ЕДИНЫЙ ГВОЗДЬ

Фрагмент. Для покупки электронной книги перейдите сюда: http://mayklov.narod.ru/
или сюда: http://vk.com/public50732283


МАКСИМ


1


Кто я? Максим Кропоткин. Нет, не из этих, даже не однофамилец, как я привык отвечать. Родился, учился. Сначала учился в школе, потом в институте. Да, забыл сказать, у меня было детство, хорошее детство. Родители меня просто обожали. Даже слишком. Институт я окончил, после чего… Одним словом, биография. Отвечает на вопрос: что со мной происходило? Но ведь биография - это не я, совсем-совсем не я.
Кто я? Я подхожу к большому зеркалу. У меня в спальне висит зеркало, в котором я отражаюсь целиком, с руками ногами и головой. Я подхожу к зеркалу, смотрю на себя, разглядываю лицо, глаза, нос, рот, волосы, фигуру… Неужели я - это рост, вес, объём желудка? Вряд ли. Это всего лишь плоть. Моя плоть. Нечто, принадлежащее мне, но не я. Нет, я люблю своё тело, забочусь о нём, даже делаю зарядку каждый день кроме воскресенья. По воскресеньям я отдыхаю. Я люблю покушать, изредка что-нибудь выпить, ну и, разумеется, девочек. Господь знал, что делал, когда лепил нам эти штуки. Если бы это было плохо, это не было бы так чудесно, что же касается нравственнолюбцев и прочих глашатаев греховности, что ж, пусть думают, что они умнее бога.
Так кто я? Можно конечно окунуться в эзотерический омут, начитаться Блавацкой, Шюре и многих других, вообразить себя семеричным телом… Но это не доказуемо, и сколько бы я ни рисовал матрёшек, всё равно ближе к пониманию собственной сущности я не стану.
Кто я?
Гурджиев донимал своих учеников этим вопросом. Он называл… Честно говоря, не помню, как у него называлась эта практика. Помню только суть. Человек становится человеком после того, как осознает себя. Осознание себя позволяет нам действовать, даёт возможность выбора. В обычном же своём полумёртвом состоянии мы способны, разве что автоматически реагировать в заранее заданном режиме. Мы никто и ничто. Нас нет, как нет свободы воли, нет выбора, нет действия, а есть только слепое следование заданной программе. Мы живём ровно настолько, насколько себя осознаём. Никаких привычек, никаких рефлексов, никакой автоматики. Абсолютное внимание ко всем мелочам. Мимолётная мысль, малейшее движение, всё должно быть зафиксировано и осознанно. Не подвергнуто анализу, который не более чем дерьмо священных коров, не облачено в словесную форму, а осознанно, как бывает осознана боль от загнанной под ноготь иголки.
Другой путь выглядит несколько проще: Задавай себе этот вопрос (кто я?) до тех пор, пока сам не станешь вопросом. Любой ответ, исходящий от ума является ложью. Ешь, пьешь, спишь, ходишь на работу, занимаешься любовью, и постоянно задаёшь себе этот вопрос, отбрасывая любые ответы. В конце концов… Но оставим это без комментариев. Шива, когда давал своей возлюбленной 112 полезных советов из рубрики «Сделай сам» комментариев не давал. Только техника. Что будет дальше? Попробуй, и всё узнаешь сам.
По своему малолетству я выбрал наиболее экстравагантную технику, а именно, уселся перед зеркалом. Садишься перед зеркалом примерно на расстоянии вытянутой руки. Сбоку источник света, свеча или неяркий ночник. Свет располагается так, что его не видно в зеркале; то есть сбоку. Понятное дело, всё это происходит в тёмной комнате. Садишься вот так перед зеркалом и смотришь себе в глаза, не мигая. Чуть не забыл, спина должна быть ровной.
Через несколько дней, когда глаза научились более или менее долго не моргать, началось самое интересное. Я поплыл. Из глубины зазеркалья стали выплывать лица. Совершенно чужие, незнакомые лица. Молодые, старые, лица утопленников, театральные маски. Каких только лиц не было. Бесконечная вереница лиц. Ох, и страху же я натерпелся! Так продолжалось месяца два, после чего я стал отключаться буквально через несколько секунд игры в гляделки.
Пришлось менять технику. Я менял их одну за другой, пытался выполнять несколько техник одновременно, чуть было не утонул в отбросах кармического учения и прочей псевдоэзотерической чешуи. Но подобно основному продукту человеческой жизнедеятельности, я выплыл и со временем оказался в относительно чистых мистических водах. Я уже начал потихоньку успокаиваться (верным курсом идёте, товарищ), уже сказал себе фух…


2


Стоит только определить, прочувствовать грань, за которой начинается мир грёз, и пошаговое вхождение, аутотренинг, то, что у нас незаслуженно называют медитацией, можно со спокойной совестью спускать в унитаз. Достаточно проглотить взгляд, взвести мозги по полушарию на ствол…
Ты врываешься в мой мозг резким настойчивым звонком в дверь. Рыжая хищница с повадками Змея. Женщина-огонь. Настоящий мистический огонь в его первозданной чистоте, ставший столь редким в эпоху пластиковых цветов и электронных собак. Демон по имени Альбина. Ты отстраняешь меня, входишь в комнату, сбрасываешь с себя шкуру-пальто, садишься на диван.
- Почему так долго? Опять торчал за компьютером?
- Никак нет, ваша честь. Медитировал, - я всё ещё пользуюсь этим термином для обозначения своих запороговых похождений.
- Медитировал? - в твоём голосе непонимание с пренебрежением.
- Зря ты так. Это круче любого кайфа, круче секса, круче наркотиков.
- Ну да, это можно сравнить только с написанием очередного шедевра, - язвишь ты.
- Писательство сродни мастурбации. Сидишь себе один на один и кончаешь над каждой строчкой. Это как тантрический оргазм, пущенный на расширение сознания.
- Тогда я пойду, а ты расширяй себе сознание дальше.
Ты резко встаёшь с дивана.
- Тебе идёт злость.
- Поэтому ты меня всегда злишь уже с порога?
- Я тебя обожаю.
- А я тебя ненавижу.
- Ненависть - это особый вид любви.
- Я пошла.
- Стой.
- Выпусти меня!
- Размечталась.
- Я буду кричать.
- Кричи.
Отлично, милая, так даже лучше. Очередная игра в изнасилование, игра взаправду, по крайней мере, ты вырываешься изо всех сил. Только не останавливайся, ради бога, не останавливайся, пусть этот бой завершится финалом. У нас настоящий бой, поединок, турнир. Только, упаси боже, не рыцарский, ненавижу рыцарей, пусть это будет схватка самураев, мастеров дзен, встреча молчаний, единение разумов и тел. Подожди, туфли колготки, трусики… Мы входим друг в друга. Ты вгрызаешься когтями в мою спину, а я вспарываю тебе низ живота. Кричи! Кричи, сука! Моя самая лучшая сука! Моя самая лучшая сука в Мире! Ты прокусила мне губу… кровь… Нет, не останавливайся, ещё, ещё, ещё… Нет, не надо, пусть остаётся там, сегодня можно, сегодня…
- Тебе плохо со мной?
- Нет, глупенькая. Просто я так устроен.
- Никак не могу привыкнуть.
- Я кричу, только тихо, там, в глубине себя…
Ты останавливаешь меня поцелуем, моя милая, маленькая, доверчивая девочка. Ты всегда отдаёшься мне после соития, отдаёшься душой, обнимаешь меня вот так, и я чувствую твою открытость, беззащитность, хотя беззащитность не самое удачное слово, и мы вместе, как одно целое, проваливаемся в чудесное никуда нашей любви.
Мы выныриваем одновременно, и я отправляюсь готовить для тебя ванну, варить кофе, накрывать на стол. Во мне просыпается родительский инстинкт, и ты превращаешься в мою девочку, в мою маленькую любимую девочку, которую надо выкупать, накормить, закутать в халатик, надеть носочки, чтобы, не дай бог, не замёрзли ножки…
А вот детей я не люблю. Вернее люблю, пока они маленькие, шустрые и похожи на головастиков, но ДЕТЕЙ! Как представлю себе вечно пищащий кусок мяса, так меня в дрожь бросает. Не хочу. Наверно, во мне нет той кнопки, что заставляет человека заводить семью, детей. И ведь чем старше я становлюсь, тем больше я не хочу детей, не хочу жену, не хочу.
Мы возвращаемся в постельку, где любим друг друга уже медленно, не спеша, смакуя каждое движение, каждый поцелуй. Мы продолжаем ласкать друг друга и после финала, после долгого финала финалов, но время, наш враг и учитель, диктует свои правила игры. Тебе пора уходить. Я одеваю тебя, как маленькую, смотрю, как ты причесываешься, наносишь боевой рисунок на умытое и от этого ещё больше похожее на детское лицо, как пытаешься расчесать и уложить непослушные волосы. Волосы ложатся чёрти как, это тебя злит, и ты вымещаешь на мне свою злость:
- Отвернись. Что за дурацкая привычка стоять над душой. Займись чем-нибудь.
- Ладно, - говоришь ты себе, устав от борьбы с причёской.
Я осторожно тебя целую (помада!).
- До завтра.
- До завтра, милая. Я люблю тебя.
- А я тебя нет.


3


- Ну, здравствуй, сынок.
- Привет, папа.
Отец выглядел ужасно. Усталое больное лицо, недельная щетина, затрапезная майка… Он никогда не был таким. Всегда ухоженный, выбритый, всегда в свежей рубашечке, наглаженных брюках.
- Как ты там? - спросил он, как бы извиняясь, будто был передо мной в чём-то виноватым.
- Я ничего. Ты то как?
- Да я, как видишь, - он тяжело вздохнул.
Я ощутил острую боль в душе, растекающуюся, терзающую меня, распадающуюся на десятки, сотни составляющих. Здесь были и стыд, и обида на него, на себя, на всех и вся, и сожаление, и любовь, и тоска.
При жизни, при его жизни…
В нашей семье не было принято декларировать нежные чувства. Фраза « Я люблю тебя, мама (или папа)» была под негласным запретом. Если мне надо было обратиться за чем-нибудь к родителям, отца я называл по фамилии, а потом, когда у брата родился сын, стал называть его дедом. Мать же в нашем доме называли исключительно по прозвищу, которое дал ей отец. С отцом у меня внешне были весьма благополучные отношения, внутренне же…
Нет, я не жертва неблагополучной семьи или тяжёлого обращения родителей, скорее наоборот. Со мной носились, как с писаной торбой. Я был любимчиком. Правда, когда я пытаюсь вспоминать детство, меня не покидает чувство тяжёлого чёрного ужаса. Не обходилось у нас и без эксцессов, особенно, когда я учился в старших классах и на первых курсах института, но дальше слов, дальше взаимных именно взаимных упрёков и оскорблений дело не заходило.
Тогда временами я ненавидел отца, ненавидел его пьяный мат (пил он, кстати, не так уж и часто), ненавидел его образ «настоящего мужчины» и главы семьи, ненавидел его привычку поднимать по утрам весь дом, чтобы потом со спокойной душой лечь спать.
Меня раздражала помпезность, с которой он пытался учить меня жизни, внушая прописные истины или давно уже устаревшую мудрость, раздражала привычка по сто раз проверять замки, воду, газ, раздражала его безапелляционная позиция в вопросах, в которых он был более чем некомпетентным. Свою же некомпетентность он компенсировал талантом демагога, и переспорить его было невозможно, даже если я был на сто процентов прав.
Но я и любил его, любил по-своему, любил этого эксцентричного своеобразного человека, любил, но ни разу не сказал ему об этом, как ни разу не сказал о своём уважении, а его было за что уважать. Он был настоящим хозяином, умным, интересным человеком, знающим, как себя вести во многих жизненных ситуациях, человеком не лишённым порядочности и знающим, что такое честь. Он был неплохим отцом, совсем неплохим отцом.
А через несколько недель после его смерти мне приснился мой первый СОН:
Помню, я занимался какой-то ерундой, одним из тех никому ненужных дел, из которых большей частью и состоит наша жизнь. Я сидел за столом у себя в комнате, перебирал какие-то бумаги, вроде бы написанные мной, когда моё внимание привлекли хлюпающие, словно босиком по мокрому полу шаги и булькающий звук, как будто кто-то полоскал горло.
Отец. Он был похож на свежевсплывшего утопленника, такой он был раздутый и изъеденный обитателями подводного мира. Он пытался мне что-то сказать, но кроме клокотания, как при полоскании горла у него ничего не получалось. Он клокотал, а сам медленно шёл ко мне. Я был настолько парализован ужасом, что не мог даже пошевелиться. И вдруг я понял, что он говорит. Он должен меня убить. Он должен меня убить! И если я не уберусь от него к чёртовой бабушке, мне конец! Он ничего не сможет с собой сделать! Моё сознание было парализовано ужасом, но рефлексы, к счастью, имели режим автоматического включения. Переключившись на ганглиевую нервную систему, я вышиб стулом окно и выпрыгнул из комнаты в неизвестность. Законы физики не работали. Верх, низ стОроны, пространство, время, всё было против меня.
Я оказался в тёмном низком туннеле, скорее всего в старой заброшенной шахте. Я бежал изо всех сил, но сзади, ни на шаг не отставая, шёл отец. Ужас придавал мне новые силы, иначе я давно бы уже не смог двигаться. Туннель всё круче спускался вниз, пока не превратился в отвесный колодец с очень ржавой старой лестницей. Похоже, что по ней никто не ходил уже целую вечность. Наконец закончился и тоннель. Я оказался в небольшом коридоре, заканчивающимся дверью, какие обычно ведут в маленькие чуланы. Так и есть. Я выскочил из такого чулана, и оказался напротив двери на улицу. Выход!
Я зажмурил глаза от яркого дневного света. Здесь, глубоко под землёй, как и у нас светило солнце! Свет и шок сработали катализаторами, моё сознание сместилось куда-то в район пупка. Страх и волнение совершенно исчезли, уступив место абсолютному спокойствию. Я открыл глаза. Передо мной был совершенно такой же мир, как и наш. Так же в небе светило солнце, также дул ветер, также росли деревья. Такие же дома, машины, улицы, люди…
Сзади послышалось клокотание отца. Я обернулся и совершенно спокойно посмотрел на него. Он улыбнулся мне своим мёртвым беззубым ртом и исчез, превратившись в пятно зелёной слизи.
Подобного рода сны начали сниться мне буквально каждую неделю. Мы дрались с отцом не на жизнь, а на смерть. Я же был уверен, что стоит ему меня одолеть, и я больше никогда не проснусь. Возможно, я пытался избавиться от влияния отца - с годами я всё больше становился похожим на него, возможно на меня так подействовала его смерть. Об этом можно только гадать. Со временем я начал привыкать к снам, начал относиться к ним намного спокойней. В конце концов, сны - это всего лишь сны, но встреча с отцом в НОВОЙ реальности!…


4


Приобщение - вот некий ключ, открывающий нам глаза, позволяющий видеть то, о чём иной посторонний человек за всю жизнь не догадается. Так опыты с травкой позволили мне безошибочно распознавать других любителей гашиша буквально с первого взгляда. Так геи и лесбиянки узнают своих собратьев по цеху, так вычисляют ментов.
Обычно во время своих ежедневных прогулок я любуюсь женщинами. Увлечение гранями (так я назвал для себя мою новую реальность) требует соблюдения определённого режима. Необходимо нормально есть (не голодать, но и не обжираться), заниматься спортом (я занимаюсь йогой), высыпаться, позволять себе алкоголь не чаще, чем один- два раза в месяц и регулярно бывать на свежем воздухе. Сексом лучше тоже заниматься регулярно. Такой образ жизни приводит к тому, что начинаешь находиться в состоянии лёгкого кайфа, как от небольшой дозы наркотика или хорошего алкоголя, после которого утром душа расправляет крылья, а не…
Я гуляю по относительно спокойным улицам, где нет сплошного человеческого потока, за которым не видно людей, я жду, пока чей-нибудь образ не привлечёт моё внимание. Желательно, чтобы она была ещё достаточно далеко, чтобы, глядя на силуэт, можно было дать волю воображению. Я представляю её лицо, фигуру, детали одежды… Я заново создаю её образ, переписываю набело в моём сознании, а затем начинаю ждать. Она приближается, рассеивая магические покровы, в которые наряжает её расстояние, она словно бы обнажается передо мной, словно смывает грим моего воображения, чтобы, в конце концов, предстать такой, какая есть: бледным подобием своей тени. Но бывают и исключения, когда оригинал превосходит все мыслимые фантазии, и такие встречи дают мне минуты ни с чем не сравнимого эстетического наслаждения.
Я брёл в никуда, совершая свой моцион, когда моё внимание привлёк совершенно, на первый взгляд, обыкновенный мужичок лет сорока с хвостиком. Он обогнал меня, и я, повинуясь какому-то внезапному импульсу, прибавил шаг и пошёл за ним. Мы вышли на автобусную остановку. Постояли минут десять, после чего он, а вслед за ним и я, совершенно не понимая, зачем я это делаю, сели в автобус. Мы проехали остановок пять, и оказались в парке имени чьего-то имени, где собирались шахматисты, коммунисты, а местные художники выставляли на продажу свои шедевры, оценивая их, как кафель, исходя из площади холста. Там мы, не торопясь, прогуливались по живописной аллейке. Удивительно, но мой новый «знакомый» совершенно не обращал внимания на «хвост». Через несколько минут на аллейке появился ещё один субъект пенсионного возраста, по виду любитель шахмат. Когда же он поравнялся с моим знакомым, они остановились и принялись оживленно беседовать. Я был больше, чем уверен, что до этой встречи они были совершенно не знакомы. Но что-то в них было общего, некая присущая только им еле уловимая черта, по которой они безошибочно узнали друг друга.
- Простите, молодой человек, мы раньше не встречались в Клубе?
- Что?
- Мы не встречались с вами в клубе?
Возле меня стояла молодая, лет двадцати, симпатичная девушка. Наверно, студентка, по крайней мере, лицо у неё было умное.
- К сожалению вряд ли, - ответил я и чуть не подпрыгнул, как ужаленный. Она была одной из НИХ!
- Приходите к нам в клуб. Я думаю, вам понравится. Клуб работает круглосуточно, так что можете приходить в любое время. Вот, держите, - она протянула мне визитку, - Там всё указано. А теперь извините.


ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ


- Для меня люди делятся на две категории, - рассуждал дракон Ыа, ловко орудуя ножом и вилкой, - а именно на людей с бзиком и без. Человек без бзика живёт, работает, отдыхает, копит барахло, портит девок, карьеру себе делает. Что ещё надо? А человек с бзиком так не может. Этому нечто своё подавай. Одних в Христы тянет, других в диктаторы, третьих в дальние страны, четвёртым нирвану подавай. И взаимопонимание между ними практически невозможно. Одет, обут, сыт, дом хороший, жена красавица, дети… Чего ещё надо? А он так не может, задыхается он от такой жизни. Ему надо в пургу, в стужу, в зной. Для него цинга милее родной матери. И это у него в крови. Есть у него внутри кнопка, включающая бзик, и когда она срабатывает, обычный с виду человек начинает рваться на полюс или сидит ночами у пробирок. Такие люди творят историю, тогда как остальные не более чем точка приложения сил. Бзик же не даёт покоя ни тем, ни другим. Для одних человек с бзиком - это тиран, сумасшедший, пророк, слуга дьявола. Его или боятся, или ненавидят, его восхваляют, но всегда мечтают убить. Его убивают, чтобы потом, когда его бзик никого больше не раздражает, причислить к лику богов. Люди с бзиком, надо сказать, отвечают им взаимностью. Для них в другом человеке важен бзик, а если ты человек без бзика, то ты никто, быдло, плебс, ноль, статистическая единица, с которой можно делать всё… Что у нас на десерт?


СТЕНЛИ


1


В голове носилось стадо слонов. Они ревели, топали своими ножищами в висках, с разгона врезались в затылок, отскакивали, разгонялись и бились в затылок снова и снова. Я попытался открыть глаза, но свет резанул по ним с профессионализмом врача- садиста. Я со стоном уткнулся лицом в подушку.
- А проснулся, ну и славненько.
Голос был мужской. Странно, вчера в баре… или, может быть, я что-то путаю? Чувствуя себя героем-комсомольцем, я открыл глаза и медленно повернул голову на голос. Сон про слонов был в руку. У изголовья моего ложа сидел огромнейший, превосходящий любые мои фантазии негр неопределённого возраста. Он был грандиозен в своём безобразии, как победа социализма во всём Мире. Огромное жирное лицо с толстыми губами, маленькими глазками, наростнем-носом и золотыми зубами, несколькими складками, символизирующими шею, переходило в пирамидальное тело с большущими руками и ногами. На шейных складках красовалась огромная золотая цепь, которой позавидовал бы не один волкодав. На толстых пальцах были массивные золотые перстни с бриллиантами. А вот гвоздя в носу у него не было, как не было и кучерявых чёрных волос. Негр был лысым.
- Кофе будешь? – спросил он.
- Не откажусь. Только… Где тут туалет?
- Там, по коридору и направо.
Туалетная комната была олицетворением монументализма. К унитазу-трону вели три ступени. В ванной, которая взгромоздилась рядом, можно было устраивать соревнования по плаванию, гигантская раковина ручной работы, символизирующая нечто величественное, телевизор, телефон. И всё это среди зеркал - стены, пол, потолок были отделаны зеркальной плиткой.
Устроившись на унитазе, я почувствовал себя чёрным царём Лумумбой. Я не мог не оставить след в этой чудаковатой вселенной, и я напряг кишечник. Закончив туалетно-ванные дела, я вернулся «к себе».
В «моей» комнате, которая была настолько самой обыкновенной типовой комнатой, что мне стало грустно и обидно, возле кровати стоял стол, с дымящейся грудой пирожков в гигантской тарелке. Негр жевал за обе щёки и был похож на инопланетное чудовище из какого-нибудь фильма ужасов.
- Бери пирожок, - сказал он мне весело.
Есть мне не хотелось. Настолько не хотелось, что, возьми я пирожок, и во мне мигом сработает возвратный механизм, а вот кофе был кстати.
- Кто много ест, тот будет толстым и красивым, - сказал негр, прикончив последний пирожок. Я к этому времени как раз допил кофе.
- Ну а теперь послушай меня внимательно. Ничего хорошего я тебе не скажу, хотя нет, скажу. Тебе повезло, что ты попал в лапы к старому нигеру. Я, разумеется, не ангел, но другие будут похуже меня. В общем, тебе не повезло. Не повезло родиться не совсем обычным человеком, поэтому в ближайшее время ты будешь очень популярной персоной в определённых кругах. Так что, если хочешь остаться в живых, следуй своей природе, а при встрече с несколько странными людьми делай то, что тебе скажут, тогда, возможно, тебе повезёт.
Хорошенькое начало, подумал я.
- Ну а начнёшь выпендриваться, тебе будет очень больно и обидно, но долго. Эту часть лекции уяснил?
Я согласно сглотнул слюну.
- Вот и хорошо. Кастанеду, надеюсь, читал? Так вот, я буду твоим доном Хуаном. Зови меня Рафиком. Ты же отныне будешь Стенли. И упаси тебя бог произнести вслух ТО имя. Ты меня понял?
- Понял, - уныло произнёс я, не столько из понимания, которого у меня не было ни в одном глазу, сколько из страха, банального панического страха, которого хватило бы на десятерых.
- Выше голову, Стенли, - весело сказал мне Рафик. - Со временем тебе понравится. Тебя ждут адреналиновые ванны, а это круче всего. Хочешь быть самым экстремальным парнем в округе? По глазам вижу, что хочешь, - Рафик весело рассмеялся.
- Никогда не хотел быть экстремалом.
- У тебя нет выбора. Одно неосторожное движение, и ты труп.
В общем, перспективы у меня были самые радостные.


2


Тук, тук, тук… Твою бога душу мать! Когда Господь сотворил человека, в пику ему Дьявол создал соседей и родственников! С родственниками мне повезло. Слава богу, их у меня было мало, да и жили они где-то далеко, достаточно далеко, чтобы напоминать о себе открытками на Новый год, на них я, правда, не отвечал, да редкими телефонными звонками. Но соседи! Соседи полностью компенсировали блестящие отношения с родственниками. Соседи творили переходящий красный ремонт. Они передавали его, как эстафетную палочку, и стоило одним соседям угомониться, как тут же ремонт начинался у других. С утра пораньше, изо дня в день, без отгулов и выходных. Соседи и филантропия не совместимы!
Тук, тук, тук… На этот раз это был стук каблучков, стук каблучков её туфелек. Ольга! Я даже готов был простить соседей! Она не стала звонить и воспользовалась своим ключом. Обожаю, когда утро начинается любовью, когда она, избавившись по пути в спальню от плаща, прыгает ко мне под одеяло, ещё холодная, пахнущая духами и улицей. Вставай, соня, она уворачивается от моих поцелуев, пытается засунуть ещё холодные с улицы руки мне за шиворот, но постепенно наша возня переходит в объятия, она позволяет себя раздеть. Я путаюсь в застежках лифчика. Тренироваться надо, - говорит Ольга, и именно Ольга, не Оля, Олечка, Оленька, а Ольга и только Ольга, - давай я куплю тебе манекен. Будешь сдавать норматив. С колготками осторожней… Кто откажется от такого утра?
- Вставай, соня, ехать пора, - бросила она, стоя на пороге комнаты.
- А поцелуйчик?
- Некогда.
- А если я навсегда останусь Жабой?
- Хорошо, только не тащи меня в постель. У нас мало времени.
- Мы куда-то спешим?
- К одному человеку. Забыл? Я тебе о нём рассказывала.
- Ты заставляешь меня вставать натощак, - пробурчал я обиженно.
- Можешь попить кофе. Я тоже, кстати, не откажусь.
- С гренками?
- С гренками.
- С солью и чесноком?
- Давай, делай уже что-нибудь, извращенец.
- Так куда мы едем? - вернулся я к разговору во время кофе.
- К одному человеку. Сам всё увидишь. Чего я буду рассказывать. И умойся. Ненавижу, когда ты такой.
Я кое-как наспех повозил станком с тупым лезвием по физиономии, сделав на ней несколько внушительных порезов, из которых тут же выступила кровь.
- Лучше бы ты так щетину резал, - сказал я зло станку.
Пойдёт. Вода была почти холодной, и желание умываться пропало на корню, так и не успев родиться. Я несколько раз провёл зубной щёткой по зубам, сплюнул, прополоскал рот и аккуратно вытер уголки рта. На этом утренний туалет большинством голосов был признан завершённым.
- А лезвие поменять нельзя было? – недовольно спросила Ольга при виде крови на моей физиономии и шее.
- Ты же сама сказала, что мы спешим.
- Спешим, но не на столько.
- Тогда может, вернёмся в спальню?
- Одевайся.
Машину вела Ольга. Во-первых, это была её машина, а во-вторых, я терпеть не могу сидеть за рулём. Она же была буквально помешана на технике. Ездить она умела. За рулём держалась уверенно, но не грубила, и вообще была молодцом.
- Включи что-нибудь, - попросил я, когда мы сели в машину.
- «The Koln Concert» тебя устроит?
- Идеально.
Она достала из бардачка компакт диск и воткнула его в проигрыватель. Настоящая меломанка, она потратила на музыку примерно столько же, сколько на свою новую «Тойоту», при этом, надо отдать ей должное, ни радио, ни кассетника у неё не было, только чудо-проигрыватель компакт дисков и подстать ему стереосистема. Хорошую музыку на плохом аппарате слушать нельзя.
По дороге я любовался Ольгой. Высокая, стройная с длинными идеальными ногами, небольшой упругой грудью, длинными волнистыми чёрными волосами, подчеркивающими красоту её лица. Было в ней что-то гипнотическое, что-то притягивающее и одновременно отталкивающее, внушающее страх. Она была слишком совершенной для нашей Земли.
- Прикури мне сигарету, - попросила Ольга в паузе между композициями. Курила она «Честерфилд». Я тоже любил «Честерфилд», когда мог его себе позволить, а позволить я себе его мог, только когда меня угощали. В свободное же от человеческой филантропии время, я наслаждался крепким вкусом «Беломора». Сигареты я не курил, кроме «Честерфилд а», настоящего привозного «Честерфилда», а не изготовленного на заводе по производству подпольного тосола.
Странная штука любовь. Казалось бы, умница, красавица, при деньгах, а связалась с голодранцем, да к тому же не Аполлоном. Нет, я высокий, крепкий мужчина в самом расцвете лет. У меня породистое семитское лицо и красивые руки. Стройностью я, правда, не отличаюсь. Безденежный русский гений. У неё же туфли стоили больше, чем я зарабатывал за год. Однако что-то она во мне нашла. Шутка ли, пятый месяц вместе.
У монастыря… В пятнадцати минутах не очень быстрой езды от города находилась станица с ныне действующим мужским монастырём, в котором кроме монахов и разъезжающих на дорогих джипах послушников был даже свой чудотворный старец. На территории монастыря для всех желающих работала церковь, куда слетались на службу богомольцы со всей округи.
Ольга припарковала машину возле монастыря. Мы вышли. Удивительно, пятнадцать минут от города, а воздух! Голова кружится. Служба кончилась, и из монастыря повалила толпа богомольцев. Все они были мрачными, серыми, закутанными в бесцветные некрасивые одежды. Никто не смеялся, дети шли чинно рядом со взрослыми. Мне они почему-то напомнили выцветшую фотографию какой-нибудь похоронной процессии.
- Интересно, почему богомольцы всегда такие тускло- бесцветные? – спросил я.
- Может, они пост соблюдают? – ответила Ольга.
- Гаишники тоже вон пост соблюдают, а какие у них рожи лоснящиеся.
Подождав, пока рассосутся богомольцы, мы перешли на другую сторону мощёной плиткой широкой улицы или маленькой площади. У калитки я нерешительно остановился.
- Собаки нет?
Нельзя сказать, что я не люблю или боюсь собак, скорее, я отношусь к ним с уважением, исключающем саму возможность игнорирования какого-нибудь Трезора, находящегося на боевом посту.
- Нет. Он не любит собак.
- Ты уверена?
- Не задавай глупых вопросов, особенно при нём.
В доме царил полумрак. Интересная фраза. Почему полумрак царит, а звания, например, присваивают? О, прикольный и стебучий русский язык! И так, в доме основательно царил полумрак, настолько основательно, что я ничего не мог разглядеть. Я так и остановился у порога комнаты, боясь обо что-нибудь споткнуться или набить себе синяк. Похоже, что в доме никого не было.
- Привела? - услышал я властный мужской голос из темноты.
- Как ты и говорил.
- Закрой дверь. 26.06.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.