Чёртова кукла

В одной семье было шесть дочерей. Жена устала, ей отдохнуть бы с годик да сыночка и родить. Но их, мужиков, известное дело - кобелиное! Не давал муж покоя, поспешал в надёже, что следующий - точно пацан будет. Вот и народилась у них седьмая дочка. С такого расстройства пошёл муж горькую пить. Ребёнка крестить надо, а он с утра зенки зальёт, так пьяный в сарае до ночи и валяется, некому за попом ехать. А женщина ослабла, на постели в жару мечется, и молоко у неё пропало. Старшие пигалицы, мал-мала меньше, всё поели и опять кушать просят. Младенчик некрещёный громче всех плачет, голодный.
- Сходи, Маша, в сарай, пущай батька корову подоит, молока принесёт, - сказала мать старшенькой.
Та и пошла. Коровушка в стойле недоенная мычит. Стала Маша батьку звать.
- Ребёночку молока надо, пошли, папка, корову доить!
А батька снопом перевязанным валяется.
- Пущай, - говорит, - черти её заберут, девку-то. Мне сына надо! – и опять в сено рылом гвазднулся.
А дело к ночи было. Год тих, да час лих. Чёрт и услышал, как папаша в лихой час выругался.
Маша коровушку кое-как подоила ручками неумелыми, принесла молока сестрицам. Глядь, а малой-то и след простыл. Как сквозь землю провалилась! Поискали и стали дальше жить, мальчика ждать.
Чёрт, укравши девочку некрещёную, наигрался ею как куклою, натетёшкался и отдал русалкам на воспитание. Бродила она по белому свету, отыскивала сама себе пропитание. Когда выросла, красавицей стала. Жила с другими русалками в омуте, под каменными россыпями тасхылов. А после Троицы выбиралась с подружками в лес, переселялась на ивы да берёзки плакучие. На Духов день гулянья у них, песни во всю ивановскую, да лихие качели на ветках. Придет человек в лес – заиграют, защекочут до смерти.
Жил в соседней деревне Яков. Поспорил с дружками, что не побоится ночью один в лес пойти. Ну и пришёл. Русалки с веток спустилися, косы лохматые растрепали и стали обступать парня. Хохотали, кричали непотребное, руки холодные тянули, норовили схватить, защекотать до икоты смертельной.
Уворачивался от рук русалочьих, ужом извивался, а убежать не мог Яков. Ну, думает, смерть пришла. А потом смекнул, как уберечься. Обвёл круг на земле крестиком нательным, а внутри крест начертал да и встал на него.
Русалки и отступили. Только одна не отстала, просунула руку. Ну, Яков и схватил её, втянул в круг да на шею крестик свой и набросил. Покорилася она ему сразу.
Привёл Яков русалку домой. Мать в слёзы:
- Нешто возможно жить с чёртовой куклою? Ой, погубит она тебя, Яшенька!
Не послушал Яков мамашу, шибко полюбил русалку.
Целый год жили душа в душу. Исполняла Варварушка все женские работы, прясть да ткать обучилася и свекрови своей не перечила. Жить бы да жить. Яков уж про ребёночка говаривать начал. А Варварушка смеялась да отнекивалась.
- Потерпи, - говорит, - Яшенька, три года всего. Там и ребёночков тебе нарожаю!
А почему отсрочка такая, не сказывала. Яков наш и закручинился. Стал приглядываться к жене: что скрывает-то? Одно слово: тайный человек! А потом и вовсе в лес убежала.
Мать и говорит ему:
- Не ходи за ней! Я тебе другую невесту сосватаю!
Не пошёл Яков за Варварушкой. Через неделю она сама заявилася. Весёлая да румяная. На расспросы только смеялась.
- Погоди, - говорит, - Яшенька, два годика осталось всего.
Смолчал Яков, недоверие в карман поглубже запрятал. Опять Варварушку баловать-миловать.
А свекровь всё нашёптывает:
- Ох! Не будет тебе, Яша, счастья с чёртовой куклою!
Слухи по деревне поползли. Дескать, не может Яков жену в руках держать, бегает она кажное лето от него куда-то. Да мамаша родная все уши пропела.
Яков попивать начал да Варварушку поколачивать. А она смеётся только:
- Потерпи, Яшенька! Годок один остался. Заживём потом лучше прежнего!
А у Якова терпенье-то всё уж кончилось. Да и водка душу ему, будто камень какой, источила. Злой стал, неразговорчивый, чуть что не по ём – враз зуботычину Варварушке. И она уж не такая красавица стала, как была. Плакала много, да синяки платочком прикрывала.
На следующую русалью неделю не пустил Яков Варварушку. В сараюшке запер, вожжами привязал. Билась сердешная, вожжи в тело белое впилися.
- Отпусти ты меня, Яшенька! Совсем скоро всё переменится!
Заревел Яков по-звериному и давай Варварушку бить-колотить. Отвалился потом как пиявица сытая, захрапел, а Варварушка отвязаться сумела да в лес уползла, чуть живёхонька.
Очнулся Яков, а жены уж и след простыл. Один крестик только в соломе поблескивал.
Лето прошло, хмурень* позимником** сменился. От Варварушки ни слуху, ни духу. Якову снова худо. Тоску водкой горькою заливает.
А мамаша шепчет:
- Сходил бы, Яшенька, на посиделки, там вся молодежь собралася. Пришёл Покрова, девки ревут, как коровы. Авось выберешь себе жену-то.
Да ведь это в старые времена девушки на Покров собирались пряжу прясть, о женихах мечтать. А нонеча они без бутылки да курева и посиделок не знают. А где водка поганая, там и срам непотребный. Кажный вечер у них пляски бесовские. А в ночь, как листогною*** прийти, вон чего удумали. Дыр в тыквах понарезали, свечек в их навтыкали да в лес подалися. Праздник Хеловин праздновать. Развели костёр, выпили опять же. Яков-то переодел одёжу шиворот-навыворот да и пошёл задом наперёд. И потянуло его к реке прямиком. На камень ступил, так и покатился да в омут булькнул. А там ждали его. Год тих, да час лих.
Старухи-шутихи, мохом проросшие, и молодые волосатихи потянулись к Якову пальцами холодными. А с ними Варварушка. Только сама на себя непохожая. Ледяная, с глазами рыбьими. Руками скользкими тянут, рвут когтями, растаскивают на части. Губами шевелят, словно рыбицы.
- Сгубила-таки Якова чёртова кукла! – говаривали.
Весною всплыл труп посинелый, изглоданный пиявицами речными. А потерпел бы три года, и отдали бы тайные люди жену насовсем.
Да что там Хеловин, жисть-то, она пострашнее бывает!
Господи! Дай мне разум и душевный покой принять то, что я не в силах изменить. Дай мне мужество изменить то, что я могу. И дай мне мудрость отличить одно от другого!
___________
* - сентябрь.
** - октябрь.
*** - ноябрь. 26.08.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.