Побег за грани

На улицах города солнце даже ещё и не собиралось вставать, когда на остановке уже собралась армия борцов с утренним сном, как всегда опаздывающих на работу. В этой кромешной тьме, освещаемой фарами проезжающих мимо машин, и свечением ещё не ушедших со своего поста миллиарда сверкающих звезд, с неба подали одна за одной крупицы будущей наледи. Снежные хлопья хоть и сыпались ровно, и не были подгоняемы ноябрьским ветром, но казалось, будто они могут пробраться куда им только захочется: за шиворот, в дамские сумки, в складки одежды, вместе с темнотой и безмятежностью, они не позволяли людям двигаться - превращая их в припорошенные снегом изваяния суровых рабочих будней. Ивану Петровичу же повезло намного меньше, в то время, когда люди только начинали просыпаться и собираться на остановку, он был вынужден добираться туда пешком, пройти медэкспертизу, и сесть за руль знакомого ему до каждого винтика автобуса, что бы развезти этих выспавшихся счастливчиков до их теплых и не очень офисов. Все что грело его в этот момент – это крепкий чай в обжигающем руки граненом стакане, закрепленном на самодельной подставке возле руля. Марфа Петровна уже расхаживала по салону, собирая плату за проезд со случайных пассажиров, подхваченных заботливым Иваном Петровичем по пути на конечную остановку. Собрав деньги с попутчиков, Марфа Петровна подсела к водителю с ежедневным повествованием о своих соседях - наркоманах-гомосексуалах, которые не дают не то что спать, даже дышать спокойно у себя в квартире. Иван Петрович знал, почему она так всеми недовольна, и прекрасно понимал её. Как женщине с её темпераментом и возрастом, можно жить одной? Но и помочь ей особо не мог, так как был женат, и имел двух бравых сыновей-близнецов, отличившихся в спорте и в будущем лейтенантов-контрактников, закончивших с отличием военное училище, хотя на прошлый день рожденья он подарил ей белоснежного котенка с большими карими глазами, сбежавшего на свободу от неё через неделю. Пока Иван Петрович был занят мыслями, Марфа Петровна не умолкала ни на секунду «не, ну ты представь Петрович, выхожу я значит утром на работу, и стоят, шпанюки..От горшка два вершка, школота сопливая, и все с этими ..с сигарками, соски свои сосут, да ладно бы нормальное что курили! А то вонючка какая-то, на весь подъезд воняет, ну я с ними быстро разобралась. Сам знаешь у меня с такими разговор короткий – за шиворот и на улицу, вот с первого подъезда - Сенька, чудо а не парень, хоть и мал ещё, а все понимает, здоровается всегда, вежливый, а эти – оболдуи! Ну вот чего они в жизни добьются? Правильно ничего, когда Сенька будет ездить на этом...ну как его.. - Мерседесе, эти раздолбаи только и будут во дворе в домино играть, да пиво жрать ведрами, и не понимают ведь! Хоть ты им в лоб тресни!»


Петрович лишь молча кивал головой, делая вид что со всем соглашается, но на самом деле, он прекрасно отдавал себе отчет о ситуации, про которую ему рассказывала Марфа. Он вспоминал, как точно также они с соседскими пацанами ходили в школу, как точно также раскуривались пяткой до занятий в подъездах, как их гоняли, как они гоняли школьных, воспитанных до противного ботанов, за которых заступались взрослые, хотя и поспорить с Марфой он не мог, ведь действительно, когда летними вечерами распивая пиво со старыми друзьями за партией в домино, эти «ботаны» проезжали на дорогих иномарках с молодыми, распутными девицами, а не ссорились дома с обрюзгшей женой из-за невынесенного мусора и запаха перегара. Одно успокаивало, то, что все свои богатства Иван нажил сам, своим трудом, никого не обманывая, ничего не клянча... да и жену, хоть постаревшую, изуродованную временем и вечно ворчащую на него, он любил всем сердцем. Да и ворошить прошлое не хотелось, слишком много ошибок было совершено, слишком много неосуществленных мечтаний, несбыточных надежд заросли толстым слоем времени. Вскрыть их - означало занести туда инфекцию размышлений, которая продолжала бы гнить очень долго, и никакие лекарства не смогли бы помочь или утешить, пришлось бы снова ждать, пока все зарастет заново. Чтобы как-то отвлечься от хмурых мыслей, решил наконец-то попить горячего чая. Обжигая руки и горло, он пил из стакана, держа его под углом, одним глазом он смотрел на дорогу, другим, щурясь от пара, смотрел сквозь призму из граней стекла на панель управления. Лучи света от действия влажного пара и света лампы, распадались на забавную радугу, украшая собой перспективу, разглядываемую через мутное от чайно-кофеного налета стекло. Иван вспомнил школьный курс физики, раздел оптики про дисперсию, разложение света на 7 цветов радуги, это заставило разогнать тоску и самозабвенно окунуться в размышления о высоком, прекрасном, да и обо всем, что в голову взбредет, тем более что маршрут он свой знал наизусть, вплоть до мест, где любят стоять наряды ДПС. Поэтому такую слабость он мог себе позволить… «И ведь вот как, казалось бы все просто, стакан, свет – ан нет! Вот так смешались – и красота, радуга! И что для счастья то надо? Даже налет, и тот светиться, так и в жизни, надо жить и радоваться! И все хорошо будет. А вот тоже интересно, стакан, кусок стекла – а такие грани, возможности и в то же время ничего лишнего, хоть ты его раскрась, обмажь глиной, а он все равно – стаканом был, стаканом и останется. Вот она радость неизменности, как бы обстоятельства не пытались, а он такой же как и был, а что с ним может случиться? Разобьется? Так все не вечно, и мы там будем.. Зато он не грустит о чае или кофе, который в него раньше наливали, все, что ему остается на память – это осадок и налет, который только красит будущий напиток, и придает странный привкус, но стакану то до этого и дела нет! Он ценен пустотой! Тем, что в него можно налить или насыпать что-либо, хотя…может он ценен содержимым?» Иван Петрович протер рукавом пот со лба, выглядел он очень напряженным, что бы сбить давление своих мыслей – он решил разговорить Марфу на что-нибудь интересное и для себя.

- Марфа, вот смотри – есть стакан, вот как думаешь, что нужнее сам стакан как емкость, в которую можно что-нибудь положить, или то что в эту емкость поместили?

- Ну конечно что внутри, стакан да стакан, хоть банка, лишь бы хранить удобно было, а ты это к чему, Петрович?

- Да так, вот сижу и думаю, стакану то нет разницы что в нем, он всю жизнь стакан, и ничего ему больше не надо..

- Что за ерунду ты думаешь, лучше вон – на дорогу смотри, а то опять бабушку напугаешь на переходе, вечно они телепаются эти бабки по утрам, и чего им на пенсии дома не сидится..

- Эх, Марфуша, а что им ещё делать, боятся они, что жизнь кончается, а они и не успели ничего, вот и наверстать пытаются.

- Да чего тут наверстывать, раньше думать надо было, а теперь все ,жизнь на одну пенсию копеечную, да надеяться, что дети с внуками помогать будут, да и то если есть.

- Да на кого надеяться? Жить надо, пока живы, и не важно, сколько лет, вон, монахи тибетские и в 80 бодрые, и учеников мудрости своей восточной учат, и не ждут ничего, а помогают только!

- это у них на Тибете может и так, а у нас в России, одни проблемы, денег вечно не хватает, да ещё и соседи с управдомами только нервы треплют, медицина вся платная скоро станет, учителя вон с хлеба на воду перебиваются, вспомни когда такое при Союзе было? Все жили в достатке, а тут вишь, свободы все захотели! Свободой сыт не будешь, жулье одно повырастало,а кто честно трудиться как мы с тобой, те вечно в нищете будут… Вчера представляешь, захожу в магазин, а там мало того, что цены опять выросли, так ещё и хамят, ругают, обсчитать пытались, говорит нет у неё сдачи в 50 копеек, должна вам буду, и ведь нет что б в мою сторону округлить, она же их себе оставит. Знаю-знаю я таких, сама раньше в ларьке работала.. Так за день человек 100 пройдет, и вот тебе и чаевые, а эта проститутка малолетняя, фря крашенная, говорит что мол если есть какие-то претензии – пишите в книгу жалоб, да я ей эту книгу чуть на голову не одела, ну ничего… я сегодня специально к ней пойду, я ей такое устрою, ты же меня знаешь! А ты говоришь Тибет-шмибет, о жизни думать надо, у тебя жена, дети, а ты дурью себе голову забиваешь, когда же ты повзрослеешь уже, ей богу, как пятиклассник, все фантазируешь себе сидишь.

- Да скучно мне Марфа, каждый день автобус-дом, автобус-дом, люди злые все, вот что ты набросилась на эту продавщицу? Дались тебе эти пятьдесят копеек, ты же в день на билетах левых нам обоим по сотни две делаешь, что ж ты на неё накинулась, сами такие же, может ей на помаду или духи не хватает, дело то молодое.

- Знаю я её помаду! На пиво ей не хватает, я в её годы.. я в её годы так не жила! Да и сейчас, мне эти деньги на дело нужны, себя обустроить, а та наверняка у родителей на шее до сих пор сидит, да вечерами в подъездах пьет и гадит, а нам убирай потом, и ведь никто не хочет убирать. Все сама!

- Ну вспомни, как мы с тобой в школе сами по подъездам шлялись, а куда ещё зимой? Молодежь, у них же нет ещё ничего, сколько же всех ругать то можно, все мы грешные, ты бы лучше им улыбнулась да убрать за собой перед уходом попросила, в жизни столько плохого, зачем смотреть на него, надо радоваться всему что имеешь, тогда и счастье будет.

- А ты меня не учи! Много ты добился? Уже лет 20 водителем работаешь, еле-еле концы с концами сводишь, а все потому что хорошее ищешь, улыбаешься всем, радуешься, помогаешь за так, вот и будешь нищим всегда, к чему тебя твоя честность привела? Ведь не глупый же, мог бы и с людей деньги трясти, да хоть мед продавать, пасека есть, разбавил и продал на рынке, так нет.. как же я буду продавать, я лучше так друзей угощу..и много тебе твои друзья помогли? Ты даже когда к полковнику ходил, которому в свое время денег одолжил, так и не вернул назад, за детей своих просить, за поступление, что он тебе сказал? Петрович, я нечего не могу сделать, вот если б ты денег дал, тогда бы и поговорили, слава богу, что дети не глупые – сами пробились, а ты все равно палкана другом считаешь. О себе, о семье подумай!

- И зачем я тебе все рассказываю, деньги это же не главное, вот честность, это другое, не могу я врать, пусть и немного имею, но сам добился, есть мечты, да кому я уже нужен…возраст не тот уже.

- А я о чем, вот к чему честность и ведет, веришь ты всем, а не надо, время не то, батюшки и те на лимузинах ездят.. А мы с тобой все в автобусе трясемся.. вот лучше бы соляру сливал. Как Федька, вот он молодец, и в достатке всегда живет, и отдыхать ездит, вот ты где последний раз был? Когда хоть помнишь? Сидишь, думаешь о вечном, о настоящем подумай лучше, жену с семьей на курорт отвези, на неделю.

- Да что твой Федька, он как был скользким, так и остался, и не могу я так, сливать-продавать, совестно мне, пусть воруют, я не хочу, дело их – но я так не согласен, совесть её не пропить…Ладно Марфа, что-то заболтались о ерунде мы с тобой, вон пассажиров сколько уже зашло.

- Да вижу я, только не мы заболтались о ерунде, а ты вечно из себя святого мученика строишь, сколько раз пыталась тебе мозги вправить, да без толку я смотрю, ну ничего, к старости поймешь и жалеть будешь о своей честности, когда не то что оставить, хоронить не на что будет.

Марфа Петровна встала и пошла собирать оплату с пассажиров, билеты она выдавала только тем, кто просил, у неё был даже специальный карман на сумке, для денег за билеты, которые она не выдавала, по обычаю разделенные после рабочей смены с Иваном. А Иван Петрович сидел и размышлял, как же все-таки тяжело говорить с Марфой…Ведь и её излишний прагматизм не привел ни к каким высотам. Отхлебнув большой глоток подстывшего чая, он решил вернуться к своим размышлениям, анализируя беседу. Как бы этого не хотелось, но Марфа была в чем-то права. «И ведь как получается, стакан есть, есть в нем пустота, но важнее содержимое, все видят только его, никому и дела нет до стакана, но сам стакан грустит о том, что он никому не нужен, он бы и хотел, что бы в него налили водки, что б ему было легче, но невидимая рука льет в него горячую воду, все что остается стакану, представлять, что в нем водка, и тем греться и радоваться дальше, успокаивая себя собственными иллюзиями и воображением. А водке, налитой в другом стакане нет никакого дела, где её налили, вот она, настоящая искренность и независимый нрав. Может и стакану проще понять, что жив он не своей формой, а содержимым, которое он хоть и не может выбирать сам, но наверняка много перепробовал, он всегда может решить, что ему дороже, водка или чай, и стать тем, чем он хочет быть, и тогда уже не будет иметь никакого смысла грань и содержимое, он сам будет содержимым, именно таким - как хочет он! И менять свой состав только тогда когда он захочет, уже не зависимо от невидимой руки, которая все время что-то льет, потому что он сам будет литься туда, куда он захочет, если его не устраивает емкость, он всегда может переместиться в любую другую, потому как одинаковые жидкости есть в разных местах, и им достаточно понять что они одинаковы, что бы не зависеть от окружения, а иметь возможность моментально взаимозаменяться… Как бы странно это не звучало, но какое значение водке, где она плещется? Её право и её выбор, она не имеет никаких рамок и границ, их создают емкости, так зачем ей об этом думать, если ей проще стать такой же водкой, но на другом конце света, безусловно, там где она была будет почти та же жидкость, но за небольшой разницей, весь шарм, нрав и мнения будут уже далеко за пределами этих границ. Но что бы это понять четко, нужно расплескаться за границы, и стать содержимым, отказавшись от с виду гордого звания стакана.» Притормозив на светофоре, Иван Петрович огляделся, и снова погрузился в мысли, теперь его заинтересовал тот факт, что автобус огромен, и в нем всегда была жизнь, оставленные наглыми пассажирами жвачки, рисунки на спинках сиденьев. Иван никогда не замечал этого, он лишь вез всех по одному маршруту, словно невидимая рука, поднимающая тот заинтересовавший его стакан, от стола до невидимого рта, опуская его назад, и даря покой. Он также прекрасно осознал и тот момент, что он не желает вершить судьбу стакана, а хочет быть его содержимым, как тысячи-тысяч пассажиров. Иван Петрович так же понял, чем все эти годы был недоволен, и как много он хотел, но его мечта за мечтой тлели под выхлопной трубой автобуса, заглушаемые стонами измен его жены. Никогда ещё он не чувствовал такой свободы и легкости, когда на светофоре загорелся зеленый, он набросил на себя куртку, взял стакан с чаем и молча вышел из автобуса, бредя в направлении зова своего сердца. «Эх бля! А уходить красиво я ещё не разучился!» Рассмеявшись он повернул голову к пассажирам, поднял стакан с чаем за их здоровье, и потерялся среди утренних автомобильных пробок под удивленное хлопанье сотен глаз очевидцев. Все, чем он напоминал о себе – это открытки на день рожденья сыновьям-близнецам, с приглашениями погостить куда-то в Австралию, и фотографией освобождения немецкого концлагеря, на которой был изображен напуганный тощий мальчик, но взгляд его вселял надежду и счастье, не было никаких сомнений в том, что этот мальчик добьется всего-того чего он захочет. В единственном письме своей жене, он пожелал найти одного близкого и постоянного водителя, стабильности которого могут позавидовать все вместе взятые её ухажеры и любовники, которых она всегда пыталась скрыть от Ивана. 22.06.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.