ПОЧЕМУ ФИЛОСОФИЯ СТАЛА АУТСАЙДЕРОМ? ИНТЕРВЬЮ КОРРЕСПОНДЕНТУ ЖУРНАЛА «ЧЕЛОВЕК И НАУКА» 5(19)

Корр. Раньше, когда у нас была одна философия, все было просто. Освоив краткий курс марксизма-ленинизма, мы были «вооружены» необходимыми знаниями и «передовым» мировоззрением. В наше время ситуация изменилось: казарменные методы обучения ушли в прошлое, а марксизм занял подобающее ему место на полке истории. Что изменилось в системе философских знаний?

В.Н. По всей видимости, современная отечественная философия претерпевает глубокий структурный кризис, грозящий перейти в системную катастрофу. Философия стала скорее исторической дисциплиной, повествующей о борьбе различных научных школ, течений и направлений за овладение умами человечества, нежели стройным мировоззренческим учением, которое концентрирует последние научные достижения, объясняет реалии нашей жизни, а также предвосхищает основные тенденции развития природы и общества.
Плохо или хорошо, но марксистская философия пыталась ответить на интересующие людей вопросы, направляла развитие научной мысли, была властителем дум ученого и обывателя. Нынешние же учебники по философии (даже самые авторитетные) лишь повествует об историко-философском процессе, а также комментирует мнения отдельных ученых по тем или иным вопросам. После краха идей марксизма-ленинизма отечественная философия потеряла свой познавательно-операционный сегмент, или теорию философствования. Многие преподаватели не могут толком ответить на вопрос, какую философию они преподают, а у большинства студентов этот предмет не оставляет практически никаких следов, кроме того, что он был в программе обучения.
Закономерным итогом стало то, что из флагмана, формирующего научное мировоззрение, философия превратилась в аутсайдера, не способного координировать научные исследования, определять магистральные пути развития творческой мысли. Новые открытия в науке становятся неожиданными для философов, буквально «падая им на голову». Современные философские труды не представляют собой практически никакого интереса для специалистов по физике, математике, биологии, экономике, кибернетике... В них содержится история философии, но нет методологии философствования, способной стать инструментом, обеспечивающим и направляющим познавательную деятельность специалистов различных областей знания.
Судя по содержанию журнала «Вопросы философии», цель современной философской корпорации — удовлетворять в основном собственные (клановые) потребности, работать главным образом на себя и свято блюсти известный принцип: наше дело «прокукарекать», а там хоть не рассветай.
Следует отметить еще одно важное обстоятельство, свидетельствующее о кризисном состоянии современной отечественной философии. Философия традиционно выступала средством межнаучной коммуникации. Однако в последние десятилетия она утратила свои позиции в этом важном вопросе. В результате в средствах межнаучной коммуникации образовался определенный вакуум, который в настоящее время заполняется терминологией системного подхода. Судить о том хорошо это или плохо — пока затруднительно, но реалии именно таковы.

Корр. Можно возразить: написаны сотни монографий и философских статей, в которых обсуждаются проблемы современной науки. В рамках философии существует даже такая дисциплина как «Концепции современного естествознания», в которой как раз и рассматриваются проблемы современной науки.

В.Н. Конечно, научные открытия не проходят мимо философских кругов и привлекают внимание философов. Но обсуждение, внимание и рассмотрение — это всего лишь начальный этап познания. За ним должны следовать системные обобщения и структурное осмысление места нового явления в модели миропонимания. Философия по своему статусу вообще должна идти впереди наук, освещая определенным образом пути их развития. Пока подобного представления, позволяющего анализировать состояние науки и прогнозировать магистральные направления ее развития, в теории философии не существует. Есть только мнения отдельных экспертов. Вместе с тем, еще в 70-80 годы прошлого столетия философская мысль активно продвигалась именно в этом направлении. Достаточно упомянуть блестящие работы И.А. Акчурина, В.Н. Садовского, В.Г. Афанасьева, А.И. Уемова. Сегодня можно по-разному относиться к этим ученым и к их теориям, но нельзя отрицать существенного влияния их трудов на формирование системного научного мировоззрения.
Для того чтобы корректно обсуждать и конструктивно рассматривать научные проблемы, теория философии должна опираться не на умозрительные заключения, а на некую модель миропонимания, с «высоты» которой становятся понятными частные проблемы. Пусть такая модель неполна и противоречива, но она должны быть. Иначе все превращается в бесконечное славословие и околонаучную «тусовку», обрамленную философско-научной терминологией. Так, например, концепции теории нечетких множеств вот уже тридцать лет не могут найти сколько-нибудь вразумительных обоснований и объяснений с философской точки зрения. Феномены таких научных направлений как теория торсионных полей, теория хаоса, методы генной инженерии (включая клонирование) остаются, без глубокого философского осмысления. Даже такое столь глобальное явление, как переход общества на рельсы тотальной информатизации, было пропущено философской мыслью.
Что касается дисциплины «Концепции современного естествознания», то возникает вопрос: почему именно естествознания, а не концепции науки? Чем, например, психологические, социологические, культурологические или математические концепции «хуже», чем концепции естествознания? Получается, что философия сама дробит науку на части, продолжая порочную традицию изучать все по частям. В результате вместо целостного взгляда на структуру мироздания мы получаем фрагментарную картину мира, состоящую из множества разрозненных мозаик, не связанных друг с другом. Последствия такой дифференциации всегда негативны.
Просмотрев доступные мне учебники по курсу «Концепции современного естествознания», я обратил внимание на то, что большинство из них написаны философами. Но, скажите, как можно квалифицировано судить, например, о последних достижениях в области физики твердого тела, если ты глубоко не вник в сущность этого предмета и никогда не работал в этой области? Естественно, только с чужих слов. Можно ли предопределить тенденции в сфере информационных технологий, если ты не участвовал в создании даже простейшей информационной системы? Очевидно можно, но только, приняв на веру чужое мнение. Что путного может рассказать о теории хаоса человек, который ни разу не попытался решить даже самого элементарного дифференциального уравнения? Ничего, кроме озвучивания чужого суждения.
Компиляция чужих представлений еще никогда не приносила достойных плодов ни тому, кто ее производит, ни тому, кто ею пользуется.

Корр. Следует ли понимать, что философия должна подменять естественные и гуманитарные науки, заниматься объектами их изучения и даже строить какие-то модели?

В.Н. Если философия будет подменять традиционные науки, то тем самым она сама подпишет себе «смертный приговор».
Объектом ее изучения было и должно оставаться миропонимание в самом широком смысле этого слова. Как я уже говорил, современному философскому миропониманию надлежит отражаться в виде высоко агрегированных системных моделей, в которых достижения частных наук (естественных и гуманитарных) выступают блоками и элементами. Тогда главная задача философии будет заключаться в установлении связей и отношений между частными моделями миропонимания, то есть в построении целого учения из разрозненных, неполных и противоречивых частей.
Собственно, так всегда и было, только термин «модель» философами не использовался. А зря — именно моделирование, в его широком, а не в узком математическом понимании, составляет основной инструмент теории философии. Речь идет, прежде всего, о вербальном моделировании, однако и другие методы моделирования должны стать рабочим инструментом современных философов. Не так уж далек тот период, когда такие понятия как «база знаний» и «системная модель» станут привычными в философском лексиконе.

Корр. Мы подошли к одному из центральных вопросов, который непременно возникает у любого человека, пытающегося вникнуть в смысл философии как «любви к мудрости»: в чем же заключается ее предназначенность?

В.Н. Кто-то из великих сказал, что мудрость начинается там, где возникают сомнения. А в чем и где, собственно, должны возникать сомнения? Сомнения возникают тогда, когда человек стоит перед необходимостью принять политическое, экономическое, техническое, юридическое, бытовое или какое-либо другое решение. Если при этом перед ним возникают альтернативы, то он начинает задумываться о том, каким образом ему следует поступить в сложившейся ситуации, какую из альтернатив выбрать и затем воплотить в реальное действие. Естественной опорой ему служат инстинкты, знания, логика, интуиция и вера. Однако трудность состоит в том, что они могут подсказывать различные, а то и прямо противоположные варианты решений. Так, например, инстинкт и логика зачастую определяют полярные линии поведения, а опираясь только на знания и игнорируя интуицию, можно совершить непоправимую ошибку, разрешая слабо структурированную проблему. Как быть в такой конфликтной ситуации, какую альтернативу считать хорошей, а какую — плохой, чему следовать, принимая решение: зову инстинкта, уверенности в знаниях, логике здравого смысла, интуитивным предчувствиям или неукоснительной вере в божье провидение? Ответ не прост. В тоже время хорошо известно, что наиболее надежной опорой может служить всестороннее системное восприятие проблемной ситуации, ее целостное осмысление и выбор линии поведения сообразно своему мировоззрению и уровню цивилизованного развития.
Следовательно, любовь к мудрости, или философия, существует не сама для себя, а выступает неотъемлемым компонентом процесса принятия решения, за которым последует действие, то есть целевое перемещение вещества, энергии или информации, преобразующее действительность в ту или иную сторону. Иными словами, важнейшая функция или миссия философии, заключается в формировании у человека не только определенного мировоззрения, но и умения системно мыслить при принятии решений в процессе своей профессиональной, общественной и бытовой деятельности.

Корр. Так все же, философия — это наука, или нечто другое?

В.Н. Любая наука характеризуется следующими атрибутами: предназначенностью, аксиоматикой, понятиями, методологией и методами, установленными фактами и закономерностями, практическими рекомендациями и приложениями. Философия также имеет аналогичные составляющие, что собственно и послужило формальным основанием признать ее за науку. Однако это не так.
Если базу традиционных наук составляют аксиомы, то в философии вместо аксиом выступают так называемые «первопринципы». Они отличаются от аксиом тем, что, как говорил Чжуан-цзы, «первопринцип» не может быть постигнут ни зрением, ни слухом… «Первопринцип» не может быть услышан; то, что слышится, не ОН, «первопринцип» не может быть возвещен; то, что возвещается, не ОН… «Первопринцип» нельзя ни помыслить, ни описать.
Именно из этого невидимого, неслышимого, невозвещаемого и неописываемого «нечто», вытекают базовые утверждения, которые впоследствии становятся отправными аксиомами науки. Собственно в реализации перехода от «первопринципов» к аксиомам и заключена гносеологическая роль философии, позволяющая поставить ее на более высокую ступень иерархии по отношению к любым наукам. Как, каким образом осуществляется этот переход неизвестно. Но факт остается фактом — были, есть и будут люди, которые каким-то образом воспринимают «первопринципы» и их основе формулируют базовые аксиомы, которые становятся «краеугольными камнями» какой-либо теории. Эти люди и называются философами не по профессии, но по существу.
Хрестоматийный пример — Альберт Эйнштейн. Неизвестно на какой «первопринцип» он опирался, разрабатывая теорию относительности, но точно известна базовая аксиома этой теории: никакое вещественно-энергетическое преобразование (включая пространственное перемещение) не может осуществляться со скоростью большей скорости света. Удивительная аксиома, уж никак не вытекающая из того, что мы наблюдаем в повседневной действительности и противоречащая всякому здравому смыслу! Понимал это и сам Эйнштейн, когда шутливо заметил: «Здравый смысл говорит нам о том, что Земля плоская».
Идею «первопринципа» можно иллюстрировать примером из другой области. У величайшего композитора XX века Альфреда Шнитке в одном из немногочисленных интервью спросили, как ему удается сочинять такую удивительную музыку. В ней не находит своего отражения наше героическое время. Она имеет явно не народные корни и не отражает чаяния публики. В её звучании вроде бы нет и лада, но стоит исказить хотя бы одну ноту, как все музыкальное произведение начинает звучать диссонансом. Говорят, что он ответил так: «Музыку сочиняю не я, это делает кто-то другой. Я лишь прикасаюсь к этим первородным небесным звукам и, что могу, записываю в нотную тетрадь».
Таким образом, возвращаясь к поставленному вопросу, можно сказать, что философия — это не наука, но «наука наук». Она — предтеча и «путеводная звезда» любой науки, в том смысле, что каждое научное исследование (технического или гуманитарного плана) должно начинаться с глубокого и всестороннего философского обоснования, а собственно исследовательский процесс должен непременно иметь философское сопровождение. В нашем же научном сообществе это далеко не так. Многие научные направления вообще не имеют философской поддержки. В силу чего, работающие в них специалисты, сами того не замечая, бродят по научным дебрям словно слепые в лесу. Тот же, кто в своей практической деятельности руководствуются их советами, приносят горе и страдания себе и людям, будучи искренне убежденным во всесилии науки.
Кстати, когда говорят «кандидат философских наук» или «доктор философских наук, — это коробит слух. Правильнее говорить: «кандидат философии», «доктор философии».

Корр. Приведенные рассуждения убедительны, но абстрактны. Зачем, скажем, инженеру знать философию? Каким образом философские знания могут помочь ему в его непосредственной профессиональной деятельности, например, при создании автомобиля?

В.Н. Обратим внимание на тот очевидный факт, что при наличии большего количества высококвалифицированных инженеров, мы не умеем производить хорошие легковые автомобили. На то существует много причин экономического, технического, исторического, управленческого и даже ментального свойства. Но все они являются следствием того, что на автомобиль мы привыкли смотреть как на некоторое инженерное устройство. Но с философской точки зрения это далеко не так — автомобиль не инженерный, а комплексный объект. В нём теснейшим образом переплетаются технические (функциональные, технологические, эргодические и т.п.) и гуманитарные (экономические, социальные, эстетические и т.п.) аспекты. Как в том, так и в другом мы отстаем от развитых стран. Но если разрыв в техническом отношении вполне преодолим (как это, например, сделали в Корее или в Китае), то наше отставание в гуманитарных аспектах автомобилестроения можно оценить как безнадежное. Мы сами, исповедуя две научных парадигмы — естественнонаучную и гуманитарную, отделили «гуманитариев» от «технарей», а теперь за это расплачиваемся, и не только в области автомобилестроения.
Философские знания учат человека особому многоаспектному стилю мышления, позволяющему не только разделять все на части, но и правильно объединять эти части в единое целое, сообразуясь с гуманистическими и естественнонаучными критериями. Внявший философскому воззрению на мир, видит все его объекты не глазами лондонского воробья и не с позиции примитивного монетарного мышления, а воспринимает их во всем многообразии и глубине свойств, и, соответственно этому, формирует линию поведения, будь-то в автомобилестроении или в какой-либо другой области.
Ну, а если вернуться к автомобилестроению, то в этой отрасли у нас есть все, кроме философии построения хорошего автомобиля. Точнее такая философия есть, но уж очень она убогая.

Корр. Вряд ли кто сомневается в том, что наша отечественная философская мысль развивается каким-то своим особым путем. Но, как известно, «свой путь» связан с определенными издержками и заблуждениями.

В.Н. Можно выделить пять основных особенностей нашей доморощенной философии.
Во-первых, она культуризирована. Культура как бы поглотила философию, внеся философское мышление в свою структуру, придав ей национальную окраску. В результате появились выражения типа «русская философия», «немецкая философия», «восточная философия» и т.д. Эти выражения (если они понимаются буквально, вне исторического контекста) — нонсенс в устах философа, прежде всего потому, что философствование — это способность к абстрактному универсальному мышлению вне зависимости от национальных особенностей и традиций. Так же, как не существует национальной математики или физики, не может быть философии, привязанной к культуре нации. Добытая философией истина потому и истина, что она справедлива в любом месте и для любого народа.
Во-вторых, у нас философия зачастую отождествляется с идеологией. Логика рассуждения при этом проста: философия — это мировоззрение, а мировоззрение формируется идеологией. Такое отождествление идет от марксизма-ленинизма, апологеты которого путем реализации этой незатейливой логической конструкции превратили философию в «служанку» политики, в инструмент борьбы определенных группировок за захват и удержание власти. Идеология может заимствовать философские концепции, но философия не должна опираться на какие бы то ни было идеологические установки. Когда философия начинает изменять свои концепции, сообразуясь с текущей политикой, порождается одно из самых опасных и необыкновенно живучих явлений — конформизм. Примеров тому среди отечественных философов несть числа.
В-третьих. Наше общество несет колоссальные гуманитарные потери, связанные с утратой философских оснований не только естественных наук, но и наук, обращенных к человеку и обществу. Характерная примета — затаривание прилавков литературой по оккультным вопросам, паранормальным явлениям, сомнительным методам исцеления болезней, астрологии, экстрасенсорики и т.п. Разного рода шарлатаны приковывают внимание многомиллионной армии телезрителей, а астрологические прогнозы стали атрибутом периодической печати. Возврат в «средневековье» во многом объясняется тем, что философия фактически ушла от ответов на вопросы, волнующих обывателя, заняв удобную для себя созерцательную позицию. Не секрет, что многие воспринимают современных философов как людей много рассуждающих, но не способных предложить что-нибудь конкретное при решении практических вопросов.
Потеряв свою прагматическую значимость, современная отечественная философия оставила обывателя один на один с невообразимо сложным потоком научных открытий. С массированным нашествием религиозных течений сектантского толка (типа сахаджа-йоги, аум-синрикё ), псевдорелигиозных и псевдонаучных учений (типа дианетики и саентологии Л.Р. Хаббарда, примитивистской психологии К. Кастанеды и Д. Карнеги ). В результате в наших головах формируется некий конгломерат поверхностных знаний и сомнительных установок. Такой бессистемный сумбурный способ формирования мировоззрения опасен тем, что ведет к духовному кризису личности, превращает общество в стадо зомби, неспособных к самостоятельному мышлению и социальному развитию. Происходит деморализация общественных отношений, а социум превращается в деградированный электорат, готовый вручить бразды правления любому бойкому на язык проходимцу.
В-четвертых. Отечественная философия с катастрофической скоростью теряет своих потребителей еще и потому, что она, исходя из идеологических и политических соображений, совершенно неоправданно отмежевалась от традиционных религиозных учений — христианства, буддизма, ислама и других. Разделившись под воздействием идеологов марксизма-ленинизма на материалистов и идеалистов, наши философы направили свои основные усилия на решение надуманного, научно некорректного вопроса: «Что первично — бытие или сознание?», поддержка которого потребовалась коммунистам для разрешения своих политических проблем. Что из этого получилось — известно.
После краха марксистско-ленинской идеологии и развала СССР у нас в стране постоянно бужируется вопрос о некой общенациональной идее, который есть ни что иное, как попытка отказаться от православной веры. Мы забыли или не понимаем, что только Вера (а не идеология) является системообразующим началом, способным сохранить государственность от развала в самых тяжелых условиях. Для всех нас общенациональная идея изложена в Библии, и любая подмена христианского учения — путь к общенациональной катастрофе. Конечно, каждый вправе выбирать свою Веру, но следует напомнить, что именно Православие объединило многочисленные княжества и народности в то, что мы сегодня называем Россией. В нашем многоконфессионном государстве нельзя ставить вопрос о том какая религия лучше. Все истинно религиозные учения одинаковы по своему интеграционному потенциалу, отличаясь лишь этническими оттенками, не принципиальными с точки зрения системообразующего начала. Случилось так, что для нас История выбрала Православие, так пусть оно и будет — коней на переправе не меняют. Тем более что у нас, что ни десятилетие, то «переправа» или «засада».
В-пятых. Существенный ущерб философской мысли наносит традиционный для отечественной философии консерватизм в развитии методологии философского познания действительности, приверженность к неукоснительному следованию «авторитетам». А что такое авторитет? Это сила, в которую верят, а главная сила — обладание значимой информацией. Или — чаще — иллюзия обладания. Еще не так давно любая логическая цепочка доказательств начиналась и заканчивалась ссылками на высказывания классиков марксизма-ленинизма или решения ближайшего партийного съезда, принимаемыми за истину в последней инстанции. Сегодня такая «методология» ушла в прошлое, но традиция осталась. Вместо веры в партийного идола отечественные философы с упорством, достойным иного применения, признают эмпиризм, логику здравого смысла и историзм основой методологии философского познания бытия. Такая позиция — глубокое и опасное заблуждение.

Корр. Отрицание ведущей роли исторического подхода к анализу явлений, эффективности логики здравого смысла в познании социальных процессов и значения опыта как критерия истины подрывает основы методологии материалистической, точнее, рационалистической философии. В этом отрицании многие усмотрят движение к примитивному идеализму, к тому, что, в конце концов, мы будем вынуждены признать фатальный, предопределенный свыше характер развития природы и общества.

В.Н. Действительная роль этих подходов ограничивается лишь получением «пищи для размышлений», но не надежной основой для принятия ответственных решений, влияющих на наше будущее.
Начнем с исторического подхода. Изучая прошлое, мы видим его через призму сегодняшних концепций, с места своего исторического наблюдения. Поэтому то, что было — это не более того, что мы хотим и можем увидеть в прошлом. Любой достоверно установленный исторический факт (например, подтвержденный археологическими раскопками или архивными материалами) может быть истолкован различным образом, в зависимости от того, с какой позиции будет производиться это истолкование. Недаром каждый учебник истории — это не объективное, а персонифицированное произведение, отражающее не более чем личную позицию автора (например, В.О. Ключевского, С.М. Соловьева, Дж. Неру ) или коллективное мнение группы авторов-единомышленников (в частности, известная история ВКП(б), написанная под непосредственным руководством Сталина).
К этому следует добавить, что исторические аналогии и параллели правомочны только при устойчивости социальной среды. Но такой среды не существует — любая социальная среда конфликтна по своей сути. Поэтому, когда эти методы пытаются применить для познания и прогнозирования конфликтных общественных процессов, получаются абсурдные по своей сути выводы. Как справедливо отмечал Троцкий, уже простой капиталистический кризис ставит историзм в тупик, а перед такими явлениями как революции и войны он и вовсе бессилен в своих объяснительных возможностях.
Необходимо понимать, что без знания истории философии невозможно развитие философской мысли и вообще формирование культуры мышления. Вместе с тем, мысли философов прошлого и настоящего нельзя понять, если самому не занять определенную позицию, не пройти определенный жизненный путь, не «набить шишек» при разрешении бытовых и профессиональных проблем. В дидактическом аспекте получается замкнутый круг, выход из которого видится в неоднократном и систематическом обращении к сокровищнице восточной, античной, новой и новейшей философии.
Однако на этом пути нас подстерегает реальная опасность — человек может многое знать, но ничего не уметь. В этом случае мысли великих так и останутся мыслями, если человек не владеет методологией философствования и не обладает способностью воплощать знания и философскую методологию в реальные поступки и дела. Поэтому утверждается, что философия — это не только история философской мысли, но и теория философствования. С последним компонентом как раз и возникает загвоздка — в современной отечественной философии его попросту нет. Вместо него предлагается конгломерат всевозможных мнений о философских категориях, например, таких как «человек», «общество», «природа», «техника», «этика» и других, взятых без всякой систематизации.

Корр. По-видимому, следует согласиться с ограниченностью исторического подхода к анализу явлений и известным риском при его использовании для обоснования важных решений, которые будут воплощаться в действия в конфликтных условиях. Но что может быть более надежным, чем логические умозаключения и выводы, основанные на здравом смысле?

В.Н. Когда мы говорим: «эти рассуждения не противоречат логике здравого смысла», то полагаем, что они правильны. А что значит «правильны»? «Правильность» означает только то, что: а) логика говорящего соответствует логике воспринимающего; б) конечный результат рассуждений говорящего совпадает с мнением оценивающего лица; в) вывод, вытекающий из рассуждений, не противоречат наблюдаемым фактам. О пункте в), как тесно связанном с эмпиризмом, поговорим отдельно. Сейчас же отметим, что логика здравого смысла обладает тем очевидным недостатком, что любой логический вывод опирается на исходную аксиоматику — утверждения, истинность которых априори принимается на веру, без доказательств. После принятия аксиом с ними можно производить любые непротиворечивые логические преобразования и получать утверждения, истинность которых будет соответствовать истинности исходной аксиоматики.
Существенным порокам логических конструкций, является то, что при логичных рассуждениях происходит лавинообразный рост возможных вариантов, по которым можно двигаться, не нарушая законов логики и обеспечивая полный охват вероятных случаев. Возникает так называемое «проклятие размерности». Чтобы избежать этого, приходится вводить правила «отсева» наименее пригодных вариантов. А это произвол: какие правила введешь — такой получишь и результат. Однако если договориться о единообразном понимании этих правил, то логика будет общая или концессуальная, но следует понимать, что истинность выводов от этого не изменится. Апелляция к общепризнанному мнению (как и к мнению большинства) не может служить доказательной базой для установления истины.
Для обмана людей (а иногда и самих себя) находит применение еще одна разновидность логического процесса, когда формулируется некое утверждение, потребное для каких-либо целей, а затем, пользуясь логическими умозаключениями, осуществляется выход на нужные аксиомы, которые всем кажутся верными. Такой логической технологией частенько пользовались Сталин и его приспешники для «обнаучивания» своих лозунгов.
Таким образом, логика здравого смысла — вещь лукавая. С её помощью можно затуманить мозги кому угодно. Чтобы избежать этого следует всегда помнить, что логика (какая бы мудрёная и изощрённая она не была) позволяет получать новые утверждения, истинность которых не превосходит истинности изначально принятых аксиом. Об этом, собственно, и говорит известная теорема Гёделя.

Корр. Получается, что, пользуясь логикой здравого смысла, можно доказать: белое есть черное, а черное — белое.

В.Н. В этом-то и заключается слабость логики здравого смысла: она не устанавливает истину, а учит, как спорить и при этом выигрывать. Об этом говорил еще Сократ, критикуя софистику. Если вы знаете, как спорить, то не имеет значения, о чем спорить. Если же вы не знаете, как спорить, тогда тоже не имеет значения, о чем спорить. В споре надо не побеждать, а устанавливать истину, поскольку известно, что любая победа, в конце концов, оборачивается поражением. Но мы часто об этом забываем и путаем логику здравого смысла (или логичность) с формальной логикой, выигрыш в споре — с истиной. В даосских текстах есть два хороших замечания по этому поводу. Первое: «искать истину в споре, все равно, что надевать шляпу на человека, на котором уже есть шляпа». Второе: «знающий — не доказывает, доказывающий — не знает».

Корр. Обратимся к последнему «столпу» философии — эмпиризму. Он-то, чем плох?

В.Н. Эмпиризм основывается на буквальном понимании известного утверждения: «опыт — критерий истины». Это утверждение в принципе правильное. Но его следует рассматривать как один из возможных способов поиска истины, а не как основу методологии познания действительности. Для того чтобы подтвердить или опровергнуть какое-либо положение, недостаточно обнаружить опытно наблюдаемый факт и положить его в основу аргументации «за» или «против». Сам результат опыта, без глубокого понимания причин, его породивших, отражает не более чем образ мышления наблюдателя, его стереотипы или начальные идеологические установки, но не объективное положение дел.
Эмпиризм плох еще и потому, что на его базе возник, сформировался и получил чрезвычайно широкое распространение один из самых порочных псевдонаучных методов — метод «проб и ошибок».
В последнее время эмпиризм подкрепляется статистикой и тестированием. При этом упускается из вида, что эти методы применимы для познания неконфликтных процессов, в которых будущее можно узреть через призму текущего или прошлого. Мы живем в конфликтующем мире, в котором периоды стабильного развития перемежаются кризисами — точками ветвления и выбора дальнейшего пути. Однозначно предсказать этот выбор невозможно, поскольку он определяется не случаем или сторонними силами, а теми, кто создал кризис.

Корр. Вернемся к вопросу о соотношении материального и идеального. Как учит марксизм — это центральный вопрос, верный ответ на который позволяет правильно разрешать проблемы.

В.Н. Разделение сущего на материальное и идеальное — это грубая и неудачная попытка построить модель мироустройства на основе дуалистического детерминизма. Такая модель потребовалась для того, чтобы отделить то, что мы воспринимаем органами чувствования, от того, что не поддается такому восприятию даже с помощью приборов. Можно только удивляться тому, как поколения философов-марксистов с благоговением цитируют путанную, неопределенную и, скорее, метафорическую, чем научную формулировку понятия «материя», данную Лениным. Материя — это «... философская категория для обозначения объективной реальности, которая дана человеку в ощущениях его, которая копируется, фотографируется, отображается нашими ощущениями, существуя независимо от них».
Почему материя — это категория для обозначения реальности, а не сама реальность? Как можно привязывать к человеку то, что существует независимо от него. А если бы не было людей, тогда что? Не было бы и материи? Почему способность ощущать материю дана только человеку? Разве, другие животные не обладает такой способностью? Неужели наши ощущения копируют, фотографируют и отображают реальность? По-моему, они участвуют в этих операциях, но производит их наша психика. Что означает объективная реальность, существующая независимо от нас? Видимо, есть объективная реальность, существующая в зависимости от нас.
Вероятно, вождь мирового пролетариата, задавал сам себе эти элементарные вопросы. Но оставил все как оно есть. Почему? Для достижения своих политических целей ему понадобилось именно такое, и никакое другое, понимание материи.
Чтобы как-то разрешить многочисленные коллизии, возникающие в результате введенного дуализма, к материальному и идеальному добавили третье весьма неопределенное понятие — «сознание». А основной вопрос философии сформулировали так: что первично — материя или сознание, который окончательно запутал не только обывателя, но и самих философов, окончательно переведя научное познание окружающей нас действительности в идеологическую спекуляцию и схоластику — беспредметный спор. В результате материальным занялась наука, идеальное (духовное) отошло религии, а сознание так и осталось без присмотра. Точнее, им стали заниматься все, кому ни лень, но определенности здесь как не было, так и нет.
Если на материальное и идеальное посмотреть с прагматической точки зрения, то можно констатировать, что между материальным и идеальным нет никакой разницы, кроме, разве что, названия. Пусть все, что существовало, существует и будет существовать — есть материя. Часть из этого «всего» человек воспринимает с помощью органов чувствования (назовем эту часть — проявленной), другую часть (трансцендентную), он может воспринять, но пока не воспринимает по ряду причин. Границы между этими частями подвижные, то есть то, что сегодня считается трансцендентным, завтра может стать проявленным. Но, человек устроен так, что он не способен воспринять материальное, так сказать, напрямую. Мы воспринимаем лишь модель материального и, соответственно, оперируем только с моделями, того, что называем материальным. Мы можем даже не воспринимать какой-либо материальный объект, но все равно способны построить его модель. Классическим примером в этом отношении может служить такой вполне материальный объект, как радиоволны. У нас нет органов, способных напрямую воспринимать радиоволны, однако люди создали модель этого вроде бы нематериального объекта и используют ее в своей деятельности.
Другой пример — психика, которую традиционно относят к идеальным объектам. Мы не знаем, как устроен этот объект, но Фрейд построил его модель (пусть примитивную), и мы с успехом пользуемся ею для решения вопросов психологического характера.
Таким образом, суть дела не меняется от того, назовем ли мы некоторый объект материальным или идеальным. Весь вопрос в том, насколько адекватно мы воспринимаем этот объект, сколь адекватно воспроизводим его модель, и как рационально используем эту модель для решения насущных проблем. Спорить можно, и нужно, по поводу адекватности моделей и путях их практической реализации, а вот споры вокруг «основного вопроса философии» — это схоластика, подобная вопросу о первичности курицы или яйца, заканчивающаяся, как правило, силовым решением и навязыванием идеологической доктрины, выгодной кому-то. Марксизм научил нас спорить и выигрывать, но не научил правильно разрешать проблемы.

Корр. Какому из современных философских течений Вы отдаете предпочтение?

В.Н. Больше других мне импонирует экзистенциализм. Этому течению философской мысли я и придерживаюсь в своей повседневной жизни и в научной деятельности. Но мой экзистенциалистический взгляд особый, отражающий личное миропонимание, сформированное под воздействием восточной философии и христианской религии.
Если говорить кратко, это миропонимание базируется на следующих основных дефинициях.
Def. 0. Есть мой мир, есть наш мир и есть другие миры; все миры материальны; мой мир дан мне в ощущениях, наш мир дан нам в ощущениях. Это — проявленные миры. Другие миры — трансцендентны, никто из людей пока не может воспринимать их органами чувствования и адекватно описывать понятиями и терминами проявленных миров.
Def. 1. Среди трансцендентных миров есть сверхтрансцендентный (абсолютный) мир, не поддающийся восприятию никогда и ни при каких условиях; о его существовании можно судить только по косвенным признакам; это — Бог, который не есть Бог мертвых, но Бог живых (от Марка, 12:27).
Def. 2. Все объекты моего мира содержат три первообразные субстанции — вещество, из которого он состоит, энергию, которая им движет, и информацию, которая всем управляет.
Def. 3. В моём мире нет неделимых объектов, составляющих первооснову его строения; все (без исключения) его объекты — бесконечно структурируемые системы как вверх, так и вниз.
Def. 4. В моём мире нет абсолютно одинаковых объектов; он гетерогенен по своей природе, и именно это служит основой его относительной устойчивости; минимально возможная форма проявления гетерогенности — бинарность структурного устройства материи или дуализм в ее восприятии.
Def. 5. Всё в моём мире формируется под действием трех основных механизмов: эволюции, самоорганизации и конфликтности.
Def. 6. В моём мире нет пустоты и бессодержательности.
Def. 7. В моём мире нет ничего неуправляемого; все объекты выступают в двух ипостасях: управляемого и управляющего.
Def. 8. В моём мире всё подчинено не экстремальным, а компромиссным принципам, потому что это не самый лучший из миров.
Def. 9. Мой мир устроен так, что в нём будущее не содержится в качестве составной части в настоящем, и всякое данное состояние не может быть объяснимо только из непосредственно предшествующего ему состояния.
Def. 10. Любой процесс в моём мире имеет начало и конец, а все его объекты вне зависимости от их субстанциональной сущности обладают конечным жизненным циклом.
Def. 11. Объекты моего мира «живут» в бесконечном разнообразии пространств в астрономическом, внутреннем и операторном времени.
Названные дефиниции не просто провозглашаются, но образуют исходную аксиоматику, на фундаменте которой строятся те теории, разработкой которых я занимаюсь: системный анализ, системное моделирование, системная теория конфликта и др. Стоит изъять или изменить одну их перечисленных дефиниций, как любая из них рухнет как карточный домик. Но это меня и воодушевляет. Ибо, как справедливо отмечал Карл Поппер: «Любая теория может быть научной, лишь тогда, когда есть возможность её принципиального опровержения».

Корр. Когда мы говорим о системах, возникает естественный вопрос: существуют ли они на самом деле, или это плод наших умозаключений?

В.Н. Для меня ответ на этот вопрос однозначен. Разделение всего сущего на системы и объединение сущего в системы — специальный прием изучения объектов, изобретенный человеком или один из возможных способов мышления, освоенный человеком в процессе эволюции его психики. Мы не знаем и никогда не узнаем, как устроены реальные объекты, но всегда будем стремиться к этому, применяя все более изощренные приемы их изучения и осваивая новые способы мышления. И системный подход — один из шагов на пути бесконечного познания недоступной нам реальности.

Корр. Подводя итог нашей беседе, можно констатировать, что отечественная философия не «умирает», а скорее наоборот, переживает очередной этап своего развития. Это позволяет с оптимизмом смотреть в будущее. Попытаемся заглянуть в будущее.

В.Н. Прогноз — дело неблагодарное, но осмелюсь высказать следующее предположение: текущий кризис философской мысли, завершится рождением новой философии. Сегодня трудно представить её в деталях, но обрисовать общие контуры представляется возможным.
Это будет деидеологизированная, деполитизированная и декультуризированная философия, равноправно опирающаяся как на историю философской мысли, так и на системную теорию и методологию философствования.
Философия перестанет обслуживать какие-либо политические группировки. Принцип: «что изволите господа-начальники», уйдет в небытие, а откровенным конформистам и вертлявым политугодникам не будет места в среде философов.
Она будет ориентирована как на утилитарные потребности индивида и общества, так и на решение мировоззренческих проблем, позволяющих человеку правильно ориентироваться в нашем непростом мире. Философия, наконец-то, развернется в сторону простых людей с их маленькими, но очень важными для них, проблемами.
Система философских знаний преодолеет авторитаризм и будет строиться по принципу многополярности, то есть включать в себя множество динамично развивающихся направлений и ответвлений взаимоисключающего, но и взаимодополняющего свойства.
Философия вновь станет властителем дум ученого и обывателя, восстановит свой статус «науки наук» и будет флагманом, формирующим научное мировоззрение, координирующим научные исследования и определяющим магистральные пути развития творческой мысли. 12.08.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.