Бестолочь

…Тот болгарский вояж для Марка Банеева, или просто Марика, не задался с первых дней. Во-первых, он дураком был, когда согласился в райкоме комсомола на эту турпоездку в составе молодежной группы. Ну а все остальное – во-вторых.
Марик почему-то подумал, что его награждают путевкой как активного комсомольца (он уже несколько лет был членом бюро райкома и вел в местной газете молодежную страницу, регулярно принимал участие в заседаниях бюро райкома комсомола по разным важным вопросам). А оказалось, что бесплатные путевки в такие заграничные турпоездки дают только по линии профсоюза. Комсомольская же была полностью за свой счет, включая и оплату за проезд.
Когда Марик узнал об этом, он стал отнекиваться от путевки – денег у него не было. Не просто «свободных», а вообще никаких, и до получки была еще целая неделя. Да и что эта его получка: даже с гонораром на руки ему, целому завсельхозотделом районной газеты, после вычета аванса обычно выдавали сто двадцать-сто тридцать рублей Какая тут, на хрен, путевка, какая Болгария?
Но его прижал первый секретарь райкома Гриша Стерлигов, с которым Марик вроде как приятельствовал: они не раз ездили к Марику в деревню, побраконьерничать с бредешком, попариться в баньке и пображничать вдали от важных комсомольских дел.
- Ну, ты чего, триста рублей не найдешь? – недоумевал Гриша, оставив Марика у себя в кабинете после заседания бюро райкома, на котором они приняли в комсомол очередную стайку взолнованных сельских ребятишек.
- Нет у меня таких денег! – придя в себя, отрезал Марик. – Все, пока! Я пошел…
- Стой! – скомандовал Гриша и, достав из ящика стола большой ключ, загремел им в дверце стального сейфа. – Вот, потом как-нибудь отдашь.
Он положил на стол перед Мариком пять красно-белых бумажек с профилем Ленина в овале.
– А, ладно, поеду! – согласился Марик, пряча в карман пожертвованный ему самим секретарем полтинник. – Надо же, в конце концов, хоть раз по-человечески отдохнуть. Да и за границей я еще никогда не был. Ладно, Гринь, спасибо тебе! Отдам, но учти, не сразу.
Еще полтинник Марик выкроил из семейного бюджета, четвертак перехватил у корректора Любаши, с которой у него было что-то вроде вялотекущего романа, еще сотню дали родители, и рублей тридцать он перехватил у соседа-гаишника (денег у того всегда было как грязи). По всем прикидкам, этого должно было бы хватить. Тем более, как узнал Марик, менять на болгарские левы будут всего сто рублей, ну и еще двадцать можно провезти с собой.

В городе их группу в два десятка лучших комсомольцев области в последний раз собрали в обкоме комсомола на инструктаж – где долго и настойчиво рассказывали, как подобает себя вести хоть и в дружественной социалистической, но все же зарубежной стране. Ответственность «руссо туристо» усугублялась еще и тем, что в этот год исполнялось сто лет освобождению Болгарии от турецкого ига доблестными русскими солдатами, и все внимание населения облагодетельствованной таким образом страны будет, несомненно, приковано к потомкам освободителей.
Очень внимательно и почтительно выслушали кагэбешника – чекист убеждал будущих туристов не отрываться за границей и вообще от коллектива, не ходить нигде в одиночку и не поддаваться ни на какие провокации, ежели такие будут. Пока он читал свой инструктаж вкрадчивым, берущим за душу голосом, Марик исподтишка разглядывал членов группы, в которой ему предстоит провести предстоящих две недели, и выбирая, за кем можно приударить, если что.
Две довольно неплохие из всего десятка баб были со своими мужьями – одна со знакомым помощником прокурора из их райцентра, другая с громадным шофером из соседнего района. Они, естественно, сразу отпадали.
Была еще одна стОящая девица, с совершенно кукольной внешностью – ну Барби и Барби, миниатюрная, синеглазая, с распущенными по плечам белокурыми волосами. Ее, между прочим, провожал какой-то рослый мужик, когда группа садилась в поезд, обнимал по-хозяйски за талию и целовал взасос.
Но Барби, похоже, сразу запала на руководителя их группы, замороченного хлопотами и заботами представителя обкома комсомола Петю Дюбанова, и как только села в вагон, уже не сводила с него глаз. Зато на себе он сразу стал ловить застенчивые взгляды юной худенькой медсестрички Женечки. Не красавица, но приятная и вся такая свеженькая.
* * *

Пилили до первопрестольной трое суток, причем последние полдня поезд медленно, как черепаха, втягивался и полз по московским пригородам. Был канун Дня Победы, и поражало огромное количество пьяных москвичей, то спотыкливо бредущих куда-то, то валяющихся под нежно зазеленевшими кустиками, а то и дерущихся в очередях у пивных киосков.
- Однако и гуляет же первопрестольная! – хмыкнул Марик.
Поезд, негромко постукивая колесными парами на стыках рельсов, втянулся на Казанский вокзал.

В Москве их группу заселили в дешевую (ну ясно, по деньгам) и удивительно замурзанную для столицы гостиницу на ВДНХ, все удобства в которой на каждом этаже были в конце коридора. Провести здесь предстояло всего пару дней, за это время должны были закончиться все формальности, связанные с оформлением документов для загранпоездки.
Марик в первопрестольной оказался впервые и, тем не менее эти два дня ничем особенным для него не запомнились. Ну, разве что тем, что в бытовой комнате, куда пришел сюда погладить свои белые штаны, он попытался позаигрывать с находившейся там и очень приглянувшейся ему блондинкой из чужой туристической группы, а та поглядела на него так надменно, с таким ледяным превосходством, что он даже опешил.
- Ты откуда такая, снежная красавица? – справившись с собой, спросил Марик.
Красавица медленно взмахнула густыми длинными ресницами, гордо молвила:
- Polska!
И величаво удалилась, унося на сгибе красивой руки какую-то выглаженную невесомую тряпицу.
- Фу ты, ну ты! – фыркнул Марик - Паненка сраная! На кривой козе не подъедешь. А чё ж ты в этом клоповнкике торчишь, шлю… шляшка ты этакая, а не в этом… Не в «Интуристе» там или «Праге»?
Но гордая паненка уже удалилась в свою комнату на четверых или шестерых постояльцев, где ее дожидались, должно быть, такие же заносчивые польки. Или полячки?

* * *
Потом опять был поезд, таможенный и пограничный контроль на станции Унгены. За ней уже начиналась заграница – Румыния, железная дорога в которой, как и во всей Европе, была узкоколейной. Устранили эту нестыковку тем, что в поезде отцепляли каждый вагон, затем приподнимали его домкратами, отцепляли советские колесные пары и взамен прицепляли не наши, пригодные для езды по узкоколейной дороге. При этом все пассажиры оставались в вагонах, и занятно было смотреть в окна: вид открывался, как, может быть, из двухэтажного автобуса. Хотя ни Марик, ни его товарищи по этой нескончаемой поездке в таком автобусе, конечно, никогда не сидели.
Наконец, поезд покатил по Румынии. Из-за узкой колеи на высоких скоростях он раскачивался больше обычного, и из-за непривычки при проходе по вагону надо было за что-нибудь держаться, чтобы не свалиться в проход.
За окнами одна за одной проплывали бедные румынские деревни с крытыми почему-то не то пожухлой соломой, не то камышом крышами, невеселые города с треснувшими стенами станционных зданий – недавно здесь случилось землетрясение, - с прохаживающимися по перрону вооруженными автоматами воинскими патрулями, разгоняющими попрошаек.
Когда началась Болгария, вид за окном стал повеселее, деревни радовали глаз красными черепичными крышами. А с первыми болгарами Марик столкнулся в вагоне-ресторане, куда забрел перекусить и пропустить граммов сто водочки, невзирая на предостережения руководителя воздерживаться от самостоятельного употребления алкоголя.
Когда Марик нашел свободное место в прокуренном, сильно раскачивающемся ресторане, то заказал себе какое-то мясо с салатом и водочки. Тут же выпил ее и стал с аппетитом закусывать. И неожиданно официант принес ему еще и граненый стакан, полный водки – Марик специально понюхал и убедился, что это она, родимая. А сидящие за столиком по диагонали черноволосые усатые мужики, только что оживленно болтавшие не по-русски, замолчали и молча уставились на него.
- Я столько водки не заказывал, - сказал удивленный Марик официанту.
- Это вам вон от того товарища, - сказал официант, обернувшись и показывая на тот самый столик с усатыми брюнетами. Один из них привстал и сказал по-русски:
- Это от нас. Выпей, братушка, без обиды.
Марик с минуту поколебался, потом понимающе улыбнулся, и не спеша выцедил весь этот стакан прохладной – что было уже неплохо, - водки, наколол на вилку кружок огурца из салата и аппетитно захрустел им.
Эти, за столиком, засмеялись, зааплодировали. А тот, который недавно сделал Марику предложение, от которого трудно было отказаться, пересел из-за своего столика на освободившееся напротив Марика место и, дружелюбно улыбаясь, протянул ему свою руку.
Познакомились. Оказалось, что этот болгарин, Христо, едет домой из России. По какому-то там братскому договору между нашими странами он и еще целая бригада его земляков валит лес в Пермской области для Болгарии. Христо дали небольшой отпуск. И вот он ехал в этом поезде и рассказывал другим пассажирам, как русские в Сибири могут пить стаканами хоть водку, хоть спирт, а они ему не особенно верили.
- А тут ты зашел, ну я и попросил тебя показать, что стакан водки русский может выпить запросто, - чистосердечно признался Христо. – И ты молодец, здорово это сделал!
Говорил он по-русски неплохо, хотя и с заметным акцентом.
- А сам чего им не покажешь? – спросил Марик, несколько уязвленный тем, что только что выступил в качестве наглядного пособия, иллюстрировавшего сомнительное национальное достижение в его горячо любимой стране.
- Вот уже два года у вас работаю, но так еще пить не научился! – засмеялся Христо.
В закрепление знакомства они выпили еще граммов по несколько, и Марик отправился в свой вагон. Хорошо, что поезд так здорово раскачивало на этой узкоколейке, что никто и не заметил пошатывания Марика. Кроме Петра Дюбанова, показавшего ему кулак.
Марик взобрался на свою верхнюю полку, уставился на проплывающие за окном живописные пейзажи и почти тут же заснул. И проснулся, когда поезд уже втягивался на станцию города Пловдив – в первый пункт их болгарского похода.

* * *
Поселили их в Родопских горах, в ультра-модерновом отеле на берегу какого-то просто-таки сказочного озера, названия которого Марик так и не запомнил. Но вот название первого болгарского ресторана – «Пещерата», в котором они побывали в тот же вечер, запомнил сразу. Потому что название это и перевода-то не требовало: убери от слова приставку «та», и получишь русское «Пещера». И еще потому, что ресторан и в самом деле располагался в толще горы, в какой-то горной выработке, где народу в тот вечер собралась – уйма. И почти все оказались советскими туристами из разных областей нашей необъятной страны.
И когда все эта разношерстная компания малость поднабралась, то под сводами «Пещерата» загремела знаменитая «Катюша» - визитная карточка русских. Но пели ее, конечно, не только русские, но и казахи из их группы, и татары из соседней, и окающие вологжане, еще кто-то. Потому что воистину любимую и народную эту песню, в отличие от государственного гимна, в нашей стране знали и знают все.
Советским туристам с энтузиазмом подпевали и немногочисленные болгары. А потом пошло братание - те, кто был за столиками, и то, что было на столиках, перемешалось, и пошла развеселая гульба. Заказав, что называется, для запаха, по сто граммов противной болгарской ракии со вкусом заурядной самогонки, дальше в течение вчера казахстанские туристы пили уже привезенную с собой и припрятанную под столами водку – чтобы меньше платить.
А утром группа с больными головами, с отвращением позавтракав, погрузилась в автобус и отправилась на первую свою экскурсию в Пловдив. Вот здесь-то и случилась такая фигня, что Марик и сам практически ничего в этом замечательном городе не увидел, и остальным толком не дал посмотреть.

Когда их группа, выделяясь ярким гомонящим пятном на фоне одетых преимущественно в черное и серое болгар, шла по мощеным улицам старинного города к какому-то музею, Марик вдруг почувствовал, что один из его туфлей начал как-то странно прихлопывать. Он остановился, вывернул ногу ступней кверху, и не поверил своим глазам: подошва отклеилась до самой середины туфли и при ходьбе издавала тот самый странный хлопающий звук.
- Ну ёкарный бабай! – присвистнул от огорчения Марик. – Этого мне только не хватало.
Стараясь не привлекать к себе внимание всей группы, Марик, догнал Петю Дюбанова и в двух словах объяснил ему свою проблему. Петя, с большой неохотой оторвавшийся от общения на ходу с приставленным к их группе гидом – сексапильной болгарочкой Виолеттой с узенькой талией и греховодно круглой попкой, тоже поначалу растерялся. Но Виолетта, увидев, в чем дело и мило сморщив от смеха свой точеный носик, тут же сориентировалась.
- Через пару шагов здесь должен быть магазин обуви, - сказала она волнующим грудным голосом с очаровательным болгарским акцентом. Да, не случайно комсомольский вожак областного масштаба Дюбанов потерял от нее голову и одновременно - интерес к первой своей пассии, Виолетта была чудо как хороша.
И в самом деле, прошли всего метров десять, как за большой стеклянной стеной одного из магазинов Марик увидел стеллажи с выставленными на них туфлями, ботинками, сапогами.
- Иди, выбирай себе башмаки и догоняй нас, - сердито сказал Петя. – Тут всего через квартал музей, где мы будем ждать тебя.
Марик быстро-быстро покивал головой и тут же захлопал расклеившимся туфлем в магазин. От обилия обуви разбегались глаза. Но одни, выбранные им самим, оказались ему большими, другие, предложенные продавщицей, ему не понравились.
Наконец, уже взмокший от усилий, потраченных на десяток примерок, Марик остановил свой выбор на очень ладных светло-коричневых, с мелкими дырочками по всему корпусу, летних туфлях, с достаточно высокими каблуками на конус.
Они оказались западно-германского производства, так ладно сидели на его ногах и чудесно гармонировали с его светлыми штанами, что Марик тут же влюбился в них. Он отсчитал на кассе что-то в пределах двадцати левов, тут же переобулся в новые туфли, а свои старые, всего неделю назад тоже бывшие новыми, переложил в коробку от обновки, затолкал ее в полиэтиленовый пакет и торопливо вышел на улицу.

* * *
Марик глянул вправо, влево – родной группы нигде не было видно. Он швырнул пакет со расклеившимися туфлями в мусорную урну (который тут же вытащила какая-то тетка) и, тупая каблуками новеньких блестящих, только что приобретенных обуток, помчался в ту сторону, где, как он запомнил, должен был находиться музей. И очутился на перекрестке. По какой из разбегающихся в разные стороны четырех улиц ушла его группа? А хрен его знает!
Марик стал останавливать прохожих болгар и задавать один тот же вопрос: «Где музей, товарищ?» И его посылали на все четыре стороны. Потому что, как оказалось, на всех этих четырех улицах были какие-то музеи.
И шляясь по этим улицам, приставая то к одной пестрой туристической толпе, принимая их за своих, то к другой, Марик вдруг вышел на привокзальную площадь. Понять это было несложно: от перрона как раз отходил какой-то поезд, сновали люди с ручной кладью, подъезжали-отъезжали автобусы, такси.
Расстроенный Марик остановился, огляделся, выбирая, куда бы присесть на минутку и перекурить это дело. Неподалеку, в тени большого дерева с пышной зеленой кроной, стояла группа темноволосых парней на три-четыре усато-носатых особи.
Один из них, воровато озираясь по сторонам, подошел к Марику и что-то спросил с самым неприязненным видом.
- Извини, друг, не понимаю, - ответил Марик, извиняющеся разводя руками. – Сам я не местный, заблудился вот.
- А, русска туриста-а! – протянул смуглый незнакомец и неожиданно, отхаркнувшись, плюнул под ноги Марику. Увесистый харчок смачно шлепнулся на асфальт совсем рядом с носком его новенькой блестящей туфли.
«Ни хрена себе! Болгарин, братушка, можно сказать, а задирается, - растерялся на какое-то мгновение Марик. – Да, не зря все же говорил тот мужик из КГБ, что в одиночку даже в Болгарии лучше не ходить. Вот тебе и «Добре дошли, другари!»
- Ты чё, братушка, перца болгарского объелся? – с веселой злостью спросил своего обидчика Марик. И хотел было двинуть этого странного недружественного «другаря» в челюсть, но вовремя передумал, помня наставления кагебешника. Его ведь пока еще не били, хотя и явно провоцировали к активным действиям. Поэтому пока что Марик решил ограничиться адекватным ответом (а там поглядим!).
Он тоже плюнул задиравшему его болгарину под ноги. Но попал на его штанину. Стоявшие в сторонке приятели усатого брюнета, у которого глаза буквально начали наливаться кровью, громко заржали, распугивая бродящих под ногами жирных голубей.
Неизвестно, чем бы вся эта история закончилась, но тут хлопнула дверца стоящего неподалеку такси и из жигуленка (в Болгарии таксомоторы тогда сплошь были вазовские) вылез плотно сбитый такой крепыш. Он что-то сердито сказал задиравшим Марика парням, и те тут же потеряли к нему всяческий интерес и неторопливо пошли в сторону вокзала.
- Куда-то едем? – по-русски спросил таксист Марика и приветливо улыбнулся.
- Спасибо тебе, братуха, что вмешался!.. – обрадовано сказал Марик, услышав родную речь. И тут же подумал: вот кто ему может помочь в его беде. Таксисты – они народ ушлый, что в Союзе, что, надо думать, и здесь в Болгарии.
– …Хотя я и сам бы с ними расплевался на раз-два.
- Конечно! – хохотнул таксист, колыхнув небольшим пузиком. – Я видел. Добре! Ты молодец!
- Слушай, братуха, а что это были за типы? - польщено улыбнувшись, спросил Марик. – Какого черта им от меня надо было?
- Это турки, - огорошил его таксист.
- Какие еще турки? – изумился Марик. – Как, самые настоящие турецкие турки?
- Самые настоящие, - подтвердил таксист. – Только не турецкие, а болгарские турки. Местные. Они у нас давно живут. И не совсем любят вас, русских. Вернее, совсем не любят. Эти вот хотели тебя немножко побить.
- За что? Что я им сделал? – возмутился Марик.
- Не ты, а твои прадеды, - напомнил ему таксист.
Фу ты! Марик совсем забыл, что как раз в эти дни исполняется сто лет со дня освобождения Болгарии от турок войсками генерала Скобелева. Стало быть, эти, даже не турецкие, а болгарские турки, все еще горят желанием отомстить за то вековой давности поражение? Ну и дела! Марик был всего в полушаге от нового грандиозного русско-турецкого побоища!

- Так мы куда-то едем? – вежливо прервал сумбурные размышления Марика таксист.
Выслушав Марика Христо немного подумал и выложил свое соображение: лучше не метаться по городу, а вернуться к отелю и ждать там. Марик подумал и согласился. Спустя полчаса они уже были на месте, у отеля на берегу прекрасного озера. Марик еще раз сердечно поблагодарил Христо за помощь, и когда тот назвал свою сумму за поездку – что-то около пяти левов, протянул ему купюру номиналом в два раза больше и попросил оставить сдачу себе. Но Христо лишь улыбнулся и молча отсчитал ему сдачу.
- Больше не теряйся, братушка! – пожимая Марику руку, пожелал он на прощание. – И не трогай, я тебя прошу, наших турков! Им и так сто лет назад досталось…
Они одновременно расхохотались, и Христо, продолжая смеяться, дал по газам, и юркий жигуленок помчался обратно в Пловдив.

Марик огляделся. Среди прогуливающихся по асфальтированным дорожкам, сидящим на лавках редких туристов и любующихся видами крутых, поросших густым зеленым лесом горных склонов, в каньоне которых покоилось изумрудное озеро с покачивающимися на его поверхности лодками, катерками, ребят из его группы не было. Да и знакомого автобуса не было видно. Значит, еще и не подъехали.
«Марик присел на свободную лавку, закурил и стал любоваться этим горным озером без названия, на которое можно было смотреть, не уставая, часами. «Интересно, а что за рыба в нем водится? – в голову Марика, выросшего на Иртыше большим любителем рыбалки, пришла эта вполне ожидаемая мысль. – С кем бы договориться, чтобы хоть пару раз закинуть удочку?»
И тут он увидел поднимающийся по дороге к отелю натужно рычащий знакомый автобус. За рулем топорщил усы их угрюмый шофер Стоян – ну, до чего же болгары любят усы! – а рядом с ним светилась красная физиономия Пети Дюбанова со спадающими на лоб всклокоченными светлыми волосами. Даже слишком светлыми, чем еще сегодня утром. Похоже, Петя немного поседел.
Марик радостно помахал ему рукой: мол, я уже здесь, Петя, все в порядке. Но Петя явно не разделял его радости. И когда автобус подкатил к месту своей стоянки и с тяжелым вздохом остановился, первым из него выскочил именно Петя и со сжатыми кулаками бросился к Марику.
- Ну чё, тебе прямо здесь в глаз дать? – сдавленным от злости голосом сказал Петя, остановившись напротив продолжавшего сидеть Марика .
- Не советую, Петя, - спокойно ответил Марик. – Тут вот недавно некоторые турецкие товарищи на меня уже покушались…
- Так ты еще чего-то натворил?! – взвыл Петя, своей искушенной комсомольско-секретарской задницей чувствуя неприятности, которые сулили на родине здешние похождения этого свалившегося ему на голову обалдуя из какой-то мухосранской газетки, о существовании которой он ранее и не подозревал.
Петя обессилено шлепнулся рядом с Мариком.
– А еще корреспондент! Вот сообщу твоему редактору…
– Ну, и чего ты сообщишь моему редактору? Как вы бросили меня в чужом иностранном городе? И из-за вас меня, одинокого, турки чуть в заложники не взяли?
- Какие, на фиг, турки, зачем в заложники?
- Зачем, зачем… Чтобы наше правительство пересмотрело итоги русско-турецкой войны!
Каким бы ни был замороченным и основательным разозленным Петя – шутка ли, вся группа, кто пешком, а кто на автобусе, целых три часа моталась по Пловдиву, надеясь отыскать отставшего от группы Марика, - но в чувстве юмора ему отказать было нельзя. И он так заразительно хохотал, когда Марик пересказывал ему свои похождения, что скоро их окружили и остальные члены группы. Забыв, что всего с полчаса назад о сговорились объявить Марику бойкот, они потребовали повторить рассказ. И когда он изложил, еще более приукрасив, свою невероятную историю, хохот стоял такой, что недоумевающие туристы разных страны и народов высовывались даже из окон отеля…
И Марик был прощен. А медсестричка Женечка – так та вообще смотрела на него уже влюбленными глазами («Ага, девочка, пора бы уже мне тобой заняться! – отметил про себя Марик. – Вот только как и где?»).

* * *
Ну, потом была София, которая запомнилась Марику почему-то только посещением огромного и величественного православного собора «Александр Невский», маленький и удивительный черноморский город Несебыр со старинной архитектурой, уютно устроившийся на крохотном островке, связанном с материком нешироким и длинным перешейком.
Их маршрут также захватил зеленый и красно-черепичный город-порт Варну с безумолчно кричащими над ним чайками и бродящими по улицам болгарскими военными моряками.Кстати, за Варну, жутко важную в стратегическом отношении, в 1877 году русские войска и их союзники – болгары, румыны, бились с турками особенно сильно.
А потом, наконец, было Черное море! Группа остановилась на неделю в Международном молодежном центре «Георгий Димитров». Здесь отдыхали тысячи молодых туристов из многих стран.
Когда их уставший и пышущий жаром автобус вполз на территорию курортного комплекса «Злоты брег» и остановился у отведенного для проживания корпуса, с улицы в автобусное окно напротив кресла, в котором сидел Марик, уставился белобрысый парень в шортах и маечке. Ухмыльнувшись, он что-то быстро написал указательным пальцем латиницей по запыленному стеклу. Марик чуть шею не вывихнул, пока прочитал написанное задом наперед: Russishce shcweine.
- Вот сволочь! – заорал он на весь, уже полупустой, автобус. – Люди, немцы в городе! А ну, ловите этого белобрысого фрица! Он тут нам такого понаписал!
- Какого еще фрица? – тут же подал голос от входной двери Петя Дюбанов. – Мало тебе турок было.
- Да не, я серьезно! – кипятился Марик, пробираясь к выходу. – Пошли, покажу, что какой-то гад оставил на нашем автобусе.
Подошли к тому самому окну, около которого топтался уже исчезнувший немец в шортах, и Петя, шевеля губами, прочитал корявую надпись. И выругался:
- Вот скотина! Ну, что ж, нас же предупреждали, что возможны провокации. Тут, видимо, западные немцы тоже отдыхают. Так что всем надо быть настороже.
Забегая наперед, скажем, что в ММЦ «Георгий Димитров» действительно отдыхали западные немцы, и они всего через пару дней неплохо огребли от суровых парней из армянской группы, когда кто-то из поддатых фрицев попробовал пристать к их черноволосым и высокомерно молчаливым девушкам.


* * *
Петя Дюбанов настоял на том, чтобы Марик поселился с ним в одном номере – уж очень не хотелось комсомольскому секретарю выпускать из поля зрения самого беспокойного члена своей группы. Марик легко согласился – друзей у него в группе не было, и ему было все равно, кто будет храпеть на соседней койке. Лишь бы не особенно громко.
Правда, Петя выставил условие – когда ему понадобится, Марик должен будет оставить номер на пару часов. А может, и на всю ночь. Он не оставлял надежды огулять понравившуюся ему гида Виолетту, и беспрестанно нарезал вокруг нее круги, как глухарь на токовище.
- Да без проблем, - пожал плечами Марик. – Но учти, что и я тебя могу попросить о том же.
На том и поладили, закрепив джентльменское соглашение осушением полбутылки водки на двоих.
А на следующий день туристы, радостно гомоня, бросились купаться в Черном море, но здесь их постигло разочарование. Была середина мая, и хотя погода стояла солнечная и теплая, море еще не успело толком прогреться и оказалось чертовски холодным. Так что купальщики, пару раз окунувшись в ледяную воду, с криками и визгом выскакивали на берег. А вот загорать можно было сколько угодно – песочек здесь был мелкий-мелкий и тепленький.
Вся высыпавшая на берег группа была в купальниках и плавках, и даже достопримечательность их молодежного коллектива - колесоногая девица, - плюнула на косые взгляды и, тоже облачившись в купальник, блаженно щурилась на яркое солнце, разбросав на теплом песке свои бледные дугообразные конечности.
Впрочем, надо признать, что в прекрасной половине их группы далеко не только эта несчастная была не столь прекрасна, как хотелось бы. Тем эффектней на их фоне выглядели гид Виолетта со своими умопомрачительными пропорциями и возненавидевшая ее «Барби» (на самом деле просто Мария) с почти идеальными формами. Ну и еще неплохо смотрелась медсестричка Женечка, тоненькая как стебелек, но не худышка, а просто узкокостная и субтильная.
Она по-прежнему застенчиво посматривала на Марика, и теперь в этих ее взглядах уже читался даже немой укор. Да, Марик понимал, что время уходит безвозвратно, а на том поле интимной деятельности, которое он наметил для себя еще в самом начале их болгарского похода, даже конь не валялся. Все как-то руки не доходили до Женечки. И потом, не надо забывать, что Марик все же был женат, и иногда вспоминая об этом, он устыжался своих греховодных мыслей. Что, надо полагать, и мешало их воплощению. Как, впрочем, и отсутствие необходимых условий. И еще неизвестно, что больше.
А тут Петя Дюбанов сообщил, что в ММЦ «Георгий Димитров» объявили конкурс среди молодежных туристических групп на лучшую стенгазету. И он поручил Марику, как единственному в их группе профессиональному журналисту, подготовить выпуск такой газеты.
Марик было заупирался:
– Ну, нормально, да? Вы все там будете валяться на пляже, а я торчать в номере?
На что Петя объявил вторую новость: группа так же примет участие в соревнованиях «Эстафета на песке «Дружба» и с сегодняшнего дня приступает к тренировкам.
Марик как представил, что надо будет в этакую жару бегать по сыпучим пескам, так тут же согласился на стенгазету. Но выставил условие: ему в редакцию стенгазеты, название для которой он придумал сходу – «Скиталец», - нужен будет художник. И бутылка водки для вдохновения (быстро таявшие общие ее запасы Петя Дюбанов властью руководителя группы изъял у всех и спрятал у себя в номере под кроватью).
- Кого тебе надо, ищи сам, - развязал ему руки Петя.- А насчет водки… Хватит с тебя и той полбутылки, которая с вечера осталась. И только, понял?

* * *
Марик пошел на пляж, прилег на песочек рядом с мгновенно вспыхнувшей от смущения Женечкой, рассказал ей о поставленной Петей Дюбановым задаче, и попросил ее быть художником новообразованной редакции стенгазеты.
- Но я неважно рисую! – виновато захлопала своими длинными пушистыми ресницами Женечка.
- Это неважно! – с жаром сказал Марик. – Важно, чтобы ты согласилась. Ну, поможешь мне?
И уже после обеда они вдвоем с Женечкой остались в номере у Марика и приступили к созданию газеты.
Марик написал передовицу, репортаж с пляжа, придумал за некоторых членов группы отзывы о пребывании в ММЦ «Георгий Димитров», под конец выпуска вспомнил несколько забавных анекдотов об отдыхающих и письменно изложил их. А Женечка рядышком с ним все это время старательно рисовала тушью и фломастерами рисунки к текстам – сюжеты их ей подсказал Марик.
Они настолько увлеклись творческим процессом, что совершенно забыли о том, что могли бы заняться и кое-чем посущественней. Марик и о водке-то вспомнил, когда газета была вчерне уже готова. Осталось показать пилотный номер «Скитальца» Пете Дюбанову как учредителю газеты. И затем сделать ее уже начисто – переписать красивым почерком на новый лист ватмана, художественно окормить рубрики, заголовки, вклеить рисунки.
Через пару часов, полюбовавшись сделанной работой, Марик достал водку, плеснул понемножку в тонкостенные высокие стаканы, порезал яблоко.
- Ну что, милая Женечка, выпьем капельку за наш творческий союз? – предложил он девушке. – Или нет, давай лучше на брудершафт, а?
- А давай! – тряхнула каштановой гривой волос Женечка.
И когда они, выпив через скрещенные руки и, зажмурившись, впились друг в друга губами, негромко стукнула дверь и послышалось насмешливое:
- Э, э! Я для чего вас тут оставлял, а?
Марик был в своем репертуаре – оказывается, он забыл запереться. Хотя этот, так некстати явившийся, козел по имени Петя Дюбанов все равно стал бы долбиться в дверь и все испортил.
«Ладно! – с досадой подумал Марик, отпуская из своих объятий отпрянувшую него от Женечку. – Еще не вечер. Погоди, я тебе тоже как-нибудь кайф сломаю».
А Женечка, заалевшись от смущения, тут же подхватилась и вылетела из номера.
- Ну вот, спугнул мне художника, - сердито проворчал Марик. – А постучаться нельзя было?
- Так закрываться надо, чудик! Ну что тут у тебя, показывай.
Газетой Петя остался доволен. Они допили вдвоем остаток водки и пошли на пляж - немного позагорать перед ужином.

* * *
На ужин расстроенный Марик не пошел, а забрел в какой-то из баров подальше от своего корпуса (на тот случай, если Пете вдруг придет в голову искать его), и неожиданно среди посетителей обнаружил за одним из столиков девицу из их группы. У нее ноги были, как бы это помягче сказать, ну, нестандартные. Она их очень стеснялась, всегда ходила в длинном до пят платье и сторонилась мужчин. Как, впрочем, и они ее.
Вот и сейчас она сидела одна за столиком с печальным видом, курила и потягивала из большого бокала какой-то зеленый напиток.
Марик плюхнулся за ее столик.
- Привет! Слушай, сколько дней мы уже вместе, а до сих пор не знакомы. Я - Марк. Можно просто Марик.
- А я знаю, как тебя зовут, - просто ответила девица. – Ну, а я Карлыгаш.
- Карлыгаш… Как красиво звучит! – искренне похвалил ее имя Марик.
Рассмотрев эту Карлыгаш вблизи, Марик с удивлением, отметил, что мордашка у нее, в общем-то, очень даже ничего. Лицо чистое, белое и удлиненное, глаза миндалевидные, носик аккуратный, хотя и по азиатски немного приплюснутый, четко очерченный рисунок рта с капризным изломом тонких губ, длинная тонкая шея, рассыпавшиеся по оголенным плечам черные блестящие волосы. Грудь высокая, талия тонкая. Вот если бы только не эти ноги…
«А что ноги? – озорно подумал Марик. – Уж если она обхватит ими, хрен вырвешься!»
А вслух сказал:
– Слушай, что ты, как школьница, трахун этот… то есть, тархун цедишь? Давай я закажу чего-нибудь посущественнее.
- Тархун? – Карлыгаш посмотрела на свой бокал с его зеленым содержимым и снова засмеялась. – Это не тархун. Тут его, наверное, и нет. Это ликер такой, мастика называется.
- А давай я коньячку закажу? Эй, братушка, можно тебя?
Подошел официант в ослепительно белой рубашке с коротким рукавом и бабочкой на шее, вышколено склонился в вежливом полупоклоне:
- Добрый вечер! Слушаю вас.
Отлично! Он, как и многие сотрудники персонала молодежного центра отдыха, владел русским. Не зря же говорят, что Болгария – шестнадцатая союзная республика.
- Нам, друже, коньячку граммов триста, мяса какого-нибудь жареного, салатика. Все по две порции.
* * *
Они выпили по маленькой рюмочке коньяка, по второй, стали уплетать вкуснющее мясо - жареные колбаски на деревянных шпажках из рубленой баранины - кебаб-чета, как сказал официант. Карлыгаш оказалась вполне компанейской девчонкой с хорошо подвешенным языком – еще бы, она, оказывается, преподавала русский язык и литературу в сельской школе недалеко от областного центра.
Из музыкального автомата полились звуки танго – единственного танца, которым владел : Марик. Да и чего там владеть: топчись на месте да тискай партнершу. Если она, конечно, позволит.
- А давай станцуем, - неожиданно предложил Марик.
- Ты точно уверен, что хочешь танцевать? – пытливо посмотрела ему в глаза Карлыгаш.
- Да пошли, пошли! – уже тащил ее за руку Марик.
На танцполе уже топтались две тесно прильнувшие друг к другу парочки. Марик положил руку на тонкую талию Карлыгаш, осторожно притянул ее к себе, и они тихо поплыли по залу. Карлыгаш раскраснелась от удовольствия и даже положила подбородок Марику на плечо.
И тут от ближайшего столика послышались сначала негромкие смешки, а потом и откровенный хохот. Марик резко повернул голову в эту сторону. За уставленным пивными бутылками столиком сидели трое красномордых светловолосых парней в шортах, смотрели в их сторону и ржали. Один из них даже глумливо показывал пальцем на ноги Карлыгаш и что-то сдавленно выкрикивал сквозь смех.
Губы Карлыгаш задрожали, она оттолкнула Марика и, путаясь в полах своего длинного, почти до пят, платья, выбежала из кафе, чем вызвала новый приступ смеха у веселящейся компании.
Марик думал – сейчас у него лопнет лицо, потому что вся кровь, которая была в его организме, бросилась ему в голову, и все вокруг окрасилось в багровые тона. Такое с ним случалось лишь в приступе сильнейшего гнева.
В два прыжка он оказался около этого столика с немцами, схватил его за край и с грохотом опрокинул на пол вместе с одним из сидящих в торце насмешников. Зазвенели бьющиеся и раскатывающиеся по полу бутылки, бокалы. Двое других парней, побледнев то ли от неожиданности, то ли от страха, вскочили со своих мест и даже отпрыгнули в стороны. А потом опомнились и кинулись к Марику. Одного он успел «взять на калган», но от сокрушительного удара второго у него самого из глаз посыпались искры, и Марик отлетел под соседний столик.
На этом скоротечная схватка за поруганную честь дамы Марика закончилась – на шум набежали крепкие болгары из персонала, растащили их в разные стороны. Причем, если немцев почти сразу же, после короткого выяснения обстоятельств драки, выгнали из бара, то Марика сердито пыхтящий и традиционно усатый невесть откуда вынырнувший болгарский милиционер усадил напротив себя за его же столик и приготовил лист бумаги и ручку.
Так, только этого не хватало: кажется, попал под протокол. А, будь что будет! Если посадят в болгарскую кутузку, напишет потом репортаж. Если, конечно, Марика оставят в газете, что весьма сомнительно.
Между тем обслуживающий его столик официант, темпераментно жестикулируя, что-то рассказал милиционеру. Тот перестал грозно топорщить свои усы, с уважением посмотрел на Марика и убрал бумагу.
- Осторожно быть, осторожно! – назидательно помахал он пальцем и ушел.
- Спасибо, друже! – проникновенно сказал Марик официанту. – Сколько я должен за все это безобразие?
«Безобразие» обошлось Марику, с учетом его заказа, во весь остаток его болгарской наличности плюс одна из советских десяток.

* * *
Ёёёёёё! – только и сказал Петя Дюбанов, когда увидел Мариков фингал. – Это где ж тебя так разукрасили? Турки догнали?
- С турками я разобрался раз и навсегда еще в Пловдиве, - невесело отшутился Марик. – А в этот раз… Да ну, какая тебе, собственно, разница, Петя? Ну, упал…
-Нет уж! – разозлился Дюбанов. – Давай выкладывай. Я должен знать, откуда мне как руководителю вашей группы может «прилететь».
Пришлось рассказывать. Петя аж крякнул от удовольствия в конце его повествования, но тут же вернул себе озабоченный секретарский вид.
- Тебя точно отпустили? Не сбежал? – с пристрастием переспросил он. – Ну, что я тебе могу сказать, комсомолец Марк Банеев, советский, можно сказать, журналист? Молодец, конечно. Герой…Кверху дырой! Ты хоть понимаешь, что бы могло быть потом дома не только с тобой, но и со мной, если бы тебя закрыли в болгарской каталажке?
- Да ладно тебе, чего там! – досадливо сморщился Марик и потрогал ноющий глаз. – Не закрыли же…Блин, как я завтра на пляж пойду? И вообще, все неприятности из-за них, из-за евиных дочек! Так что ну их всех!
- Вон, мои очки возьмешь, - меланхолично заметил Петя, думая о чем-то своем. – Точно ты говоришь, Марик, ну их всех, бабов этих! Ни на одну положиться нельзя.
- А ну-ка, ну-ка! – заинтересовался Марик. – Что, на Виолетту положиться так и не получилось?
Оказывается, еще вчера в ММЦ приехала группа украинских туристов, и гидом у них оказался сокурсник Виолетты, красавец- парень. И она тут же забыла о Пете и каждую свободную минуту убегала к тому красавцу, или же он сам приходил к ней, и они куда-то исчезали. А отвергнутая Петей в самом начале их отношений «Барби» бегала от него, как черт от ладана. Так что Петя, получается, остался ни с чем.
- А все равно давай выпьем за них, за женщин! – вдруг предложил Петя и полез в холодильник, где нахолаживалась водка и жемчужного цвета швепс – прохладительный шипучий напиток, который Марик впервые попробовал в Болгарии и был от него в полном восторге. Впрочем, восторгов в этой первой его зарубежной поездке хватало и других. И их оказалось все же больше, чем неприятностей. Но впереди Марика ждало еще одно приключение, которое могло стоить ему жизни.
-
* * *
В день отъезда ему вдруг стало нехорошо. Скрутило живот, и пока все остальные туристы, собравшись в их с Петей номере, пили отвальную из оставшейся водки, заодно обмывая и полученные дипломы третьей степени за прошедшую накануне эстафету на песке, и четвертое место, которое заняла стенгазета Марика, сам он бочком-бочком, страшно конфузясь, несколько раз сбегал в туалет. Но безрезультатно, так как это было не банальное расстройство желудка, а что-то другое.
От приступов боли Марик то и дело бледнел и покрывался липким холодным потом. и Порой он едва сдерживал стоны, но пересилил себя и вместе со всеми сел в автобус - они выезжали в Варну, откуда должны были отправиться поездом на родину. Выпитая водка несколько приглушила боль, и Марик даже нашел в себе силы шутить, подпевать горланящим на все голоса туристам, хотя иногда ловил на себе встревоженные взгляды Женечки.
Но вокзале ему стало совсем плохо. Он присел на жесткий вокзальный диван и с глухим стоном обхватил живот и согнулся пополам.
- Где болит? – обеспокоено спросила тут же присевшая рядом с ним Женечка.
- Да весь живот, - промычал Марик.
- Ну-ка пойдем со мной, тут рядышком, я видела, есть медицинский пункт, - повелительно сказала Женечка. – Пусть посмотрят.
В медпункте болгарский врач попросил Марика снять рубашку и прилечь на кушетку. Он сосредоточенно и осторожно пропальпировал ему живот, измерил давление, заглянул зачем-то попеременно в оба глаза. Потом что-то сказал стоящей рядом медсестре, и та набрала в шприц какое-то лекарство.
От укола Марику стало сразу жарко, спустя пару минут боль отступила, и он впервые за последние часы улыбался уже не натужно, а радостно. Марик поблагодарил болгарских медиков и тут же побежал курить. Женечка же задержалась в медпункте.
- У тебя подозрение на острый живот, - сказала она Марику, когда он, выкуривший подряд две сигареты, вернулся к группе. – То есть аппендицит. Конечно, лучше бы тебя положить в больницу сейчас же и здесь, но… Но болгары надеются, что ты доедешь до дома. Так что вот, держись! Если, что я рядом.
- Спасибо, Женечка, ты – человек! – чмокнул ее в щечку пребывающий в какой-то эйфории после чудодейственного болгарского укола Марик. – Конечно, доедем!
После посадки в поезд он взобрался на верхнюю полку в своем купе и почти сразу заснул под стук колес и негромкие разговоры Пети Дюбанова с двумя другими пассажирами из их группы. Иногда Петя привставал и зачем-то трогал Марика за лоб – видимо, Женечка просила присмотреть.
Марик не слышал, как нещадно болтающийся на узкой колее поезд мчался через покрытые предрассветным туманом леса и лесочки, с грохотом проскакивал через железные сплетения мостов и проносился мимо каких-то маленьких станций с плохо освещенными перронами, недолго отдыхая лишь на более крупных. Как он, наконец, пересек границу и как его опять поставили на родные колесные пары.
Марик проснулся от рези в животе ранним утром, когда их поезд уже катил по молдавской земле. Сначала он лежал, прислушиваясь к своим ощущениям и пытаясь мысленно заглушить боль. Но экстрасенс из него был плохой – какая-то беспощадная зверюга вновь и вновь начинала грызть внутренности Марика, и лоб у него покрывался липким холодным потом.
Чувствуя, что вот-вот застонет, Марик слез с полки, нащупал в темноте свои туфли и осторожно вышел из купе и, упершись лбом в холодное стекло тамбурной двери, стоял так, кусая губы от боли.
- Что, опять болит?
На его плечо легла теплая узкая ладошка Женечки, серые ее глаза смотрели на Марика жалостливо и тревожно.
- Очень, - признался Марик.
- Так, пошли со мной! – распорядилась Женечка.
Они прошли к служебному купе, Женечка в двух словах объяснила заспанной проводнице ситуацию. И та по рации связалась с ближайшей станцией.
Как только поезд остановился на этой станции, в вагон вошла молодая врачиха с почему-то сурово поджатыми губами и, выгнав из купе растерянного Петю Дюбанова с сотоварищи, быстро осмотрела Марика, отрывисто командуя ему: «Поднимите рубашку!», «Лягте!», «А теперь на бок!».
- Да, - сказала она. – Похоже на «острый живот». Но у нас на станции ничего сделать нельзя. Через сорок километров Черновцы. Я сейчас позвоню в областную больницу, вас там встретят. Потерпите еще немного, хорошо?
- А обезболить меня нельзя? – несмело попросил Марик.
- Нельзя! – покачала головой врачиха. – Иначе, как бы это сказать… Картина смажется, вот.
- Мы потерпим, да, Марик? – Женечка была уже тут как тут, и Марик посмотрел на нее с признательностью и сожалением («Что ж ты мне так поздно встретилась?»).
- А то! – вздохнул Марик.
* * *
В Черновцах, как только поезд втянулся на станцию, к их вагону от дожидающейся на перроне машины «скорой помощи» тут же поспешила целая бригада медиков: врач и двое дюжих санитаров с носилками.
Но Марик сам вышел им навстречу, Петя нес за ним его чемодан, а из вагона высыпала чуть ли не вся их группа, сдружившаяся за время этой двухнедельной поездки в Болгарию. Все они старались как-то приободрить Марика - кто-то хлопал его по плечу, кто-то пытался пожать ему руку. Даже застенчивая Карлыгаш, отбросив свою скованность, втихомолку пару раз провела рукой по его всклокоченной голове. А Женечка быстрым, почти кошачьим движением сунула Марику в кармашек рубашки бумажный клочок.
- Ну, раз-два! – скомандовал Петя, когда Марик, одной рукой взявшись за безбожно ноющий живот и вцепившись другой в поручень распахнутой дверцы машины, неловко взобрался в салон.
- Вы-здо-рав-ли-вай! – хором прокричала группа.
Марик слабо улыбнулся и помахал им в ответ. Поднявшиеся вслед за ним врач и санитар (второй оказался одновременно шофером и сел за руль) захлопнули дверцу, и машина, миновав привокзальную площадь, покатила по зеленым, уставленным домами непривычной архитектуры, черновицким улицам к областной больнице.
Марик думал, что его сразу же положат на операционный стол, и с нетерпением ждал этого момента как единственной возможности избавиться, наконец, от терзавшей его боли, из-за которой все время хотелось зажать ноющий живот обеими руками и согнуться в три погибели. Но прошло не менее трех часов, прежде чем его оформили – сначала в саму больницу, потом в палату, затем к врачу, который должен был сделать ему операцию.
В палате, куда определили Марика, уже маялись два постояльца – молоденький, голый по пояс парнишка с залепленной большим пластырем спиной (ударили ножом сзади, как пояснил он), и пожилой дядечка с вислыми унылыми усами и таким же невеселым выражением лица. Ему вырезали грыжу и вот-вот должны были выписать, чтобы он мог отправиться к себе на какой-то карпатский хутор – чтобы нажить там новую. Потому-то, видимо, он и был такой печальный.
И обитатели палаты, и медсестры, и заглянувший позже к Марику хирург говорили только на западно-украинской мове, и надо было не раз переспрашивать каждого, чтобы понять, что они говорят. Тем не менее, Марик все же понимал их, а ввиду того, что боль у него неожиданно – скорее всего, от страха перед предстоящей операцией, - прошла, охотно вступал с ними в разговоры.
Хирургу он рассказал, как здесь оказался и куда собирается продолжить путь после Черновцев, и темноволосый врач средних лет и с ироничными карими глазами понимающе покивал:
- А-а, Казахия! Ну да, на да…
А пацан с заклеенной спиной, Остап, поведал ему свою печальную историю. Он влюбился в одну дивчину, а ейный папаша, «бандеровская морда», как охарактеризовал его Остап, был против того, чтобы он кохался с его доней.
Раз сказал, два сказал, а Остап ноль внимания, все ходит и ходит к Марысе. Ну а вчера вечером, когда они сидели на лавочке, этот ужравшийся самогона «бандера» подкрался сзади и ткнул его ножом.
Вот только по утро заштопали. Болит очень, трясця его возьми.
- Почему он «бандера»-то? – спросил Марик.
- А, туточки уси бандеры! – махнул рукой Остап. – Последних из них тильки в шестидесятые роки и повыкуривали из их схронов в Карпатах. А може, ще и не усих …
Пришла здоровенная широколицая медсестра с самыми настоящими, только редкими, усами, на верхней грубо накрашенной губе, и позвала Марика за собой.
Пришли в перевязочную, эта усатая уложила Марика на кушетку и жестом велела заголить ему живот. А в толстых пальцах ее мощной руки уже тускло светился металлический бритвенный станок.
- Это еще зачем? – испугался Марик.
Бабища снова зашевелила усами, что-то горячо втолковывая Марику, и из всей этой бессвязной булькотни Марик поначалу уловил только одна знакомое слово: «операция».
А, ну да, растительность в месте предстоящего разреза следует сбрить – об этом Марику рассказывали.
Он покорно задрал футболку, и медсестра, шевеля от усердия усами, заскребла станком по беззащитному животу Марика. Причем насухую. А растительности на пузе у Марика хватало, особенно густой она была в районе так называемой «тещиной дорожки». И Марик поневоле малодушно морщился от неприятных ощущений, терпеливо дожидаясь конца экзекуции.
Но когда медсестра, не выпуская станка из правой руки, левой потащила ему вниз треники вместе с трусами, Марик резво вскочил с кушетки.
- Ку…куда лезешь? – заикаясь, рявкнул он.
- Брий сам! – раздраженно сказала медсестра и бросила станок на кушетку. – Брий, кажуть тоби! Там тоже треба!
- Ну, треба так треба, - успокоился Марик, решив, что лучше все же самому выполнить эту ответственную работу. Вон какие ручищи у этой так называемой сестры милосердия – вдруг станок дрогнет да полоснет не там, где надо? За этим ли он ехал в такую тьмутаркань, чтобы какая-то бандерша нечаянно оскопила его?
Выгнав медсестру из перевязочной, он подошел к раковине и бережно обрил над ней основание своего нефритового стержня, шепотом и искренне извиняясь перед ним за то, что не только заставил его бездействовать целых две недели, но и подверг такой унизительной процедуре. Затем смыл водой из крана россыпь рыжеватых завитушек, облепивших стенки раковины, и пошел в свою палату.
* * *
Они еще успели с Остапом покурить в открытое окно, как за Мариком пришли. В операционную он ушел на своих ногах. Там его положили на холодный стол, пристегнули руки-ноги – ну, мало ли, вдруг начнет дергаться, накрыли простыней поверх вертикальной рамки на груди, чтобы он не мог видеть, что там ему делают в больном месте. Затем Марик почувствовал, как ему сделали пару довольно ощутимых уколов в живот на некотором расстоянии друг от друга. Это было местная анестезия, так что Марик был в полном сознании, когда ощутил, как скальпель прошелся - как будто кто слегка ногтем провел, - по его брюшной стенке, рассекая ему кожу, мышцы. Боли не было, но он почувствовал, как ему под спину потекла его теплая кровь.
Марик беспокойно закряхтел, и хирург только было завел с ним разговор о «Казахии», куда должен будет вернуться после операции его пациент, как что-то там у Марика внутри разреза лопнуло, и в глаза, на маску хирургу и ассистирующей ему медсестре брызнули какие-то темно-красные сгустки.
- Мля-я-я! – выпрямившись, озадаченно протянул хирург. А медсестра суетливо обтерла лица ему и себе тампонами, они молча переглянулись между собой, и хирург тут же склонился над Мариком, и он вновь почувствовал прикосновение скальпеля – похоже было на то, что ему удлиняли разрез.
А потом пришла очередь материться Марику. Пустяковая получасовая операция затянулась на два с лишним часа. Врачи так и не сказали ему, в чем была причина, но Марик подозревал, что, как только они его вскрыли, аппендикс лопнул (с чего бы вдруг забрызгало морду хирургу?). И, удалив прохудившийся отросток, медики, прежде чем заштопать Марика, прочистили ему кишки, на которые попали остатки содержимого лопнувшего аппендикса.
Было жутко больно, и Марик сначала просто шипел сквозь зубы, потом не выдержал и начал материться и обзывать колдовавших над ним черновицких медиков живодерами и бандеровцами. Удивительно просто, как они его не зарезали тут же, на столе?
В палату его привезли на каталке, обессиленного, бледного и всего мокрого от пота. Он почти тут же заснул, а утром уже самостоятельно встал и, придерживая рукой тупо побаливающее место вчерашнего разреза, пошаркал в туалет – пользоваться уткой Марик не стал принципиально, хотя видел, как медсестра принесла эту несуразную посудину и затолкала ему под кровать.
Через неделю Марика выписали, и он, простившись с сопалатниками и тепло поблагодарив часто приходившего навещать его хирурга за спасение жизни (а что это действительно было так – Марик ничуть не сомневался, ведь он запросто мог пасть жертвой перитонита), пошел к кастелянше за своим чемоданом.
- Ну, езжай в свою Казахию, - ласково сказал, глядя в удаляющуюся спину Марика, хирург.
Переодеваясь, Марик вдруг нашел у себя в чемодане бутылку с надписью на этикетке «Горилка» и полукольцо копченой колбасы с острым дразнящим запахом. «Откуда «дровишки»? – растроганно подумал Марик, блаженно вдыхая чесночный аромат колбасы. – Скорее всего, Петя расстарался. Но когда же он успел?».
Переложив из чемоданного кармашка в карман брюк остатки неразмяненных на левы денег – где-то рублей пятьдесят-шестьдесят, - и подвязавшись полотенцем, Марик спустился к ожидающей его в больничном дворике машине скорой помощи, и поехал на вокзал.
По дороге он уже более внимательно разглядывал проплывающие за окнами виды очень симпатичного, чистенького и сплошь зеленого города Черновцы, и думал, что не мешало бы потом как-нибудь приехать сюда и пешком побродить по этим старинным мощенным улочкам.

* * *
Через четверо суток изматывающего пути Марик был уже в своем областном североказахстанском городе. Поезд прибыл под вечер, и Марик никак не успевал на автобус до родного райцентра. Надо было где-то заночевать. В гостиницу соваться было бесполезно, и тогда он решил позвонить на квартиру к своей бывшей учительнице Елизавете Михайловне Маковеенко, которая переехала в город с семьей еще с десяток лет назад. В деревне, где в восьмилетней школе сначала учительствовала, а потом и директорствовала Елизавета Михайловна, их семьи жили буквально через забор, и Марик даже дружил с сыном Маковеенковых Сашкой, хотя и был старше его на два года. Телефон Маковеенковых у него остался в записной книжке, когда он однажды, будучи в городе на областной летучке районных газетчиков, выбрал время и заскочил проведать Елизавету Михайловну, а заодно и Сашку.
Марик нашел на привокзальной площади телефон-автомат, набрал номер. Но к телефону никто не подходил. Набрал еще раз – бесполезно. И тогда Марик вспомнил, что сегодня суббота, и Маковеенковы, скорее всего, всей семьей выехали на дачу.
Так, а куда же податься? Ночевать на вокзале не хотелось. И тут Марик вспомнил про бумажку, которую ему сунула в кармашек его рубашки Женечка, когда они расставались на перроне Черновицкого вокзала. Он ведь так и не посмотрел, что там – не до этого было.
Марик сунул руку в кармашек. Кармашек, к глубочайшему разочарованию Марика, оказался пустым. И тут Марик вспомнил, что, собираясь в дорогу в Черновицкой больнице, надел другую рубашку, а ту сунул в чемодан как несвежую.
Он подхватил чемодан, прошел с ним к свободной лавке под отцветающим кустом акации, торопливо открыл чемодан и вытащил скомканную рубашку. Сунул руку в кармашек – точно, бумажка была. Сдерживая дыхание, Марик развернул ее. И увидел короткую строчку из крупно написанных цифирек и единственной буковки. Это был номер телефона и первая буква имени. Ее имени, Женечки.
Марик снова метнулся к телефону-автомату и, отыскав среди мелочи еще одну, последнюю «двушку», набрал шестизначный номер. К телефону на том конце долго не подходили. Марик уже хотел было повесить тяжелую трубку на рычаг, как услышал негромкое:
- Алло! Говорите, кто это?.
Голос, несомненно, был Женечкин, хотя и немного приглушенным.
- Женечка, это я, - торопливо ответил Марик.
- Да не молчите же, говорите! – уже почти раздраженно сказала в ответ Женечка. И Марик с ужасом вспомнил, что он забыл нажать кнопку. Сейчас Женечка бросит трубку, а у него больше нет двушек. И все, и они не поговорят!
Марик тут же даванул на эту чертову кнопку, отполированную до блеска многими сотнями предыдущих нажатий, большим пальцем левой руки. И когда двушка с легим звоном провалилась в нутро таксофона, Марик почти закричал в трубку:
- Женечка, да я это, я, Марик!
Трубка замолчала. Потом выдала удивленно:
- Марик, ты?
- Ну да, я! Вот только что с поезда…
- Господи! – задохнулась Женечка. – Приехал! Как ты себя чувствуешь, Марик? Куда сейчас? Мы успеем поговорить?
- Успеем, успеем, - пробурчал Марик. – У меня автобус домой только утром. И так есть хочется, что переночевать негде…
- Подожди, тебе что, в самом деле негде дождаться твоего автобуса? – участливо спросила Женечка после недолгого замешательства.
- Ну, - подтвердил Марик. – Есть тут одни знакомые, но не отвечают на звонки. На дачу, наверное, уехали.
- Так и мои родители на даче! – вырвалось у Женечки.
- Да, - вздохнул Марик. – У вас, у горожан, свои заморочки. А ты-то чего не с ними?
- Нет, мне некогда, - вздохнула Женечка. – Я же тебе говорила, что хочу поступить нынче в мединститут. Вот сижу, готовлюсь.
- Ну, ладно, готовься, не буду тебе мешать, - разочарованно сказал Марик и хотел было уже повесить трубку, как та чуть не взорвалась от отчаянного вопля Женечки:
- Стой! Вот бестолочь! Как ты мне можешь помешать, если я знала, что ты обязательно объявишься, и все эти дни ждала тебя? Немедленно приезжай ко мне! Слышишь? Чего ты молчишь там?
- Слышу, - растерянно ответил Марик.
- Ну так запомни мой адрес, - уже более спокойно сказала Женечка.
И тут же спохватилась:
- Хотя нет, тут же его забудешь и куда-нибудь не туда уедешь. Лучше достань ручку и запиши… 16.07.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.