Шкура неубитого медведя

Натура у Сергея Геннадьевича Шишанова была двойственной. На красные байки приятелей о гиперубойности и суперкучности импортных стволов он не велся и довольствовался простым ижевским карабином калибра семь шестьдесят две. Но вот машины отечественные не любил. И снегоход недавно приобрёл канадский, новейшей модели, с подогревом рулевых ручек и подготовкой под индивидуальную раскраску.
Пока решил оставить корпус девственно белым. Потом, после охоты, пригласить автохудожника на дом — похвастаться трофеем, и пусть с натуры делает свой дизайн-проект!
Да, была слабинка у Сергея Геннадьевича: любил Шишанов распустить хвост веером. Нравилось ему удивлять. И особого значения не имело, у ровни его или у слесаря из салона полезут глаза на лоб от восторга и восхищения.
Вот и тогда, пятнадцать лет назад, запихал Надюшке в рюкзак резиновый матрас, да слегка надул его. Рюкзак получился лёгким, но громадным. Надюшка бежала, пытаясь догнать, а рюкзак качался от ветра, застревал между деревьями на узкой тропинке. Она сердито вырывалась из цепких хвойных объятий и снова догоняла.
Шишанов испытывал необъяснимый кайф, когда редкие встречные ошалело оглядывались на него, рыжего, с бородой, как у Хемингуэя, ужасно старого и опытного в свои двадцать пять, и на молоденькую беременную Надюшку с необъятным рюкзачиной.
Сейчас, с его-то возможностями… Эх, был бы сын! Сын оценил бы этот новый снегоход! В пятнадцать лет каждому пацану понравилась бы такая игрушка. Да что там снегоход!
Шишанов закрыл гараж, вошёл в дом. Плеснул в широкий стакан коньяка, сел у камина. Чтобы не поддаться воспоминаниям, которые опять готовы были сделать вечер похожим на пять тысяч предыдущих вечеров, Шишанов включил видео о прошлогодней охоте.
В кадре — добротный таёжный дом его приятеля и конкурента Виталия Самойлова. Семеро мужчин за столом. Жестикулируют, обсуждают предстоящее мероприятие. Вот и он сам, Шишанов. Ну и рожа! Красавчик! Хорошо, что глаз уцелел! Теперь, конечно, мог бы привести себя в порядок, сделать пластическую операцию. Сергей Геннадьевич усмехнулся. Зачем? Сначала было не до этого, потом привык. Безобразные шрамы на левой стороне лица, скомканное ухо и полуприкрытый наплывшим веком глаз не давали забыть о боли по утраченной семье, служили напоминанием его вины. Пустота заполнялась бешеной работой на износ, которая заменяла молитвы о раскаянии. К тому же шрамы потворствовали его привычке эпатировать. Работе это не мешало. Даже наоборот. Дисциплина на предприятиях Шершавого была на высоте. Конкуренты тоже побаивались. Постепенно упорная работа вкупе с природной интуицией и умением делать правильные выводы вывезли его на новый уровень. Денег теперь было достаточно на любые прихоти: охоту, автомобили, женщин. Да, женщины его любили. Он чувствовал, что не просто из-за денег. Хотя так и не смог прикипеть душой ни к одной из них. Не нашлась та, которая бы сумела заполнить зияющую пустоту. Или стало уже невозможно отогреть замёрзшее сердце?
На экране мужчины в белых маскировочных костюмах вышли на крыльцо. Побежала под колёса заснеженная дорога. Остановка в лесу. Смеющийся Виталька выкатывает из машины снегоход. Потом охотники заняли позиции. Снимал кто-то из них. Обречённо притих лес. Замерли шапки снега на пихтах. Исступлённо залаяли собаки. Камера выхватила возбуждённо трепещущий хвост Варнака, который с Виталькиной Найдой азартно носился по рыхлому снегу. Хотя ждали его, всё равно неожиданно выскочил из сугроба медведь. "Здоровый, чёрт!" — вспомнил Шершавый.
Варнак подкатился под ноги зверю. Тот замотал головой, стряхивая с себя прерванный сон и назойливых лаек. Потом резко прыгнул в сторону Витальки, который стоял к нему ближе всех.
— Не стреляй! — услышал свой вскрик Шершавый.
Выстрелы всё же раздались, медведь вздрогнул, продолжая по инерции переть на Самойлова. Шершавый тоже тогда стрельнул, мысленно попрощавшись с глупым псом, не сумевшим справиться с азартом и вовремя отцепиться от медведя. Зверь распластался в нескольких шагах от Витальки. Камера показала крупным планом припорошенную снегом голову, нестрашную уже, мёртвую морду. Довольные лица охотников. И лишь на лице Шершавого — досада, которая усиливалась съехавшим вбок шрамом.
Сергей Геннадьевич выключил видик, налил ещё коньяка.
Он так и не простил Витальке гибель Варнака. Подмял под себя незадачливого конкурента, как тот медведь подмял задетого пулей пса.
"Ну, это разве охота?" — раздумывал Шершавый, подкладывая в камин полешко.
"Столько много народу, а толку? Медведя завалили. Но чья, чья пуля его убила? До сих пор никто не знает. И ощущения не те. Эх, то ли дело тогда..."
Разгорячённый коньяком мозг был больше не в состоянии справляться с тщательно отгоняемыми воспоминаниями.
****
Для Серёги пробежаться по тайге всегда было делом самым обычным. А Надюшке доктора говорили, что гулять беременным полезно. Никто тогда и предположить не мог, во что выльется та прогулка за черникой.
Зачем тогда Серёга прихватил с собой дедову двустволку? Никакой нужды нести её с собой в поход "за витаминами" не было. Да и тяжёлая она. Неужели, только для того, чтобы произвести впечатление на свою молодую жену? Показать, какой он взрослый, крутой? Или предчувствовал, что понадобится в лесу оружие?
Остановились на ночёвку на берегу таёжной речки. Серёга привычно установил палатку, развёл костёр, спустился по камням за водой. На большом валуне лежала Надюшкина одежда. Сама она тоненько визгнула, застенчиво прикрыла руками острые маленькие грудки и присела, плюхнулась в воду. Серёга побросал котелки и как был, в одежде, побежал к жене по скользким камням. Они хохотали и плескали друг в друга пригоршни прохладной воды, сверкающей в предзакатном солнце. Потом он согревал озябшие грудки ладонями и губами, гладил тугой выпуклый живот. Прикладывался к нему ухом, щекоча бородатой щекой и пытаясь уловить, почувствовать присутствие сына.
Они сидели у костра, пили чай. На Амзасской воде он был удивительный. В городе никогда такой не получается, даже из самой лучшей заварки!
Давно готовое к закату солнце всё медлило, не уходило, скользило жирным блеском по журчащей меж камней речке, ласково трогало прощальными лучами редкие пока вкрапления золота на малахитовой зелени леса, заставляло вспыхивать Надюшкины волосы при каждом повороте головы. Не понимая, отчего это с ним происходит, Серёга старался насмотреться, надышаться, напиться очарованием вечера, вобрать в себя ощущение покоя и умиротворения. Опять предчувствие? Оттого и запомнились обострённо все детали, будто произошло это только что, а не пятнадцать лет назад.
На тропинке со стороны горы появились двое. Надюшка испуганно прижалась. Парни сгибались под рюкзаками, по-настоящему тяжелыми.
— Здорово, ребята! Вы наверх или возвращаетесь? — приветливо спросил худой, долговязый, освобождаясь от ноши.
— За черникой идём! А вы сверху? Как там ягода? Есть? — спросил Серёга.
— Да нормально, нынче она крупная и рано созрела.
— Чайком не угостите? — подошёл к костру второй, плотный, парень, в мокрой от пота футболке. — Митя, — жизнерадостно представился он, — а тот, длинный — Димка.
— Конечно! Подсаживайтесь! Вот сахар, конфеты, — засуетилась Надюшка и натянуто засмеялась:
— Дима и Митя — это же одно и тоже!
— Ну, в общем, да. А хотите черники попробовать? Вам, вижу, витамины нужны, — заметил Дима Надюшкин живот и, сутулясь над рюкзаком, щедро нагрёб полную миску с сизоватым отливом ягоды.
— Да мы сами завтра наберём, — начал было отнекиваться Серёга.
— Да, ладно, не парься. Завтра своей наберёте, а сегодня нашей поешьте! — подмигнул Надюшке новый знакомый.
— А где вы брали ягоду? Выше зоны леса? — расспрашивал Серёга.
— Да там, на курумнике, у квадратного озера, полно её.
Два Дмитрия решили переночевать на этой же поляне, поставив палатку чуть дальше. Пока они занимались ужином, Серёга прямо у костра надул матрас, упал на него, проверяя упругость, потом растянулся, расправляя уставшее тело. Рядом присела с миской Надюшка, стала есть ягоды, выбирая их пальчиками, которые тут же окрасились лиловым соком.
Разговорились. Новые знакомые оказались из одного с ними города. Студенты, решившие подзаработать на чернике. Это была их третья ходка.
— А что? Бидончик черники как два ведра любой садовой ягоды стоит! Прям в электричке разбирают! — хвалился Митя.
— Ну, а вы? Медведей не боитесь? — неожиданно спросил Дима.
Надюшка медленно отставила миску и повернула к мужу слегка испачканное лицо. Остановила на нём немигающие глазищи.
— Да какие сейчас медведи? Конец августа. Сытые они. От людей подальше держатся, — бодро сказал Серёга и с бравадой добавил:
— Ну, а если что, у меня вон ружьё есть!
— Покажь! — заинтересовался Митя.
Серёгу понесло. Он хвастливо демонстрировал старенькую двустволку, сбивчиво торопился рассказать о ней все охотничьи истории, которые слышал когда-то от деда. И сразу превратился из опытного и мудрого, каким себя мнил, в обыкновенного мальчишку, правда, с бородой, как у папы Хэма, только не седой, а рыжеватой.
— А патроны-то есть? — азартно спросил Митя.
Серёга оглянулся.
— Зачем ты?... — прошептали фиолетовые губы.
— Да, ладно, Надь, я сейчас, — мимоходом чмокнув жену, Серёга метнулся в палатку и вытащил патроны.
Солнце уже село, лес постепенно растворялся в синеватых сумерках.
Когда на поляну кубарем выкатился медведь, и завизжала Надюшка, ружьё было в руках у Мити. Он резко обернулся и выстрелил.
Парни оторопело переглянулись. Потом рванули к упавшему ничком телу. Дима протянул длинную ногу, тронул тёмную кучу носком ботинка. Медведь не шевелился. Притащили его поближе к костру, разглядели: мишка оказался совсем маленьким. Наверное, родился зимой, одно лето только и прожил.
Надюшка плакала навзрыд, гладя мягкую шерсть медвежонка. Парни растерянно молчали.
— Ладно, Надя, ты это... иди спать. Что теперь поделаешь? — Серёга обнял жену, подтолкнул к палатке.
— Да испугался я, с испугу пальнул, — кисло оправдывался Митя, — этот вон, — кивнул он на долговязого, — всю дорогу медведями пугал, а тут ты со своим ружьём!
— Ладно, будешь сейчас всех обвинять! — огрызнулся Дима.
— А где мать-то его? — спросил Серёга, вглядываясь в темноту.
— А чёрт его знает! Сразу не вышла, значит, нету её. Видать, заблудился, отстал, а, может, и убитая мать давно...
— Не факт. Придётся дежурить ночью. И с этим нужно что-то делать, — кивнул Серёга на трупик.
— Да ну, дежурить, — возмутился Митя, — мы за сегодняшний день так наломались, с ног валимся! А трофей — дарю! Дитёнку своему чуни сошьёшь!
— Завтра нам рано вставать, чтоб на электричку успеть, — виновато пояснил Дима и повернулся.
— Ну... спите, мужики! — растерянно сказал Серёга в сутулую спину.
Он оттащил медвежонка подальше в лес, завалил камнями. Сел на надувной матрас. Ружьё пристроил рядом, наготове. Сидел, облокотившись спиной о берёзовый ствол, и прислушивался к ночи.
В темноте речка журчала звонче. Покрикивала ночная птица. Шипели и потрескивали дрова в костре. Тревожными шорохами дышал лес. Всхлипывала в палатке Надюшка.
— Надя, не плачь! Хочешь — иди сюда, вместе подежурим! — негромко позвал Серёга.
Она пришла, уткнулась мокрым носом в шею, зашептала:
— Что теперь будет, Серёжа? Он же маленький совсем, ребёнок.
— Ну, ну, полно, не расстраивайся, — с трудом подбирал слова Серёга, — нечаянно так получилось. Несчастный случай.
— А если бы нашего мальчика кто...
— Ну, вот что. Ты себя не накручивай. Тебе нельзя волноваться. Спи давай! — строго сказал Сергей, — утро вечера мудренее.
Сбегал в палатку за спальником, укрыл жену, прилёг рядом, прижал к себе, баюкая как маленькую, успокаивая. Вскоре Надюшка задышала ровно, лишь изредка всхлипывая во сне.
"Чёрт! И принесла же их нелёгкая! Если бы не они, я бы и не вспомнил о ружье!"
Пощупал под краем матраса — здесь оно, на месте. Попробовал смотреть на небо, думать о звёздах, чтобы не уснуть самому.
Медведица пришла под утро.
Солнца ещё не было. Лишь едва зарозовело небо на востоке. Над рекой стоял холодный туман. Она и вышла из-под берега вместе с туманом, принеся его с собой на поляну. Бесшумно прошла мимо спящих людей, углубилась в лес, разрыла камни, наваленные на детёныша. Лизнула запёкшуюся кровь под лопаткой своего малыша. Огромными скачками понеслась обратно. Обрушила мощный удар на голову Надюшки, лежащую на плече мужа, пробороздив когтями по его лицу. С силой шмякнула мужчину о ствол берёзы. Принялась остервенело трепать зубами и рвать когтями беременную женщину, пытаясь отнять обе сосредоточенные в ней жизни.
Потом метнулась по поляне. Всё произошло слишком быстро.
Когда Серёга пришёл в себя, медведица стояла к нему боком, на том месте, где раньше была палатка студентов, и натаскивала лапой валежник, укрывала хворостом... что? Из-за тумана было плохо видно.
Серёга вытер рукавом кровь, заливающую глаз, медленно, стараясь не дышать, подполз к матрасу, нашарил валяющуюся в траве двустволку. Тщательно прицелился и выстрелил дуплетом в горбатый загривок. Тут же вскочил, переломил ружьё, отбросил дымящиеся гильзы и вогнал в стволы ещё два патрона. Медведица завалилась набок, потом села, мотая огромной башкой и вскидывая лапу, будто хотела опереться на невидимую стену, а цепляла лишь зыбкий туман. Маленькие глазки жгли насквозь ненавистью и злобой. С усилием поднялась на задние лапы и стала надвигаться чёрной громадиной. В ярости всадил Серёга и эти две пули в раскрытое мощное тело. Зарядил стволы снова. Но зверь уже остановился, покачнулся и рухнул в двух шагах от него. Огромная лапа судорожно дергалась, тянулась к своему обидчику, когти со скрежетом скоблили камни.
****
Вот каких ощущений не хватило Шершавому на прошлогодней охоте! Местисмертельному врагу, вмиг отнявшему у него счастье, любовь, жену и нерождённого сына, клокочущей ярости, рождающей холодный расчёт в выборе тактики. Праведной злости, пробуждающей инстинкт открытого противоборства человека и зверя. Опьянения от схватки не на жизнь, а на смерть. И ещё большего опьянения от победы. Торжества ожесточённого сердца.
Это не то, что там, в фильме, — семеро на одного, да ещё и с собаками! Нет! В этот раз он пойдёт один.
Шершавый смотрел в иллюминатор, но не видел ни сверкающей белизны снега, ни красот зимней тайги. Теперь он не прогонял воспоминания, от которых убегал все эти пятнадцать лет. Убегал в работу до одури. В свой не всегда чистый бизнес.
Почему сейчас? Да кто его знает! Достигнув определённого положения и зарабатывая столько, что уже и придумать не мог, на что ещё потратить, вдруг неожиданно остро ощутил пустоту рядом с собой, которую уже были не в силах заполнить ни работа, ни чужие женщины. Ощущение собственной ненужности, никчёмности существования требовало выхода. Говорят, клин клином вышибают. Может, эта авантюра вернёт утраченный вкус к жизни.
Теперь он разрешил себе вспоминать.
Ноздри Шершавого затрепетали. Он почувствовал вновь этот запах. Сыроватый запах багрово-фиолетового месива растоптанной черники из опрокинутых рюкзаков смешался с приторным запахом крови. Изломанное тело долговязого Димы скрючилось нелепым зигзагом. Вывернутая нога лежала поперёк груди второго студента. Из-под этой длинной ноги из разодранного живота коренастого медленно выползали сизовато-белые перламутровые кишки. Зуммером гудели, приноравливаясь сесть, жирные изумрудные мухи. И кровь. Всюду кровь.
Вот и Надюшка. Голова жены свёрнута набок. Золотистой осталась только прядка, остальные волосы намокли и стали красно-бурыми. Тело тоже в крови. Удивлённо и обиженно распахнуты огромные глазищи. А губы... Губы все ещё перепачканы черникой.
Никогда. Никогда потом Серёга не мог есть эту ягоду.
Шершавый выкатил снегоход. Забрал рюкзачок у охранника. Тот выпрыгнул было следом, всё ещё не веря, что его не возьмут с собой. Сергей Геннадьевич махнул рукой, сваливайте, мол. Вертолёт поднялся, унося разочарованного охранника и невозмутимого егеря. Петрович — молодец! Привык уже. Деньги, что платили ему охотники, приучили старого ничему не удивляться. И сейчас Петрович не удивился необычной просьбе показать ему только квадрат на карте. Сказал лишь:
— Покажу, на местности. Сам. Там главное, к Усе поближе держаться. Нынче медведи у реки спать залегли. Чуют, что не затопит весной. Там и найдёшь, если повезёт. Вечером жду тебя. Баньку истоплю! Подруливай!
Чего там высмотрел Петрович из иллюминатора, не понятно, только велел садиться здесь, на большой поляне на берегу. Шершавый осмотрелся. Ещё только середина декабря, а снегу уже навалило прилично. Слева поляна круто обрывалась в заснеженную реку. Впереди и справа синел лес.
Вот это техника! Снегоход взревел, как свора мотоциклов. Шершавый слишком сильно поддал газу и тут же оказался в снегу, не поспев за выскочившей из-под него машиной. Со смехом над собой выбрался из глубокого снега. Вскоре приспособился к норовистому "канадцу" и неожиданно для себя стал с упоением носиться по поляне. Взлетал на пригорки, летел, как птица, с замиранием сердца обрушивался вниз, с мальчишеским азартом закладывал крутые виражи, взметая шлейфы снежных брызг. И испытывая настоящий кайф от гонки... С кем? Эх, жаль, что его никто здесь не видит!
"Однако пора подумать и о наших баранах, в смысле, медведях", — напомнил себе Сергей Геннадьевич. И вновь им овладело состояние мстительной решимости, которое пригнало его сюда. "Убью, суку!" — обещал всему тёмному лесу с его дикой жестокостью, которая в одночасье сломала жизнь, обрекла на ставшее невыносимым одиночество и сделала его самого таким же жестоким.
В лесу скорость пришлось снизить. Шершавый лавировал между обвешенными снегом пихтами, иногда слезал со снегохода, делал круг-другой на лыжах, присматривался к безмолвным холмикам в чащобе, под которыми мог, по его представлениям, хорониться в спячке медведь. Потом возвращался, опять заводил "канадца", выруливал на поляны, чтобы, развернувшись, снова с разбегу вгрызаться в тайгу. Медведь на поединок выходить не спешил. Или не было здесь медведей? Видно, пошутить решил Петрович. Покатается, мол, Шершавый, да прикатит в баньке париться.
Густым лохматым снегопадом навалились сумерки. Зимний день короток! Сквозь снежную вату продирался снегоход по лесу, наматывая километры разочарования. Шершавый разозлился. Вопреки здравому смыслу гнали вперёд ощущение незавершённости задуманного и горечь предвкушения проигрыша. Ну, не мог, никак не мог он вернуться ни с чем!
Мощная фара-искатель пробивала в сумерках блуждающий светлый коридор, по бокам которого быстро сгущалась синяя темнота. Шершавый только теперь вспомнил наставления Петровича искать ближе к речке. Заложил вираж, чтобы въехать в лес по самой кромке высокого берега, но не рассчитал в темноте расстояние и с разгону выскочил на гребень нависшего карниза. Снегоход тяжело закувыркался вместе с обрушенным снегом, с маху пробил тонкий здесь лёд и ухнул в ледяную воду.
Мгновенно обожгло холодом. Снегоход тут же потащило под лёд сильным течением. Шершавый схватился за ещё теплый руль. "Ну, и на кой чёрт мне этот подогрев?" — пришла в голову мысль. Канадская машина вместе с отечественным карабином скрылась в воде.
Шершавого потянуло ко дну, до которого было метра два. Он оттолкнулся ногами и вынырнул. Скинул рюкзак и мешающий видеть шлем, вцепился в припорошенную снегом кромку, пытаясь вылезти из промоины. Слабый декабрьский лёд подломился под тяжестью тела.
— Врёшь! Меня взять не так-то просто! — рычал Шершавый, выныривая из быстрины и вновь наваливаясь на лёд.
Наконец, ближе к берегу, от седьмой или восьмой попытки, он не сломался, выдержал вес. Шершавый выполз из воды и в изнеможении откатился в пухлый снег. Сверху продолжали сыпаться ватные хлопья.
— Так и завалить, на хрен, может! — встрепенулся он и начал карабкаться на высокий берег. Это было непросто: рыхлый снег съезжал с крутого склона, увлекая человека снова и снова вниз, к реке.
Кое-как выбравшись наверх, прислонился к стволу дерева, пытаясь отдышаться и обдумать выход из ситуации. В мокрой одежде, начинающей покрываться твёрдой коркой с налипшим снегом, становилось невыносимо холодно.
— А что делать? Трясти надо! — отлепился Шершавый от ствола, намереваясь выйти на свой след от снегохода, по которому его могли бы найти. Ноги утопали в пухляке. Кое-где приходилось брести по пояс. Холод пробрал уже до костей, до самой маленькой косточки... "Не останавливаться! Идти!" — приказывал себе Шершавый и уже в полуобморочном состоянии полз дальше. Всё! Сил больше нет! Навалилось какое-то странное безразличие. "А может, ну его, на хрен. Смерть от холода, говорят, самая лёгкая. Уснул и всё, все твои проблемы одним махом..." — вяло зашевелилась в голове заманчивая мыслишка. Прижался спиной к толстому стволу. "Сейчас, отдохну чуток..." Прикрыл глаза, воображение тут же нарисовало картинку. Как уснул под деревом, лохматый снег тут же завалил, замаскировал так, что никакой Петрович не сможет найти. А весной вытает из-под снега уродливое, обгрызенное мышами тело, тронет его ласковое солнышко, и на гнилостный запах придет тот, кого он сегодня так долго искал...
— Ну, уж хрен тебе! — поднял себя рывком Шершавый, — Кто это может знать, какая смерть лёгкая, а какая...— Сделав шаг в сторону от дерева, вдруг ушёл с головой вниз.
— Чёрт! Пещера какая-то! — негнущиеся пальцы нащупали корявую стенку, корни. — А тут тепло! — не успев толком понять, где очутился, Шершавый мгновенно уснул. Сработала защитная реакция измученного организма.
****
Утром вокруг берлоги звонко залаяли собаки.
— Тут он, — послышались голоса охотников.
В бок Шершавого уткнулась берёзовая палка с развилкой на конце и больно зашибла рёбра.
— Вылезай, мишка, конец тебе! — орали снаружи.
— Не стреляйте! Я тут, я! Человек, а не мишка, — что есть мочи завопил Шершавый и начал выбираться из ямы.
— В первый раз вижу такое! Кто ты, человек? — заржал охотник, отгоняя лаек.
— Не стреляйте! Я это! Шишанов!
— Это который Шишанов? Шершавый, что ли? — продолжал веселиться охотник, лица которого Сергей никак не мог разглядеть.
— Ложись! — заорал вдруг второй охотник.
Шершавый рухнул плашмя и закрыл голову руками, вжимаясь в снег всем телом. Следом из берлоги вылез медведь и сонно озираясь, замотал головой. Выстрел сбил его с ног. Опять подскочили собаки, вцепились в зверя. Тот ещё шевелился, отмахивался от них, силился подняться.
— Эй, Шершавый! Или как там тебя? Добивать будешь? Держи карабин! Твоя добыча! — охотник протянул оружие.
Шершавый принял его, машинально прицелился. Медведь обречённо смотрел маленькими глазками, как показалось, с тоской и укоризной. Шершавый замешкался.
— Не ссы, стреляй, ну!
Шершавый выстрелил. Медведь ничком тюкнулся в снег.
— Он же спас меня, мужики, — виновато пояснил Шершавый свою нерешительность, — без него пропал бы, замёрз на хрен...
— Ему так и так конец! А ты спасибо скажи, что в тебя не пальнули! Человек, мать твою...
Шершавый повернулся к охотнику — отдать карабин. И увидел лицо.
— Виталька? Самойлов? Ты же мёртвый!
— Сам ты мёртвый! — осклабился Самойлов и наставил на Шершавого чёрное дуло.
— Тьфу, чёрт! Приснится же такое... Виталька...
Год назад, вскоре после той охоты, когда спасая от медведя Витальку, нечаянно подстрелили Варнака, Шершавому стало известно, что Самойлов затевает против него нечестные игры, договариваясь с третьими лицами. Шершавый сработал тогда быстро. Кого-то перекупил, с кем-то поделился. Молодой и азартный, Самойлов не смог пережить неудачу. Вмиг оказавшись без денег и бизнеса, быстро опустился, запил, потом сел на иглу сам и подсадил жену. Обоих нашли с передозой. Совсем недавно, сорок дней не прошло ещё. Шершавый устроил супругам пышные похороны...
А потом, дней через десять поехал на окраину города к Виталькиной тёще. Это она забрала ребёнка, когда ещё были живы родители, но вели непотребный образ жизни. На улице, немного не доехав до нужного адреса, увидел, что пацан лет трёх-четырёх колотит палкой по луже, в которой шевелится мокрый комок. Велел водителю остановиться.
— Мальчик, зачем ты котёнка обижаешь?
Пацанёнок втянул в крохотный носик длинную соплину и деловито сказал:
— Да он у бабки все половики обоссал!
— Ему же больно! — Шершавый вытащил из лужи дрожащего котёнка, с которого текла грязная вода, и посадил в свою дорогую шляпу.
Маленький разбойник вдруг истошно завопил:
— Ты, дядька, — бабайка! Вот и иди себе в лес, а нашего котёнка не трогай!
Разговор с Виталькиной тёщей был неприятным. Она обвиняла Шершавого в смерти зятя и дочери, и никаких денег брать у него не хотела.
Обескураженный, вышел тогда Сергей Геннадьевич из дома, сел в машину. Водитель что-то спросил про котёнка.
— А вот ты и пристрой его в хорошие руки! — буркнул тогда он.
— Но где я? — пошарил в темноте рукой Шершавый.
Какие-то корни, корявые стены... Почему-то болели рёбра. В глубине пещеры раздался негромкий звук. Будто вздохнул кто-то большой. И начал шевелиться, потягиваясь. По стене струйкой посыпалась потревоженная глина, порскнули испуганные мыши.
Шершавый вспомнил вчерашний день, детский восторг от гонок на снегоходе, падение в речку, вспомнил, как выкарабкался, промёрз до самых костей и провалился...
Понял он, и кто там зашевелился рядом с ним, потягивается и вздыхает, готовясь проснуться. Как говорится, сон в руку.
Теперь Шершавому стало страшно по-настоящему. Он замер, парализованный ужасом. Страх заморозил позвоночник, сделал деревянными ноги. Ощущение безысходности сковало тело и разум. "Один на один хотел? На, вот тебе! Разве ты сейчас не один на один?" — вкрадчиво нашёптывал внутренний голос. Но ведь попасть в берлогу, на территорию зверя, без оружия — это совсем не то, к чему стремился Шершавый. "А к чему ты стремился? Вломиться в лес на орущем снегоходе, выманить мирно спящего зверя и расстрелять, не пришедшего в себя от сна, в упор? Эка доблесть!"
Медведь зашевелился сильнее, заворочался. До ноздрей дошёл тошнотворный псиный запах шкуры, смешанный с его собственным запахом — страха. Приближение когтистой лапы почувствовал кожей. В панике Шершавый рванул из берлоги, развивая бешеную скорость. Но хозяин тайги, даже полусонный, бегал по глубоким сугробам гораздо быстрее перепуганного насмерть мужика. Шершавый ощутил смрадный запах из хриплой пасти за спиной. Тяжелое, подскочившее к горлу сердце, готово было вот-вот разорваться.
Поняв, что человек безоружен, и деться ему некуда, медведь остановился. По-собачьи присел на белый снег и стал с любопытством глядеть на глупого человека, нелепой раскорякой лезшего на дерево.
Совершенно обезумев, Шершавый полз по толстой, почти горизонтальной ветке, пытаясь хоть на несколько минут оттянуть, отсрочить ужасную гибель.
Медведь зарычал и начал ловко карабкаться вслед за шустрой добычей. Добравшись до ветки и цепко держась за берёзовый ствол тремя лапами, четвёртую длинно протягивал, заставляя человека отодвигаться ещё и ещё — забавлялся как кот с мышкой.
****
Полина оставила снегоход на опушке и ходко шла по лесу на лыжах, костеря на чём свет стоит и отца, и этого урода, который не вернулся вчера вечером, и теперь его нужно спасать.
У отца, как назло, в спину вступило. Баню топил, неловко поскользнулся на крыльце с ведром воды. Теперь лежит, мается. Вечером порывался идти искать. Да куда там, намазала барсучьим жиром, уснул, как ребёнок.
Вчера, когда вернулась из дальнего леса, сразу поняла, что отец чем-то озабочен: Петрович колол дрова, хотя вон их сколько, наколотых с осени, лежит! Потом отец всё же признался, что отправил Шершавого охотиться на медведя.
— Кто? Крепыш? — интуитивно спросила Полина.
— Ну не на Горыныча его пускать! — виновато огрызнулся отец и добавил:
— С Горынычем ему не справиться, знаешь ведь, какой хитрован. А Серёгу жалко. Если б не его деньги, на что тебя учить-то было?
— Ты теперь меня всю жизнь будешь попрекать его деньгами? Я уже три года как окончила, диссертацию пишу, — вспылила Полина. — Пожалела овца волка! Ему миллионы ляжку жгут! А Крепыш тут при чём?
Вот тут-то Петрович и понёс ведро в баню, да упал, расплескав воду.
— Тьфу, что за напасть! — заругался он, пытаясь подняться.
Однако сам справиться не смог, кряхтел и стонал, пока дочь ему помогала.
— Пойми, пап, мы ему ничего не должны, он оплачивает свои прихоти. А ты его деньги в дело тратишь, — приговаривала Полина, растирая старому спину.
— Ладно, — Петровичу было неловко перед дочерью за то, что выдал место зимовки её любимца, которого оба знали ещё медвежонком, — да, может и не найдёт он его. Я же саму берлогу-то не показывал, так, квадрат на карте. Покатается, да приедет не солоно хлебавши, в бане париться. Ты это, дровишек подкинь...
Когда Шершавый не появился к ночи, оба заволновались. Потом натёртый жиром и принявший спасительные сто грамм Петрович уснул, а Полина долго ещё ворочалась, строя предположения, что могло произойти с Шершавым. Нашёл ли он берлогу? Да, отец прав, для Шершавого лучше Крепыш, а не его предполагаемый папаша, известный злобным нравом восьмилетний Горыныч, который знал, что такое человек. И старую пулю в теле носил: ушёл когда-то раненый от охотников. Рана зажила, а злоба на людей осталась. Но и Крепыш — тоже медведь, а не комнатная собачка. До сих пор это был игривый добродушный мишка, но вдруг папашины гены начали действовать? Как непредсказуемо могут вести себя медведи, поднятые среди зимы из берлоги, Полине было хорошо известно. Недаром её научная работа называлась: "Влияние различных антропогенных факторов на структуру популяции бурых медведей". Навидалась она, этих факторов! Тут и охотники, и лесные пожары, и вырубки, законные и незаконные. Лесов уже почти не осталось. Скоро зверя вообще только в зоопарках увидишь! Хотя, откуда в зоопарке-то? В неволе мало кто способен размножаться... Эх, человек! Паскуднее самого дикого зверя!
Вот и этот, урод шершавый. Ну чего ему не хватает? Богат. Машины меняет, снегоходы. Бабы вьются. Так нет, ему всё мало! Ощущений острых захотелось! Крови! Почему мужики такие? Почему им нравятся войны, убийства и разрушение? А теперь самого спасать надо!
Но выходить на поиски сейчас, в ночь — не справится она: очень устала. Отец теперь не меньше, чем на неделю вышел из строя. Лежала без сна, прислушиваясь, не загудит ли снегоход Сергея, Сережи. Так называла изредка Полина Шершавого в девичьих мыслях. Давно выделила его среди других охотников. И отличался Серёжа не только уродливой внешностью. Было в нём что-то ещё. По молодости с его женой произошёл несчастный случай. Наверное, до сих пор страдает. Петрович нашёл его тогда в лесу, обезумевшего. И гору изуродованных трупов. Вызвал вертолёт, помог увести. Полине тогда одиннадцать лет было, и мама ещё жива. Сергей после похорон несколько месяцев жил у них, никого не видел, ни с кем не говорил. По ночам только слышала Полина жуткие стоны да скрежет зубов. Потом, когда тайга подлечила его, исчез надолго. Лет пять назад объявился, уже богатый, на огромном джипе приехал. С тех пор помогает Петровичу, отстёгивает денег на нужды заказника, не жалеет. Сострадательное сердце Полины чувствовало боль не зажитой раны Сергея, готово было разделить, залечить эту боль. Но нужно ли ему её сострадание? Он ведь на неё, Полину, и не смотрит совсем, считает маленькой, пацанкой. И чем она хуже городских? Ладно, утро вечера мудренее.
А утром, ещё по темноте, завела "Буран" и выехала на поиски.
И вот теперь угрожающе рычит Крепыш. Его Полина давно научилась узнавать по голосу. Недаром с самого начала следила за медведицей и двумя славными медвежатами, потом отдельно за каждым из них. Крепыш уже вторую зиму живёт самостоятельно. Вот только не дали ему в этот раз спокойно поспать. Нашёл-таки Шершавый её любимого мишку!
Девушка прибавила шагу. Успеть, не дать наломать дров! Обоих ведь жалко!
Когда она вышла к большой берёзе, Шершавый висел на самом конце горизонтальной ветки, качающейся от ветра. Крепыш, примостившись ближе к стволу, забавлялся: протягивал длинную лапу и с силой ударял по ветке, заставляя её дрожать и вибрировать. Видно было, что мужик держится на онемевших руках из последних сил.
Полина достала карабин, это на всякий случай. Быстро вставила в арбалет специальную ампулу и выстрелила в медведя. Потом пальнула из карабина в воздух. Крепыш от неожиданности коротко тявкнул и мешком свалился с дерева. Лекарство начинает действовать быстро, но всё же девушка продолжала держать его на мушке: мало ли что! Медведь сделал несколько шагов, лапы его начали заплетаться — сейчас упадёт.
Но упал с берёзы мужик. И угодил сверху прямо на медведя! Уже почти уснувший от дозы снотворного зверь встрепенулся, стряхнул с себя бедолагу. Потом уткнулся носом в снег, побежал на нетвёрдых лапах по своим следам и инстинктивно юркнул в берлогу.
— Молодец, Крепыш! — с облегчением рассмеялась Полина.
На Шершавом не было лица. Багровые шрамы выглядели на побелевшей коже особенно уродливо, даже зловеще. Глаза. На Полину смотрели глаза смертельно уставшего человека. Впрочем, один глаз почти не видно под нависшим веком.
— Ты как? Сам идти сможешь? — почему-то обращаясь на ты, спросила Полина. — Тут недалеко, до снегохода только.
Шершавый молча кивнул.
****
Прошла зима. Ласковое солнышко растопило сугробы и весело играло в звонких ручьях, в витринах магазинов.
— Эх, ты, охотник! Кому мстишь-то? Не виноват Крепыш перед тобой ни в чём. Вон и сейчас пощадил тебя. Тебе бы в себе зверя победить! — эти слова Полины, которые она сказала тогда Шершавому, расставили всё по своим местам.
Крутой охотник, превратившись в беспомощную жертву, позорно висевшую на ветке, не стал зацикливаться на ощущении унижения оттого, что спасла его женщина, по сути девчонка. Он чувствовал лишь бесконечную благодарность от самого факта спасения. Спасения и от медведя, и от самого себя.
Что ж, пора исправлять ошибки. Теперь у Шершавого была новая конкретная цель — компенсировать природе и миру тех, виновником чьей гибели стал он сам. Он отдавал себе отчёт, с какими трудностями ему теперь придётся столкнуться. Многие со своими тёщами не могут ужиться, а тут... Виталькина. Она ведь до сих пор считает Шершавого душегубцем.
Но именно эта новая цель придавала вкус его новой жизни. Шершавый ясно увидел выход из тупика, куда загнал себя сам после несчастного случая с Надюшкой.
Вот и домик Виталькиной тёщи. Пацан узнал сразу, крикнул громко:
— Баба, иди сюда! Бабайка опять приехал! — и строго спросил:
— Ты куда нашего котёнка дел?
— Да, у Коли, водителя моего, живёт твой котёнок. Можно и назад забрать. Ты его обижать не будешь?
Пацан насупился и сказал:
— Не буду. Бабушка сказала, бить маленьких не-пе-де-гично!
— Непедагогично! — поправила его Виталькина тёща.
— Вы, Галина Ивановна, и ты, Валерка! Слушайте внимательно и не перебивайте! Вы меня знаете хорошо, да всё же не очень. Предлагаю познакомиться поближе. Вы одни, и у меня родни нет. Давайте подружимся, а там, глядишь, вместе жить будем! Вместе-то оно, веселее!
Виталькина тёща оторопело молчала, а Валерка сказал:
— Ты, что, бабайка, папой моим хочешь стать? А мамой кто будет? — шмыгнул носом и оглянулся на бабушку. — Маму тоже надо, да, баб?
— Ну, маму я тоже почти нашёл! — засмеялся Шершавый. — Предлагаю поехать за подарками, а потом — знакомиться! Ты, Валерка, какой велосипед хочешь — двух— или трёхколёсный?
— Двух, конечно. Что я, маленький? — загорелся пацанёнок.
Виталькина тёща поджала губки, когда увидела, какой подарок приготовил Сергей Полине.
На поверхности новенького мнегохода сочно зеленела тайга. Почти как на картине Шишкина резвились три маленьких забавных медвежонка.
— Это китч, Серёжа, — скорбно произнесла она.
— А вам, Галина Ивановна, я купил путёвку в Австралию. Вы ведь там не были ещё? Поезжайте, отдохните, давно ведь мечтаете о путешествии, — лукаво сказал Шершавый и с удовольствием отметил, как полезли на лоб глаза Виталькиной тёщи. 07.08.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.