Женщина бальзаковского возраста с тараканами в голове (отрывок)

Глава 1

Сегодня встретила соседку Нину Воронову из седьмой квартиры. Возмущается, что опять появились в квартире тараканы. Говорю ей:
- А ты с ними пообщайся и пригрози, что подсыплешь очень сильный яд. Они испугаются и убегут.
Не верит. Тогда предлагаю:
- Попроси их, чтобы перебрались в квартиру к Самойлихе. Хоть как-то отомстишь за глобальное затопление квартиры, а то в суд подавать на неё толку нет. С сожителем весь свой доход спускает на пьянки-гулянки.
Смеётся, отвечает:
- С удовольствием бы попросила, да они меня не послушают.
А меня, между прочим, слушают. Может, из-за того, что в голове свои тараканы живут. Чай, какая-никакая, а – родня. Ох, заболталась, а ведь пора представиться. Ольга Владимировна Зайцева - это официально название существа женского пола, среднего роста, в меру упитанного и стройного, с голубыми глазами – есть такие льстецы, которые лгут, что они, мои глаза, большие и очень красивые, - рыжеватой копной волос и курносым носом. Правда, Зайцева – это фамилия моего бывшего мужа. Знакомые, соседи и близкие меня называют по-разному: кто - Оленькой, кто – Лёлей, а есть такие, которые Лёхой зовут. Лёхой называют мужики–водилы, с которыми таксюрила или бомбила, как сейчас говорят. Моя судьба прокатилась через такой период на подержанной иномарке, но об этом позже.
А вообще жизнь - странная штука, и похожа она на американские горки: то вверх летишь, то вниз падаешь. Пришлось зарабатывать кусок насущного хлеба в разных ипостасях: лаборанткой, делопроизводителем, инженером, научным сотрудником, директором малого предприятия, торговкой на рынке, бомбилой и сторожем. А в этом году решила пополнить когорту поэтов и писателей. Кропаю стишки и строчу повести, рассказы. Графоманка, и это приговор.
Так, кажется, меня понесло. Растекаюсь мыслью по стеклу. Вернёмся к нашим баранам, вернее, к овце Лёле. Этой Лёле, то есть мне, тридцать с… э-э-э… некоторым хвостиком лет. Женщину, кстати, не принято расспрашивать о возрасте – я и не буду распространяться. Женщина бальзаковского возраста – такое определение меня устраивает во всех отношениях. Вроде бы уже за двадцать пять, но ещё не сорок и даже не сорок пять. Молодость ещё окончательно не закатилась, а средний возраст, как часто скромно пытаются определить старение женщины, ещё не подкрался. Короче – сумерки. Их я обожаю, наверное, из-за тараканов в голове, а они у меня завелись, кажется, с рождения. Или были подарены.
Так бывает, что, переезжая из квартиры в квартиру и перевозя свой скарб, в какой-нибудь щёлочке или тряпочке перевозишь на новое жильё тараканов. Или даришь кому-то миленькую шкатулочку на именины из ненужного тебе хлама, а в ней счастливый обладатель щедрости получает в придачу шустрого рыжего пройдоху.
Такой подарок преподнесло мне либо Высшее «я», либо дорогой папенька через свои гены. Почему именно от папеньки? От мамы я такую заразу никогда бы не подхватила. Она даже в молодости не походила на романтичных барышень – это я узнала от отца, - разными бзиками не маялась, с духами не общалась. Подобных странных личностей в директора производств не берут, а моя мама в тридцать лет стала директором фабрики по пошиву кожаной обуви и производству валенок.
Между прочим, единственная фабрика, которая производила валенки для нужд гражданского населения и воинских частей в огромном дальневосточном регионе. Правда, в конце восьмидесятых, когда мама ушла на пенсию, фабрику переориентировали на выпуск всяких галантерейных безделушек, а в середине девяностых – обанкротили и растащили.
Маму я воспринимала человеком - деловым, ответственным и постоянно занятым. А отец был мечтателем, читал фантастику и приключенческую литературу, и любовь к чтению привил мне именно он. Обычно он по вечерам устраивал домашние читки. Мама после ужина мыла посуду, я уже готовилась ко сну, а отец садился в кресло и полтора часа читал нам главы какой-нибудь увлекательной книги. Он работал на подстанции электриком по суткам. И в те дни, когда уходил на дежурство, мама просила почитать меня, десятилетнюю девочку. В начале семидесятых в нашем дальневосточном городке транслировался всего один канал телевидения, по которому показывали один художественный фильм – в двадцать один ноль-ноль. За пятнадцать минут до него шла программа «Спокойной ночи малыши».
Так как я себя уже считала взрослой, то не смотрела эту программу вместе с мультиком – обязательным приложением ко всяким хрюшкам, степашкам и каркушам. Я слушала или сама читала вслух книги об индейцах, мушкетёрах, пиратах и инопланетянах. Конечно, эти книги стали питательной средой для умножения популяции моих тараканов, но - только средой.
Сколько себя помню, а помню себя с трёхлетнего возраста, у меня всегда были горячие ладони, такие горячие, что мешали заснуть. Уж что я только ни делала, чтобы их остудить перед сном: толкала под подушку, держала в стакане с холодной водой, заворачивала в мокрую тряпицу. К двенадцати годам, когда меня свозили в бабке на отчитывание, эта напасть прошла. Но началась другая - заболело сердце. Потом знающие люди сказали, что часто происходит подобное из-за отказа принять дар. Но моя мама, коммунистка, не желала слышать, ни о каком даре, ни о врачевании и прочем шарлатанстве.
А ещё я видела странные сны. Особенно памятен один часто повторяющийся сон. В нём встречала людей. Обычных, на первый взгляд, живых людей. Но эти люди при более пристальном рассмотрении разделялись на две группы. У одних в области груди сиял свет, как маленькое солнышко, а у других в этом месте была пустота. Я понимала: люди с пустотой - неживые. И они видели: я что-то про них знаю - и приставали за разъяснениями. Но что маленькая девочка могла мертвецам ответить? Как им объяснить: они уже умерли, но пока этого не понимают. Я их боялась, убегала, просила живых людей помочь и защитить. Но даже во сне живые меня также не понимали, говорили:
- Смотри, девочка! Эти люди ходят, разговаривают. Они не умерли, не придумывай.
Такими же странными были и видения. Например, я смотрела на котёнка, с которым играла соседская девочка. И вдруг перед глазами появлялась картинка, что котёнка переехал грузовик. А через неделю именно это и случалось с бедным полосатым котёнком. Конечно, я плакала, рассказывала родителям или сверстникам. Мама пугалась и нервничала. Отец удивлялся. Ребятишки поднимали на смех или били, называя колдуньей. И вскоре поняла: открывать свои тайны ни взрослым, ни детям нельзя. Об этом очень строго предупреждала и мама.
- Иначе, - говорила она, - тебя не возьмут в детский сад, а отправят в психушку.
В пять лет я уже понимала, что такое психушка, а также, что со мной дома сидеть некому. К тому времени бабушка, мамина мама, приглядывающая за мной, умерла, а родителей папы я никогда не видела, даже на фото. Будучи взрослой, узнала, что их репрессировали в тридцатых годах, как кулаков. Отец маленьким мальчиком попал в детский дом, откуда его забрали дальние родственники.
Мама пыталась скрыть недовольство от появления в семье несуразного дитя, но, являясь человеком дела, принялась искоренять мои странности. К врачам она меня водить боялась, чтобы не поставили диагноз – шизофрения, и не искалечили психику лекарствами. Через знакомых мама узнала адрес одной бабки, которая провела обряд очищения. Об обряде рассказывать не хочу, да и помню его только фрагментами, ведь бабка мне накидывала на голову большой платок, монотонно бубнила себе под нос что-то неразборчивое, жгла свечи, ладан, травы, брызгала водой, пугала вскриками да горькими настойками. Я почему-то боялась, что старая ведьма обязательно меня отравит. А она действительно очень походила на ведьму, какими их изображают в детских книжках. Её вылезшие из-под платка, седые космы колыхались из стороны в сторону, словно пучки соломы; нос с горбинкой почти доставал до верхней губы; изо рта, вверху и внизу, торчало по одному кривому жёлтому зубу; глаза, серые и цепкие, пристально разглядывали собеседника. Возили меня к ней целый месяц каждую пятницу. А «колдовала» она, когда наступали сумерки. После этих сеансов всегда хотелось спать.
Бабка не зря старалась – вскоре я перестала видеть разные странные картинки и ладони стали холодными. Даже очень холодными. И не только ладони, но и ступни ног. Врачи объясняли это малокровием, а мне казалось, бабка забрала часть моей жизненной силы. Перед смертью мама призналась, что ведьма будто бы изменила мою судьбу, и очень огорчалась, укоряя себя за учинённое насилие. Полагаю: старая кикимора маму обманула. Она лишь сократила численность моих тараканов, которые со временем опять расплодились. А тогда, в свои двенадцать лет, я была бабке благодарна. Она избавила от многих бзиков, оставив только сны. И я зажила жизнью обычной девчонки.
Но всё это стародавние времена, как говорится, предание старины глубокой. А я хочу поведать о некоторых моментах новой и новейшей истории своей жизни, ведь остальная часть детства и юности прошла те же этапы, что и у многих сверстниц моего поколения: школа, пионерские лагеря, институт, замужество. А когда мы с мужем стали задумываться о наследнике, тогда и стали возрождаться мои тараканы. Мы оба хотели мальчика. Муж – это понятно. Все мужчины, в основном, хотят мальчиков – помощников и продолжателей рода. А почему хотела я? Был в моей жизни один тёмный и трудный период, после которого решила, что мужчинам легче жить на белом свете; что этот мир построен мужчинами и для мужчин, и женщине в нём - ох, как нелегко! Всё, начиная с религии, ставит женщину в нашем мире в зависимое положение. Поэтому я хотела родить мальчика, и только мальчика, желая ему ровной дороги и широких горизонтов.

Глава 2

Я думала о мальчике, сыне. И мне стали сниться сны, в которых его видела взрослым, высоким парнем, похожим на мужа. Однажды, находясь между сном и явью, услышала голос. Вернее, даже не голос – это для упрощения понятия так пишу.
В голове появляется мысль, и когда полностью вникаешь в смысл, её особенности, понимаешь: мысль не твоя. Я не могу так думать. Такими словами. Причём, чужеродность мысли осознаёшь почти мгновенно на подсознательном уровне. Уж не знаю, правильно ли объясняю, такое трудно выразить словами. Тютчев прав: мысль изреченная есть ложь.
Голос сказал:
- Исполню. Желание безупречно. Главное, не стань убийцей.
Я тогда подумала:
« О чём это он? Кем-кем, а убийцей точно не стану».
Друзья мои! Как же плохо мы знаем себя: какие мы? на что способны? Но не буду забегать вперёд, а, то мысли блохами скачут туда-сюда, сбегаются в кучу, давя друг друга, а когда готова ухватить хоть одну – бросаются врассыпную.
Я поверила голосу. Поверила снам. Поверила, не рассуждая и не сомневаясь ни секунды, что родится сын. Хотя все остальные - врачи, родственники и знакомые – говорили: будет девочка.
В то время ещё не применялись аппараты УЗИ. Сердечко плода прослушивали, узнавая, не замерла ли беременность. По сердцебиению врачи определили пол ребёнка. А родные и знакомые строили предположения по форме живота.
Одни глубокомысленно изрекали «народные» приметы:
- Если живот клином – там мальчик, а если круглый и растекается по всей талии – девочка.
Другие спорили:
- Нет. Всё как раз – наоборот. Вот у моей племянницы, дочери, подруги… - и начинался рассказ о том, как ходила, что ела, какой формы живот имела и кого родила неизвестная мне женщина – эталон.
Подруги мне ничего не говорили. Их у меня не было. Вернее, они существовали, но номинально, в прошлом. Я не смогла одной простить предательства, а остальным спокойного к этому факту отношения.
В пятом классе классный руководитель попросила четырёх девочек выпустить стенгазету. В их число входила и я, сносно пишущая шрифтами. Это общественное поручение нас сдружило. Девочки друг друга знали, лишь я была новенькой. Меня определили в их класс при переходе из другой школы. Старая школа мне нравилась и находилась недалеко от дома. Но там случилось очень страшное событие: восьмиклассник с двоюродным братом убил своего одноклассника. Убил из-за импортного магнитофона. Жуткие описания дикости поступка быстро облетели наш городок.
Эта страшная история коснулась и меня. Я хорошо знала парня- убийцу
и его друга, которого он убил. Втроём ходили в кино. Они меня катали на мопедах. Болела за них, когда мальчишки играли в футбол улица на улицу. Короче, это была дружба троих подростков из одного квартала.
В то лето мама меня отправила в пионерский лагерь на две смены. Вдруг стали сниться кошмары. В них мы втроём забирались на высокую башню. Лестница - длиннющая, железная. Ступеньки – узкие, скользкие. Два друга лезли наверх, чтобы спрыгнуть с парашютами, а я – отговорить их в последний момент. Не отговорила. Они прыгнули, но парашюты не раскрылись. Вид их мёртвых тел, лужи крови, кусочков разбрызганного мозга наводил на меня ужас. Я с воплями просыпалась. Этот сон снился несколько раз. Маме позвонила фельдшерица лагеря и посоветовала показать меня специалисту. Тогда-то мама и озаботилась поисками бабки, а меня перевели в другую школу, чтобы расспросы ребят и знакомая обстановка не бередили и без того чувствительную психику.
Что-то часто повторяю слово «психика». Хотя… неудивительно. В детстве его постоянно слышала в разговорах родителей.
Когда вернулась домой, убийцу уже отправили в спецшколу, а его друга похоронили. У меня не укладывалось в голове: почему такое могло произойти? Они дружили с детства. Ходили в один детский сад, потом в один класс. Неужели демон наживы и дьявол, в лице старшего брата, смогли поколебать крепкие узы дружбы? До сих пор не нахожу ответа на этот вопрос. Хорошо бы спросить у самого убийцы, но через год его в спецшколе зарезал другой паренёк.
Так вот… о подругах. После школы мы все поступили в разные учебные заведения, но новые знакомые и заботы не ослабили старые связи. Мы часто вместе ходили в клубы на танцы, отмечали праздники, делились сердечными тайнами. Когда я училась на третьем курсе «политеха» или политехнического института, то на одной из вечеринок познакомилась с Вадимом - студентом четвёртого курса «сельхоза».
Не знаю, как сейчас, но в наше время медицинский институт все студенты называли – «медом», педагогический – «педулькой», сельскохозяйственный – «сельхозом». Ещё наш город мог похвастаться тремя мужскими училищами; два военных училища – Дальневосточное общевойсковое командное и танковое, и одно гражданское – речного транспорта или «ракушка». Да, наш небольшой дальневосточный город был перенасыщен высшими учебными заведениями.
Седьмого ноября, вечером, я с подругами пошла в Дом Советской Армии на танцы. Строгие женщины-контролёры не пускали в «элитный» клуб шебутных и драчливых «ракушников». А драки между ними и «двоковцами» или «танкистами» не редко сотрясали город. Дрались жестоко, стенка на стенку, накрутив на правую руку форменные кожаные пояса, и охаживая друг друга тяжёлыми металлическими бляхами. Контролёры, будто опытные физиономисты или экстрасенсы, в ручейках стекающейся молодёжи определяли будущих речных и морских «волков» - хоть они чаще приходили в «гражданке», - и массивной грудью преграждали им дорогу.
В тот вечер мы познакомились с группой студентов из «сельхоза». Вадим среди них выделялся высоким ростом, широкими плечами, внимательным взглядом и бережным, вначале даже казалось, стеснительным отношением к девушкам. Мы немного потанцевали, и парни пригласили на вечеринку в их общежитие. Так начался наш с Вадимом роман, который через десять месяцев должен был закончиться свадьбой. Но…
Моя подруга Татьяна училась на первом курсе «сельхоза» и часто встречалась с Вадимом в стенах института. Она даже несколько раз под разными предлогами приходила к нему домой. Но Вадима раздражали развлечения втроём, было ли это посещением кинотеатра, клуба или походом на каток. Он всегда сердился, когда я брала Татьяну с собой. Выговаривал, дескать, пусть она - твоя подруга, но для меня посторонняя, неинтересная девчонка, везде сующая свой нос.
К тому времени Наталья, другая моя подруга, закрутила любовь с сокурсником, а Катерина по уши ушла в археологию. Без пары или любимого занятия оставалась только Татьяна. Я её жалела, и, несмотря на укоры любимого, старалась разнообразить досуг подруги.
Закончилось всё печально. В апреле наши родители стали поговаривать о помолвке и готовиться к свадьбе. Но в один из вечеров Лариса Витальевна, мать Вадима, выпроводила сына в магазин, а сама, придвинувшись ко мне и обняв за плечи, повела разговор о будущем. Она говорила, что Вадим у неё - единственный сын и баловень, а у меня, дескать, больное сердце, поэтому не смогу ухаживать с одинаковой энергией и старательностью за ребёнком и мужем; что неизвестно, разрешат ли врачи мне родить ребёнка; что буду часто лежать в больнице, а её ненаглядный сынок ходить грязным, голодным, в мятых одеждах; что должна понять её сомнения в благополучии нашей будущей семейной жизни. Боль, которая сжимала в тот момент сердце, не передать. Да, у меня были неполадки с сердцем, но не до такой же степени. И тогда я поняла: сгустить краски и наговорить в три короба разной чуши мог только один человек – Татьяна. Я не стала её допрашивать и скандалить. Зачем? Выслушивать оправдания или ложь? Что это могло изменить?
Вадим меня уговаривал пропускать слова его матери мимо ушей, не зацикливаться на обиде, мол, это обычная женская ревность и непонимание, что сын давно уже не маленький мальчик, а взрослый мужчина, любящий другую женщину и способный позаботься о себе. Но постепенно в наших отношениях стал сквозить холодок, видимо, Лариса Витальевна убедила его в разумности своих доводов. А в июле он уехал в стройотряд, и от него пришло всего два письма.
Как-то, в последних числах августа, ко мне пришла возбуждённая Татьяна и голосом, в котором сквозили нотки радости, поведала, что видела Вадима с девушкой. Они разговаривали и смеялись, держась за руки, увлечённые друг другом настолько, что не заметили её, разглядывающую их во все глаза. Я искоса наблюдала за её лицом, глазами и не понимала: чему она радуется? Для чего лезла в наши отношения, наговаривала на меня его матери? Ведь она ему не нужна, для себя ничего не добилась. Зависть? В этот раз я не выдержала и сказала:
- Уходи и забудь дорогу к моему дому.
Самое интересное: она невинно улыбалась и хлопала ресницами.
Я Вадиму больше не звонила. Не позвонил и он. Так закончилась история моей первой любви и началась история одиночества. Одиночества души, в которую посторонних стараюсь не впускать. Вспоминая первые месяцы одиночества, через несколько лет написала следующие строчки:
Новый день, и опять одиночество,
Мой удел, мой оплот и пророчество.
Из него моя сила и власть:
В суете сует не пропасть.
Из него же тоска и печаль
По любви, устремившейся вдаль,
По объятьям и шуткам друзей,
Мало есть чего в жизни важней.
Мои подруги общались с Татьяной, будто ничего не произошло, а мне было невыносимо ловить их жалостливые взгляды. Я ушла. Решила остаться одна со своими мыслями и печалями для того, чтобы продолжать жить дальше, выстраивать новое направление судьбы.
Та осень стала для меня особенной. Все ассоциации сводились к одному – смерти. Была ли я к ней готова? Такие мыслишки проскакивали и не раз.
Падающие капли дождя, пронзённые косыми случайными лучами солнца, походили на прощальные слезинки перед блеснувшим лезвием ножа. Гроздья рябины виделись каплями крови, стекающей по рукам после встречи с острой бритвой. А запах прелых листьев - душистый, сладкий, похожий на запах мёда,- напоминал запах тлена. В оголившихся ветвях, сквозь которые проглядывал измятый шёлк неба, я видела поднятые в мольбе руки несчастных, раздетых невольниц, выставленных на позор и поругание. Но депрессия вылилась лишь в опухшее от слёз лицо и надпись на запотевшем окне: «Ты растерзал моё сердце».
Я мечтала стать деревом. Просто заснуть умирающей осенью и проснуться полной жизненной силы весной. Внутри жгла боль – сложно было поверить, что мечты о будущем развеяны в пыль. И очень хотелось увидеть его – посмотреть в глаза, услышать голос. Хорошо, что не опустилась до слежки, подглядываний, выяснения отношений. Не позволила гордость. А мои тараканы нашли другой выход в тот момент, когда блуждала рядом с чертой, за которой был путь в никуда.
Ложась вечером в постель, часто думала о бывшем женихе, звала его к себе. И он приходил во сне. Виновато улыбался, ласкал, целовал на прощание и - уходил. Конечно, прекрасно осознавала: творю насилие над ним, его душой, тонким телом, но отказать себе в запретном желании не могла. Или не хотела. Месть пополам с удовольствием – сейчас такого бы не совершила. А тогда поддалась на уговоры своих тараканов. Глупая девчонка! Я стала царицей снов, а он – моим рабом.
Так прошло полгода. Однажды, в конце зимы, увидела Вадима в фойе нашего института. Он поджидал меня. Мы поздоровались, молча пошли к остановке автобуса. Уже на остановке Вадим сказал:
- Я расстался с Мариной. Часто вижу тебя во сне. Давай начнём всё сначала.
Я посмотрела на него. Он казался каким-то жалким, потерянным. Или это моё воображение таким его нарисовало. Вернее, прошла любовь, прошла, как проходит ОРЗ или другая болезнь.
- Нет, - покачала я головой в ответ. – Извини. Я отпускаю тебя.
Я села в подошедший автобус, а он остался стоять на подтаявшем почерневшем снегу, непонимающе глядя вслед.
Наверное, я - жестокая особа. Вот так порой через разные события узнаёшь о себе и своей внутренней сущности много неожиданного.
Что-то поток памяти опять унёс в сторону от описываемых событий.
Не смотря на все разговоры окружающих о девочке, я благополучно родила мальчика. Кто–то скажет: просто совпадение, так бывает. Не спешите! Вы забыли о моих тараканах.
В одном оказалась права Лариса Витальевна, я не то, чтобы не могла родить – не могла забеременеть. Об этом несчастье узнала через год после свадьбы с Николаем Зайцевым. Николая, если признаться, положа руку на сердце, не любила. Вышла замуж, ибо заговорил материнский инстинкт. Когда врачи сказали, что дают всего один-два процента возможности зачать ребёнка, я паниковала ровно десять минут. Потом мои тараканы убедили свою хозяйку: подобный вердикт – чушь! Такого произойти не может. Ни в этой жизни!
Доложила мужу о заключении врачей. Тот наотрез отказался брать в детском доме чужого ребёнка, сказал:
- Раз дали два процента – на них и будем уповать.
До сих пор благодарна ему за оптимизм и поддержку, чем бы они не были продиктованы тогда - пусть даже эгоизмом: желаю воспитывать собственного наследника, свою кровиночку.
Я согласилась на лечение, хотя уверенности в благополучном результате медики не выказывали. А на третий день пребывания в стационаре случилось видение. Я увидела себя в другом месте. Всё произошедшее казалось очень странным.
Вот так стоишь в больничном коридоре, смотришь на постовую сестру. Миг… и видишь себя сидящей на скамейке парка. К тебе подходит женщина средних лет и даёт в руки металлическую коробочку, называя по имени. Всё тело начинает вибрировать, и внутри просыпается страх. Следующий миг… и опять стоишь в коридоре, трясясь всеми конечностями и внутренностями, будто потревоженный студень.
Я пришла в палату, легла на кровать и долго не могла успокоиться. А к вечеру поднялась температура за сорок один градус и держалась пять дней. Возле меня водили хороводы врачи во главе с профессором, брали анализы, просвечивали рентгеном. Они, не понимая, что происходит, разглядывали меня, я, не понимая, смотрела на них. На шестой день температура спала и выяснилась причина – у меня изменился резус крови. Говорят: это очень редкое явление. Но благодаря такому казусу я смогла ощутить радость материнства, счастье держать на руках родной живой комочек, улыбающийся маленькими розовыми губками и лепечущий даже с соской во рту:
- Каль, каль, каль... Лай, лай, лай.
Потом ко мне подходила доцент и расспрашивала, что чувствовала перед, во время и после завершения процесса. Все ответы скрупулёзно заносила в тетрадочку. Ну, не могла я медику «плести бредни» про лавочку, женщину с коробкой и своих тараканов. Врала, что приходило в голову, ибо за эти пять дней чувствовала жар во всём теле, сонливость, странный покой в душе. И всё! Особой паники не наблюдалось. Меня наполняла вера в благополучный исход. А откуда непоколебимая вера? От тараканов – полагаю.

Глава 3

Я на кухне чистила картошку, когда в дверях появился сын Женя. Его тёплая куртка пузырилась на груди и подозрительно шевелилась - сын кого-то прятал за пазухой. На перемазанном лице мальчика застыла жалобно — просительная мина. Одного короткого взгляда мне оказалось достаточно, чтобы всё понять и решить:
«В этот раз буду непреклонной».
- Кого ты опять притащил? - полюбопытствовала я.
- Ма-а-ам, - затянул заступник всех покалеченных собак и подкинутых котят знакомую песню.
- Что, мам? Кошек брать в дом нельзя, они будут драться с Норой.
- Это-не-кош-ка, - продолжал ныть заступник.
- Надеюсь.
- Вот, - сказал сын, расстегнул куртку и поставил на пол маленькое существо. Существо являлось щенком, но более жалкого и неказистого создания я никогда не видела. Разноцветная шерсть на его тельце торчала клоками и походила на основательно поеденный молью, крашенный под рысь, но полинявший, песцовый воротник. Абсолютно облезлый крысиный хвостик в виде скобки заканчивался маленькой кисточкой. Худенькое тельце с выступающими рёбрами держалось на длинных тонких ножках.
Я переводила взгляд со щенка на сына и обратно, не зная, что сказать. Маленькими чёрными бусинками существо настороженно и очень пристально смотрело на меня. Оно будто понимало: в этот момент решается его судьба.
- Женя, кого ты принёс? - наконец обрела я дар речи. - Он же, кажется, больной, может заразить Нору. И потом. У нас уже есть породистый щенок, зачем нам это…этот… - я замялась, не находя подходящего названия существу с крысиным хвостиком.
- Я нашёл его в поле. Он замёрзнет, мам!
На улице стоял конец ноября, и я понимала обеспокоенность мальчика.
- Ну, что мы будем делать с двумя собаками? Это пока они маленькие, а как подрастут? Нора уже приучена жить в квартире, а этот, - я небрежно ткнула картофелиной в щенка, - будет гадить, где ни попадя. Сможем ли прокормим двух взрослых собак? Подумай?!
- Я буду за ним убирать и гулять. Кормить можно отходами из институтской столовой. Так многие из нашего дома делают, - высказал аргумент в пользу существа мой многомудрый сын. - В отходах попадаются котлеты, рыба, косточки.
Шёл девяносто третий год. Колхозы ещё не развалили, на подворьях мычала и хрюкала живность, мужики в деревнях поголовно не пьянствовали, сельская молодёжь пока на коноплю не подсела, поэтому студенты — по большей части выходцы из районов области — не очень жаловали кулинарные изыски общепита. Образование пока было бесплатным, и родители тратились, в основном, на питание, одежду и досуг своих чад.
- Ма-ам! Можно, а?! Не умирать же ему на улице? - опять заныл сын, а щенок просительно завилял хвостиком. Правда, это виляние выглядело странным: не из стороны в сторону, а - снизу вверх, чуть-чуть, почти не изменяя дуги хвоста.
«Действительно, - подумала я. - Замёрзнет, если не возьмём в дом».
- Ладно. Смотреть за ним будешь ты, понял? — сказала я с напускной строгостью в голосе и даже нахмурила брови для наглядности.
- Ага, - весело ответил защитник и выскочил из кухни.
Вот так всегда: они берут питомцев, а я должна за ними ухаживать.
Щенок всё также напряжённо смотрел мне в лицо, словно ждал личного приглашения. Я это поняла, и во мне загорелся интерес.
- Давай знакомиться. Проходи! - пригласила я «существо». Он подошёл и меня обнюхал.
- Как же мне тебя назвать? - рассуждала я вслух. На ум приходили лишь бобики, трезоры, тимки. В этот момент в кухню заглянула заспанная Нора. Она сладко потягивалась.
Тщедушная дворняжка стала пятиться ко мне, пока не натолкнулась на тапочки. Щенок залез на них, шерсть на загривке встала дыбом, и, зарычав неожиданно низким голосом, он бросился на опешившую овчарку и попытался укусить за лапу. Под таким натиском Нора отступила в прихожую. Дворняжка победно задрала крысиный хвостик, вернулась к моим тапочкам и удобно на них устроилась. На шум прибежал Женька.
- Что случилось? - подхватил он на руки скулящую Нору.
- Твой найдёныш показывает характер. Мы назовём его Пиратом. Эта кличка, по-моему, ему подходит. Только появился в доме, а уже наводит свои порядки, - засмеялась я.
Зверёк, кажется, понял, что о нём идёт речь, преданно посмотрел на меня и легонько махнул кисточкой, будто показывая, именем доволен и рад услужить. Женька стал звать его к себе, но Пират спрятался за мои ноги - маленький хитрец уже сообразил: кто здесь старший, кого нужно слушаться и перед кем заискивать.
Пират прожил в нашем доме четыре года. За это время случалось разное, но верно выражение: кем называют - тем и становится. Пират и Нора полностью соответствовали своим кличкам.
Нора родилась породистой овчаркой, абсолютно самодостаточной и своевольной. Она жила сама для себя, а людям лишь позволяла за собой ухаживать. Выгуливать её было и трудно и легко.
Легко - потому что, не обращая внимания на других людей и собак, она находила себе камень или палку и сама с ними играла, не позволяя отбирать игрушку никому. Чем она становилась старше, тем более увесистые палки выбирались для забав. Через полтора года над нами потешались соседи, когда Нора тащила домой палки больше похожие на брёвна.
- Топливо на зиму заготавливаете? - смеялись они.
Трудно - потому что загнать её с прогулки являлось сущим мучением. Любые хитрости придумывались, только чтобы ошейник не пристегнули к поводку. Для её поимки Женька устраивал облавы с ватагой мальчишек по всем правилам охоты на волков. Остепенилась она лишь через четыре года, когда ощенилась.
Пират, в противоположность ей, вырос в домовитого пса, настоящего сторожа. Он не вышел ростом, зато отличался широкой грудью и характером флибустьера: очень смелого и верного дамского рыцаря, но коварного и злобного в отношении к недругам. Из страшненького, облезлого щенка он превратился в красивого пса с львиной гривой изумительного окраса, вислыми кудрявыми ушками и серой маской в крапинку на чёрной мордочке. Его каштановые лапы заканчивались белыми чулочками, а разноцветный волан гривы на груди переходил в белоснежный треугольник. Шерсть гривы спускалась мягкой волной. Бывший крысиный хвостик оброс длиной рыжей шерстью. В голубоватых белках плавали антрацитовые зрачки почти человеческих глаз. Нетрудно догадаться, что Пират стал моим любимцем.
Несмотря на небольшой рост, Пират не боялся ни больших догов, ни злобных ротвейлеров, ни сильных овчарок, ни драчливых боксёров. В местной собачьей компании, гуляющей совместно с хозяевами на лужке за микрорайоном, он был заводилой.
У нас в подъезде жил дог Лорд - огромный пёс ростом с телёнка. Однажды Лорд чем-то напугал Пирата, поднимающегося по лестнице. Хоть они с Лордом дружили, конечно, по-своему, по-собачьи, - Пират вдруг зарычал.
- Уберите свою дворняжку, - сердито произнесла хозяйка дога, недовольная возникшим препятствием, - а то он его разорвёт.
Женя выгуливал Пирата и Нору, и та, как обычно, сбежала, спрятавшись за кустами карагача, лишь только поняла, что зовут не просто так, а поведут домой. Домовитый Пират и рад бы ещё погонять воробьёв да сорок, побегать за бабочками, но знал, что за непослушание будут ругать и не дадут сладкой косточки либо другого лакомого кусочка, поэтому шёл спокойно домой без поводка. На недовольную реплику хозяйки дога Женька спокойно ответил:
- Пускай рвёт… если сможет.
Лорд, не внявши предупреждению, спускался по лестнице навстречу Пирату. Ни дог, ни его хозяйка ничего не успели сообразить, как Пират молниеносно кинулся и вцепился в бок Лорду. Огромный дог шарахнулся в сторону и жалобно завыл. Увлекаемая им, через две ступенька полетела хозяйка, что-то причитая на ходу. А довольный Женька, ухватив Пирата за загривок со словами «сами напросились», пошёл домой. С тех пор Лорд всегда шугался при появлении Пирата, уступая дорогу.
Уважали и побаивались Пирата не только собаки, ещё больше его боялись люди, вольно или невольно появляющиеся на пороге нашей квартиры. На входной двери у нас не висела табличка «Осторожно! Злая собака!», но все знакомые и соседи, зная коварный нрав пса, обычно звонили в дверь и немедленно отходили вниз или вверх на три-четыре ступеньки. Не успей они ретироваться, или мы придавить его ногами к косяку входной двери, Пират первым выскакивал на лестничную площадку и хватал незваных гостей за ноги. Предупреждающий укус был не сильным, но ощутимым. Особенно Пират не любил особей мужского пола. Мальчишки его боялись как огня, и потому реже попадали в крепкие зубы Пирата. Мужчины, сильные и самоуверенные самцы, считали, что могут заслужить дружбу и расположение пса. Как же они ошибались!
Однажды приятель мужа решил подлизаться к Пирату с помощью колбасы. Пёс дружелюбно брал колбасу из его рук, вился у ног, заглядывал в глаза и со стороны казался добродушной ручной дворнягой. Эта кажущаяся невинность в поведении пса вводила многих в заблуждение. Попался на эту удочку и Константин, полагающий, что несколько ласковых слов и большой ломоть колбасы растопят лёд отчуждения, и ему будет позволено погладить пышную гриву — гордость Пирата. За фамильярное отношение к местному собачьему авторитету его наказали: лишь только он наклонился, чтобы погладить пса, как тут же был укушен за нос. Костя завопил, хватаясь за нос, а Пират, нервно подёргивая хвостом, взъерошил загривок и оскалил пасть. Но через пару минут, видя, что наглец отступил в ванную смывать кровь, вновь преобразился в смирного и покладистого пса. Ну, что тут поделаешь? И смех и грех! А ведь Константина предупреждали о коварстве собаки.
Доставалось от Пирата не только чужим, но и своим домочадцам. Единственной хозяйкой, а вернее, подругой - ведь он считал себя вожаком нашей стаи - пёс признавал только меня и очень ревновал ко всем. Пират знал, что являлся моим любимцем, злоупотреблял этим, считая, что внимание должна уделять только ему. Когда я приходила с работы и принималась за стряпню к ужину, Пират забирался под стол и ждал самых лакомых кусочков. Людей, заходящих в кухню, он кое-как ещё терпел, но на Нору глухо рычал. А когда я кормила собак, пёс ревностно следил, чтобы в его чашку обязательно накладывали немного из нашей кастрюли или сковороды. Он в обязательном порядке обнюхивал свою чашку и наши тарелки, если замечал подвох - отказывался от еды. И оказалось, что это были только цветочки, дальше - больше!
Стоило мне устроиться на диване перед телевизором, в кресле или лечь на кровать, как Пират ложился в ногах. И уж тогда никто не мог ближе, чем на метр, подойти к нам: пёс рычал, скалился, показывая большие белые клыки. Если муж не успевал первым добраться до супружеского ложа - Пират бесстрашно кидался в драку. Муж, ругаясь, хватался за швабру. Происходила короткая стычка, из которой с переменным успехом выходил тот или другой. Либо обиженный муж уходил спать на диван, а Пират заскакивал на кровать, лизал меня в лицо и долго крутился в ногах, удобнее устраиваясь, либо расстроенный Пират забивался под кроватью в дальний угол, а муж ложился рядом со мной и долго бурчал про «несносную, нахальную собаку». Но верный Пират, пережив своё поражение, часа через два как ни в чём не бывало вновь лежал у меня в ногах, чутко охраняя сон.
Вскоре эти разборки стали перерастать в серьёзные семейные скандалы, но что я могла поделать, если оба не хотели сдаваться и уступать. При мне Пирата никто не обижал, а в моё отсутствие он терпеливо сносил тычки от сына и мужа, но пальму первенства не желал уступать без борьбы. Проблема разрешилась просто, но трагично.
К тому времени муж устроился охранником на автостоянку и стал брать собак с собой на дежурство. Пират там познакомился с рыжей собачонкой, живущей в гаражах неподалёку, и у них завязался роман. Через пару месяцев совместных ночных бдений Пират стал более лояльно относиться к мужу. Видимо, став «полноценным мужчиной», он вник в суть проблемы, понял и примирился с необходимостью делить свою хозяйку с соперником.
Погиб Пират, смело защищая подругу и своё будущее потомство. В городе развелось много бродячих собак, и спецавтохозяйство начало их отлов. На отлов выезжала бригада мужиков с петлями и ружьями. Бывают же такие трагические совпадения, но в тот день, когда бригада заглянула в наш микрорайон, беременная собачонка куда-то увела своего ухажёра с автостоянки. Они нарвались на ловцов недалеко от нашего дома. Пирата мужики не тронули - у него на ошейнике висела бирка, а стали гонятся за бесхозной собачонкой. Но не в характере Пирата прятаться от опасности — он храбро бросился на защиту рыженькой и, закрыв её собой, получил изрядную порцию дроби. Отважный Пират умер на месте, а рыженькая собачонка, воспользовавшись замешательством, улизнула домой. О происшествии нам рассказали вездесущие мальчишки, приятели сына. В память о Пирате осталась небольшая фотография и стихотворение, сочинённое мной вместе с сыном. Вот оно:
Когда пришёл в наш дом Пират,
Забавным был щенком:
Два уха, тряпочки, висят,
Облезлый хвост - крючком.
Когда желание изъявлял,
Чего-то он просил,
То не крутил им, не вилял -
Немного шевелил.
Худой, высокий, шерсти нет,
Один пушок торчит…
Мы звали осликом его
За этот странный вид.
Но шли деньки; вот год прошёл -
Пирата не узнать.
Красивейшим он вырос псом:
Такая грудь и стать,
Густая грива как у льва,
Шерсть мягкий гладкий щёлк.
Но вот хвостом-метлой махать
Он не умел, не мог.
Я тяжело переживала смерть Пирата. Но к его потере за два месяца до трагедии подготовил сон. В нём пёс залез ко мне на колени, облизал щёки и подбородок тёплым языком. Потом свернулся клубком и уткнулся холодным мокрым носом в ладонь. Так полежав некоторое время, соскочил с коленей, оглянулся, чуть шевельнул кисточкой хвоста и убежал. Сколько ни звала к себе, он не вернулся. Проснувшись, поняла, что Пират нас покинет. Знать бы, где упадёшь - соломку подстелил. Но я не знала: ни месяца, ни дня, ни самого происшествия. Лишь сердце нет-нет да сжимала тоска, а за ней - тревожная догадка:
«Мы вскоре расстанемся навсегда».
А беда, как водится, не приходит одна. Вскоре муж стал задерживаться на работе, иногда не приходил ночевать. В оправдание придумывал какие-то невероятные истории. Понимала: лжёт, но выяснять и шпионить считала ниже своего достоинства. Однако мир не без сердобольных «открывателей глаз». Когда одна из соседок, встретив во дворе, рассказала, с какой бизнесвумен он крутит любовь, — моё терпение закончилось. Сказала:
- Выбирай: она или наша семья. Меня мало волнуют сплетни, но сына ставить в неловкое положение - не позволю. Чтобы его приятели не расспрашивали, почему его папка разъезжает с чужой тёткой в шикарной машине, а его даже на ней прокатить не хочет.
Он собрал вещи, а перед уходом сказал:
- Ты никогда меня не любила. Получила, что хотела, и - адьюс.
- А именно? - я с интересом уставилась на него, ожидая узнать, что же такого ценного я могла получить. И дождалась обвинения:
- Сына. Только для этого я тебе был нужен. Но я ещё не стар, хочу кусочек счастья.
Как возразить? В его словах сквозила горечь правды. И я промолчала, промолчала о том, что была беременной. Я стала убийцей, жестокой убийцей крошечного человечка, девочки. Видимо, я заслуживаю кары.

Глава 4

Я люблю сумерки, когда размываются и изменяются все яркие цвета. Белый цвет становится светло-серым, жёлтый - грязно-сизым, красный и оранжевый – коричневыми, зелёный и синий - чёрными. Они затухают, замедляют частоты колебания, уступая место тьме. Не раз замечала, что вместе с затуханием яркого насыщенного разноцветья дня в сумерках замедляет свой полёт и ветер. Природа чего-то ждёт, раз за разом погружаясь во тьму. Своего конца? Небытия или рождения нового? Я надеюсь на рождение нового.
В сумерках не видно теней неживых, но проявляются живые тени. В сумерках хорошо хищникам. Бойтесь, жертвы! Ваш страх так притягателен, так сладок. Хищники вас любят, вами наслаждаются, с вами играют. Если не хотите быть жертвами – сражайтесь. Когтями, зубами, мускулами, а главное – силой духа. Надо только верить в себя, ведь жизнь – это борьба. Не бойтесь смерти, она тоже любит поиграть и иногда заигрывается, давая нам шансы для борьбы и локальных побед.
В сумерках я занималась спиритическими сеансами. Приходя с работы, готовила ужин и разговаривала о своих проблемах, желаниях и о недалёком будущем с духом бабушки по материнской линии и духом отца. Больше мне поговорить было не с кем. Многие мои переживания мама считала надуманными и несерьёзными, а после расставания с мужем мне требовались: поддержка, понимание, отвлечение от безрадостных монотонных будней. Я общалась с духами два-три раза в неделю. Через три месяца дух отца предупредил, чтобы сворачивала общение, ибо открываю свою защиту для проникновения более сильных и опасных представителей тонкого мира. Но это предупреждение пришло слишком поздно.
Смерть обычно изображают то старухой с косой, то бледным всадником, то тёмным ангелом. Есть ещё интересное выражение: смерть стоит за плечами. А если смерть наблюдает за тобой всю жизнь, тогда она забавляется? Или она смакует твой будущий страх и беспомощность? Или побилась об заклад с жизнью и, не желая проиграть, таскается за тобой, заглядывая через плечо и ожидая удобный момент для получения выигрыша – исхода души; а потом так привыкает к субъекту наблюдения, что он из вожделенного предмета мёртвой коллекции – как у какого-нибудь нумизмата, филателиста или филумениста - превращается в занимательного и даже почти любимого питомца, этакую живую игрушку. Вроде бы пора уже забрать приз себе, но закончится игра и станет скучно. А игра – обыденные будни без страшного, загадочного антуража в виде чёрного ворона, каркающего над головой, или безобразного огромного Вия, перед очами которого даже молитвы – ничто, или белесого расплывчатого призрака, вещающего замогильным голосом. Просто тебя подводят к последней черте, а потом её неожиданно чуточку отодвигают. Что же смертью движет? Хорошо бы спросить - только страшновато. Я, например, так и не решилась задать ей, а вернее, ему такой вопрос.
Впервые открыто он предстал передо мной живой тенью. Сначала на полу появилась небольшое овальное пятно слишком тёмное для тени от мебели. Заметила случайно, бросив косой быстрый взгляд. Потом внимательно вгляделась. Под моим взглядом тень начала двигаться и подниматься, приобретая объёмность. Тогда ещё Лукьяненко не написал своих книг о дозорах, а я уже увидела, что означает «поднять свою тень». Тень поднималась, приобретая почти яйцевидную форму, будто невидимый «кто-то» надувал шарик. Зрелище было непонятным и пугающим своей непохожестью на всё увиденное за прожитую жизнь даже с моими тараканами. Хорошо, что тень поднялась не выше полуметра и двигалась в мою сторону очень медленно. Я застыла, охваченная трепетом подкатившего к горлу страха. Вдруг тень, вещество или существо - уж не знаю, как и описать то явление, - остановилась и начала исчезать, светлея. Вскоре комната наполнилась едва уловимым ароматом ландыша.
Много позже, когда мы наладили контакт, он сказал, что не хотел меня пугать и сразу ретировался, почувствовав лишь намёки на страх. А запах он, дескать, оставил для определения самого любимого мною. Дни и недели спустя, входя в комнату, я ощущала разные ароматы: душно – сладкие, утонченно-горьковатые, пронзительно-свежие с чуточку цветочным мотивом.
Смешно. Мог бы просто спросить о любимом аромате. Хотя – нет! Нелогичностью грешу я. Если бы в тот момент он заговорил, ну, или связался со мной ментально – завизжала бы и выскочила из комнаты. А люблю я, кстати, запах свежевыстиранного белья, принесённого с мороза.
Почему он решил «выйти из тени» – не знаю. Возможно, надоело быть незаметным ведущим игры. Неужели смерти присуща гордыня, честолюбие? Странно. О её существовании, суровом нраве и так все знают, уважают и боятся. Может, захотелось на некоторое время изменить свой имидж, придав ему капельку фальшивого либерализма и толерантности? А что? Такая тенденция в нашем мире сейчас в моде.
А раньше он появлялся в виде электричества, кота и невидимки- прохожего. Об этом я узнала из его слов, что разрешило некоторые загадки детства и юности. Хотя не исключаю, что мог просто лгать, ведь представился-то в образе мужчины, а те, как известно, испокон веку, пользуясь наивностью и легковерностью мягкого женского сердца, поют на все лады различные небылицы, добиваясь от нашей сестры лишь одного – уступки их эгоистичным желаниям. Но всё по порядку.
Когда мне было шесть лет, произошло первое непосредственное знакомство с электричеством. Я, соседка Люба, которая была на год младше меня, и два приятеля восьми лет от роду, из которых впоследствии один стал жертвой, а другой - его убийцей, играли в недостроенном доме в прятки. Играли пара на пару: то мы с Любой прятались, а мальчишки нас искали, то – наоборот.
В подвале лежали неубранные кучи мусора, стояли две стремянки и подмости. Люба полезла прятаться за стремянку и большую кучу мусора за ней, а я хотела укрыться за подмостями и куском линолеума. Вдруг Люба закричала. Я обернулась и увидела странную картину. Люба, вся трясясь, медленно опускалась на пол. Она что-то шептала, а я не могла понять – что. Кое-как разобрала слово «паук». Я быстро огляделась, но никакого паука не увидела. Тогда я схватила её за руку и поняла, почему она шептали это слово. Меня начала колотить крупная болезненная дрожь и показалось, что всё тело опутывает паутина. Я в испуге хотела отдёрнуть руку, но пальцы не разжимались. И неожиданно пришло осознание, что мы через несколько мгновений погибнем. Я даже увидела на лице Любы сеть фиолетовых паутинок, которые ползли по её телу вниз, медленно переходя на мою руку.
Потом Люба говорила, что я крикнула: «Нет!», но я этого не помню. В память врезались ползущие паутинки, Любины испуганные, полные боли глаза и моя рука, вцепившаяся в стремянку. Я спасла нас, вытащив из смертельной ловушки «паука». У Любы сильно прогорела правая пятка. Она была обута в босоножки, и конец оголённого провода коснулся незащищенной кожи. Даже спустя несколько лет Люба жаловалась на боли в ноге. Эта страшная история закончилась нагоняем от родителей и запретом ходить на стройку.
В десятилетнем возрасте я вторично «столкнулась» с электричеством. Была ночь. Громыхала гроза. Мы в то время жили в особняке – старинном деревянном купеческом доме. Я проснулась от гулких раскатов грома. Услышала, что в комнате родителей работает телевизор. Программа телевидения уже закончилась, и он просто трещал, транслируя белый шум, как сейчас модно говорить. Очень испугалась, что молния может пройти по телеантенне и испортить телевизор, крикнула:
- Мам! Слышишь?!
Она не ответила, из комнаты лишь доносились похрапывания отца. Я встала и босиком побежала к ним в комнату. Едва успела выдернуть вилку из розетки, как из гнёзд розетки вырвались два ослепительно ярких луча.
Остальное действие происходило, будто в замедленном режиме времени. Я помню, что увидела, как два луча света направились за вилкой, стремясь к воссоединению с ней. Тогда бы телевизор сгорел или взорвался. В следующий момент с точки зрения логики я совершила полнейшую глупость – второй рукой преградила путь электричеству. Лучи остановились в сантиметре или двух от моей ладони. Я почувствовала сильное покалывание, давление и теплоту. Вдруг лучи развернулись в усечённый конус с большим основанием у ладони. Конус начал быстро вращаться, а я ощутила щекотание ладони, тихонько засмеялась и отдёрнула руку. Электрический конус стал втягиваться вовнутрь. Ещё мгновение и ослепляющий глаза конус исчез в гнёздах электророзетки.
Утром всё рассказала маме и получила строгий выговор за неосторожность. В глазах, даже когда их закрывала, ещё пару дней плясали мельтешки, а внутри розетки всё оплавилось, и её пришлось заменить.
Не менее странная история произошла с прохожим, вытащившим меня из-под колёс машины. Тогда я впервые так близко увидела смерть человека.
Стоял апрель; везде блестели лужи, а кое-где и лёд от недавно прошедшего снега. Я торопилась в кино, на предпоследний сеанс. Вот-вот должен был прозвенеть первый звонок, а я даже не имела билета. И как назло перед самым носом загорелся красный сигнал светофора. Я остановилась, не доходя до края тротуара: на пути серело зеркало грязной лужи. Перескочив через неё, вперёд прошмыгнула худенькая девушка, почти девочка, видимо, тоже торопилась на сеанс. Она стояла на краю тротуара, на самом бордюре: голубая курточка, белая мохеровая шапочка и светло-серые сапоги на шпильке. Наконец загорелся зелёный глаз светофора, и пешеходы с обеих сторон улицы двинулись навстречу друг другу.
Слева от нас несколькими секундами ранее остановился автобус, закрывая обзор. Девушка в голубой курточке быстро шла впереди. Я её догнала, поравнялась и была готова обойти, когда кто-то ухватил меня за плечи и потащил назад, на тротуар. Я возмущённо вскрикнула, но не успела обернуться – из-за автобуса, прямо перед моим носом, на большой скорости вылетели белые «Жигули». Я испуганно отпрянула, наблюдая, как в воздухе мелькнула голубая курточка с сапогами, будто тряпичную куклу подкинули вверх. Тело девушки, упав позади промчавшейся машины, ещё немного прокатилось по асфальту и затихло, а в полуметре от меня шлёпнулся на асфальт, слетевший с ноги девушки сапог. Зрелище ужасное. Я, наверное, пару минут в полном оцепенении переводила взгляд с неподвижной девушки на серый сапог – взгляд почему-то постоянно цеплялся за кокетливый бантик на голяшке, - а потом меня затрясло от мысли, что вместе с несчастной на асфальте могла лежать и я – изломанная, окровавленная, мёртвая. Я обернулась, чтобы поблагодарить спасителя, или, что тоже было возможно, упасть ему на руки, так как почувствовала дурноту, - но возле себя не увидела никого. Улица была пуста, даже на остановке не было ни единого человека - достаточно редкая картина во второй половине дня в центре города. Я могла не почувствовать, в какой момент меня отпустили, но безлюдье за спиной вызвало более сильное потрясение, чем вид самой трагедии. На дрожащих ногах я, пройдя три квартала вперёд, вышла к очередной остановке, села в подошедший автобус и поехала домой. Кого благодарить за спасение – не знала. Руки, вытянувшие меня из объятий смерти, были очень сильными, вероятно, мужскими. Но как спаситель так быстро смог скрыться из виду долгое время для меня оставалось загадкой.
А кота я прежде увидела во сне – грязного, голодного, громко мяукающего. Он из густых сумерек клубком выкатился под ноги. А через неделю, идя вечером после факультативных занятий в институте, заметила среди листвы сирени какое-то белое пятно. Стоял сентябрь. Смеркалось. От шевеления «нечто» стало немного не по себе. Я уже хотела пуститься наутёк, как услышала тихое «мяу».
- Бедненький, - зашептала я, медленно подходя к кусту сирени, чтобы не напугать животное, и вытаращила глаза, когда к ногам из листвы выпрыгнула кошка, очень похожая на животное из сна.
Я, вообще-то, «собачница», но к любой живности отношусь с уважением: не набиваюсь в друзья, лишний раз не беру на руки, не тискаю, словно это не живое существо, а игрушка. Поэтому ждала, что предпримет кошка. Она потёрлась об мои ноги и пошла вперёд.
Я тоже двинулась к своему дому. Кошка не отставала, двигаясь рядом перебежками. В наступившей темноте ночи она едва белела на асфальтовой дорожке. Мы подошли в дому. Я открыла калитку, и она, перепрыгнув перекладину, первой очутилась во дворе. Потом спокойно поднялась на крыльцо и смело вошла в дом, хотя должна была опасаться – в то время у нас жила собака, запах которой она, конечно же, сразу уловила.
Тимка радостной мохнатой колбаской выкатился навстречу… и остановился в полуметре, словно наскочив на невидимое препятствие. Прошло несколько секунд и собачка, повизгивая, вихрем унеслась в комнаты. А я с кошкой осталась в прихожей, теряясь в догадках. Наконец, при ярком свете рассмотрела гостью, которая оказалась… котом.
Столь крупный экземпляр кошачьей породы ни до того, ни после не встречала. Он был около восьмидесяти сантиметров в длину, если мерить от кончика носа до кончика хвоста. Тело покрывала густая длинная шерсть, имеющая грязно – белый, почти серый цвет. Животное подняло крупную голову и посмотрело мне в глаза. Глаза – круглые, ярко жёлтые - излучали, вы не поверите, - интеллект. Мне стало как-то неуютно, засосало под ложечкой, и я первой отвела взгляд. Животное замурчало и прижалось к ногам, будто давая понять, чтобы его не опасалась.
Мама налила в тарелку молока и отрезала внушительный кусок колбасы. Кот не торопясь принялся за еду. Тимка несколько раз появлялся в кухне, но всякий раз, когда кот поворачивал к нему голову, убегал.
Рядом с моей кроватью лежала Тимкина подстилка. Когда я разделась и легла в постель, кот ничтоже сумнящися улёгся на эту подстилку. Меня поведение собачки и кота озадачило. Тимка никогда не боялся кошек, на прогулках загоняя их на деревья или другие возвышенности. А странный кот даже не зашипел на собаку – просто повернул к нему голову…и всё, будто знал, пёсик не подойдёт, испугается.
На следующий день мы поняли, что животное - не дикое и не бродячее.
Мама решила помыть кота в ванночке, в которой когда-то купала меня. К нашему удивлению кот не выразил неудовольствия, спокойно пройдя эту «экзекуцию». Не обнаружили мы в его шерсти и блох. А когда он высох, увидели, какое чудо красоты появилось в нашем доме. У него оказалась белоснежная длиннющая шерсть, такая тёплая и шелковистая, что хотелось раз за разом погружать в неё ладони, пропуская волоски сквозь пальцы.
Кот прожил у нас почти восемь месяцев. Никаких кличек он не признавал, на «кис-кис» не реагировал, мяукал только когда хотел выйти погулять на улице. Он спал со мной, обычно ложась на ноги и низ живота, внимательно наблюдая большими жёлтыми глазами за моим лицом. Он мурчал, словно небольшой заведённый моторчик. В такие моменты – даже стыдно признаться – я чувствовала сексуальное наслаждение. Но он был довольно тяжёлым. Через полчаса – час я переворачивалась со спины набок, скидывая кота с себя. Тогда кот забирался на подушку рядом с моей головой и засыпал. От такой тёплой мохнатой шапки голове становилось жарко, я сползала с подушки. Утром мы просыпались: кот – на подушке гигантской пуховкой, я – клубочком на матрасе поперёк кровати. Когда у меня болела голова, он, напевая свою монотонную песенку, делал лапами массаж, чуточку выпуская коготки. Через некоторое время головная боль проходила. Экзамены я учила с ним на коленях, а кот, время от времени, протягивал лапу к моему лицу, желая, чтобы обратила не него внимание и наклонилась. Тогда он дотрагивался холодным носом до кончика моего носа, вглядывался в глаза и…успокаивался, сворачиваясь в клубок.
На Тимку кот не обращал внимания, собак не боялся, да они к нему и не подходили близко, облаивая издалека. Вадима кот ненавидел, шипел, кусал и царапал до крови, если тот решал до него дотронуться. А однажды вцепился Вадиму в шею, когда он попытался меня поцеловать. С тех пор бой-френд старался не появляться в нашем доме, вызывая меня стуком в окно. В тот день, когда Вадим предложил выйти за него замуж, и мы об этом радостном событии сообщили моим родителям, кот пропал. Вышел погулять и больше не вернулся.
Получается - этот «некто – нечто» знал меня с детства? Следил за жизнью, регулярно появляясь в ней? Выходит так. Но он мог и обмануть, ведь назвался не иначе как Ихие Мундус, что в переводе означает «я есть держава» - так он мне перевёл. А что такое «держава»? Символ власти. Власти над Землёй? Над людьми? Если протянуть логическую цепочку, то это существо - дьявол или его ближайший соратник. А поначалу думала: он – домовой. 04.08.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.