10. На куче пальто.

Почему человека всегда тянет туда, куда ходить ему не следовало бы, почему так случилось, что из массы симпатичных девчонок, живущих в нашей части города, мне не нравилась ни одна. Не совсем так, конечно, но почему ни одна не понравилась мне настолько, чтобы я стал за ней ухаживать? Ведь ж\д часть города несла в себе опасность сама по себе. Нет, меня тянуло туда просто как магнитом. Вот и теперь, пропустив новый фильм, неделю шедший в Нашей Части - все время чем-то был занят - решил посмотреть его тогда, когда он шел уже в Той Части.
Выбрав, конечно, дневной сеанс, я отправился туда заблаговременно. Ехать, надо было минут 40, поэтому прежде пешком дошел до нашей конечной остановки и когда подошел пустой автобус, быстро занял место у окна, чтобы в пути спокойно осматривать окрестности, тронутые первым весенним теплом. Уже была середина апреля, и в некоторых местах на реке, на перекатах лед уже посинел. Снежные шапки на южной стороне сосен и елок уже сползли, и от этого тайга казалась особенно темной. Проехав сосновый бор, автобус вынырнул на городскую площадь перед старым зданием Горисполкома, снег на ней изменил свой цвет на противоположный. Снегопадов давно не было, и казалось, что площадь уже растаяла до асфальта, но это была угольная пыль и угольный шлак.
Через пару остановок доехали до дома, в котором я жил, и там уже в автобусе не просто не было места, но было невозможно вздохнуть, и это еще не час пик. Когда автобус остановился на «2-й Октябрьской», к моему сиденью волна принесла какую-то старуху, которая так выразительно смотрела в мою сторону, что место пришлось уступить ей. Пока выбирался, успел паре человек отдавить ноги. Один из них, видя, как я уступаю место старухе, съязвил: «Пионер что ли?», на что я достаточно спокойно ответил: «Нет, комсомолец», что почему-то было воспринято как задиристый ответ, и пацан сразу полез в бутылку.
-Да, ты че, ноги давишь, да еще и отвечаешь? Ну, ты же вылезешь когда-нибудь из автобуса, тогда и поговорим.
Я стоял к нему спиной и обернуться посмотреть, кто это со мной разговаривает, не было возможности, поэтому не на шутку струхнул. Сейчас, думаю, вылезу возле кинотеатра, и вместо кино меня просто отметелят. Поэтому ввязываться в словесную перепалку не стал. А стоящий сзади продолжал: «Че, здоровый что ли, думаешь, управы не найти? Сейчас доедем». Доехали. Я вылез - не вышел, а именно вылез из автобуса возле кинотеатра, и за мной следом тот, который разговаривал. Обернулся, и каково же было мое удивление, когда увидел, что тот, кто нарывался на драку, едва достает до моего плеча. Конечно, он был постарше меня, ему было лет 18, но у нас были разные весовые категории. Я огляделся, высматривая его дружков, но он был один, т.е. на остановке были люди, но к нему они не имели никакого отношения. Тогда я спокойно сказал: «Ты знаешь, командир, спешу в кино и мне недосуг с тобой разбираться, тем более ты сам видел, какая в автобусе была давка».
-Ах, в кино он спешит, - продолжил он задираться, видимо, чувствуя, что старше меня, - учить вас надо, молодежь, - промолвил он и хотел подтвердить свое учение кулаком, пытаясь нанести мне удар в челюсть. Конечно, я не ожидал такой прыти, тем более на остановке, но руку его отвести успел. Он снова прыгнул на меня. У меня от удивления, аж рот открылся. Ну, и он, конечно, попал - да еще в ухо. Удар какой-то странный, кривой, сбоку. Только тут я понял, что от драки не уйти, и, видимо, пропало мое кино. Я отскочил от него, бабки запричитали. Но он снова приблизился ко мне. Драться в чистом виде я, конечно, не умел, но классической греко-римской борьбой занимался уже третий год. Поэтому, когда он снова попытался меня ударить, я перехватил его руку, опустил вдоль туловища и, обхватив его, словно мешок, бросил через грудь в сугроб, в сторону обочины. Я был одет, и бросок чисто не получился, не было достаточно прогиба, поэтому после броска он полетел не ногами вперед, а боком. Сугроб днем подтаивал, вечером застывал. Получилось, что он боком, со всего маха влетел в ледяные глыбы, да там и затих. Чувствую, плохо парню. Подошел. Он хрипит. Оказывается, он копчиком и боком сильно ударился. Поднял его на ноги. Он огрызается, а я ему говорю: «Ну, извини, пойдем лучше в кино, времени пять минут осталось». Посмотрел он на меня как на идиота и говорит: «Пойдем». Мы сходили в кино, кажется, это был «Золотой теленок», и долго потом еще вместе ржали. Так я познакомился с Валеркой Стригиным - хорошим, в общем, парнем, только жил он в Той Части.
Через месяц Валерка уходил в армию, и пригласил меня на проводы. Вначале провожали в семье, где мы выпивали спирт, разведенный компотом. Потом пошли к его знакомым девчонкам в мало семейку, а там как узнали, что завтра ему в армию, все бросили, и стали в одной комнате стол собирать. Откуда-то народу навалило. Все сбросали пальто в другую комнату на кровать, где не следовало шуметь, потому что спал ребенок, отовсюду по стаскивали стулья, табуретки, и шалман продолжился далеко за полночь.
Я, сидя на диване, уже плохо соображал, что происходит, как вдруг одна из девушек оказалась у меня на коленях - то ли ее кто-то толкнул, то ли она сама споткнулась, разгоряченная хмелем и весельем. Оказавшись у меня на коленях, и видя мое пьяное, удивленное и смущенное лицо, она залилась неудержимым смехом и закричала: «Стригин, Стригин, ты кого к нам привел, - потом поцеловала меня взасос в губы и снова закричала - У него губы молоком пахнут!» Хотя от меня уже, чем только, наверное, ни несло - и спиртом, и кислой капустой, и винегретом. Видимо, мое смущение заводило ее, а меня заводила она. В декольтированном черном платье. В телесного цвета капроновых чулках. Она сидела у меня на коленях, и разговаривала со мной, как мама разговаривает со своим несмышленым сыном, который всего боится, а мама подает ему игрушку и говорит: «На, возьми». Я, видимо, как завороженный смотрел на ее открытую грудь, на ее ноги, и она, видя это, подвинула своей рукой грудь ко мне и сказала: «На, возьми». Я взял! Это было ни с чем не сравнимое чувство; в моей ладони лежал весь мир, и я не украл его, не заслужил - мне его просто дали. Без вопросов, без оговорок, без условий. Просто и радостно, без всякого ханжества и никчемной условности. Моя ладонь, казалось, искрилась от энергии, которая, разлившись по телу, так напрягла мой член, что никакие штаны не смогли удержать его давления на ее ляжку. Почувствовав Его, она затуманенным взором, так выразительно посмотрела мне в глаза, что краска залила мне не только лицо и уши, но и все оставшееся тело, а по спине заструился пот, но я почему-то весь дрожал. Меня прошиб озноб.
Пьянка уже вошла в ту стадию, когда каждый занимается своим делом, не обращая внимания на окружающих. Уже вся секция ходила ходуном. Уже кто-то лежал головой на своей тарелке... и тогда она встала, взяла меня за руку, и повела в ту комнату, где на кровати были свалены пальто. Я был рад тому, что мы уединимся, и я вдоволь нарукоблужу по ее телу. Мы зашли в комнату, в которой, несмотря на весь шум-гам, мирно спал ребенок. Прикрыли дверь, даже не заперев ее на замок - где в такой обстановке искать ключ. Она отодвинула кроватку на колесиках подальше от кровати, и навзничь упала на кучу пальто, протягивая ко мне свои руки. Я лег на нее, опираясь на кровать локтями, и упираясь в ее лобок членом. Начал целовать взахлеб лицо, шею, грудь, тискал ее руками и был в полном восторге, но она, испытывая удовольствие, ждала еще чего-то, а я не понимал, чего, и она не понимала, чего я медлю. Потом, сказав только: «Сними брюки», сняла свои трусики. Я мигом был голый; ее белеющие в темноте раздвинутые ноги, тянущиеся руки, чуть повернутая голова звали меня к себе. Я налетел на нее как ураган, но по сю пору не знаю, попал ли членом во влагалище или только прикоснулся к нему, и сразу кончил. Дернулся, еще пару раз, и тут же обмяк. Куда силы девались? Мне жутко захотелось спать. Я получил высшее земное удовольствие, я стал мужчиной с женщиной, это было куда приятнее, чем просто самому с собой. Я почувствовал, как ласково она гладит меня по голове и совершенно спокойно, будто ничего не произошло, говорит: «Вставай, одевайся, и пойдем к столу, по-моему, все уже расходятся». И только она это сказала, как в комнату открылась дверь. И свет, хлынувший из коридора, представил взору, зашедшей было девушки, прелюбопытную картину - два голых тела на куче пальто. Увидев нас, вошедшая тут же ретировалась, а мы в спешке начали одеваться, и пока она искала свои трусики, я уже пытался найти дырочку на ремне штанов.
Она вышла из комнаты первой, я нашел свой плащ и только совсем одевшись, тоже вышел. Кругом были какие-то незнакомые люди, заглянул в комнату, где стоял стол; Стригина там уже не было. Тогда, помахав всем рукой и сказав: «Привет», отправился восвояси.
Назавтра грузили эшелон с новобранцами. Я пришел пожать Стригину руку. Найдя его в колонне, которую вели к вагонам, успел только прокричать: «Как ее звать?» Он не сразу понял, кого, но потом крикнул: «Проня, Прасковья».
Целую неделю после, я был сам не свой: с одной стороны, мне очень хотелось повторить то, что произошло, с другой - мне было стыдно посмотреть ей в глаза. И когда через неделю я все же решился и приехал к ней, она сказала: «Саша, больше ничего не будет». Это была уже другая Проня - спокойная, с чувством собственного достоинства. Как я был рад этому ее заявлению - был рад тому, что не придется больше встречаться с женщиной, ощутившей, так мне казалось, мой позор. 06.08.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.