Чёрные санитары

Я ехал по шоссе, с радостью отмечая, как вылупляется асфальт из смятой к обочинам скорлупы грязного снега, как голубеет жухлое небо. Хотя подходил к концу январь, и впереди ещё маячили февральские метели, казалось, будто я вёз в город предчувствие ранней весны, поймав его на снежных трассах горы Зелёной. Мной всё ещё владело беззаботное отпускное настроение. Я слушал музыку Вивальди и вспоминал смешливых девчонок-двойняшек, с которыми познакомился на подъёмнике. Две недели они, одетые в одинаковые лыжные комбинезоны, лихо закладывали виражи на склонах и прикалывались надо мной, намеренно сбивая с толку, кто из них Маша, а кто Даша. Я всячески подыгрывал, прикидываясь, что совершенно не умею их различать. А теперь немного грустил оттого, что так и не решил, которая из двух девушек понравилась больше.
Внезапно на дорогу выскочила собака. Скрипка и виолончель сбились с ритма и слились в противном визге тормозов.
Вот чёрт! Одна, вторая. Откуда здесь?.. До города оставалось ещё километров десять. От шоссе отходила направо дорога к старой свалке. Да их тут целая стая! Собаки пересекли шоссе и скрылись за покосившимся заборчиком.
Зря я надеялся, что запутанная собачья история, в которую я вляпался зимой и, совершенно не имея желания распутывать, уехал в Шерегеш, – осталась позади… Да что там – не имел желания, трусанул я здорово – вот и уехал. Кажется, эпопея продолжается. Свернул вслед за собаками. Вскоре дорогу преградила жердь, заменяющая шлагбаум. Я вышел из машины. Большие рыхлые сугробы. Не пройти…
Показалось или?..
– Рембо! – позвал я.
Сквозь щель забора тоскливо смотрела на меня лохматая кавказская овчарка. Потом глухо зарычала и побежала вглубь свалки. Свора последовала за ней.

Эта история началась ещё осенью.
Город наводнили невесть откуда взявшиеся стаи бродячих собак. Сначала этому никто не придавал значения. А потом… В закоулках и подворотнях, где они появлялись, рождался и быстро расползался по улицам страх.
В редакцию полетели письма напуганных горожан.
Я получил задание – разобраться в проблеме и осветить её на страницах родной газеты. Бегал, высунув язык, по адресатам и проверял описанные факты. Почти все они подтвердились. Я был шокирован тем, как много людей пострадало от укусов. Шагающего из музыкальной школы ребёнка, вышедшую на прогулку старушку, бегущего в парке спортсмена, сторожа, совершающего обход складских помещений, разносящего пенсии почтальона, – любого могли внезапно настичь, покусать, а то и загрызть насмерть злые голодные твари.
Через неделю я положил заготовку статьи на стол главного редактора.
– «У бездомных собак в городе есть свои постоянные места обитания – остановки, рынки, подземные переходы, мусорные свалки… На «своей» территории они чувствуют себя хозяевами. Люди, нарушающие покой четвероногих бродяжек, стали нередко подвергаться нападению с их стороны», – читал гнусавым голосом главный, а я смиренно ждал заключения.
– И что, на блохастых разбойников нет никакой управы? – под взглядом внимательных глаз из-под очков я заёрзал на стуле, но главный читал дальше: –«…раньше, в советские времена, была служба, которая занималась отловом бродячих собак. Нам просто говорили: «На мыло!» – и мы принимали это как должное, обыденное, и сердца наши не очерствели…» – в этом месте Аверин усмехнулся и почесал лысину, –что, так прямо и говорят покусанные? Ну да, ну да… Так, что там ещё? «…в частном секторе по улицам ходить невозможно… обеспокоенность в связи с разрастающейся армией бродячих собак выразил губернатор… потребовал принять меры». Ну, что ж, неплохо! Главное – выразил волю народную, так сказать. Там у тебя повторы: своих, бродячих – подчисти и можно выпускать!

Когда моя первая статья появилась в газете, дома устроили семейный праздник: мама испекла ореховый торт, а отец торжественно вручил ключи от Туарега, которого обожал не меньше, чем одноимённый роман. Я был на седьмом небе от счастья: ездить на Фольксвагене – это ж вам не на своих двоих улицы мерить! «Собственный корреспондент резко повысил собственный рейтинг! А что, смешной каламбурчик!» – упивался я.
Разберусь с собаками – и можно будет заняться серьёзными журналистскими расследованиями. Настоящими важными делами…

В декабре «собачья» проблема не только не разрешилась, а начала набирать обороты и разрастаться как пущенный с горы снежный ком.
Город будто получил разрешение свыше. Он обрушился на четвероногих градом камней из рогаток, снарядами из самодельного оружия и смертельно ядовитых усыпляшек. Кто-то щедро разбрасывал лакомые колбаски по территории рынков, на остановках и даже детских площадках. Люди жестоко избавлялись от бывших друзей. То тут, то там на улицах валялись окоченевшие трупы животных. Поползли зловещие слухи о чёрном джипе, якобы появляющемся на улицах с наступлением сумерек и расстреливающем в упор лохматых обитателей свалок.
В редакцию снова посыпались письма. «Нельзя убивать собак! Это бесчеловечно! На глазах детей! А вдруг ядовитые приманки начнут есть дети? Уберите трупы! Остановите чёрный джип!»

Главный редактор рвал и метал:
– Ну, что Данилов? Видел, что ты наделал? Мешки писем о жестоком обращении… «Гринпис» возмущается! И оттуда, – Аверин показал на потолок, – звонили: что это у нас, как в средние века, прямо на улицах охота идёт? Плохо формируете, мол, общественное мнение! Ну, чего молчишь? – от гнева лысина главного побагровела, а очки съехали на самый кончик носа.
– Дык, я… Вы же сами, Сан Ваныч, статью читали, одобрили… Кто ж знал, что оно так выйдет?
– Настоящий журналист обязан знать всё и предвидеть последствия каждого своего слова!
– И что теперь делать?
– Что делать, что делать… Пиши! Выражай, так сказать, отношение газеты к вопросу …
– А какое оно, это отношение? – осмелился спросить я.
– Администрация города объявила акцию. Не убивать, а стерилизовать! Чтобы не размножались. На, почитай, – главный протянул документ и не очень уверенно добавил:
– Так эти своры сами собой и сойдут на нет, вымрут, так сказать.

Пропыхтев до вечера над статьёй, уже по темноте я поехал домой. Вспомнив, что мама просила купить яблок, завернул на рынок. Торговля уже закончилась. По опустевшей площади рыскали две тощих собачонки, да на другом конце рынка знобко горбился продавец азиатской наружности, занося прикрытые от мороза тряпьём ящики в помещение склада. После недолгих уговоров он согласился продать два кило яблок.
– Кушяй, дарагой!
Его слова заглушил выстрел, за которым последовал звук, будто кто-то тащил ржавый гвоздь из старой доски. Я оглянулся. От площади отъезжал чёрный джип. Куда-то бежали люди.
– Вай, вай! Что делается! – запричитал торговец.
Когда я подошёл, толпа расступилась. Дворняжка ещё дышала, судорожно подёргивая лапами, а на снегу уже расплывалось пятно крови.
Сзади раненым зверем завыл Туарег. Я подбежал. Вокруг никого не было. Зато лобовое стекло обезобразили жуткие трещины, о которых и вопила сигнализация папиного любимца. В метре от бампера валялась двухсотграммовая гирька от весов. Я поднял её, всё ещё оглядываясь.
– Так тебе и надо! Фашист собачий! – раздался из-за торговой палатки мальчишеский голос, я рванул на него, чем-то зацепил пакет, посыпались яблоки. Я нагнулся поднять, но они всё вываливались из прорехи и хрустко катились по грязному снегу.
Завизжали тормоза. Из полицейской машины вышли двое.
– Кто стрелял? Граждане, разойдитесь! Кто владелец Туарега? Оружие?! Руки на крышу!
– Нет у меня оружия… вот, гирькой лобовуху разбили…
– Это мы сейчас разберёмся, садись в нашу машину! – обыскав меня, сказал полицейский, представившийся лейтенантом Каримовым. Второй в это время шарил в Туареге.
– Мы за этим джипом уже неделю гоняемся! Совсем обнаглел, отморозок! А у тебя почти такой же! – сообщил Каримов после того, как изучил мои документы.
Вернулся второй полицейский, сел за руль.
Смачно хрустя яблоком, он невнятно произнес:
– Старший сержант Вавилов.
– Могу подсказать адрес круглосуточной мастерской, где смогут быстро заменить стекло, – сказал Каримов, возвращая документы. – Спросишь дядю Петю.
– Ты пробей его на угон, Арсен. Мало ли что, – бдительному Вавилову не хотелось меня отпускать.
Когда разобрались, наступила ночь. Я позвонил маме, сказал, что задержусь, и яблоки, скорее всего, куплю завтра.
Мастерская находилась на окраине. Распоясавшийся к вечеру местный морозец кусался настырней, чем городской. Зябко подняв воротник, я позвонил в дверь. Огромный кавказец, волоча мощную цепь, нехотя вылез из конуры и молча застыл в выжидательной неподвижности. Наконец, дверь открылась.
– Ну, я дядя Петя, заходите, – сказал старикан в валенках с галошами и овчинной жилетке. –Отбой, Рембо! Свои, – крикнул он собаке.
Пока рабочие меняли стекло, дядя Петя предложил выпить чаю. Морщинистое лицо излучало мудрость и участие. Под чаёк из стакана с подстаканником, вприкуску с колотым сахаром, я разомлел, и вскоре неожиданно для себя выложил незнакомому старику всю историю с собаками, газетой и чёрным джипом. Дядя Петя слушал, не перебивая, потом покачал головой, откинулся на спинку старого кресла, вытянул ноги, и стал неторопливо рассказывать:
– Однажды в жаркий день охотник отправился на охоту. В лесу стояла невыносимая жара. Орион искал какую-нибудь воду, чтобы прохладиться, и добрался до владений богини Артемиды. Прозрачный, как слеза, ручей журчал в зелёной долине. А кипарисы давали хорошую тень. Освежённый, Орион спустился по течению и достиг пещеры, укрытой зеленью, в просвет которой виднелось озеро. Артемида отдыхала здесь в прохладе после охоты. Ни один смертный не знал о существовании пещеры, и никто не мог приблизиться к ней и увидеть богиню, когда она скрывалась от жары в воде озера.
Её спутницы – прелестные нимфы – сняли с неё одежды и сандалии, убрали волосы и начали обрызгивать водой. В этот миг у входа показался Орион. Нимфы вскрикнули от неожиданности, но загородили богиню, чтобы её не коснулся взгляд смертного. Покраснев от стыда и гнева, богиня Артемида превратила Ориона в красивого оленя с раскидистыми рогами и длинными тонкими ногами, но сохранила ему человеческий разум. Испуганный охотник бросился бежать. Он понимал постигшее его несчастье. Из глаз капали крупные слёзы, но он не мог говорить и выразить свои страдания.
Так бежал Орион по лесу, но две его любимые собаки – Большой Пёс и Малый Пёс – погнались за ним. Хотел Орион их остановить и сказать им, что он их хозяин, и не смог. Собаки летели за ним вслед, словно стрелы, и настигли его.
– Красивая легенда. Только почему вы её мне рассказали? – спросил я.
– Да так. Просто… – усмехнулся дядя Петя, но не договорил, поднимаясь.

Я ехал домой на Фольксвагене, оскорблённом спешно поставленной в СТО китайской лобовухой, и думал о странном старикане, о таинственном джипе и главном редакторе. Всё так смешалось! Почему меня принимают за зловещего охотника? Что я такого сделал? «Фашист собачий!» – кажется, кричал пацан? Несправедливо и обидно…
Надо найти чёртов джип, – решил я.

Как-то вечером, изрядно поколесив по улицам, я направился на Муромскую. Осенью здесь сносили частный сектор. Полуразрушенные дома, пустырь, по которому вилась тропинка к заброшенной шахте. Местечко зловещее: развалины, кусты… Подъехав к зарослям, остановился, выключил фары.
Не знаю, сколько прошло времени. Дрёма слетела с меня от звука выстрела. По пустырю ехала машина. Её фары выхватывали из темноты удиравших собак. Джип остановился, из приспустившегося окна высунулся ствол. Выстрел – пёс нелепо подскочил, с маху ткнулся в сугроб и замер. Пронзительный визг – будто дёргают ржавый гвоздь – перерос в жалобный скулёж, и вскоре всё стихло. Свора растворилась в развалинах.
Мне стало не по себе. К горлу подступила тошнота. Я выскочил наружу, но вдруг испугался посетившей голову простой мысли: а кто ему мешает пальнуть в меня? Кое-как подавив рвотные позывы, метнулся назад.
Но стрелок уже заметил свидетеля и вышел из машины. Нормальный с виду парень среднего роста, в джинсах и кожанке с металлическими нашлёпками в виде остроконечных звёзд, разглядывал меня с насторожённым любопытством, как и я его.
– Что, тоже охотимся? – вдруг громко заржал он, в свете фар заблестели зубы и звёздчатые нашлёпки на куртке, – а что, нормально! Хорошо стресс снимает… после работы… Блоховозов на всех хватит! Стреляй! Я не против.
– Да я… корреспондент… Данилов… – пролепетал я и, устыдившись своего испуга, начал быстро и, как мне казалось, строго говорить:
– Зачем вы это делаете? Это бессердечно! Они…
– О! А это не тот ли Данилов, что статейки пописывает? Вижу – тот! А чего ж наезжаешь тогда? Сам ведь писал: «Принять меры!» И кто должен их принимать: властям на нас насрать, они кресла меж собой делят, ментам тоже не до шавок. Кто, если не мы? Молчишь, защитничек? – Сильно разочарованный во мне, он повернулся уходить.
– Администрация акцию проводит: животных кастрируют! – сказал я вдогонку.
Парень остановился:
– А чего их кастрировать? Они же людей кусают, а не е…ут!
Я не нашёл, что ответить.
– Туарег-то папашин, небось? Хорошая машинка! Гляди, а то вместе бы стреляли, или соревнование устроили: кто больше. Ты в одном районе, я в другом. Как тебе предложение, журналист?
– Да, нет, я собак не стреляю, и вам не советую… – ошарашено пробормотал я.
– Жаль. Машинки-то у нас с тобой того… похожие… Круто может получиться : два чёрных джипа… Потом статейку тиснешь: «Чёрные санитары города». Во! И название готово! – он опять захохотал, и, уже садясь в машину, крикнул:
– Подумай! Меня Джокером кличут. Найдёшь, если захочешь!
Я проводил взглядом отъезжающий автомобиль. Мама дорогая! Вот это совпадение: Фольксваген Туарег! И даже цифры госномера те же, только в другом порядке.


После объявленной городскими властями акции стало ещё хуже. Специальные бригады отлавливали бесхозных бродяг, куда-то отвозили в синем фургоне, а потом выпускали обратно на улицы.
«Зелёные» ликовали: под их влиянием власти запретили убивать собак.
Они дохли сами. Нездоровые после наспех сделанных операций, они бегали на морозе, оставляя кровавые следы. Иная особь ковыляла за стаей, волоча по снегу собственные кишки.
А оставшиеся в живых, кастрированные или пока избежавшие процедуры, ещё больше озлоблялись на человека и мстили ему беспощадно.
Я метался по улицам, делал снимки и замечал новые факты. Город почти обезлюдел. Детей во дворы не выпускали. Взрослые передвигались на автомобилях, стараясь оставлять их на ночь вблизи подъездов. Те, у кого машин не было, перебежками добирались до остановок и мучительно озирались в ожидании общественного транспорта.
Секретарша Людочка наполнила гневными письмами уже два мешка, и они немым укором стояли у моего стола.
Однажды, разбирая письма, я наткнулся на такое: « Катаясь на лыжах в районе парка Водный, случайно обнаружила, увидела целую кучу шкур баранов. С кровью содранных. Зрелище не очень приятное. Пройти мимо и остаться равнодушной было невозможно. По закону — останки животных — биологические отходы. Их утилизация прописана до мелочей, ведь четвероногие могут быть заражены. Их даже захоранивать в землю нельзя, тем более организовывать несанкционированные свалки».
Когда приехал на Водный, там вовсю кипела работа: ребята из телевидения снимали брошенные на видном месте шкуры, головы, останки баранов. Я огляделся: парк Водный, рядом частный сектор, лыжня. Справа – река. Значит, здесь – зона возможного подтопления. Ждать оттепели никак нельзя. Паводковые воды могли смыть останки мёртвых животных в реку. Кто устроил страшную бойню? Снова собаки? Вон, за кустами, сидят и ждут, когда уйдут люди и можно будет приступить к пиршеству. Но откуда здесь – почти в центре сибирского, заваленного снегом города – бараны?
Аверин отреагировал на материал о баранах странно: промолчал и оставил без комментариев, больше не вызывал, а при встрече в коридоре спешил пройти мимо, ссылаясь на занятость. Однако материал напечатали, и вскоре проблемой занялись экологи и городская администрация.
«Собачья» проблема всё больше затягивала меня лично.
Когда я обнаружил на Туареге выцарапанную гвоздём надпись: «Собачий убийца», то почувствовал себя одиноким бербером в «пустыне пустынь», у которого ранили любимого верблюда.

Дядя Петя взглянул на «рану» и поставил диагноз:
– Жить будет. Ничего, сынок, подправим. У меня ребята, знаешь, какие мастера!
– Славно! А побыстрей это сделать можно? Не хочу отца расстраивать, у него за восемь лет ни одной царапины, а я… Заплачу вдвойне.
– Отчего же? Можно и побыстрее. Коль, займись, – кивнул он мужику в промасленном комбинезоне, – пока мы с журналистом чаи будем пить.
Я заметил, что старик чем-то расстроен и спросил его. В ответ он кисло сморщил лицо и поёжился щуплым телом. Поставил стакан и с непонятной мне горечью продекламировал:
Почему так надсадно ноет моя изношенная душа?
Сука Смерть у порога воет. Облетаю, листвой шурша…

Я молчал, не зная, что сказать.
– Ладно, да что я… Жизнь, считай, прожил… Тебе-то почему такую надпись на капоте изобразили?
Я рассказал о последних событиях и тоскливо добавил:
– И что теперь делать, ума не приложу…
Старикан помолчал, снова сморщился и вкрадчиво произнёс:
– Ничто не бывает случайно. Всё пронизано смыслом. Подумай, сынок, кому это выгодно.
Его отвлекли новые клиенты, и я вышел из мастерской, решив подождать на улице. Собаки не было, но за рифлёными на роликах воротами глухо бряцала цепь. Когда подошёл ближе, послышалось низкое рычание. Я нагнулся. В узкую щель под воротами были видны лишь огромные коричневые лапы и нижняя часть морды: пёс тоже пытался рассмотреть меня, заглядывая с той стороны. Тут ворота разъехались, и мы с овчаркой очутились нос к носу. Я испугался. Но, стараясь не дрожать, начал медленно выпрямляться. Кобель коротко рыкнул и вдруг встал на задние лапы, положив передние мне на плечи. Щеки коснулся шершавый теплый язык.
Из ворот выехал мой Туарег. Коля выскочил из машины и кинулся оттаскивать собаку.

– Фу, Рембо, сучий потрох, мать твою, прародительницу! – заматерился он, пиная упирающегося пса.
– Не наказывайте его, он ничего мне не сделал! – закричал я, загораживая собаку.

Кавказец глухо рычал, обнажив мощные клыки. Густая шерсть вздыбилась на загривке.
– На место, Рембо! –прикрикнул вышедший на крыльцо дядя Петя. – Оставь его, Колян!
– Совсем нюх потерял, кабыздох грёбанный! Не чует, кто здесь хозяин! Забирай свою тачку и уматывай! – бесновался Коля.
Я уехал с нехорошим чувством. Этот Коля… пинать собаку за то, что лизнула меня? Псих какой-то…
Почему со мной всё время случается этакое?.. Что вообще происходит?

«Подумай, кому это выгодно», – вспомнил я слова старика, вновь просматривая документ, который мне вручил Аверин.
Вот место, которое меня интересует: «… выделить из городского бюджета 25 миллионов рублей». Набрав в поисковике «сколько стоит кастрировать собаку», я узнал, что в самой дорогой ветлечебнице города операция стоит от тысячи до трёх, в зависимости от массы и пола животного.
В нашем городе пять районов. Ездили, знаем: в каждом из них бродячих собак – штук сто – сто пятьдесят, значит – восемьсот, ну, для ровного счёта пускай – тысяча во всём городе. Потребуется три миллиона – максимум, чтобы кастрировать абсолютно всех бродяжек. К тому же, бесхозных – пользуют явно не в самой дорогой клинике! Вот такая арифметика… М-да! Кто-то очень ушлый придумал эту акцию с пользой для себя…
Когда я показал главному статью «Кому это выгодно», Аверин взорвался, даже не дочитав до конца. Он топал ногами и брызгал слюной:
– Что ты себе позволяешь, мальчишка! Всё! Ты своё дело сделал. Город и так бурлит. И это накануне выборов! – Главный замолчал, протирая вспотевшую лысину, потом тихим и каким-то усталым голосом добавил:
– Уезжай из города, Данилов. Скоро Новый год, а там каникулы. До середины января ты в… творческой командировке! Езжай в Шерегеш, катайся на лыжах, освещай, какие возможности для отдыха имеют жители области.
Сказать, что я сильно расстроился – значит покривить душой. Мне уже порядком надоели все эти собачьи загадки, и я уехал.


Но, кажется, странная история не закончилась.
Я был почти уверен, что в стае на свалке – Рембо. Но как среди бездомных псов мог оказаться грозный сторож СТО? Что там могло случиться? Кольнуло нехорошее предчувствие. В последнюю встречу старик выглядел тоскливо, про суку-смерть поминал… Ну и что из этого? Он вообще артистичный старикан, легенду про охотника рассказывал – будто Лановой лицедействовал…
СТО на другом конце города, съезжу потом, – успокаивал я себя. – Да и не факт, что это Рембо. Мало ли в городе кавказских овчарок? Они все похожи… Я повернулся уходить.
Рядом со шлагбаумом в снегу что-то темнело. Куртка! С оторванным рукавом, разодранная в клочья, кожаная куртка, которую я уже видел. Вот они, металлические нашлёпки в виде остроконечных звёзд! Джокер?!
Как могла попасть сюда куртка «чёрного санитара», отстреливающего бездомных собак из окна джипа, удивительно похожего на мой, точнее, папин?
Не найдя ответов ни на один из вопросов, я поехал в город.

Лейтенант полиции Каримов от меня отмахнулся.
– Опять ты, корреспондент, со своими собаками! Не надоело ещё? Мало ли, чьи шмотки на свалке валяются!
– Я уверен, они загрызли человека!
Каримов в упор посмотрел на меня:
– Ты что, маленький? Да они каждый день какого-нибудь бомжа… Отвяжись, журналист. В городе собак уже нет. И это главное. А бомжи…
– Но это не бомж! – воскликнул я. – Смотрите, какая куртка!
– Мало ли, как жизнь повернёт. Сегодня ты человек, а завтра…
– А вы тогда Джокера искали, нашли? – спросил я.
– Кого? – подозрительно уставился на меня Тетерев.
– Ну, охотника на Туареге, как у меня.
– А, этого. Да, нашли. Давкаев Константин Нодарович, житель Кашинска, был задержан при применении огнестрельного оружия на улицах города.
– И где он теперь?
– Разрешение на оружие у него имеется. Отпущен, – лейтенант помолчал, будто подбирая слова, – после убедительной просьбы и… обещания не появляться в нашем городе. Пусть в своём Кашинске охотится, – со злорадством добавил он. – А у нас выборы мэра на носу…

В редакции мне обрадовались. Аверин рассматривал фотографии по-современному оборудованных лыжных трасс, новеньких гостиниц, одобрительно кивал:
– Эх! Живут же люди! Ладно, работай! Тут у тебя материала – на пять номеров хватит. Воду не лить – пиши по делу.

На СТО я попал только через несколько дней.
Рифлёные ворота были закрыты. На звонок вышел мужик, ошарашивший новостью:
– Умер твой дядя Петя! Я за него!
– Как умер? Отчего? Давно?
– Отчего люди помирают? Старый уже, упал, стукнулся головой, – заученной скороговоркой бормотал мужик. – Какие проблемы у тебя? Нет? – не смею больше задерживать! Некогда нам в цацки играть! Вон сколько машин в очереди стоит!
Я оглянулся, но очереди не увидел. Может, эти машины – внутри, за рифлёным забором? Мужик явно хотел побыстрее от меня отделаться.
Ох! Что-то тут не так…
– Ну, хоть адрес скажите!

Оказалось, что дядя Петя, Кравцов Пётр Егорович, жил один в двухкомнатной квартире в Заводском районе. Сейчас квартира стояла опечатанная.
– Раньше-то он в Заводе работал, – охотно рассказывала соседка, – жена его, Люся, ещё живая была, царство небесное! Хорошие соседи были! Инженер он по етой, как его, лектронике. А как на пенсию вышел, заскучал совсем. На СТО устроился. Он же спецалист, всё понимат. Только Люся-то его отговаривала, не ндравилось ей, что ездить туда, на конец города – далеко, да и с работой что-то не так, – женщина задумалась, словно сомневаясь, стоит ли рассказывать.
– Ну, а что там не так? Машины чинят. Я тоже свою отдавал туда, мне вон стекло разбили, так они мигом новое поставили, – подбодрил я.
– Так-то оно так. Только Люся сетовала: почему машины такие хорошие, дорогие, иномарки в основном – а сигнализация у них поломатая, да ети, как их, имобилазеры, что ль, чинить Петру приходилось. Даже ночью вызывали. Что за срочность такая? Не ндравилось это Люсе. Плакала, не пускала Петра, а он всё шутки шутил, да сказки рассказывал. На всякий случай у него сказки припасёны были.
– Это да, – подтвердил я, – сказочник был… ну а потом что?
– Ну, как Люся-то померла, – снова перекрестилась соседка, – Петро и вовсе там пропадать начал. И ночевать там оставался. Редко когда домой приходил. А теперь вот и сам. Помер. Похороны пышные были. Начальник приезжал, нерусский такой, распоряжался. Похоронили как надо. Только вот не пойму, отчего помер-то, – женщина вытерла слёзы и взглянула на меня: – Сын ихний приедет – разберётся мож.
– А где сын-то?
– В етом… Китае, что ль… – все время забываю. От Завода послали – ихний завод восстанавливать после цунами, весной приехать должон.

«Поломатая» сигнализация да иммобилайзеры, которые дядю Петю вызывали чинить даже ночью. Похоже, что на СТО занимались угнанными машинами. Чинили, перекрашивали и отправляли в другие города, а то и за пределы области… Но это только догадка. И что она мне даёт?
Казалось, что от меня ускользнуло что-то важное. То, что я знал или видел раньше. Угоны. Вот!
В памяти возникла картинка на рынке. Мёртвая собака. Отъезжающий джип. Рассыпанные яблоки. И долгие разборки в машине полицейских.
– Пробей его на угон, Арсен! – сказал Вавилов или Давилов, который жевал моё яблоко.
Тогда мне показалось это странным, но я был слишком расстроен оттого, что неизвестный пацан разбил стекло, думал только о том, как я сообщу отцу, поэтому не слишком вникал в действия полицейских. Я вспомнил, как лейтенант Каримов включил ноутбук. Как зачем-то вносил в таблицу мои данные. А какая здесь связь: собака – стрелок – моё разбитое стекло – угон машин? Я прикрыл глаза. «Думай, Андрюха, вспоминай, что ещё тогда было в компьютере ментов?», – уговаривал я свою память.
А была там таблица. Со списком дорогих машин. Каримов сказал, эти машины числятся в угоне. Но зачем вносить в таблицу мои данные? Тогда я думал, что так и нужно. Но теперь во мне крепли и росли подозрения. Теперь это сильно смахивало на подготовку к угону… Не может быть!
Так. Стоп! Что нам даёт кусок подсмотренной информации? И как это связано с Джокером и его курткой? Которую, кстати, лейтенант всё же забрал на экспертизу. На экспертизу ли?
Джокер говорил: захочешь – найдёшь! Только не соврал ли Каримов про Кашинск? Ладно, сто километров для нас не проблема. Надо ехать!
Кашинск – небольшой шахтёрский городок. Найти квартиру местной знаменитости, действительно, оказалось нетрудно.
Открыла миловидная женщина. Я показал журналистское удостоверение.
Елена Ивановна Давкаева подтвердила, что её муж Костя не приходил домой с прошлой пятницы.
– Да кобель он! По бабам шляется! – в сердцах крикнула она. – Вот и не заявляю. Чего позориться? Вот явится, на развод подам. Говорила мне мама, не связываться с абреком…
– А вы всё-таки заявите в полицию. Три дня уже прошло, должны принять заявление, – осторожно посоветовал я.
– Вы что-то знаете? – Охнула Елена и мягко осела на пол.
Пришлось приводить её в чувство.
Домой я приехал поздно. Мама уже спала, а отец вышел на кухню.
– Рассказывай, чего там у тебя стряслось! Я же вижу, что ты сам не свой ходишь!

Когда я рассказал о «собачьей» истории и о своих подозрениях, отец, вопреки моим опасениям, смеяться не стал.
– Ты только ничего сам не предпринимай! – сурово сказал батя и пообещал связаться со знающими людьми.
Наутро я отправился в редакцию, потолкался там пару часов и незаметно улизнул. Меня так и подмывало проверить свои предположения, которые утром казались ещё более нелепыми, чем вчера вечером. Нужно было осмотреть всё на месте, чтобы быть готовым к беседе со «знающими людьми», о которых говорил отец.

Я выехал из города и мчал по южному шоссе, потом свернул с него на повороте к старой свалке. Дорога была вполне прилично расчищена.
А это что за хрень? Поперёк дороги лежало бревно. Как был без куртки, вышел из машины и принялся его оттаскивать. Солнце светило по-весеннему ярко, но было ещё довольно холодно. Я поёжился и отвернулся от дороги, чтобы помочиться. Только начал расстёгивать молнию на джинсах, как вдруг увидел собак. Целую свору диких псов. Они не лаяли, молча и по-деловому окружая и глядя в лицо с голодной ненавистью. Я не стал ждать, когда они приблизятся, метнулся к ближайшей берёзе, быстро полез вверх по стволу, отпинывая наиболее резвых шавок. Встал на развилке веток в полутора метрах над сугробом. Собаки всё прибывали. Лохматые, с клочковатой свалявшейся шерстью, они бегали вокруг дерева, злобно скалились и дико выли, прыгали, пытаясь достать клыками. Мороз медленно пополз от шеи вниз по позвоночнику.
Я понял, что сейчас обоссусь. Держась за ствол одной рукой, расстегнул джинсы. Будь что будет. Терпеть больше уже невмоготу. Собаки замерли. И даже отодвинулись от берёзы. Из меня всё лилось, я никак не мог остановиться.
Потом застегнул штаны и стал размышлять, что же мне делать. Стоять тут на дереве в окружении голодных псов – можно долго. Да и на кого надеяться? Вряд ли машины сюда сворачивают часто. Ветер уже вовсю шарил под свитером. Сколько времени простою тут без куртки? Час? Два? Кто не выдержит первым? Я, на одной ноге стоящий на берёзе, или привычные к холоду, голоду, людскому предательству звери?
Собаки притихли, но не отводили голодных злых глаз. Я рассматривал их с высоты и думал, что ведь были у них когда-то хозяева, которые их кормили, выгуливали. И у той страшной овчарки, которая медленно подползала ближе, и у того беспородного некрупного кобелька с обмороженными или ранеными лапами, которые он время от времени зябко поджимал, и у того кавказца, что неподвижно сидит поодаль и хладнокровно наблюдает, как беснуется голодная стая.
Рембо? Даже если это он, что с того? Кто я ему?
Боясь отпуститься хоть на мгновение от спасительного ствола, я стал шарить в карманах. Зажигалка и перочинный ножик, который сунул в последний момент, очень даже пригодятся. Надрезав кору, медленно оторвал по кругу кусок бересты. Попробуем сделать факелы.
С отчаянным криком, размахивая обеими руками с горящей берестой, я ринулся вниз. До машины метров пятнадцать. Собаки оживились, залаяли и стали беспокойно бегать вокруг, пытаясь приноровиться, чтобы схватить странную жертву.
Когда до машины осталось совсем немного, на дороге показался Уазик. Подъехав почти вплотную, он остановился между мной и моей машиной. Из Уазика выскочили двое.
– Помогите! – крикнул я.
– Щас! Поможем! – заорал один, в котором я узнал Колю, механика.
Он широко замахнулся и стал бить меня прикладом, другой принялся пинать берцами. Я упал в снег, успев боковым зрением заметить, как метнулась огромная лохматая тень и вцепилась в руку бандита. Коля дико заорал, выпустил оружие. Свора мгновенно окружила и стала рвать на их куски.
«Всё! Это писец! Они же не разбирают…», – подумал я, отбиваясь от вцепившейся в ногу мелкой, но злобной шавки.
Внезапно лохматый кавказец оттеснил меня от стаи, я мигом прыгнул в машину.
Рембо проводил меня до дверцы, я придержал ее:
– Заходи! Одним прыжком пёс оказался на соседнем сидении. Однако, когда я попытался закрыть дверцу, глухо зарычал. Вблизи его клыки выглядели устрашающе.
– И что теперь будем делать? – спросил я овчарку, увещевая, – Ты же не такой дикий, не людоед, как они!
Рембо глядел умными глазами на заканчивающих страшное пиршество собак и не позволял мне пошевелиться. Это длилось целую вечность.
– Поехали, Рембо! – я протянул руку.
Он позволил дотронуться до себя. Собаки, сыто отряхиваясь, окружили машину, выжидательно глядя на вожака, и вдруг завыли.

Рембо взглянул на меня, как показалось, с огромным сожалением и выпрыгнул из машины. Я захлопнул дверцу и сунул руки подмышки, пытаясь унять дрожь.

Позже отец и «знающие люди» рассказали мне окончание этой «собачьей» истории.
На СТО, где работал дядя Петя, кроме обслуживания клиентов, действительно занимались ремонтом, перебивкой номеров и перекрашиванием краденых автомобилей.
Офицеры полиции Каримов и Вавилов давали наводку и обеспечивали транспортировку обновлённых авто через посты ДПС.
Своими рассказами про бездомных собак я натолкнул бандитов на мысль, почему бы не использовать четвероногих в своих мерзких целях. Так можно было не курочить сигнализацию, иммобилайзеры и замки зажигания ворованных машин, экономя деньги и время. Они прикормили голодных собак отходами со скотомогильника рядом со старой свалкой, разработали план и распределили роли.
Дядя Петя, спец по всей этой электронике, на мокруху не соглашался. Тогда бандиты его убрали, представив дело так, что старик упал и ударился головой.
Первой жертвой стал Джокер, который мог расстроить бандитам все планы. Были и ещё жертвы: водитель директора шахты, решивший по-быстрому смотаться к любовнице, пока начальник на совещании, ехал мимо свалки, труп опознали по вставной челюсти; частный предприниматель, исчез вместе с машиной, набитой товаром, найдена папка с накладными.
Владелец СТО и полицейские арестованы.
А в городе у нас теперь новый мэр. Рустамов Ашот Ибрагимбекович.
Бездомных собак на улицах не видно. Но, может, только пока весна? А весна началась буйная…
Я включил музыку. «Так Даша или Маша? Маша или Даша?» – думал я под звуки виолончели. 30.08.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.