ЧУЖАЯ СВАДЬБА

I
Весна. Харьков. Раннее воскресное утро. Небольшой одноэтажный домик на Шатиловке, окруженный палисадником с кустами цветущей сирени. Курсант третьего курса высшего военно-инженерного училища, что на Сумской улице, сладко потянувшись, медленно приоткрыл глаза и мгновенно проснулся. Вместо привычной солдатской койки он лежал на полутораспальной деревянной кровати, находившейся не в казарме, а в комнате с обоями в розовый цветочек.
«Куда меня занесло?»
Он медленно повернул голову.
«А это что?»
Рядом с ним, свернувшись в калачик и закутавшись в пуховое одеяло, мирно посапывала какая-то рыжеволосая девица. Он попытался припомнить события вчерашнего вечера и не припомнил. В памяти всплывали какие-то люди с букетами тюльпанов, увитый бело-розовыми лентами автомобиль, праздничный стол с шампанским, пьяный мужик с огромными кулаками. Но из этих мозаичных видений никак не складывалась целостная картина.
Осторожно приподнявшись, он оглядел комнату. Рядом с кроватью на тумбочке стоял стакан с водой. На спинке стула висели гимнастерка и галифе, рядом на полу стояли женские домашние тапочки, но сапог нигде не было.
Чувство неосознанной вины обволакивающей волной пробежало по его телу и в виде безотчетного стыда остановилось где-то в правом полушарии шумевшей головы. Во рту пересохло, а к горлу подкатил тошнотворный комок с запахом то ли сургуча, то ли резины.
Неожиданно в голове зазвучали слова начальника курса: «На все вопросы рядовой должен отвечать коротко и ясно: виноват». «Понятно, что, виноват, — подумал он, — но в чем конкретно?». Курсант уставился невидящим взором в потолок, помассировал голову руками, залпом выпил стакан воды и тут, словно в кино, перед ним прокрутились все события вчерашнего вечера.
Он кубарем скатился с кровати, натянул на себя гимнастерку и галифе, надел тапочки, открыл окно, ловко выпрыгнул в палисадник и что было сил помчался по еще не проснувшимся харьковским улицам к себе в казарму.
II
В позапрошлую субботу к нему подошел его однокурсник из параллельной группы некто Толик Крячко и как-то между прочим спросил:
— Пиво будешь?
У этого Крячко не то, что пива, простой воды не всегда выпросишь.
— Спасибо, дай лучше закурить.
— У меня к тебе дело есть, — заговорчески продолжил Крячко, извлекая из отворота пилотки помятую сигарету «Джебел». — Причем дело деликатное, можно даже сказать, щепетильное.
— Раз дело, тогда другой разговор, пошли пить пиво с вяленой рыбой.
— Про рыбу разговора, кажется, не было, — просюсюкал Крячко, — а колбаса найдется.
Они зашли в каптерку, где их охватил стойкий армейский запах, присущий всем казармам на свете. Меняются времена и нравы, совершенствуется амуниция и оружие, но казарменный дух вечен, как египетские пирамиды. В этом нетленном аромате сидел закадычный друг Крячко — младший сержант Миша Кацман из Киева и с упоением читал им же сочиненный боевой листок.
— Послушай, Вадим, — обратился он к курсанту, — у нас с Толиком есть общий приятель — Сева Шкляр из Харьковского авиационного института. Да ты его знаешь — в прошлую сессию сдавал за него два экзамена. Припоминаешь — сопромат и теоретическую механику.
— Конечно, помню. Это тот самый студент-авиастроитель, с которым мы (если меня не мыть две недели) похожи, как братья-близнецы. Однако не гони волну, — перебил его Вадим, — договор был другой: вначале пиво, а потом севино дело.
Крячко достал их портфеля заплесневелый кусок сырокопченой колбасы и бутылку темного «Мартовского» пива.
Минут пятнадцать они молча наблюдали, как Вадим жевал колбасу, присланную из Киева, и наслаждался пенистым напитком харьковского производства.
— Так вот, — продолжил свою мысль Кацман, — речь идет о нашем младшем товарище Севе Шкляре.
— У вас есть еще пиво? — прервал его Вадим. — А то как-то нехорошо получается: колбаса осталась, а пиво закончилось. А может, напротив, пиво закончилось, а колбаса осталась. Как правильнее сказать, Миша?
— Толик, дай ему еще одну бутылку, — недовольным голосом распорядился Кацман.
Еще минут десять они в ожидании смотрели на Вадима, доедавшего колбасу и опустошавшего пивную бутылку.
— Итак, слушай, — перешел к делу младший сержант. Но Вадим остановил его:
— Как ты думаешь, Миша, чего хочет человек, выпивший подряд две бутылки пива?
Кацман с Крячко призадумались, подозревая, что если события будут развиваться по такому сценарию, то до щепетильного дела они сегодня могут и не добраться, а пиво и колбаса будут потрачены впустую.
— Можете не напрягаться, — успокоил друзей Вадим, — сейчас перекурю в туалете, и мы займемся вашим деликатным вопросом.
Появился он через час и без раскачки приступил к делу.
— Так, что случилось с вашим Шкляром: опять к экзаменам не готов или курсовую не может написать? Так вроде бы еще рановато — до сессии полтора месяца.
— Нет, экзамены были в прошлый раз. Сейчас ситуация намного сложнее, — приступил к изложению сути дела Кацман. — Две сессии как Сева ухаживает за однокурсницей — Асей Розенбойм. Нельзя сказать, что она ему сильно нравится, даже наоборот, но ничего лучшего на глаза не попадается, а одному жить у него не получается. Все шло вроде бы хорошо: он ходил с ней в библиотеку, водил ее в кино, угощал мороженым, но на прошлой неделе случилось то, что не входило в севины планы: Ася сообщила, что она беременна. Он, конечно, сильно расстроился, и, не придумав ничего лучшего, раздобыл какую-то справку и взял академический отпуск. Короче смылся из Харькова. Скорее всего, уехал к родителям в Житомир или к старшему брату в Мариуполь. Ася тоже опечалилась, особенно после того, как ее отец заявил: «Если не поженитесь — убью и тебя и твоего засранца».
Глаза у Кацмана округлились, а Крячко добавил:
— Свое слово ее отец держать умеет. Мы его характер знаем: крутой мужик. Кулак, как твоя голова, если что, он и до нас доберется.
Вадим с недоумением посмотрел на испуганных приятелей.
— Ваш Сева по своей собственной инициативе влетел в неприятную историю, так пусть сам из нее и выпутывается. Я-то здесь каким боком?
— Ты, я вижу, не въезжаешь в ситуацию, — перебил его Кацман. — Толик, достань еще пива, только не «Мартовского», а «Жигулевского». От «Мартовского» у меня живот пучит.
Золотистый напиток выпили все вместе, и Крячко продолжил.
— Сева очень просил нас с Мишей замять это дело, причем так, чтобы не навредить ни ему, ни девушке, и не растрепать нервы ее отцу. Мы переговорили с Асей и вот какой вариант она предложила.
— Стоп, мужики, — прервал монолог Вадим, — я, кажется, начинаю догадываться, куда вы клоните. Женские страсти и ковыряние в тонкостях предсемейной психики — не моя специальность. Сдавать за Севу экзамены — это одно дело, и совсем другое — улаживать его фамильные отношения, тем более с таким тестем. Вы что! В своем уме? Какой, к черту, из меня жених? Пока!
Вадим поднялся со стула и двинулся к выходу.
— Вот те раз! Колбасу ел, пиво пил, сигарету курил, а как к делу подошли, так сразу на попятную, — придержал его за рукав Крячко. — Так серьезные люди не поступают, тем более ты не дослушал до конца наш план, а в нем есть и позитивные моменты. Причем их больше, чем вероятных неприятностей. По крайней мере, будешь сытым, пьяным и нос будет в табаке. Тем более, что тебя не просят подписывать бумаги в ЗАГСе, нужно просто проимитировать перед асиным отцом сам процесс.
Вадим в раздумье остановился. Курсантская стипендия у него закончилась еще три недели назад, а финансовая помощь от родителей задерживалась по непонятным причинам. Жизнь стремительно теряла практический смысл. Манящие огни харьковских кабачков померкли, а Сумская превратилась в заурядную улицу с окнами, наглухо закрытыми черными ставнями. Ни поесть тебе толком, ни отдохнуть, ни развлечься.
Он присел на стул. Внимательно посмотрел на портфель, из которого совсем недавно извлекались колбаса и пиво, и махнул рукой.
— Ладно. Валяйте подробности своего плана. Только одно условие — на это скорбное мероприятие я приглашу своих друзей — Кузьму и Пашу, а то без них скучновато будет.
III
В следующую субботу после занятий пятеро курсантов в начищенных до зеркального блеска сапогах и отутюженных гимнастерках собрались у дворца бракосочетания. Вадиму вручили букет тюльпанов, только что купленный на Сумском рынке, и он, крепко зажав его в кулаке, с волнением всматривался в проезжавшие мимо автомобили. Пусть невеста липовая, но ему все же хотелось увидеть в Асе если и не красивую, то хотя бы приятную девушку: уж коль играть роль жениха — так играть с удовольствием.
В районе шестнадцати часов к дворцу подкатили две машины, украшенные бело-розовыми лентами: бежевая «Победа» и голубая «Волга». Из «Волги» выскочила миниатюрная барышня в белом облегающем платье. Она деловито осмотрелась и, стуча по асфальту высокими каблучками, направилась к группе курсантов.
— Привет всем! Быстро в машину, — скомандовала девушка, — гости уже собрались, стол накрыт, музыка играет, не хватает только жениха.
Увидев свою «невесту», Вадим остолбенел. Он ожидал встретить все что угодно, но только не такое. Черные кудрявые волосы обрамляли прелестное личико, усыпанное мелкими чуть заметными веснушками. Пухлые выразительные губки, подкрашенные алой помадой, гармонировали с аккуратным носиком на смуглом загорелом лице. В лукавых темно-карих слегка подведенных глазах миндалевидной формы отражался весь мир и даже то, что находилось за его пределами. Под обтягивающим платьем просматривалась стройная фигурка с параметрами, близкими к идеальным.
«Этот студент Шкляр либо слепой, либо идиот от рождения. Можно три раза обойти двухмиллионный город, но такой красавицы не встретить, — мелькнуло в голове у Вадима».
«Была бы блондинка, цены бы ей не было, — успокоил он сам себя и, не отрывая глаз от девушки, протиснулся в салон автомобиля».
IV
В доме, к которому они подъехали, предпраздничная суета подходила к концу. Стол был накрыт, но, как всегда, не доставало некоторых мелочей: куда-то подевались салфетки, не принесли от соседей магнитофон. На кухне около духовки, где никак не хотела покрываться коричневой корочкой курица, хлопотала рыжеволосая девица в цветастом переднике.
Две долговязые подружки в почти одинаковых светло-розовых кримпленовых платьях выскочили на порог и кинулись к калитке встречать свадебный кортеж. Вслед за ними в дверях показался грузный мужчина среднего возраста, по виду — отец невесты. Он окинул хозяйским взором небольшой дворик, пригладил ладонью растрепанную копну волос на голове, расправил усы, подтянул приспустившиеся брюки, расправил ослепительно белую рубашку и степенно тронулся навстречу молодым.
— Милости прошу до нашего дома, — обратился он к Вадиму. — Дай-ка, женишок, я поближе тебя разгляжу, а то Аська не удосужилась познакомить нас до свадьбы, все некогда ей. Хе-хе…
После десятиминутного знакомства и обмена обычными в подобных случаях любезностями все двинулись в гостиную, к столу.
— У нас все просто, но со вкусом и, самое главное, от души, — приговаривал тесть, обращаясь к жениху и к гостям. — Вино, шампанское, а для желающих горилка, да не какая зря, а с перцем. Салаты оливье и сельдь под шубой. Колбаска украинская, балычок и карбонатик. Бочковые помидорчики и огурчики на закуску. Позднее подадут жаркое...
— Где же ваша супруга? — поинтересовался у него Вадим.
— Где? Где? — передразнил его тесть и с металлом в голосе продолжил: — Выгнал я ее, еще пять или шесть лет назад. Не сошлись характерами. Хе-хе… Требовала от меня слишком многого. Хе-хе…
Он достал платок. Смачно высморкался и выразительно посмотрел на Вадима:
— Конечно, жить одному не с руки — хозяйство у меня большое. Пришлось взять помощницу, вон ту, рыжую — племянницу моего сводного брата из Мерефы. Ленивая…, на ходу засыпает, вся в прыщах, а туда же: как вечер, так на танцульки рвется, к парням ручонки тянет… Ну, я ей покажу и пляски и кавалеров! Хе-хе…
«Суровый мужик, — подумал Вадим, — надо бы подальше от него держаться, а то, глядишь, подопьет и по морде въедет, если что не по его будет».
V
Первый тост «за молодых» провозгласил хозяин дома. Он долго нес какую-то околесицу, а когда утомленные гости начали шушукаться, неожиданно заорал:
— Го-о-рько!
Все подняли бокалы и уставились на молодоженов. Ася поднялась со стула и вопросительно посмотрела на свежеиспеченного мужа. Вадим, до этого целовавший только маму, тетушку из деревни, да одну одноклассницу, как будто приклеился к табуретке. Затем медленно, словно пытаясь оттянуть сексуальный, по его убеждению, момент, встал, смущенно прижался к асиной щечке и, закрыв глаза, чмокнул ее в ухо.
Гости неодобрительно зашумели, но вскоре утихли, занятые выпивкой и закуской.
Кузьма несколько раз пытался вернуться к поцелуям, но в это время принесли магнитофон, и он переключился на выбор музыкального репертуара. Вскоре нужная музыка была найдена, и траектория свадебного процесса развернулась в сторону танцев.
Как известно, танец — вид искусства, в котором средством создания художественного образа являются движения, жесты и положения тела. Кузьма и Паша восприняли это определение буквально. Они пригласили асиных подружек и стали с помощью ног, рук и туловища выражать свою озабоченность отсутствием в казарменной системе обучения особей женского пола.
Папа позвал невесту и, нежно прижав ее к своему огромному животу, закружил в медленном танце. Кацман с Крячко продолжали закусывать, а Вадиму ничего не оставалось делать, как подать руку рыжеволосой — просто так, из сострадания.
Он искренне сочувствовал этой худощавой несимпатичной девушке, предполагая, что ее дальнейшая жизнь наверняка будет связана с большими проблемами, и, чтобы как-то завязать разговор, спросил:
— Как вас зовут, мадмуазель?
— Не нравятся мне военные курсанты — грубые они... и кирзовыми сапогами от них пахнет…
Вадим, оставив без внимания справедливое замечание насчет сапог, удивился:
— Но, позвольте, я же вам ничего плохого не сделал. И даже не знаком с вами.
— Так наверняка сделаете, как познакомитесь.
Танец был безнадежно испорчен и прошел в молчании. Рыжеволосая уставилась куда-то в сторону, а у Вадима в голове звучала вычитанная где-то фраза: «Сострадание — не самый лучший повод для знакомства».
VI
После танцев разгоряченные гости вновь уселись за стол.
— Горько! — закричал Паша и, не дожидаясь действа, выпил бокал вина.
Ася посмотрела на него макиавеллевскими глазами и нежным голосом спросила:
— А бутылку вина ты можешь выпить из горла без перерыва?
Паша, весивший без малого сто двадцать килограммов и имевший рост под два метра, снисходительно ухмыльнулся, нахмурил белобрысые брови и с достоинством ответил:
— Как делать нечего, но только не просто так, а на спор.
— На что пари держим? — подключился к разговору Кузьма, отрываясь от подружки в кримпленовом платье.
— Как на что? Мы на свадьбе или где? — удивилась Ася. — Конечно, на поцелуй невесты!
Остальные гости заинтересовались разговором.
— Покажи-ка, Паша, фокус на бис, — голосом циркового конферансье произнес Кузьма, протягивая ему бутылку «Белого крепкого», — а то их студенты со стакана газировки балдеют, а с двух — забывают, чему равно число «p».
Паша оглядел каждого из присутствующих сосредоточенным взглядом, откупорил бутылку, раскрутил содержащуюся в ней жидкость, широко открыл рот и буквально ввинтил в себя ноль семь литра вина, именуемого в простонародье «Биомицином».
Публика замерла. Самозваный конферансье воскликнул:
— Оп ля-ля!
Рыжеволосая захлопала в ладоши, но осеклась под неодобрительными взглядами Крячко и Кацмана, а Ася, выждав минуту, спросила:
— Так чему равняется число «p»?
Паша посмотрел на нее помутневшими глазами. Его физиономия побагровела. Он громко икнул. Затем неожиданно вскочил со стула и, срывая с себя одежду, выскочил во двор. Пометавшись во дворе, открыл калитку и, в чем мать родила, помчался по улице.
Поймали его через три квартала, где он пытался выпросить сигарету у изумленного прохожего. С трудом донесли до дому и, привязав полотенцами к кровати, оставили отдыхать.
Рыжеволосая заплакала, а Ася, смеясь, обратилась к своему «мужу».
— Он, что? Всегда такой дикий?
— Да нет, — смущенно ответил Вадим, — это он от переизбытка чувств. Перед твоими подружками решил покрасоваться. Все будет нормально.
Действительно, через полчаса Паша как ни в чем ни бывало появился в гостиной в полной военной выправке и с удовольствием продолжил застолье. Правда, больше он не выпивал и новых «фокусов» не показывал, а в основном наседал на закуску и рассказывал асиной подружке какие-то истории из суровой армейской жизни.
VII
Вновь зазвучала музыка, и из магнитофона донесся очаровывающий голос Ободзинского:
Льет ли теплый дождь,
Падает ли снег,
Я в подъезде против дома
Твоего стою…
Вадим наконец-то осмелился пригласить Асю на танец. Неловким движением обнял девушку за талию, слегка прижался к ней и попытался попасть в такт мелодии, но ноги словно окаменели. Вадиму показалось, что он не только танцевать, но и ходить разучился. Язык прилип к небу, слова застряли где-то на полпути, а на лбу выступила предательская испарина.
Ободзинский, словно понимая то, чего Вадим боялся, но точно выразить не мог, пропел:
Это лучше, чем признавшись,
Слышать "Нет" в ответ,
А я боюсь услышать "Нет".
С трудом дождавшись, когда закончится музыка, Вадим кинулся к столу, налил стакан горилки и под осуждающие взоры Кацмана и Крячко, осушил его. Нервное напряжение спало. Комната покрылась липким белесым туманом. Стоящие на столе разномастные бутылки расфокусировались, вилки слились с ложками и ножами, а люди оконтурились, приобретя формы таитянок на картинах Гогена. Из тумана выплыл образ тестя с двумя бокалами шампанского в руках.
— Горько!
Вадим попробовал отказаться, но, увидев перед своим носом увесистый кулак, решил не перечить: выпил шампанское, натужно улыбнулся и поцеловал Асю в щечку.
— Неправильно ты, курсант, молодую жену целуешь! — раздался от куда-то издалека громовой голос тестя.
— Правильно я целуюсь или неправильно — мне теперь все равно, — пробормотал Вадим, окутываясь сгущающимся туманом.
Бутылки, тарелки, гости смешались у него в голове в одну разноцветную кучу. Он с трудом различил в этом размытом калейдоскопе Асю, виновато улыбнулся и медленно сполз со стула на пол.
Посокрушавшись, тесть отнес его в соседнюю комнату, где жила его помощница по хозяйству, и уложил на кровать. Следом за ним туда же заглянула рыжеволосая. Она сняла с Вадима гимнастерку, стянула галифе и сапоги. Аккуратно повесила форму на спинку стула. Укрыла его одеялом и нежно поцеловала в губы. Затем принесла из ванной стакан воды и поставила его на тумбочку рядом с храпящим Вадимом. Принюхиваясь, оглядела комнату, подхватила вадимовы сапоги и вынесла их на крыльцо — пускай проветриваются.
VIII
«Отряд не заметил потерю бойца», и гуляние продолжалось. В перерыве между танцами Кузьму потянуло в туалет. Не то чтобы ему стало плохо, а так, в плановом порядке.
Туалет, как и полагается для частного дома, находился во дворе и представлял собой кособокую хибарку с прорубленной в деревянном полу дыркой размером с человеческую голову. Слегка покачиваясь от выпитого, Кузьма приспустил галифе и присел над дыркой.
Сделав дело, он заправился, аккуратно расправил складки на гимнастерке и улыбнулся, предвкушая продолжение праздника.
Парень он был любознательный. Выходя на свежий воздух, оглянулся, с любопытством заглянул в дырку: «Что там?» И обомлел. В зловонной коричнево-зеленой жиже на глубине около метра плавал его новенький бумажник со всеми документами: военным билетом, пропуском, водительскими правами, сберкнижкой, читательским билетом и фотографией любимой девушки, что жила в Сумах.
Не веря своим глазам, Кузьма судорожно нащупал задний карман брюк, запустил в него дрожащую руку и ничего там не обнаружил. В голове зазвучали слова начальника курса: «За утерю военного билета — отчисление из училища, а за его порчу — арест на пятнадцать суток».
Кузьма быстренько выскочил из туалета, нашел во дворе палку и стал выуживать драгоценную потерю. Операция оказалась непростой. Кошель вертелся вокруг клюки и никак не хотел извлекаться из ямы. Борьба продолжалась минуты три-четыре, после чего бумажник подмигнул хозяину глянцевой кожей «под крокодила» и стал медленно погружаться в фекальную жижицу. Отбросив палку, Кузьма вырвал половую доску с дыркой и, свесившись в яму по пояс, зацепил портмоне кончиками пальцев.
Отмывшись в ванной комнате и убедившись, что все документы в целости и сохранности, он вернулся в злополучный туалет, наскоро пристроил оторванную доску-унитаз на место и как ни в чем не бывало присоединился к застолью.
В это время хозяин дома, извинившись перед гостями, двинул туда, где Кузьма только что провел не лучшие минуты своей жизни. Прикрыв туалетную дверь, он прикурил сигарету, принял соответствующую позу и, блаженно затянувшись, потянулся к газете. Неожиданно сбоку раздался скрип, доска-унитаз съехала в сторону, и в следующее мгновение тесть рухнул в яму, в которую только что пытался нырнуть бумажник.
Гости, услышав душераздирающие крики, высыпали во двор. Кузьма с Пашей, мигом оценив обстановку, кинулись к туалету, откуда неслись вопли, перемежаемые отборным матом. Но оказалось, что дверь заперта на защелку. Не долго думая, Паша ударом ноги завалил туалет на бок, и перед изумленными гостями открылась редкая по сюжету картина: в яме почти по грудь в дерьме стоял мужчина в белой рубашке и, бешено вращая глазами, проклинал всех и вся. Руки у него были подняты вверх, в одной дымилась сигарета, а другой он крепко сжимал газету «Гудок».
Под непрекращающуюся ругань Паша с Кузьмой вытащили тестя наверх, и он, продолжая костерить всех святых, понесся в ванную комнату.
— Ну и вонища, — брезгливо отреагировала Ася на случившееся, а рыжеволосая озабочено протянула:
— Вот беда-то какая. Куда же мы теперь по нужде ходить будем?
Мылся тесть долго и тщательно. Терся всеми мочалками, извел два куска хозяйственного мыла и флакон хвойного шампуня, но полностью истребить запах не смог. Немного успокоившись и облачившись во все свежее, он, источая тончайший, почти неуловимый запах фекалий, присоединился к застолью. Правда, больше он никого на танец не приглашал, а наседал в основном на горилку и после каждого стакана как-то подозрительно рассматривал Кузьму. Впрочем, последний, увлеченный асиной подружкой, на эти взоры внимания не обращал, только изредка похлопывал себя по заднему карману брюк, проверяя, на месте ли портмоне.
IX
Финал вечера получился скучным, можно сказать, скомканным. Неожиданно замолчал магнитофон — что-то там заело, бешено завертелись бобины, и магнитофонная лента змейкой заструилась на пол. Кацман, как будущий инженер-электронщик, начал его чинить. Что-то открутил, что-то подвинтил, заправил ленту и нажал кнопку «пуск». Из динамика вырвался вздох, на задней панели засверкали искры, запахло паленой пластмассой, и в доме погас свет — перегорели пробки. Тесть грязно заматерился, зажег свечу и, обращаясь почему-то к Кузьме, спросил:
— Ну, что, дорогие гости, расходиться будем или еще погуляем?
Первыми, прихватив с собой асиных подружек и выпив с тестем «на посошок», ушли Кузьма с Пашей. Вскоре засобирались и асины подельники.
— Друзья у вас какие-то неправильные, — напутствовала их Ася. — Вадим симпатичный, но какой-то нерешительный. С ним каши не сваришь — выпил и уснул, как сурок. Про сексуально озабоченного Кузьму с «фокусником» Пашей я вообще говорить не хочу. Да и сами вы хороши: надулись как сычи — свадьбу с похоронами перепутали. А тебя, Миша, кто просил в магнитофоне копаться? Как я теперь отдам его соседям?
Кацман начал оправдываться, но Ася, сморщив красивый носик, категорично подвела итог:
— Недовольная я осталась нашей затеей, точнее не ею самой, а тем, как она была исполнена. Время потратили впустую, туалет разломали, хозяина в говне искупали, магнитофон спалили. Хорошо, что хоть дом не развалили.
X
Примчавшись в родную казарму, Вадим ворвался в каптерку, где инициаторы вчерашнего мероприятия мирно пили чай с вишневым варением.
— Ну, вы и сволочи!!!
Он размахнулся и что было сил ударил кулаком в лоб недоумевающего Крячко.
— Уже и пошутить нельзя! — обиженно вскричал Толик, потирая шишку. — Шуток ты что ли не понимаешь? Ася наша подруга из Киева — веселая девчонка, любительница розыгрышей. Она действительно учится в Харьковском авиационном институте, но к Севе не имеет никакого отношения. Скучно ей стало, и она решила повеселиться, организовав нечто вроде свадьбы. Нам с Мишей эта затея показалась симпатичной. Вот и повеселились.
— Ну и ну! А папа, дом, подруги?
— Мужик, что представлялся твоим тестем, — хозяин жилья, у которого она снимает комнату, а рыжая, что в тебя втюрилась, — его дальняя родственница.
Крячко приложил к деформированному лбу латунную солдатскую бляху.
— А ты-то чем, собственно, недоволен? Пил, ел, курил, танцевал, целовал красивую девушку, а теперь, вместо благодарности, руки распускаешь!
— Правильно ты говоришь, — поддержал его Кацман, — решать вопросы кулаками — последнее дело. Головой надо соображать. Отражу-ка я твое безобразное поведение в боевом листке: пусть общественность узнает твою гнилую сущность — ни за что, ни про что избил своего однокурсника.
Вадим молча вышел из каптерки, зашел в туалет — умылся, побрился. Нашел в сушилке чьи-то старые сапоги, начистил их до зеркального блеска, и пошел на занятия. «Истину говорил Паша: не связывайся ты с этими кацманами и крячками — непременно обведут вокруг носа, да еще в дураках выставят. Так оно и вышло».
XI
Пятнадцать лет спустя, уже боевым офицером, Вадим приехал в Харьков в командировку. Под вечер, выполнив задание, он с удовольствием прошелся пешком по Сумской улице от парка Горького до площади Тевелева. Полюбовался видом Благовещенской церкви и, спустившись вниз до Плетневского переулка, зашел в ресторан «Центральный», где когда-то они отмечали сданные экзамены.
Поднявшись на второй этаж, вошел в затемненный зал, присел за столик у окна и заказал подошедшему официанту бутылку сухого вина и легкую закуску. Звучала тихая мелодия, навевая воспоминания о прошедшей юности. За окном вечерело. Начал накрапывать теплый летний дождик.
Неожиданно его взгляд остановился на дальнем столике, где в полумраке сидела пара: мужчина в элегантном темно-сером костюме и дама в белом облегающем блейзере.
Сердце у Вадима екнуло, и ему стало как-то не по себе: «Ася!?». Его охватило давно забытое ощущение робости и нерешительности, а на лбу выступила легкая испарина. Он встал и как бы по делу прошелся по залу, исподволь всматриваясь в лица непринужденно беседующей парочки. Женщина, заметив движение, повернула голову в его сторону. Ее взгляд на долю секунды задержался на фигуре Вадима и равнодушно продолжил свой бег.
«Очень похожа, но не она, — облегченно и в то же время с сожалением вздохнул Вадим».
Круто развернувшись, он подошел к своему столику, не присаживаясь, выпил бокал вина, на ходу расплатился с официантом, вышел из ресторана и не спешно пошел вверх по Сумской.
Поднявшись до площади Тевелева, он обернулся в сторону сиявшего разноцветными фонариками ресторана, и тут в его памяти всплыли когда-то прочитанные строки:
…не будь труслив, от робости не плачь:
Застенчивость в любви — причина неудач.
И он, глядя на умытые дождем харьковские улицы, подумал: «Я боюсь риска, страшусь потерь, всегда стремлюсь к гарантированному результату, а такие, может быть, и пьют шампанское, но не выше третьего сорта, а уж королеву точно не целуют». 12.08.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.