Вызов системе ГУИТУ

Степень вины человека в чем-либо может определить только суд, а пока вердикт не вынесен, никто не имеет право навешивать на него несправедливые ярлыки…


Вызов системе ГУИТУ

Однажды Василия Семеновича Бортникова вызвал к себе начальник управления ИТУ. Разговор состоялся с глазу на глаз. Полковника и раньше вызывали, но тогда его пытались направить в определенное русло по его работе. Слишком мягким он себя показал в отношении своих подопечных. Кто-то из сослуживцев обходя начальника учреждения Игоря Ильича, донес на Бортникова, что он ведет неправильную политику перевоспитания осужденных. Находясь на "ковре " Василий Семенович твердо отстаивал свои позиции, и после его объяснений количество скептиков немного поубавилось.
"Что на этот раз преподнесет мне Зубрицкий"– подумал он, открывая дубовую, высокую дверь кабинета начальника управления.
– Проходи Василий Семенович, садись. Можешь не гадать, зачем я тебя пригласил.
– Китель снимать, а то как-то неудобно "холку" расчесывать будет,– пошутил полковник.
– Не стоит, на этот раз обойдемся без намыливания. У меня к тебе есть предложение. Как ты посмотришь на то, чтобы сменить место работы?
– Ну, вот Алексей Иванович, а говорил, что обойдемся без эксцессов.
– Ты неправильно меня понял, я хочу предложить тебе перейти на другую работу в качестве начальника учреждения.
– Это куда же?– изумился Бортников.
– В ИТК-2, там образовалась вакансия на это место.
– А что с Реутовым? Как я помню, в данной колонии общего режима он пребывает начальником.
– За последние годы на него накопилось столько жалоб и рапортов, что было принято решение, сместить его с этой должности. Он со своей работой не справляется. Показатели работы служб постоянно падают, за то растет уровень преступности и злостных нарушений среди осужденных.
– Я, конечно, благодарен тебе Алексей Иванович за доверие, но смогу ли я?
– А у тебя что, образования не хватает или хватки, опыта мало? По-моему здесь у тебя все в порядке. На месте разберешься, что к чему. К коллективу присмотришься, себя покажешь,– ухмыльнулся генерал.
– А почему именно я?
– Игорь Ильич тебя рекомендовал. У него в колонии за два года снизились показатели преступности, а также серьезных нарушений режима содержания. Да и слава о тебе идет, как со стороны администрации, так и со стороны самих заключенных.
– Когда это мнение осужденных бралось во внимание,– скептически заметил Василий Семенович.
– Ну, ты не приуменьшай своей заслуги, тебе больше подходит должность начальника ПВР , чем шефа оперчасти.
– Но ты же прекрасно осведомлен о моих либеральных взглядах. Как ты под боком потерпишь такого работника, я ведь могу тоже снизить показатели работы учреждения.
– Ну, например, в отличие от предыдущего начальника управления Зыкова, я тоже более либерален и доводить до состояния волнений и бунтов заключенных в нашей области, я не намерен. Ты слышал о бунте в ИТУ-2? В ту пору начальником там был Серебров.
– Да-да, конечно припоминаю, мне пришлось подключать свой оперативный отдел к расследованию некоторых преступлений, связанных с волнениями в этой зоне.
– Так что, Василий Семенович, принимаешь должность?
– Принимаю,– твердо заявил Бортников,– но сразу предупреждаю, что моя воспитательная политика идет вразрез с текущей и мне потребуется принятие кое-каких мер.
– Ну, не объявишь же сразу амнистию заключенным и не откроешь настежь ворота,– усмехнулся Зубрицкий.
– Нет, в этом плане все будет спокойно.
– Тогда получай хозяйство,– генерал пододвинул ему стопку бумаг,– изучай обстановку, ознакамливайся и с понедельника приступай к работе. А вот эта папочка особая, тебе придется тщательно просмотреть документацию,– Зубрицкий пододвинул ее к Бортникову.– Здесь хранятся непроверенные сведения на некоторых начальников частей учреждения, в том числе на бывшего начальника колонии Реутова, это как раз по твоей части. Если возникнут вопросы, звони, решим. Время на выправление ситуации даю сжатое, потому стружку с тебя начну снимать уже на той неделе.
Василий Семенович удивленно вскинул брови.
– Шучу-шучу! Действуй!– успокоил его Зубрицкий.

***
Начиная свою трудовую деятельность на новом месте, Бортников собрал в актовом зале всю администрацию колонии, включая и начальников охранной службы.
Слух о новом руководителе никак не обрадовал собравшихся, они прекрасно понимали, что представляет собой человек, ранее работавший в КГБ, тем более имевший репутацию неподкупного и безкомпромиссного служащего. Но после знакомства с ним и его вступительной речи многие изменили свое мнение, сложенное ими только на слухах о его хитрости и коварстве.
– Товарищи,– обратился он к присутствовавшим в зале,– сразу хочу вас успокоить, никого заставлять писать заявление о переводе или увольнении я не буду. И не нужно вытягиваться передо мною по струночке. Может быть, в процессе нашего сотрудничества что-нибудь и изменится в общей работе, но только постепенно. Начальники частей остаются прежними, пока перестановок и рокировок производить я не намерен.
Добавлю только одно, я хочу создать в этом учреждении сильную команду, которая должна, и обязана справиться со своей задачей, а она у нас одна - это наше стремление и умение в том, чтобы осужденный, направленный к нам в колонию на исправление не потерял свое истинное, человеческое лицо. Я буду требовать от всех исполнения долга и применение в своей работе только высоких моральных показателей.
На следующий день, Бортников отдал распоряжение, чтобы произвели общее построение осужденных на центральном плацу и включили громкоговоритель.
– Граждане осужденные,– обратился он к ним,– я назначен новым начальником колонии. С этого дня я буду вашим родным "отцом" до того момента, пока вы не покинете территорию этого учреждения.
По толпе пробежались смешки.
– Прошу обращаться ко мне "Василий Семенович", а не гражданин начальник или "гражданин - хозяин, барин" Опять по рядам заключенных пробежал смех, только еще громче.
– Зона, как вы ее привыкли называть, в скором времени должна стать показательной…
–У - у-у! – пробежался недовольный возглас по рядам осужденных.
– Показательной в том плане, что мы должны превратить ее в цветущий сад, не только вокруг себя, но и внутри каждого из вас.
Многое нам вместе с вами предстоит изменить. Я не собираюсь ломать ваши мнения и устои "через колено". Я не хочу в данной ситуации менять ваших убеждений. Пусть каждый из вас поймет и усвоит для себя, что свободомыслящим людям я не стану делать препятствий, диалог на равных, я вам гарантирую. Но и задирать нос вам не позволю, ибо только взаимоуважение дает вам право держать себя, как подобает нормальным людям.
– А как на счет кумчасти и режимки , они останутся прежними?– раздался вопрос из строя.
– Все неправильные и незаконные методы воздействия на вас, будут немедленно пресекаться. Вы вправе подать мне жалобу. Заверяю вас, я обстоятельно разберусь в этом вопросе.
– Ага, а потом нас за ушко и на солнышко!– пошутил кто-то из заключенных.
– Я еще раз вам говорю, если вы, не боясь, доведете до моего сведения о неправомерных действиях сотрудников колонии, я даю вам слово офицера, что разберусь в вашем вопросе объективно и только с положительным результатом. Завтра с утра я жду всех желающих в своем кабинете и прошу вас учесть - это не доклад "куму" а открытая форма общения осужденного с начальником учреждения.
– А может быть, Вы сегодня начнете с наведения порядка?– с сарказмом произнес парень и на два шага выдвинулся вперед из строя.
– Говори, мы все тебя слушаем,– ответил Бортников.
– Сегодня суббота, в зону привезли фильм
" Золото Маккенны", мы все так надеялись его увидеть, а командиры из охранного подразделения забрали его у нас и показывают солдатне.
– Что происходит?– обратился полковник к начальнику ПВР,– разберись и чтобы сейчас же фильм доставили в клуб.
– Солдаты уже смотрят его.
– Пусть досматривают сеанс и чтобы кино сегодня показали всей колонии. Это мой приказ.
Заключенные одобрительно зашумели, услышав, как "хозяин" отдал распоряжение на счет фильма.
– А как дело будет обстоять со столовой? Нас просят работать в третью смену, а ведут пожрать только утром,– послышался вопрос.
– Я немедленно отдам распоряжение и тем, кому потребуется пища, ее принесут на рабочие места.
Опять одобрительные возгласы прошли по рядам заключенных. И посыпались вопросы:
– А как на счет бани, почему мы не можем мыться чаще, а только один раз в неделю?
– А прожарка будет? А-то вши зажрали совсем.
– А почему нельзя к другу сходить в соседний отряд?
– Нам не дают садиться на постели в верхней одежде, сделайте нам тогда столики и стулья.
– Нас заставляют снимать сапоги в холле, чё нам до секции босиком шлепать?
– А когда нормы на работе сократят? Уже не впродох!
– А меня незаконно свиданки лишили!
Заключенные уже переступили очерченную линию и подошли чуть ли не в плотную к начальнику колонии.
Василий Семенович отметил про себя: "Так, раз пошли смелые вопросы, значит, заключенные поверили мне и станут доверять, но думаю, что не сразу. Так намного лучше с ними будет вести доверительные беседы. Он поднял руку и сказал в микрофон:
– Я же сказал, завтра с утра милости просим ко мне в кабинет. И не надо бояться, что вас зафиксирует оперчасть и потом начнется ущемление ваших прав. Я обязательно помогу вам, но и вы в свою очередь не забывайте поглядывать на информационные щиты, там черным по белому написан внутренний распорядок учреждения. Режим еще никто не отменял и анархия не наступила. На этой добродушной ноте он закончил свое первое, коллективное общение с осужденными.
Он перехватывал периодически недовольные взгляды некоторых сотрудников колонии. Ироническая ухмылочка начальника РиОР , майора Бубенцова совсем не понравилась Бортникову.
"Ну, ничего, мне не впервой созерцать на эти "улыбочки", посмотрим, как он будет ухмыляться после того, как я преподнесу ему кое-что. Это первый кандидат на увольнение, тем более факты известные мне, говорят не в его пользу.
На следующее утро, хотя это было воскресение, Василий Семенович находился в штабе на втором этаже в своем кабинете.
Выждав некоторое время, он поднялся со стула и открыл дверь. В коридоре никого из заключенных не было.
"Так понятно - запугали. Осужденные боятся идти на беседу и видимо по двум причинам, первая - блатные предупредили мужиков, если кто сунется к "хозяину" того объявят предателем. Второе - Режимно - оперативная части через блатных навязывает свою волю и не дают соприкосновения с начальником колонии. Ладно, хорошо! Пойдем другим путем.
Он поднял трубку внутреннего телефона и вызвал к себе ДПНК . Через несколько минут к нему в кабинет вошел майор Скворцов.
– Кто из оперативников сегодня дежурит?
– Начальник оперчасти майор Крымов.
– Найди его и передай мой приказ: через полчаса в клубе, чтобы он собрал с каждого отряда по блатному. Скворцов, ты понял, что от тебя требуется?
– Да товарищ… Ой извините Василий Семенович. Мне тоже вас называть по имени отчеству? Бортников усмехнулся и ответил:
– Как хочешь, так и обращайся, я не в претензии.
ДПНК ушел выполнять приказ. Через тридцать пять минут зазвонил телефон и дежурный оперативник доложил, что осужденные собрались в клубе.
Бортников приказал всем сотрудникам выйти из помещения и запереть двери на ключ снаружи. Служащие с недоумением посмотрели на начальника, но подчинились. Двадцать семь человек были приведены на разговор с Василием Семеновичем.
– Итак, пенки лагерного сообщества, сегодня мы будем с вами тесно знакомиться. Надеюсь, вы понимаете, что наш разговор должен остаться в пределах этих стен. Хочу вас сразу же предупредить, если только кто-то из присутствовавших здесь проронит за дверью клуба хоть одно слово, то я вынужден буду объявить вас "сороками", а не главными управляющими в отрядах. Я знаю, что оперчасть будет вас ломать, допрашивать и выжимать из вас достоверную информацию. Я сам - оперчасть и потому даю вам заверение, что с моей стороны вы найдете поддержку. Хочу услышать от кого-нибудь правдивые объяснения. Почему ни один заключенный не пришел сегодня ко мне на беседу?
Блатные пока молча наблюдали за полковником.
– Хорошо, поставим вопрос иначе. Кто в лагере из блатных работает на оперчасть?
Возгласы возмущения прокатились по рядам.
– Гражданин начальник, не по делу на нас наезжаете, мы уважаемые люди и никто из нас на кума не пашет.
–А тогда почему вы боитесь?
– Никого мы не боимся. Вы нам объясните, а какая разница, что вы, что кумчасть, один хрен.
– Хрен-то может и один, да вот начинка разная,– ответил шуткой Бортников,– буду с вами говорить начистоту. Мне необходима ваша поддержка в плане наведения порядка в отрядах. Да-да! Именно поддержка! Начальник посмотрел на недоуменные физиономии блатных.
– Я знаю обстановку в колонии не хуже вас: и все ваши передвижения, возможности получать грев со свободы и очень - очень многое другое, что вам даже не снилось. Так что не нужно делать "умные" лица и говорить, что вы все чисты перед мужиками.
Василий Семенович достал из портфеля папку и демонстративно раскрыв ее, вытащил листы, видимо каких-то документов.
– Я не собираюсь обнародовать данные на каждого из вас, напечатанные здесь, отложим это мероприятие до лучших времен и сохраним конфиденциальность. И он убрал назад в портфель чистые листы бумаги. Возможно, кое у кого из собравшихся вспотела спина от такого заявления и они украдкой вздохнули с облегчением, после того, как "хозяин" отложил портфель в сторону.
– Итак, начнем доверительную беседу.
– Начальник, а что ты хочешь от нас услышать?– задал свой вопрос Селиверстов - предводитель блатных второго отряда.
– Кто мне ответит из вас, какова общая обстановка в колонии? Что собой представляет в ваших глазах администрация? Кто возьмет на себя смелость и вопреки мнению служб выскажется.
– А мешок с вещами дашь собрать, начальник, перед тем как меня угреют в Шизо,– сказал все тот же Селиверстов.
– А ты ничего не нарушил! И твое свободное высказывание в адрес администрации меня нисколько не смущает. Только попрошу следить за чистотой речи. Заключенные заулыбались.
– Ну, хорошо! Гражданин начальник.
– Можешь по имени и отчеству.
– Да нет, мне так удобнее. Если сегодня после этого сходняка меня не закроют на кичу , то я точно могу сказать, что в зоне с твоим приходом, что-то меняется к лучшему. Смотрю я на вас на ментов… Он выдержал паузу и, не встретив возражений, продолжил:
– А чем вы лучше гестаповцев?
– О-о! Серьезное сравнение. И чем ты обоснуешь такое обвинение?
– А начну с того, что творится в режимке. Одно время в старых бараках завелись крысы и мыши. Мы потребовали, чтобы их вытравили. Вроде поначалу помогло, но потом эти "оборзевшие твари" научились жрать отраву и им все нипочем. В зале раздался смех.– Через разрешение начальницы санчасти нам позволили завести по три кошки на отряд. Все бы ничего, да кошки плодиться стали. Режимникам стало не в жилу: " Мол, живут как дома, кошаков себе завели" и решили выловить всех котов. Мы-то допустим, своих приучили при виде ментов прятаться, а вот в других отрядах плохо дрессировали, у них забрали всех кошек.
Бортников слушал, ему было интересно, чем закончится рассказ заключенного. Он знал, что Селиверстов имеет большой авторитет среди осужденных и является "смотрящим" за всей зоной.
– Начальник режимки Козлов заходит в отряд и зараза: "Кис - кис - кис!" И в мешок их всех,– продолжал Селиверстов,– мы на работе были, а дневальный с завхозом, что могут против режимников. Нам пацаны потом рассказали, что с ними этот придурок сделал.
Бортников поднял палец и показал, чтобы заключенный не переходил на оскорбления. Тот кивнул.
– Козлов притащил первый мешок в кочегарку и приказал Петрухе-кочегару кинуть его в топку. Ну, тот взял, открыл печь. Чувствует, что кто-то там шевелится и услышал, как в мешке замяукала кошка. Он отказался сжигать и положил мешок перед режимником. "Козёл", мы так зовем его за глаза, взял да бросил мешок с кошками в топку и говорит Петрухе:
– С сегодняшнего дня ты больше здесь не работаешь и ушел. А потом кошек стали приносить другие менты и повязочники сами их бросали в топку. Ну не фашист - ли этот Козлов! Что, вспомнил Освенцим наверно, как его дед в крематории людей сжигал,– распалялся заключенный.
– Тише - тише, ты, что так разбушевался,– унял его начальник,– не нужно так бросаться оскорблениями. Я обязательно разберусь в этом деле и обещаю принять меры.
– Может еще чего горяченького подкинуть. А гражданин начальник,– с иронией произнес Селиверстов.
Бортникову было необходимо узнать, кто среди блатных окажется самым смелым и прямолинейным и, похоже, это место занял данный осужденный. Начальник заметил, что взгляды заключенных нет - нет, да сходились на Селиверстове, значит, он имеет определенное влияние на окружающих.
– Продолжай,– сказал он спокойно.
– При шмонах, когда режимники и солдаты переворачивают все верх дном, пропадают не только запрещенные предметы, но и носки, майки и, даже трусы. Забирают под "шумок" заварки рассыпного чая и альбомы с фотографиями. Да все метут короче. И что самое обидное, потом никто ничего не возвращает, а начнешь возмущаться, тебя за гриву и в трюм. Вот и все дела. Селиверстов сел, давая понять, что он закончил.
– Хорошо, я и с этим вопросом разберусь, а почему все-таки сегодня ко мне ни один осужденный не пришел. Кто запугал людей?
– А Вы не догадываетесь,– ответил другой осужденный.
– Ну, почему же не догадываюсь, боятся последствий со стороны Режимно - оперативной частей.
Бортников поднялся и продолжил стоя:
– Вот вы считаете себя первыми людьми в колонии и в отрядах или выражаясь по иному, вторая власть после администрации. Но мне если честно сказать, не понятна ваша политика. Обратите внимание на то, что я сейчас вам скажу. В вашем понятии, человек, укравший из тумбочки другого осужденного вещь или продукт - это кто?
– Крыса! Крысятник!– раздались голоса.
– А по людскому - это мелкий пакостник, воришка. Вот ты,– и Бортников указал пальцем на Селиверстова,– допустим, ты живешь со своими родителями. Отец твой держит кроликов и вот однажды ночью, кто-то взял и утащил у вас добрую половину вашего хозяйства. По-твоему, что он совершил?
–Да я ему падле сразу руки отломаю по самую майку.
– Но вы и здесь с воришками тоже самое делаете, наказываете по-своему, унижаете. А ты не задумывался, что поступаешь точно также, залезая к своему соседу в огород, в дом.
– Но здесь сидят не только воры,– а все подряд.
– Сейчас речь идет о воровстве. Значит, здесь этот человек называется крысой, а на свободе - честный и благородный вор. Я правильно понимаю?
– Воры разные встречаются.
– Что значит разные? Ты имеешь в виду категории или по определению. Вор в законе, карманник, мелкий несун.
Селиверстов понимал, что начальник подводит ему, выражаясь на жаргоне "Кое-что к носу", но не дать ответа, значит посрамить свое блатное звание на зоне - "смотрящий".
– Мы живем по тюремным законам, а значит, обязаны уважать воров и то, что ты пытаешься мне навязать прописано в ваших законах, а не в наших.
– А человеческие законы, по-твоему, не в счет?
– По этим законам нас и определили сюда.
– По уголовной статье и по определению суда. Не люди тебя заставляли воровать, а твои потребности и твое отношение к ближнему. Неправильно вы рассуждаете и совершаете поступки. Вор в вашем понимании должен только воровать, а как же все остальное? Грабежи, разбой, убийства, изнасилование. А вы знаете, к примеру, что воровской закон отвергает все то, что я сейчас перечислил. Настоящие воры на дух не переносят "мокрух , и "гопстопов ", зачем им такая шумиха, они привыкли спокойно править.
– Но, тем не менее, сук на ножи сажают и будут сажать,– запальчиво произнес Селиверстов.
– Но прежде самим нужно оставаться людьми и заметь - справедливыми. Ты же готов оторвать руку тому, кто залезет в карман твоей матери или не дай Бог надругается над твоей девушкой, например. Так, где логика? Значит, одним ты прощаешь, потому, как ему положено воровать, а тот, кто не может защитить себя, ты готов его покалечить. А если вор в законе возьмет силой твою девушку, то выходит, ты должен уступить ее вору.
– Начальник, не грузи не по делу. Воры так не поступают.
– Ошибаешься. Для вора девушка, является фраершей, а значит должна быть безотказной. Если он ее заполучил, значит это его собственность.
– По нынешним законам вор может жениться и иметь семью.
– А ты знаешь,– Бортников прямо смотрел в глаза Селиверстову,– что для настоящих воров не существует двух законов, а новые воры идут в разрез со старыми понятиями. Вы еще молодые ребята, чтобы лезть в эти дебри, вам о семьях думать нужно, а не о сходках воровских.
– Мягко начальник стелешь, но я гляжу, жестко спать придется. Вот ты говорил вчера, диалог на равных. А если тебя снимут или твои же сослуживцы тебя "сожрут". На твое место придет другой, ты даже представить не можешь, какое "щемилово" начнется. Всех, кто с тобой беседовал на равных, упрячут далеко и надолго. Я понимаю тебя, на свободе перестройка головы будоражит, а мы потом крайние останемся. Мне-то по барабану, я кичи не боюсь, а вот пацанам и мужикам придется не впродох.
– А ты и вправду не боишься последствий?
– В натуре!
– Тогда почему дал своим приказ, чтобы не пускать ко мне на беседу осужденных.
– Да потому-что кумчасть по зоне лютует, а нам эти напряги ни к чему. Знаешь начальник, как говорят: "Паны дерутся, а с холопов головы летят". Мы щас тебе подноготную на мерзопакость ментовскую выложим, а ты возьмешь и воспользуешься. Своим хвосты накрутишь, а они знай, свое, будут продолжать нас гнобить.
– Я вам на общем построении слово офицера дал, что не допущу со стороны своих сотрудников неправомерных действий. Вам этого не достаточно?
Селиверстов скривил губы и пожал плечами:
– Ты первый такой попадаешься в моей жизни. Рад бы поверить, да черт вас ментов разберет, что вы в следующий момент выкинуть можете. Ну, ладно допустим, ты взялся навести порядок в своей конторе, а кто будет в нашей среде наводить?
– Вы сами и наведете, только не по -воровским понятиям, а по -людским.
– Начальник, ты смеешься, зона на корню красная, у тебя повязочников пруд пруди.
– А вот это отдельный разговор. Весь актив зоны снимет повязки и пойдет работать.
Все присутствовавшие зашумели, а кто-то даже присвистнул.
– Это как понимать?
– Время показало, что актив, состоящий из заключенных преобразовался и перешел из добровольного положения в принудительное.
Так и понимайте, а чем они отличаются от всех осужденных? Тем, что навесили на себя регалии и как по-вашему выражаются" качают красные права", подразделяя прослойки самодеятельных организаций. У нас исправительная система и прививать мы должны любовь к труду, а не к приспосабливанию. Большинство осужденных только и пользуются данными привилегиями, но как показал опыт, они не несут пользы, а тянут активную жизнь колонии в черный водоворот междоусобиц. Легко находиться под крылышком у начальства, сиди себе на вахте, да дергай за рычаг, при открывании дверей. Для этого образования не нужно. Все до единого должны работать на производстве. В ПТУ получать новые профессии. Пусть они работают на производстве и честным трудом зарабатывают себе на кусок хлеба, а также на досрочное освобождение.
– Правильно начальник, такой "жук" и на воле не станет работать,– раздался разумный возглас.
– И что? Можно им по башке настучать?– выкрикнул кто-то.
– Какие вы право шустрые, как электро - веники кухонные,– пошутил начальник колонии,– вот тогда ребята, меня точно снимут с должности. Нет, я хочу, чтобы между вами наступило перемирие. Заройте топор войны. Я обещаю вам, что ни один из активистов не станет вам врагом. Я с ними тоже проведу беседу, и мой заместитель по ПВР сделает все возможное, чтобы все осужденные в колонии имели одинаковый статус.
– А как же пидоры?!
– Вы имеете в виду обиженных?
– Ну, да! Ты что нас за один стол посадишь?
– Ребята, не городите чепухи. Я прекрасно знаю ваше отношение к опущенным и "ломать " ваши порядки я не собираюсь.
– Тогда о каком одинаковом статусе идет речь?
– Человеческое обращение, труд и желание перевернуть свое сознание, направляя его в атмосферу любви и уважения к ближнему. Вот что я имел ввиду, подразумевая одинаковый статус. Чтобы среди вас не было диктата от сильных сторон и учинение бесчеловечных разбирательств.
– Иными словами, ты начальник нам предлагаешь жить в мире и согласии с петухами, барыгами и козлами, скинувшими с себя повязки,– обратился к нему Селиверстов,– а ты не подумал, что нам - пацанам есть, за что их не прощать. Они, как ты говоришь, тоже были когда-то одинаковые по своему статусу с нами, пока не надели повязки. Мы выходит, свою идею не предали, а они "перевертыши" захотели и накол сесть и рыбку съесть.
– Но ведь и ваша идея двояка. Вы позволяете себе заниматься узаконенным грабежом и поборами. По вашим тюремным канонам вам - блатным разрешено собирать в общак чуть ли ни с каждого заключенного. По крайней мере, на общем и усиленном режимах вам это не претит. Вы же не воруете и не занимаетесь криминальным делом, чтобы с этого пополнять вашу кассу, вот и выходит, что вынужденные поборы у вас в порядке вещей.
– Общаковый сбор - это дело добровольное.
– Между нами говоря, парни, не "гоните мне дуру", не зная о ваших законах, я бы ни за что не заводил этих разговоров, так что давайте сейчас будем решать вопрос о наведении порядка в отрядах, бригадах и по всей колонии в целом.
– А если мы не согласимся на твое предложение,– сказал Селиверстов.
– Я пришел с вами поговорить начистоту и как видите, протягиваю вам руку помощи. Вы можете решить по-своему и продолжать пребывать в опасении, что Режимно - Оперативная части будут вас незаконно и принудительно заставлять выполнять требования, не прописанные в правилах и распорядках колонии. Будем считать, что наше учреждение переходит на самоуправление, в котором вы принимаете непосредственное участие. Помогая мне наводить порядок, вы сами поможете себе.
– А чем вы конкретно можете нам помочь сейчас?
– В первую очередь я приложу все силы, чтобы убедить заключенных, считающих, что их тайная деятельность на благо оперчасти - это не показатель чистоты действия человека, а является аморальным поступком. В основу предательства заложены такие принципы, как ябедничание в раннем возрасте, наушничество и более зрелом возрасте - тайные кляузничества. Мое личное мнение, что человек, наделенный такими отрицательными качествами способен на более тяжкий поступок - это предательство.
– Нет, начальник! Ты действительно так думаешь или это слова,– произнес один из заключенных.
– Да, я убежден в этом.
– Ни чего себе, да ты начальник с правильным толком. А как же ты относишься к работе оперов - кумовьев? Кто же тебе даст разваливать работу кумчасти.
– Работа оперчасти должна основываться на доверии к людям. На-то, как найти подход к человеку и дать ему понять, что его поступок может пойти в разрез с мнениями других людей. Иными словами, замышляя преступление, которое он пока не совершил, он еще может повернуть предполагаемые действия вспять. Это есть одна из форм профилактики правонарушений. Оперативные и режимные работники по долгу своей службы обязаны работать головой, а не плодить агентов с катастрофической быстротой и с легкостью предающих своих соседей по спальному месту за-то, что у них спрятана заварка запрещенного плиточного чая. Лично я не хочу, чтобы осужденные были мерзопакостными и малодушными предателями.
– Браво начальник! Таких слов из уст руководства зоны мне никогда не приходилось слушать,– повеселел Селиверстов,– как же ты обуздаешь своих псов, они ведь приручены и обучены вашей системой и, ломая эти традиции, ты накличешь на свою голову беду.
– Ну, поправлю тебя, не псов, а работников исправительной системы. У нас у каждого своя работа и мы обязаны ее выполнять с честью. Для меня процент показателей снижения роста нарушений в колонии, это не просто сухие цифры, а нелегкий и назидательный труд. Не система заложила в оступившегося человека убеждения и понятия, а сама жизнь и потому, чтобы осужденный осознал не правильность своих действий, его нужно переубедить. Заниматься же этим должны люди с призванием, опытом в воспитательной работе и к тому же быть очень великодушными.
– А кто именно по-вашему должен нами заниматься?
– В первую очередь, человек с педагогическим образованием, способный заложить в осужденных зерна доброты и понимания.
– Ну, а теперь исходя из ваших слов, можно себе представить, какие "воспитатели" нами занимаются.
– А я, между прочим, слышал о тебе начальник, от своего пахана. Он на строгаче сидит, что ты в той зоне, откуда пришел ни одного зека в изолятор не посадил,– сказал молодой парень.
– Так уж и не посадил?!
– Ну, да! Такой базар о тебе там ходит, отец мне в письме писал, что ты даже его отмазал от БУРа.
– А как фамилия твоего отца?
– Терехин Олег.
Василий Семенович вспомнил этого заключенного, им оказался тот, кто проигрался в карты и после беседы с ним и слова, данного Терехиным, что тот больше не будет играть в карты, Бортников его отпустил.
Он улыбнулся и сказал:
– Правильно, помню я его, было такое дело.
Кто-то из заключенных осмелев, спросил:
– Гражданин начальник, а тут слушок прошел. Вы, правда, работали раньше в КГБ?
Все притихли, ожидая ответа.
– Работал. По выслуге лет пришлось уйти на пенсию. Что-то ребята вы притихли или государственные органы настолько страшны вам, что ваши языки онемели. Он опять улыбнулся, давая понять присутствовавшим в зале, что не прочь продолжать беседу.
– Гражданин начальник! Вопрос не по существу,– махнул рукой Селиверстов. Бортников разрешающе кивнул головой.
– А ты слышал что-нибудь о бунте в этой колонии десять лет назад.
– Не только слышал, но мне приходилось посылать оперативную группу для контроля за действиями некоторых подразделений внутренних войск. А почему тебя заинтересовал этот вопрос?
– Там, говорят люди погибли и много было покалечено.
– Хочу заметить, что не только со стороны заключенных были жертвы. Военные, усмиряя бунт, тоже потеряли людей. Что вас еще интересует по этому вопросу?
– А ты слышал о Дронове, он говорят, случайно попал на эту зону и перевернул здешние, красные порядки.
– Как выяснилось в последствие - не случайно. Начальники двух управлений были сняты со своих должностей, потому как вор в законе был направлен по предписанию воров именно в эту колонию, наводить порядок.
– Василь Семёныч!– обратился к начальнику другой осужденный,– а Вы как считаете, правильно сделал "Дрон", что козлов и кумовских тихушников разметал по запретке?
– Ребята, я не оправдываю действия Дронова, потому как он был ответственен в то время за состояние в колонии среди своих сторонников, но если дать объективную оценку его действиям, он до последнего пытался урегулировать конфликт с начальством. С этим фактом я ознакомился, когда шло следствие. Трудно судить по материалам уголовных дел, да и давно это уже было, но мое мнение такое: руководству учреждения нужно было договориться с заключенными, а не доводить их до крайности. Я бы на месте начальника колонии искал компромисс, а не стал бы обращаться за помощью к войскам.
– Вас бы тогда уволили с работы,– раздалась реплика.
– За что?! За то, что сохранил бы жизни людям и предотвратил стихийный мятеж! Нужно иметь голову на плечах и соответствовать своей должности. Тем более спустя время разгорелся скандал по поводу продажности должностных лиц, попустительствовавших в начальной стадии неповиновения осужденных.
– А правду говорят, что когда его привезли на больничку, "Дрон" остался жив, а потом его менты расстреляли без суда и следствия?– спросил кто-то из заключенных.
– Нет, неправда. Дронов был убит здесь в колонии и доставлен был в морг больницы уже с летальным исходом.
Василий Семенович обратил внимание, с каким живым интересом слушали двадцать семь человек о бывшем лидере уголовного мира. " Эх! Мальчишки, мальчишки",– подумал он, всматриваясь в лица этих ребят. " Не дай Бог вам попасть в такую мясорубку. Уж я-то точно, буду стараться изо всех сил, чтобы эти парни не хлебнули горя, которое довелось испытать многим осужденным в августе 1977 года".
Он поднялся, взяв свой портфель, направился к выходу из клуба и, обернувшись, сказал:
– После вас я соберу всех активистов колонии и проведу с ними беседу. С вашей стороны я жду лояльности к активу. Если вы хотите чтобы завтрашний день приносил вам позитивные эмоции, вы должны принять решение сейчас и здесь. Объясните и накажите остальным заключенным, что это необходимо в целях вашего же дальнейшего спокойствия. А в остальном прошу помалкивать, о том, что мы сегодня с вами обсуждали. И он постучал в двери.
С обратной стороны столпились люди в форме и увидев вполне бодрого и улыбающегося полковника, вздохнули с облегчением. 03.08.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.