки, повторял:
- Вот удивительно.
Лежащий рядом на покрывале упитанный мужчина открыл мутные глаза, посмотрел на долговязого.
- Смотрите,- обрадовался человеку юноша,- это же один миллион на тысячу… Смотрите, дяденька.
Дяденька, поеживаясь, отклонился.
- Смотрите. Камень попал в висок ласточке. Это же один миллион на тысячу. Так даже если и захотел бы, то не попал бы. Редкий случай.
- Говоришь, один миллион на тысячу, кхе.. А учишься ты где?
- В фабзе.
- А… ну тогда ясно. Один миллион на тысячу.- И дяденька, смачно подтянув элегантные плавки, потрусил к воде.
Подросток, бережно уложив седую птицу, побрел бесцельно по пляжу, сокрушенно шепча:
- Один миллион на тысячу.
Били его постоянно. За что? А просто за все: не так сказал, не так посмотрел, не то сделал. Били беззлобно, по привычке, били третий год кряду, привыкли.
Группа каменщиков-монтажников подобралась крепкая, налитая, сплоченная, один в один. Пацаны самоутверждались по жизни в исполнении неписанного закона: кто сильнее – тот прав. Об отношениях в группе знали и воспитатели и мастера и учителя и администрация училища, знали и – всё.
…Привыкли…
Возвращаться в опостылевшее общежитие не хотелось, а идти не было куда. Побродив по пляжу в одиночестве до темноты, он забрался в кусты и уснул голодный до утра – спать хотелось больше, чем есть. Но и во сне он чувствовал тяжелые тупые удары валенка, наполненного специально для этой цели песком, удары его учебников по голове. Видел студенистые липко дрожащие от возбуждения глаза, слышал злобное шипящее придыхание:
- Ну что, что? понял, убогий, как нужно мне отвечать?.. Да ты еще смотришь, смотришь… на..на..на,- удар за ударом, удар за ударом…
…Приобеденное время. Практиканты дипломники стройным штабелем разместились у строящейся башни в ожидании трапезы. Лежа в густой тени лениво почесывались.
- А где, убогий?- как бы очнувшись ото сна, вдруг с тайной целью в интонации, вздернулась светлая голова статного юноши.
- А кто его знает,- Эй, кто видел убогого?
- Там, там, возле вышки мыкается.
- Смотрите, чё я достал!
- Покажи, покажи, покажи,- протягивались руки,- клёво, вещица. Стальные, хрен разорвешь.
Наручники пошли по рукам. А в небе летали ласточки.
- К дождю видать сороки разлетались.
- Это ласточки.
- Сам знаю. А что если «ласточку» сделать.
- Идея.
- Убогому и сделаем.
- А вдруг опять спать не придет?
- А мы покараулим.
- Лафа, вечером цирк устроим.
- Чур, уговор, до вечера убогого не трогать, ясно.
- Ясно, ясно. Ну уж повеселимся. Во потеха будет, когда убогого в ласточку скрутим, умора.
- Смотрите, как будто что с башни упало?!
- Не… показалось.
- А я говорю, падало.
- Мешок цемента, наверно.
- Ладно, пошли жрать, вечером побалдеем.
В порыве единения и предвкушения вечернего развлечения группа рысью прогалопировала в пищепункт. А под вышкой, одним глазом в багряный песок, другой закрытый, обсыпанный сединой, лежал тот, кто так неумело сокрушался: один миллион на тысячу.

ЕВАНГЕЛЬСКИЙ ПОСТРИГА

- Отвечу тебе, дочь моя, из Священного Писания, ибо к Слову жизни надобно прибегать во всех делах наших.- Священник подался вперед, как бы взирая в раскрытую книгу, стал читать по памяти:
- И ныне, говорю вам, отстаньте от людей сих и оставьте их, ибо если это предприятие и это дело – от человеков, то оно разрушится, а если от Бога, то вы не можете разрушить его; берегитесь, чтобы вам не оказаться и богопротивниками.
Он замолчал, как бы прислушиваясь к глубокому отзвуку сильного голоса, посмотрел на дородно одетую женщину, с темными наплаканными кругами под глазами, мягко и властно произнес:
- Всякий, кто верует в триединого Бога: Отца Сына и Духа Свята – есть брат во Христе, - и подал крест.- Иди с миром.
Женщина неумело стукнулась носов о холод серебреного распятия, нескладно, как-то по детски закрестилась, и ещё раз, зыркнув по сторонам, облегченно вышла из пустой церкви.

- Что сказал этот служитель культа?- с ехидной полуулыбочкой на жестком до синевы выбритом лице полюбопытствовал, мелко перебирая длинными ногами, хозяин дома. Поправив ручной вязки джемпер, муж приступил к жене.
- Давай, давай… то по бабкам во времена парткома бегала, то по попам сейчас. Вот уж где эта свобода совести и религии,- взял себя за горло, передавил, зашелся в кашле…- Будь моя воля…
- Давай, давай, оборотень, злорадствуй. Как сам с попами на своих заседаниях заигрываешь, так тебе можно, а когда беда в дом пришла – то что, что я тебя спрашиваю?- женщина выворачивалась из натуральной шубы, раскрывала эксклюзивную сумочку, вытирала гигиенической салфеткой рот и глаза, переобувалась в меховые тапочки и кричала, кричала по обыденному негромко и вяло.
Сын, выглянув из своей трехкомнатной детской, досадно решал в нутрии себя задачку – какая физиономно-подобающая поза будет приличествовать данной ситуации. Отец, потрясая кулаком, перед умильно-виноватым отпрыском, откашлявшись, вдруг, разделяя каждое слово, громко прошептал.
- Пойдешь к баптисту, и будешь делать то, что он скажет.
- Он пятидесятник,- заикнулся было сын,- выпрямляя гордую стать.
- Хрен редьки не слаще.- Придвинулся поближе,- пойдешь, и будешь замаливать грехи.
- А деньги?- с горячей надеждой твердо вопросило чадо.
- Деньги…и,- растягивая слова, словно собираясь порвать на части, еще тише, но рубя каждую букву, отец произнес:
- А деньги он не берет – бессребреник. – И опустив на дрогнувшие плечи сына руки, устало закончил:
- Натворил дел, расплачивайся. Я не вечный.
Мать, ойкнув, впервые не произнесла ни полслова.

В элитном клубе на стене висит элитное обращение:
Поиграл – подотри за собой историю!
- Повезло тебе. Да за такое каждому из нас как минимум по трешке влепили бы,- первый.
- Что ж ты хочешь – отеццц!- второй.
- У меня тоже отец не лыком шит,- первый.
- Хватит мусли сосать, играем,- третий.
- Эх, майн камф сливаю на делит,- первый.
- Пятнадцатый уровень за джампером,- он.
- Распотрошить пространство,- третий.
- Майн камф сливаю на делит,- первый.
- Ну чио, пойдешь к баптисту?- второй.
- Он пятидесятник,- он.
- Какая разница. Сектант – он и в тюнере сектант,- второй.
- Его майн камф сливаю на делит,- первый.
- Это точно, режь,- третий.
- Майн камф выпрыгнул из корзины,- первый.
- Бросай гранату,- третий.
- Так пойдешь?- второй.
- Посмотрим, может мои передумают,- он.
- Везунчик! И отмазали, и деньги в семье,- второй.
- Уровень шестнадцать,- он.
- Майн камф сливаю на делит.- первый.
Засиделись за компьютерами до чертиков синих.

Головная боль для устоявшейся жизни номенклатурных работников – назначение нового прокурора. А в друг казачок засланный? Притихли, выжидали. Поселянам вообще-то, что новый, что старый – все едино.
- Ознакомился с вашим делом,- прокурор выдержал мимолетно значимую паузу, поднял глубоко сидящие глаза на пятидесятника со стажем.
- Ознакомился. Что вы на это скажите?
- Я хотел бы забрать заявление,- с хрипотцой волнения произнес проситель.
Прокурор неумеренно заерзал на стуле:
- Я человек новый, но долг мой обязывает – оберегать честь и достоинство всякого гражданина от посягательств различного рода деятельности с чьей бы стороны она не производилась.- Пауза, не то самолюбования, не то честного служаки.- Мы должны стоять на страже закона и искоренять всякую неправду не взирая на лица, звания и заслуги.
- Я имею право отозвать иск,- уже более спокойно сказал проситель и отвел глаза от синего мундира в окно.
Прокурор враз, как лопнувший воздушный шарик, нехотя махнул рукой, приподнялся, протянул вяленую руку, буркнул,- смотрите.
Мужчина после оформления соответственных бумаг, проходя коридором к лестнице, слышал высокий голос аппетитной секретарши в телефон:
- Он забрал, забрал документы.

- Может, пойдешь со мной, па?
- Нет уж. Я и так согласился на это унижение ради дела. Думаешь, я не смог бы тебя отмазать? Ошибаешься. Но тут выборы на носу. Да и что тебе сделается? Ну, посидишь с этим … законником, ну помолишься часок, зато через месяц делай что захочешь. Да и слово я дал. Ну, пока.
Машина стала отъезжать.
- После всего – сразу домой, к матери.
Сын нехотя сделал машине отмашку, подождал, когда та скроется за поворот, зашел в арку между подъездами и лихорадочно закурил. Выкурив две легких сигареты кряду, он, сутулясь и озираясь, побрел к нужному подъезду, и как в холодную воду, позвонил в домофон.

- Что там было, як ты спасьси?- окружили друзья в клубе.
- Наслышаны, наслышаны.
- Это ж уму не постижимо – целый месяц молиться со старым чертом.
- Да лучше любые деньги отдать.
- Предлагали. Сказал: или месяц по часу молиться или суд.
- А если на него в суд подать за принуждение, например.
- Ладно, ладно, оставьте будущего архимандрита в покое. Может это его судьба така. Пошли, посидим.
Сели за столик, подскочил официант, подал коктейли.
- Рассказывай.
- Что рассказывать,- отхлебнул из бокала.- Ну, захожу; ну, сидит, рукой на кресло указал. Сел. Сижу. Молчу. Он молчит. Я молчу. Потом он тихо что-то там стал читать, я задремал. Слышу, говорит: всё. Я за дверь и сюда.
- Да, дела. Будь.
- Будь.
- Завтра пойдешь?
- А что прикажите делать.
- Будь.
- Будь.
- Пошли играть,
- Отец велел домой идти.
- Бывай.
- Пока.
А элитное обращение хозяин электрифицировал:
Поиграл – подотри за собой историю!

- Я стала замечать, что сын изменился.
- Взрослеет.
- Нет, не то. Когда он стал ходить туда – он стал не такой.
- Ты это брось: такой не такой. Тоже мне иной из «фентози».
- Да ты послушай.
- И слушать нечего. Неделя осталась. А там я этому святоше после выборов сладкую жизнь устрою.
- Не надо.
- Иди, иди, свечку поставь, попу пожалуйся. И так весь город говорит.
Жена закрыла лицо руками.
- Что, правда глаза ест? Знаю, знаю я этих святош. Ну да ладно, когда-нибудь и наше время придет.
А жена молчала. А муж и внимания не обратил, что всегда надменная волевая дама, которая завсегда могла за себя постоять, в последнее время стала иной, другой – тихой и мирной, прямо как сокровенный сердца человек, в кротком и молчаливом духе. И одежда её стала простой и чистой, без украшений и излишеств. Муж закрывал глаза на то, что жена около месяца как не пропускала ни одной службы в церкви – его интересовали только дела.

- Ты что же избегаешь нас, не заходишь?
- Да так.- Он как сквозь дымку смотрел на старого приятеля.
- Как дела?
- Нормально.
- Молиться ходишь?
- Туда иду.
- Сколько осталось?
- Последний раз,- и резкая боль, как иголкой, кольнула в сердце.
- Отпразднуем значит свободу от религиозного рабства. Заходи опосля, тут у нас…- Звонок – и знакомый повис на телефоне.

Сон, явь, полуявь, минуты набегают в часы, часы распадаются на минуты; вода, проливаясь, поднимается к небу и опадает на землю; начало и конец, предел и запредельность, жизнь и смерть, закон и порядок, любовь и смерть, ангелы и бесы, свет и тьма, бытие и небытие – все это на благо человеку, дабы он познал Имя Господне…
- Просыпайся, просыпайся,- тихие слова и бездонно родные глаза.- Иди и помни: что всякий, кто призовет имя Господне – спасется.
Он вышел в пределы первого зимнего снегопада после месячной сырости и слякоти и затосковал по весенне-пасхальному солнцу, имя которому навсегда определил Творец – Сын мой возлюбленный.

А на стол прокурора легла сводка происшествий за протекшие тридцать дней: по всем показателям – прочерк.

АЗЪ МЫСЛИ

Людей разбросало по автобусу, как спелые яблоки вокруг яблони. Кто упал ничком на спинку сиденья и вкушал ароматные сны, кто потешался заоконными краевидами, кто усердно подбивал материально-психологический баланс соразмеряя кредет-дебет, кто жеманно настраивался на легкий флирт с отягченными последствиями, кто… В общем экскурсия плавно неслась по автобану находясь в середине отведенного на это дело времени.
Мелькали и проносились встречные и поперечные авто, деревья, поля, реки, леса, деревни и всякая бывальщина, которой понатыканы наши дороги. День натужно въезжал в призрачное марево вечерней прохлады, суля очередное нервно растревоженное устройство ночлега. А пока экскурсанты переваривали трапезу и обильные впечатления от мест скопления себе подобных. Был тот самый час, когда душа с телом уединились и по обоюдному согласию пребывали в гармонии.
Из общего состояния неги выбивалась разве что фигура водителя, но и он, поддаваясь общему умиротворению, вез свой автокрест вполне сочетавшись с общим духом развинченной млявости. Вот и покрывал экскурсионный фешенебельный автосалон километры, километры в поисках «святых» мест, милых сердцу обладателя отдыха.
В охватившей экскурсантов млявой неги неусыпно, как постукивание пульса, обозначались и растекались по сознанию мысли, мыслишки, думы, пунктиры и штрихпунктирные линии, соединяя со вселенским бытием всякое живое существо невидимыми, но такими значимыми для сущего нитями.
Неусыпно совершается процесс размышления-раздумья – формируя нашу будущность, материализуя её, облекая плотью, приближая или отдаляя её, но в конечном итоге встречающую нас неизбежно.
Мысли, мысли…
Какие только сравнения, метафоры, эпитеты не присваивали вам поэты, в какие одежды не рядили вас писатели, в какие дворцы и хижины не поселяли вас мудрейшие логики мыслители – и только сама суть ваша, ваша тайна открыта немногим: да будут помыслы ваши чисты.
Бродячим полуэскадроном полсотни умиротворенных обстоятельствами людей проносились в разных сферах мироздания: по дороге, по планетной орбите, по круговерти земной оси, по циркулярному движению галактики, по извилистой спирали вселенной. И каждую из этих космических сфер пронизывали мысли, мысли самого разнообразного содержания могущественного и никчемного творения – человека.
- …обожрался… а она ничего, аппетитная…йик.йик.ки…
-… туфли жмут… а тапочки одеть стыдно-неудобно, что он подумает…
- …он, гад, у меня ответит за зубоскальство при подчиненных…в порошок изотру…
- …с открытыми плечами или с закрытыми?.. с открытыми или с закрытыми?..
- …а всё так и зыркает по сторонам, так и зыркает… приедем, я ему устрою... свинья!..
- …так, ботинки сыну, мужу куртку… ботинки, куртку…как они там?.. без меня..я..я…
- …эх оторвусь…эх оторвусь…
- …в голову не лезет…дрянь книжонка…денег жаль…почитать что ли…
- …галстук я ему дарил… может подтяжки?… брюхо то у него ого-го – начальницкое…
- …колокольного звона истомилась душа ожидая…красиво как…Господи!..
- …мне купят камеру… ребята обзавидуются…камеру…камеру …бай точка ру…бай-бай…
- …вот если взять эту часть и соединить с этой… получиться очень, очень…а если множество отрицает функциональность единицы, то потребность в слагаемых равна?... равна…
- …как я её тянул…как тянул…ба…бу…бы…
- …а бабка то помрет…помрет бабка…и комната наша…наша…
- …мерзавец, скотина…чтоб я кому ещё дала…какая спина мощная вон у того…
- …он мне не соперник… он мне не соперник…в комитет пожалуюсь…
- …скоро пенсия…скоро пенсия…
- …морду бить буду…моррду…а если ответит?..мда…
- …ну, ещё глоток и завязываю…погодить…
- …куда прёшь, урод… а этого мы подрежем, подрежем…идем по графику…
- …чтоб он сдох… чтоб он сдох…куда я с малым то?...куда?...о господи…
- …у кого бы одолжить?.. одолжить у кого…
-…а она его пробросила, пробросила…пробросила…ла…ла….
- …ах! какие ножки…ножки…
- …одни деревья за окном, и не надоело им…
- …любит- не- любит, любит- не- любит?...а всё равно, пусть так, чем никак…любит…
- …не забыть бы позвонить…не забыть…не…
-… посмотри…посмотри…заклинаю!.. -посмотрел…посмотрел!...
-… фокус с веревочкой надо вспомнить…фокус с веревочкой…и женщин надо удивлять…
- …рациональное зерно в газетном выступлении главы на лицо, и как это народонаселение не может уяснить, что мы бденно и нощно заботимся об их благосостоянии…
Мысли, мысли... вас порождает не песчинка пространства, не атом вселенной, а бессмертная душа живая. Широта и долгота, глубина и высота знают, что помышления плотские суть смерть, а помышления духовные – жизнь и мир.
Глухой тяжелый выдох-вздох – автобус заюлил задом ,как провинившаяся шавка, боками пополз по тягучему месиву асфальта, подпрыгнул, - и зацепившись бампером за бетонный столбик, присел у дороги.
Без мысленно и бессмысленно шажками экскурсанты обходили автобус и дивились куриными глазками на задние баллоны размотавшейся резины, ошметками свисающей с колесных дисков. Шофер в белых пятнах жадно курил.
И тут объявился очевидный вопрос непогрешимых:
- Кто виноват? И только ангел в облаках, счищая мазут и песок с крыльев, устало ворчал:
- Ради одного праведника…ради одного…


СПРАВЕДЛИВЫЙ

- Я всегда за справедливость. Ты мне помог – и я тебе помогу. Бери у меня второй участок и строй дачу.
- Неудобно как то.
- Ну что ты, что ты. С квартирой ты мне помог, - так я хочу поквитаться.
- А жена твоя?
- Она согласна. Она первая предложила: мол нам выделили два участка, а тебе не скоро светит. Стройся, я справедливость люблю.
И они построились.
Так получилось, что дача вторая была получше дачи первой – понаряднее, попросторнее, поухоженней. Да и семья вторая была дружнее, проще, общительнее, - пусть и время бестолково переустраивало бытие и сознание на изворотливый лад.
Первых дачников призвала пенсия и церковь, вторые склонялись к бизнесу. Но умер второй хозяин, и осталась на руках у вдовы трое ребятишек и радость-подспорье – дача.
Первые приобщались к духовным ценностям, а в свободное от посещения служб время обрабатывали землю: для внуков, внучек, детей, на продажу. Трудящийся ведь достоин пропитания – себе на маслице, в церковь на споспешествование, на черный день, чтоб, упаси боже, никого не обременять.
Все хорошо с божьим благословением протекает, - да только ладно ли, по уставу ли, что дача вторая на имя первой записана, ведь договоренность устную к бумаге не пришьешь… И получается, что по закону, дача вторая первой принадлежит… И где надо – подтвердили сомнения, и документ готов.

- Мама, что такое приватизация?
Долгое, долгое молчание, долгое сосредоточение:
- Это, сынок, - купленное право…
- А внук тети Веры говорит, что они приватизировали, - какое дикообразное слово,- наш дом.
- Знаю, малыш, знаю, - только горечь.
- И теперь наш дом – не наш? - ох уж это любопытство.
- Не знаю, малыш, не знаю…
- И почему папа умер…

М. – Так вот, Надежда. Я человек справедливый, потому и заявляю: землю мы приватизировали – и теперь все как бы наше, закон теперь такой. Но, исходя из гуманизма, а все мы под богом ходим, предлагаем выкупить у нас участок.

Ж. – Ну что, что она сказала?
М. – Нет денег.
Ж. – Пусть квартиру разменяет, а разницу нам.
М. – Барыня! Трое детей в однокомнатной квартире, видетели, – тесно.
Ж. – Тогда через суд.

Обреченно прислонясь к мокренькой яблоньке, Надежда ласково смотрела через смутную пелену дождя на родной дом, не имея никакого желания хлопотать о милости там, где закон есть право.

Вера с мужем спешили в суд – и сразу же на служение. Машина рвалась в город в мутном мареве мглистого вечера. Водитель был опытный – гнал там, где можно, и притормаживал там, где нужно. Перед нерегулируемым переездом машина сбросила скорость, поползла через железнодорожное полотно. На скользком рельсе колесо заюлило, машину немного занесло, мотор огрызнулся и заглох, но тут же завелся, поехали. Но этих несколько пропущенных секунд хватило на то, чтобы вынырнувший из-за поворота экспресс, даже не обратив внимания, поддел автомобиль за багажник, отдав ему в воздухе свою многотонную центробежность. Из разрывающегося кузова посыпались внутренности металла, огороднины, сущего. Под мокрый куст раскорякой упала толстая книга, хранимая Верой и мужем, обнажая свои девственные страницы: чистое и непорочное благочестие пред Богом и Отцом есть то, чтобы призирать сирот и вдов в их скорбях и хранить себя неоскверненным от мира. 14.09.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.