Сумеречный разум

Глава 1. Знакомство


Людка работала в кассе филармонии небольшого областного центра. Работа нравилась девушке и полностью ей соответствовала: такая же задумчиво-загадочная в часы продажи билетов на концерты местных исполнителей и суетливо-напряжённая в дни приезда настоящих знаменитостей из Москвы или Питера.


Людка выросла в семье неблагополучной – отец пьянствовал, потом бросил их, уехал в деревню, там спился окончательно и умер. Мать, чтобы поднять её и больного шизофренией брата, работала в поликлинике как проклятая, не брезгуя и побочным заработком – делала уколы и массаж всем, кто попросит.


И всё-таки, девчонка эта была не промах. В школе ходила в разные кружки — и в театральный, и в танцевальный. Потом училась в училище, получила диплом, где в графе «специальность» значилось: делопроизводство. Она гордилась собой. И работа подвернулась как раз по ней – близко к искусству, к утончённым и культурным людям, которые Людке казались римскими богами из телевизионной рекламы. Конечно, и себя она тоже мысленно поселила на Олимп и представлялась себе Афродитой, богиней любви, но больше всё-таки красоты – здесь у Людки всё совпадало – и месяц рождения — май, и собственная внешность, и характеристика богини, которую она прочитала в книжке, оставшейся в кассе от ушедшей в декрет предшественницы. Больше всего Людку устраивало то, что люди, рождённые в месяц Афродиты, «мягки и привлекательны в общении и через любовь способны достичь многого в жизни». Конечно, она достигнет многого, в этом Людка не сомневалась. И, конечно, через любовь к Аполлону – покровителю искусств, целителю и прорицателю, везунчику и баловню судьбы.


В тот день она была не совсем, чтобы очень свеженькой. Накануне сходила с хорошим знакомым в кафе, выпила лишнего, потом они поехали к нему домой, переночевали и оттуда она, роняя перчатки и на ходу завязывая шарф, помчалась на троллейбус, чтобы успеть на работу.


В филармонии ожидался аншлаг благодаря приезду столичной знаменитости – гитариста Виктора Стреленко. С большой афиши, висевшей в холле, на всех любопытствующих смотрело его улыбающееся лицо с копной тёмных волос, а рука с аристократически длинными пальцами опиралась на гитару. Гитара, казалось, тоже сияла улыбкой благодаря присутствию рядом своего кумира и владельца.


Людка для себя твёрдо решила: познакомлюсь, как бы и что бы ни было и где наша не пропадала! Как только с билетами было покончено, она кинулась в зал. Притормозила у зеркала, осмотрела себя критическим взглядом, достала из сумочки помаду и, надув капризно губки, подкрасила их. «Всё-таки какая она хорошенькая!», – почему-то в третьем лице подумала про себя Людка и побежала за кулисы, чтобы там, если повезёт, перехватить музыканта. Не повезло – Стреленко прошёл на сцену, ему уже не очень стройно начали аплодировать слушатели, ненавязчиво требуя свидания с волшебной гитарой.


Вся в нетерпении, слушая и не слушая гитарные аккорды и переборы, Людка с трудом дождалась антракта и, когда музыкант после поклонов пошёл в гримёрку, она, будто бы случайно, столкнулась с ним в узеньком коридорчике. Если бы его взгляд был водой из тазика, которую Людка выплёскивала на себя, когда мылась в деревенской баньке у тёти Шуры, то весь пол, все стены коридора и даже дверь гримёрки оказались бы в сверкающих брызгах, а сама она стояла бы с головы до ног мокрая. Вот такой был у него взгляд! Как она могла остаться в долгу? Людка прошла мимо, как будто ничего не было, остановилась и подождала. Знала, нет, уверена была, что он оглянется. «Он оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она...» И Людка быстро взглянула на Виктора, будто в смущении, а на самом деле в ожидании или в желании... чего? – за секунду до его слов она не смогла бы сказать, чего она желала, но вот он сказал, точнее, спросил, и она тут же поняла: именно этого она и желала.
– А как вас зовут, девушка?
– Людка, – она ответила, и тут же спохватилась: ответила не то и не так!
– А можно я буду называть вас Милой? Давайте после концерта встретимся здесь же, и я буду называть вас Милой?
– Можно, если не «вас», а «тебя», – ответила Людка и снова подумала о себе в третьем лице: «Откуда в ней столько наглости?»
– С радостью! А меня ты можешь смело называть по-латински Победителем!


Глава 2. Милая моя


После концерта всё закружилось, как яркая юбочка у девчонки в танце.
Сначала они поспешно, как будто боясь куда-то опоздать, ели, обжигаясь, пельмени в ближайшем кафе, потом забежали в магазин за вином и коробкой конфет и, почти не разговаривая, пришли в гостиницу, поднялись в номер, где остановился Виктор.
Виктор снял пальто, расчехлил гитару, рукой попытался пригладить волосы. Людка восхитилась его необыкновенной стройностью и седине в тёмных прядях: «перец с солью» – подумала она.
– А теперь – слушай! Виктор взял гитару и, как на настоящем концерте, торжественно объявил:
– Гомес. Романс.


Если честно, то Людке не очень нравилась классическая музыка – как-то далеко от неё она была, казалась скучной, занудной и длинной. Не понимала Людка, какая может быть радость в том, чтобы сидеть по два часа в зале и слушать одного человека, который что-то такое пытается изобразить особенное на шести или семи – сколько их там? – струнах. «Балалайку в руки возьму, «Светит месяц» тихо заиграю. И тебе, тебе одному о своей любви пробалалаю», – вспомнила она запись песенки, под которую они с Колькой Парамошкиным отплясывали в танцевальном кружке. Танец назывался «Знакомство». Да уж, интересное знакомство у неё получается. С классической музыкой.
– Франсиско Таррега. «Воспоминание об Альгамбре».


Хорошо, что мать не заставляла Людку учиться музыке. Да ей, матери, вообще не до Людки было: всё работала, да работала, да с отцом ругалась, когда тот пьяный приходил. Нет, однажды она Людке рассказала, как они с папкой поехали летом на речку, а у неё, у матери, с собой даже купальника не было, и тогда отец взял лодку напрокат, и они катались на лодке, а погода была такая солнечная, вода — тёплая, и мать почему-то согласилась выйти замуж за отца.


– Да ты не слушаешь, Мила? Что с тобой? – Виктор присел с ней рядом, отложил гитару, но тут же снова взял инструмент в руки и стал тихонько напевать, чуть слышно перебирая струны:


Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены.
Тих и печален ручей у янтарной сосны.
Пеплом несмелым подёрнулись угли костра.
Вот и окончилось всё, расставаться пора.
Милая моя, солнышко лесное,
Где, в каких краях встретимся с тобою?
Милая моя, солнышко лесное,
Где, в каких краях встретимся с тобою?


Неожиданно Виктор положил инструмент и обнял девушку, а она, прежде чем забыться в его объятьях, успела заметить, что гитара лежит на полу как одинокая женщина с тонкой талией.


Утром Людка провожала Виктора в Нижний Новгород, где у него был очередной концерт. И прямо на автостанции у них состоялся короткий разговор. Точнее, говорил Виктор, а она слушала. Он говорил, что любит только гитару. Что женщин у него было много. Что с Людкой ему было очень хорошо. Что он обязательно ещё не раз приедет в их город, потому что слушатели у них очень чуткие и понимающие. Что она может приехать к нему в Москву, когда захочет. Пусть она предварительно позвонит. И пусть запишет номер телефона. Мобильного. Ага. Он её любит.


Людка крепко-крепко сжала губы. Ей казалось, что тогда она не заплачет, но слёзы всё равно выступили. Она пальцем осторожненько провела под глазами. В кого она такая чувствительная? Точно, не в мать. Значит, в отца. Помнится, он придёт домой по стеночке, а она, совсем ещё девчонка, строжится на него: «Ты чего это напился опять?». А он ей: «Убью, с-сука, если будешь меня доставать!» – а сам плачет.


Глава 3. Натурщица


После работы она пришла домой и сразу стала «откачивать» брата, который кинулся к ней с воплями: «Она в меня стреляет! Она в меня стреляет! Она в меня стреляет!» Глаза подростка были полны ужаса, а показывал он в свою комнату. Людка прижала брата к себе, стала гладить его коротко стриженую шишковатую голову. Когда он уткнулся ей в плечо и тихонько заскулил, она, как можно ласковее, спросила: «Кто стреляет?» «Подушка!» – тут же резко выкрикнул он, отступил от сестры и, присев на корточки, закрыл голову руками. Людка пошла в его комнату, взяла с диванчика, на котором спал брат, подушку и спрятала её в шкаф.


– Иди сюда, её больше нет!
– Она ушла?
– Да, она ушла и велела тебе передать, что больше никогда не будет стрелять! Никогда, слышишь? Никогда... Никогда! Никогда!!!
Людка вдруг осознала, что не просто говорит, а выкрикивает слова. «О, Боже! Не дай ей сойти с ума тоже!» – взмолилась она про себя, побежала в ванную, открыла кран и стала со страхом смотреть на струю: ей внезапно вспомнился кадр из какого-то мистического триллера – там из крана текла не вода, а кровь.


Наревевшись и умывшись, Людка почти выползла из ванной, проковыляла в комнату и там, прислонившись к стареньким обоям, резко и отчаянно застучала в стену. Это был их с Андреем условный сигнал SOS. «Когда тебе будет плохо, простучи мне о спасении своей заблудшей души, и тебе сразу станет хорошо, потому что приду я – твой отчаянный любитель и могучий избавитель, и ты, хочешь того или не хочешь, будешь спасена!» – примерно такую ахинею нёс обычно её сосед художник, когда она заходила к нему, чтобы поболтать, посмотреть «полотна мастера» и немножко пофлиртовать. Флирт обычно заканчивался жанром «ню», после чего Людка неизменно возвращалась к себе, а Андрей неизменно говорил ей в спину: «А не стать ли тебе моей штатной музой? Муза – не обуза! Если что, сигнал SOS, ладненько?»


Через минуту Андрей уже звонил в их дверь, а ещё через минуту обнимал Людку в тесной прихожей. «Я согласна стать твоей штатной музой», – прошептала Людка куда-то в плечо своему спасителю. «Муза – не обуза», – тоже шёпотом отозвался, как на пароль, Андрей.


Жизнь с художником разделила существование девушки на два разных по размеру полушария: в одном помещались мать с братом, а в другом – они с Андреем, его друзьями, выпивкой, травкой, ночными спорами о высоком в искусстве и утренними «встречами» с низменным в быту. Одно объединяло эти два разных полушария: они ощущались Людкой как северные. Ей постоянно было холодно. Возвращаясь с работы, она сразу заворачивалась в старенький плед, да так и ходила по квартире. «Девушка, закутанная в плед» с картины известного художника Андрея Хомутова. А, может, ей было холодно потому, что в их доме во всех квартирах батареи этой зимой были чуть тёпленькими, а старые рамы ощутимо продувались?


Она, действительно, позировала Андрею. Позировала неумело, непрофессионально. Часто сеанс прерывался где-нибудь на втором часе, потому что художник раздражённо говорил: «Ты скверная натурщица! Позвоночник у тебя некрепкий, сидишь ты не прямо, стойкости и терпения у тебя не хватает. Впрочем, яркости и самобытности с избытком. Ну, хоть что-то в этот мрачный зимний вечер поиметь. Ты моя Муза – основа нашего союза! Почти Семонетта Виспуччи, а я – посмотри! – чем не великий Боттичелли? А, нет, ты – Гала, а я – Сальвадор Дали, скрывшийся в тёмной дали, потому что вдохновения не дали...» Всего он сказать не успевал. Людка кидалась на него с пледом наперевес.


Когда картину не взяли на выставку, случилось самое страшное. Андрея она нашла лежащим в ванне без сознания, вода была красной от крови. Спасло его то, что шпингалет у двери висел на одном шурупе, а пробка не плотно закрывала сливное отверстие ванны.


Людка застыла на пороге и молча смотрела на тело Андрея, но не могла видеть его целиком. Взгляд почему-то остановился на ноге – волосатой мужской ноге сорок пятого размера. Эта мысль о размере, это воспоминание из реально-нормального, обувного мира вернуло её к себе прежней, она кинулась в прихожую, выхватила из кармана телефон и набрала 03. «Скорая» увезла Андрея.


У Людки что-то сломалось в организме: она ничего не ела, не могла спать. В квартире художника ей было жутко, она вернулась к матери. На третий день, уже мало что соображая, взяла таблетки брата и, как в кассе театральные билеты, методично и аккуратно разрывая фольгу, выложила перед собой сразу пять штук. «Был месяц май, и всё цвело. Ты не подставил мне крыло, и я легко упала вниз со страшным криком: «Берегись!»


Она была счастлива: ей снились стихи.


Глава 4. Новая встреча


В больнице её навещала мать. Она без умолку говорила что-то важное, давала советы, строила планы, требовала – то ли от себя, то ли от Людки – быстрейшего излечения и обязательного посещения церкви. Девушку ничто не трогало и не волновало, она перестала улыбаться и на вопросы отвечала односложно, без аппетита ела, послушно пила таблетки и ни о чём не мечтала.


После выписки из больницы директор филармонии отнёсся к Людке с сочувствием, оставил работать в кассе. Правда, с условием, что мать будет постоянно делать массаж его жене.


Настоящее выздоровление пришло к Людке с первыми снежинками, которым она, наслаждаясь, подставляла лицо и с короткого сообщения от Виктора: «Срочно приезжай! У нас будет два счастливых дня в Москве!» Вместо слова «люблю» на маленьком экранчике высветилось маленькое сердечко, и Людка кинулась домой – на сборы времени оставалось немного. «Только бы она ничего не забыла!» – как о посторонней, подумала о себе девушка.


Уже сидя в электричке, Людка откинула волосы назад и поменяла свои простенькие серёжки на материны – новые, золотые. Взяла без спросу, ну, и что? Серьги ей нравились – золото загадочно светилось какой-то там пробой, и две драгоценные капельки с замочком были залогом её будущего счастья с Виктором.
Как доктор Айболит из детских стихов твердил про Лимпопо, так Людка всю дорогу повторяла про себя, как заклинание: «Станция метро «Тушинская», последний вагон из центра, выход в сторону Волоколамского шоссе. После турникетов направо – выход к автобусам».


Эта их встреча получилась «итальянской». Виктор рассказывал о своей поездке с концертами в Тоскану, пел с надрывом и страстностью песни из репертуара Адриано Челентано, потом они смотрели фильм «Укрощение строптивого» и он, называя Людку Орнеллой Мути, на которую она, действительно, была похожа, целовал и обнимал её, успевая при этом ещё и комментировать происходящее, тоже по-итальянски: con fuoco*, con brio**, con dolcezza***, fiero****. Между «огнём» и «нежностью» Аполлон деловито объяснил по-русски: «Когда нет Алёны, я перехожу на подножный корм», – и по телефону заказал пиццу.


Минут через сорок худенький студент доставил им итальянский пирог с моцареллой. Виктор открыл бутылку вина. Тут Людка не выдержала и спросила, стараясь не выдать волнения:
– А кто такая Алёна? Твоя кухарка?
– Алёна? Это моя ученица, я готовлю её к поступлению в консерваторию, нам удобнее заниматься у меня. Кстати, Мила, завтра, точнее – он посмотрел на часы, уже сегодня, я уезжаю в Псков, а Алёна возвращается от родителей из Твери, так что времени у нас... у нас ещё море времени! До утра у нас с тобой есть целое Лигурийское море времени. Иди ко мне!
Он взглянул на Людку. Она сидела очень прямо и по щекам у неё катились слёзы.


– О, Господи, Мила, прости меня! Ты должна понимать элементарные вещи про мужской организм. Ну, правда, из-за чего эти слёзы? Ты прекрасно знаешь: другой такой девушки, такой страстной женщины у меня нет и не было никогда. Ты единственная! Ты единственная милая, самая милая во всём мире Мила! Что я должен сделать, чтобы ты мне поверила?


Виктор порывисто поднялся, вышел в прихожую и тут же вернулся, протянул Людке ключ:
– Мила! Возьми ключ от этой квартиры. Нет, это ключ от моего сердца. Пока он у тебя, моё сердце принадлежит тебе, одной тебе! И Виктор опустился перед ней на колени.
На этот раз при расставании говорила Людка, а Виктор слушал. Пусть он учтёт, что она вполне самодостаточна, что у неё есть человек, который её ценит и любит, но она... она будет ему, Виктору, иногда звонить. Пусть он знает, что она готовится к поступлению в университет, времени у неё будет не много, а сейчас не надо её провожать, потому что в метро заблудиться невозможно – любой будет рад подсказать дорогу.


Тут Людка поправила на плече сумку и побежала к метро, но оглянулась и послала Виктору воздушный поцелуй. Он в ответ махнул ей рукой – весьма эффектный и романтичный мужчина с гитарой.


Ожидая на платформе электропоезд, Людка по привычке потянулась к серёжкам – на месте ли? Правой не было! Она мгновенно кинулась назад: серёжки маме нужно было вернуть во что бы то ни стало!


В волнении, боясь, что не успеет, что столкнётся с приехавшей Алёной, Людка вернулась в квартиру Виктора, там на коленях обследовала комнату и, обнаружив золотую капельку в складках кожаного дивана, торопясь, выскочила за дверь. Спустившись на площадку между этажами, она остановилась, чтобы отдышаться, и тут увидела блондинку в норковой шубке. Та прошла мимо, даже не взглянув, и стала подниматься по ступенькам. Людка, не мигая, смотрела на высокие, под колено, сапоги – они идеально облегали стройные ножки, а Людке очень хотелось, чтобы ноги были покривее и покороче. Она знала, чувствовала, что встретилась с соперницей, которая несправедливо заняла её, Людкино, место рядом с человеком, которого она любит. Теперь, именно теперь, Людка вдруг с ужасом это поняла.


* с огнём
** с жаром
*** с нежностью
**** дико


Глава 5. Дюймовочка


Время замедлило свой бег. Бежало-бежало и вдруг... нет, не само по себе остановилось время для Людки. Она приняла решение: будет размеренно, терпеливо и последовательно готовиться к поступлению в университет, на экономический факультет. Филиал московского вуза располагался в здании бывшего детского садика, того самого, куда Людку, в далёком теперь уже прошлом, водила мать. Поднимаясь по лестнице, с оставшимися от тех времён низенькими перильцами, девушка подумала, насколько всё в её жизни символистично. Точнее, символично. И вспомнила один вечер.


Тогда она долго ждала Андрея, скучала-скучала, да и взяла из книжного шкафа изящный томик стихов. Оказалось, стихи бывают очень разными. Людка раскрыла книжку наугад, почти посредине – ведь стихи можно читать с любой страницы – и долго провожала строчки взглядом, многого не понимала, перечитывала, задумывалась, листала, снова читала, а потом перешла на вводную статью и, продираясь сквозь специальную терминологию, определилась: это стихи символистов. Они, символисты, любят играть в слова. Берут какое-то слово и наделяют его особым смыслом. Например, слово «крест». С этим словом Людке всё было понятно. Мать частенько ей говорила: «У каждого свой крест». Людке хотелось, чтобы эта её ноша была полегче, но свои мысли она держала при себе. А вот символ Прекрасной Дамы девушка очень пожалела. Точнее, пожалела Любу Менделееву, на которой Блок женился, но не считал нужным по-настоящему любить. На все случаи жизни у него была Прекрасная Дама: её он ждал, к ней обращался, ей поклонялся, посылал розу в бокале золотого, как небо, аи. Исключительно в стихах.


И теперь, открывая дверь с табличкой «Приёмная комиссия», девушка немного удивилась совпадению и порадовалась: «Надо же, будущая заочная учёба будет проходить в здании, куда её, совсем малышкой, приводили в группу «Дюймовочка». Теперь для себя самой она стала Дюймовочкой – маленькой хрупкой, не то девочкой, не то ожившей куклой, у которой все несчастья, связанные с женихом-Жабой, Майским жуком и жадным Кротом, остались позади.


Уже на установочной сессии она поняла, что нравится Профессору. Именно так все студенты называли невысокого, лысоватого математика. Когда новая группа расселась в аудитории, он, их куратор, стал рассказывать о контрольных работах и сроках их сдачи, о необходимости укладываться в эти сроки, о сложности первой сессии, об отчисленных с первого курса в прошлые годы студентах. Говорил, а сам смотрел на Людку. Она немного смущалась, отводила взгляд в сторону, но после пар подошла к кафедре и поинтересовалась:
– Скажите, Игорь Александрович, а вот если я возьму тему для контрольной не из списка, который Вы нам дали, то как? – можно или нет?


Он посмотрел на неё внимательно и серьёзно, с интересом, но уже с другим – она это сразу почувствовала. Он стал с живостью расспрашивать, откуда же у неё есть другая тема? Ах, вот как? Она училась в колледже? И даже на «отлично»? Что ж, это похвально, но всё же – список есть список. В этот момент он вышел из-за кафедры, приблизился к ней почти вплотную, взял её руку и неожиданно поднёс к губам. Руку Людке целовали впервые. Она не знала, что именно в этом случае следует говорить, стояла в замешательстве и молча смотрела на Профессора. А тот, нервно поправив галстук, вдруг заговорил хрипловатым голосом:
– У меня жена больна, дети взрослые, мне уже пятьдесят два. Это имеет значение? Думаю, что не имеет, потому что Вы мне очень нужны! Согласитесь Вы встречаться со мной? Постоянно. Так часто, как Вы позволите Вас видеть. Нет, я не то говорю. Знаете, что? Пойдёмте, у меня больше нет занятий, пойдёмте! Здесь, на углу есть цветочный киоск. Вы достойны самых красивых роз! Вы каждый день достойны получать букет роз! Вам какой цвет роз нравится? – и он увлёк её за собой.


Да, так и получилось, что с этого дня он увлёк, покорил её по-настоящему. Своей заботой, как о дочери, своим вниманием, как к невесте, своими подарками, как любовнице. Он снял для неё квартиру, и Людка буквально купалась в новых противоречивых ощущениях: радости обретения надёжного мужчины, к которому испытывала то дочерние, то женские чувства; сомнениях в правильности своих действий; опасениях – что скажут родные и знакомые? Она не переставала удивляться его щедрости и открытости, по временам её пугали его резкие переходы от сухости общения на людях к бурному излиянию чувств, когда они оставались наедине. Он был опытен и неискушён одновременно. Он водил её, как ребёнка, к зубному врачу и готовил чудные свиные рёбрышки на их маленькой кухонке, а потом, зажигая свечи и пригубляя вино, никак не решался её обнять.


Мила в её душе умерла. Или почти умерла. «Почти», потому что оставшаяся от Милы часть посылала Виктору короткие сообщения по телефону в виде стихотворных строчек:


Зимой без тебя мне жарко,
А летом – в ознобе я...
Судьбы ожидаю подарка,
Как солнца, снегов и дождя.
Задев гитарные струны,
Ты нервы мои пожалей:
Уходят за лунами луны,
Но чувствую я всё сильней!


Глава 6. Два бережочка


– Никаких вещей с рынка! – Игорь Александрович был категоричен и, не откладывая, повёз девушку на машине «заниматься шоппингом», а Людка и не возражала. Она ликовала, она летела, парила, она кружилась, вальсировала и пела, когда в большущем торговом центре они с Игорем Александровичем выбирали ей одежду – маленькое чёрное платье, джинсы, тренч, а потом она примеряла туфли, и купила сразу две пары!


Больше всего времени ушло на выбор платья, потому что Игорь Александрович постоянно заходил в примерочную и, как только Людка начинала натягивать приятно шуршащую материю, пытался ей помочь, искал и застёгивал молнию, разглаживал складки, а, на самом деле, очень мешал, потому что постоянно старался притянуть к себе девушку, приобнять, прижать посильнее и поцеловать. Она отбивалась, не давалась ему в руки, даже немного раздражалась, выталкивала его за границу кабинки, тогда он ловил её через плотную ткань занавески. Подходила продавщица, улыбалась, подавала ещё какое-нибудь платье, многозначительно говорила: «А вот L-ку примерьте — этот размер посвободнее будет... на Вашей дочери».


А потом, пока Людка сидела на втором этаже в кафе и с аппетитом уплетала большущий блин, начинённый сыром и шпинатом, Игорь Александрович, с видом строгим и одновременно таинственным, куда-то удалился.


После шоппинга Людка упросила завести её к матери – очень хотелось сразу же показать новые вещи. Игоря Александровича мать не признавала, даже знакомиться не хотела, поэтому он помог Людке донести пакеты до квартиры и отправился вниз, пообещав, что дождётся девушку в машине.


Стоило Людке переступить порог квартиры, мать тут же набросилась на неё:
– Опять развозит тебя твой хахиль? Уже совсем онаглели – среди бела дня разъезжают на машине, как муж и жена! На работе людям в глаза смотреть стыдно! Ну, кто ты ему, скажи, шалава? Ты ему – содержанка, и больше ты ему никто! Больную жену оставляет, а к тебе под бочок подкатывается, старый хрен. Ведь ровесник он мне, для меня жених, не для тебя. И что ты в нём нашла, в лысом этом? Кот учёный, ети его мать!


Тут в дверь позвонили. Мать от испуга охнула, а Людка, готовая было разреветься от обиды, резко распахнула дверь. На пороге стоял Игорь Александрович. Стоял недолго, всего какую-то секунду, а в следующую уже решительно шагнул в квартиру, отодвинув Людку в сторону, словно она могла ему в чём-то помешать.


– Анна Васильевна! – говорить он начал очень спокойно, негромко, так, как лекцию читал, только тема лекции была посложнее уравнений третьей степени и, вместо студентов, перед ним стояла разъярённая и ненавидящая его немолодая женщина.
– Анна Васильевна! – повторил он. – Я люблю Вашу дочь! Я обещаю, что мы с Люсей поженимся, как только... словом, я подаю на развод. Люся! – тут он повернулся к Людке. – Позволь тебе подарить... предложить... – он смутился, замолчал и как-то неловко протянул ей маленькую коробочку.


Людка как завороженная смотрела на красное бархатное чудо, боясь открыть.
– Что это? – голос матери был таким робким и тихим, что Людка обеспокоенно взглянула на неё. – Это кольцо, что ль? Людка, зови скорее моего будущего зятя чай пить! – последние слова женщина проговорила своим обычным командным тоном.
Когда они вырвались от матери и поехали к себе, Игорь Александрович пошутил:
– Ну, просто доктор Пилюлькин в юбке. Не укол вколет, так касторку вольёт насильно. Ты уж меня прости, Люся, за такие слова!
– Просто её мало любили.
– А тебя? Я тебя мало люблю? Ты мне так ничего и не ответила на моё предложение.
Людка молчала и, чтобы как-то скрыть неловкость, потянулась к кнопке радио, нажала её и салон наполнился ретро-шлягером:
Один дружочек как пологий бережочек,
Другой дружочек как упрямая скала,
И между двух берегов
Мне осталось только разорваться пополам.
И между двух берегов
Мне осталось только разорваться пополам.


И в этот момент, как по волшебству, её телефончик отозвался на голос Алёны Апиной – это пришло короткое сообщение от Виктора. Людка быстро прочла: «Буду с концертом. Ночь – наша!!! Ты моя навсегда!» – и тут же удалила взволновавшие её слова.


Глава 7. Нет и да


«Нет! – решительно сказала себе Людка. – Она теперь другая, она изменилась, мой дорогой, любимый – в прошлом – человек! Нет больше той глупой и доверчивой девчонки, слушающей тебя и твою гитару с открытым ртом, готовую по первому зову бежать навстречу, страдать и ревновать, терять рассудок и сходить с ума. Или это одно и то же? Впрочем, неважно! Важно то, что теперь у неё есть Игорь. Надёжный, крепкий. А она теперь невеста».


«Да!» тоже присутствовало в планах Людки. Она встретится с Виктором, представит ему Игоря, пусть тому станет плохо, как когда-то было плохо ей, пусть он почувствует уколы ревности и пусть... Что ещё может быть с музыкантом, Людка придумать не могла, а потому принялась примерять платья. Остановилась на том самом, купленном в торговом центре, маленьком чёрном. Символистично будет, ой, символично – как бы траур по ушедшей любви.


Короткое слово «нет» помогало Людке сохранять хладнокровие до самого приезда Виктора. В филармонии всё было как в тот, первый раз: афиша, билеты, аншлаг. Людка, не вдаваясь в подробности, рассказала о своём знакомстве с гитаристом Игорю Александровичу и пригласила его на концерт.


Первое отделение прошло неожиданно быстро. Людка сидела рядом со своим мужчиной, слушала и как будто плыла по невидимым волнам. Ей вдруг сделалось так легко, спокойно и счастливо, как бывало в Новый год, когда она под бой курантов, торопясь, успевала загадать все свои желания и, пребывая в полной уверенности, что всё задуманное сбудется, выпивала покалывающее язык шампанское и смотрела на экран телевизора, не заботясь о том, что ничего не видит, а только чувствует. Чувствует, что ей хорошо.


В антракте Людка решительно провела жениха за кулисы и, подойдя к двери гримёрки, постучала. Услышав радостное «Войдите!», зашла первой, поздоровалась, потом представила своего спутника. Ни тени смущения не отразилось на лице Виктора. Он был любезен, разговаривал вежливо. Нравится ли им гитарная музыка? А его новая программа? Второе отделение будет состоять целиком из произведений русских гитаристов. Некоторые переложения он сделал сам. Да, кстати, а после концерта администрация филармонии устраивает небольшой банкет, он приглашает Людмилу и Игоря, будет рад неформальному общению.


Второе отделение показалось Людке длинным. Русская гитарная музыка ей почему-то не понравилась – уж слишком была заунывной и тоскливой: «Вечерний звон, вечерний звон! Как много дум наводит он...» Думала ли Людка о чём-то в этот час? Нет! Она не позволяла себе думать. Ни о чём и ни о ком. Отсутствие мыслей восполнялось мелкой дрожью. Чтобы хоть как-то успокоиться, она взяла под руку Игоря Александровича, да так и сидела, боясь шелохнуться и выдать себя.


Стол накрыли в директорском кабинете. Людка зашла, всё так же держа Игоря под руку, мельком взглянула, заметив, что на этот раз не слишком щедрый руководитель расстарался – и салаты, и красная рыба, и выпечка. Чтобы хоть немного расслабиться, Людка выпила несколько бокалов вина, почти не закусывая. Банкет был в самом разгаре, когда к ней подошёл Виктор и, вежливо извинившись, попросил выйти. «Прошу простить меня великодушно, Игорь... э-э-э... можно просто Игорь? Я на некоторое время, как Черномор, похищаю у Вас Людмилу! Не беспокойтесь – ничего с Вашей невестой не случится, я всего лишь презентую ей свой последний диск». Именно этого Людка боялась. И одновременно ждала. Понимала, что выходить не должна и, в то же время, хотела остаться с Виктором наедине.


– Мила! Умоляю... Я скучал, я бредил нашей встречей, я умирал и воскресал тысячу раз, пока тебя не было рядом, – Виктор притянул её к себе и обнял. – Где мы можем спокойно поговорить?
– Ну, вообще-то, разговаривать нам не о чем, – Людка убрала его руку со своей талии.
– Ты уверена? Ты действительно уверена, что мы не должны поговорить?
– Ну, хорошо! – Людка вдруг поняла, что Виктор ей нравится. Просто нравится, и всё! И она сейчас пойдёт и поговорит с ним. Что в этом такого? За пять минут она выскажет ему всё, что думает.

Они зашли в тёмную гримёрку и почему-то не смогли найти выключатель.

– Обнимашечки! – брат с удивительной детской непосредственностью кинулся к Людке, разведя руки в стороны и, когда она раскрыла обьятья навстречу, прижался к ней. Они какое-то время стояли так, ничего не говоря, но ощущая свой мирок как единственно защищённый и тёплый.


«Сумеречный разум» брата редко, но просветлялся. Людка в такие минуты говорила с ним как с нормальным, здоровым человеком, рассказывала ему всё без утайки и после этих откровений ей становилось легче.
– Сашка! Ты знаешь, мы с тобой похожи: у меня тоже разум сумеречный! – На лице брата появилось удивлённое выражение. – Да-да! А как, скажи, как ещё назвать мой разум?!? – Людка вдруг заплакала в голос, но, тут же взглянув на брата, поднесла руку к губам, закусила палец и, кое-как справившись со слезами, досказала вполголоса, но очень зло, уже не надеясь, что подросток её поймёт:
– Эта мерзкая тварь... скотина... он... он заразил меня, а я заразила Игоря. Что мне теперь делать, скажи?


Сашка посмотрел на сестру с сочувствием, как ей показалось, но в следующую минуту залился обычным своим ненормальным смехом и, давясь и кудахтая, почти бессвязно проговорил:
– Нужно ид... ти к док... к доктору... Пилюлькину...


Глава 8. «Ненавижу!»


Они говорили уже долго – она и её Профессор. «Хочешь испортить отношения – начни их выяснять», но как было не выяснять? Игорь Александрович ни словом не обмолвился о неприятных симптомах неприличной болезни – о них заговорила Людка, а он, как будто даже извиняясь, стал её оправдывать. И от того, что Профессор не оскорблял, не ругал Людку, ей было совсем скверно. Она не понимала, как ему удаётся оставаться невозмутимым. Обычные слова казались ей в такой ситуации неприемлемыми, невозможными. «Уж лучше бы он ругался матом, вот тогда я бы нашлась, что ответить, вот тогда я бы сказала ему сказала всё! Что он старый извращенец, что он требует от меня того, чего я не хочу делать, что я не люблю его и сто лет он мне был нужен со всеми своими машинами, съёмными квартирами, дантистами, spa-салонами, золотыми кольцами, бриллиантовым колье и норковыми манто!» Вместо этого Людка мысленно горела на костре своего позора и вынуждена была молча слушать спокойный голос Игоря:
– О, Господи, Люся, разве я – слепой? Или глухой? Или дурак круглый? Или квадратный? Ты вышла с ним. Я не находил себе места, считал минуты. Тебя долго не было, потом ты пришла – взволнованная, раскрасневшаяся, помады на губах нет. Кстати, давно тебе хотел сказать – прекращай краситься такой яркой губной помадой. И, знаешь, мне с самого начала всё было понятно про этого человека. Если бы я мог тебя от него оградить, защитить. Ты – жертва, а не преступница, прекрати себя казнить. Есть анонимные клиники. Пройдём курс лечения – и забудем весь этот несуразный инцидент. – Он взглянул на неё, подошёл и, взяв её лицо в свои руки, стал целовать, требовательно и страстно.


Отношения испортить не получилось, и она сдалась. А что ей оставалось делать? Она же не круглая дура. И, тем более, не квадратная!


– Люся, собирайся, мы едем в Питер! – её Профессор был радостным и немного взволнованным. – Вот, билеты купил. Ты же не была там? Люсенька! Питер – это... это не город, а человек. И, знаешь, он, этот человек, очень простой, ведь Невский проспект, мосты, фонтаны и музеи, реки и каналы – это не весь Питер. У него, кроме парадной и нарядной части есть другая. Я тебе говорю, чтобы ты не удивлялась. В общем-то, все как у любого человека. И, знаешь, там у одного дома может быть два разных номера. Представь, что у человека было бы два разных имени...
– ...у меня два имени... даже три... Людка, Люся и... – она посмотрела на Игоря Александровича и тут же опустила глаза, но за этот короткий миг он понял, что его молоденькая подружка знает о жизни немного больше, чем он.


Их почему-то рассмешил рекламный слоган «Недорогие гостиницы «Абрикос» - это яркий вариант размешения и сладкие дни пребывания в Санкт-Петербурге!» И они смеялись, как дети, когда заселялись в номер и потом, когда пошли гулять по городу.


Город на Неве, как и следовало, не задержался с дождём, но это был настоящий летний дождь, какой обычно бывает после многих дней жары. Он шёл стеной, удивительно ровной стеной. Сначала частые и крепкие капли без предупреждения «напали» на Игоря Александровича, и он торопливо стал раскрывать зонт, но дождь оказался проворнее, и, успев подарить водную щедрость мужчине, через секунду обрушился на плечи девушки. Она вскрикнула, кинулась под спасительную маленькую крышу, прижалась к своему спутнику, откуда, как девчонка, стала показывать пальцем на тех, кто был на сухой стороне улицы и, задрав голову, пытался угадать скорость ветра и движение потока, надеясь избежать всеобщей участи. Потом они побежали от сквера у фонтанов, прямо по лужам, на Арсенальную набережную, к ресторану.


В ресторане им понравилось всё: большой зал, чистые скатерти, даже показушная помпезность интерьера каким-то удивительным образом отвечала их представлению о том, в какой обстановке должен обедать человек. Хотя бы раз в жизни. Людка сидела очень прямо, немного торжественная и довольная собой, своим спутником, ярким светом зала, искрящимся в бокале вином, чудной лужицей яркого соуса на огромной тарелке белого фарфора с мясным блюдом.


«Когда говорят, что есть провидение, которое ведёт человека к нужному месту и позволяет оказаться там, где требуется в нужное время, следует к таким словам прислушаться», – именно так понял короткое «Ни фига себе!» Игорь Александрович и вслед за Людкой взглянул на афишу, мимо которой они проходили и на которую он поначалу не обратил никакого внимания. Да, фото было эффектным: на ярко-зелёном фоне красовалась пара с гитарами – мужчина с копной темных с проседью волос и блондинка с васильковыми глазами. Подпись гласила: «Алёна и Виктор Стреленко. Вечер гитарной музыки».


«Ты что?!? Прекрати! Чисто кошка! Что делаешь?!?» – Игорь Александрович попытался оттащить Людку от афиши, опасаясь истерики, но она, содрав кусок плотной бумаги с тумбы, сама повернулась к нему и с пугающим спокойствием, глядя сухими глазами, чётко проговорила:
– Мы сейчас покупаем цветы и идём на концерт гитарной музыки. Адрес, – Людка посмотрела в сорванную шпаргалку, – Арсенальная набережная, 13, дробь 1.


«Ненавижу, ненавижу, ненавижу!» – Людка выбрала букет из огромных душистых белых хризантем, расплатилась с женщиной, опасливо посмотревшей на Игоря Александровича. «Только у виска пальцем не покрутила», – пронеслось у него в голове.
«Ненавижу, ненавижу, ненавижу!» – Людка с лёгкостью поднялась по ступенькам, вбежала в прохладное помещение, хорошо ориентируясь в знакомой обстановке типового здания, подошла к старушке на контроле, подала билеты, оставив позади Игоря, кинулась по лестнице на второй этаж, к гримёркам.


– «Ненавижу, ненавижу, ненавижу!» – Людка толкнула дверь, бросила букет не глядя, угодила как раз на туалетный столик, он рассыпался, и два цветка упали на пол, но не сразу, а постепенно – сначала один, а потом другой, задев банкетку и задержавшись на какое-то мгновение, прежде чем коснуться паркетного пола. Людка с трудом отвела взгляд от упавших хризантем и посмотрела на красивую пару, на гитары в их руках.
– Я желаю вам счастья. В личной жизни.


Глава 9. Третья хромосома


Ну, почему Людка не могла забыть этот разговор?


Хорошо было на преддипломной практике. Они сидели с бухгалтершей из филармонии в её маленьком кабинетике, и та, как могла, объясняла пятикурснице специфику своей работы, расчёт зарплаты сотрудникам, особенности начисления отпускных, коэффициенты за стаж и выплаты по больничным листам. Потом они заваривали настоящий, а не пакетичный чай в простом белом чайнике, доставали рассыпчатое печенье, какие-нибудь конфеты – Людке особенно нравились с орешком внутри, – маленькие сливочные вафельки или белую пастилу и начинали разговоры за жизнь. Бухгалтерша, тёзка Людки с отчеством Григорьевна, оказалась на удивление душевной и простой тёткой, совсем не такой занудой, как представлялось всем в коллективе филармонии. Именно ей первой Людка рассказала о своей беременности, её пришла поздравить с цветами, когда защитила диплом.


А теперь руки у Людки были заняты делом – она, не дожидаясь Игоря, решила повесить шторы в новой съёмной квартире, – зато голова была свободна. Людка стояла на подоконнике, шторная лента с маленькими петельками её ужасно раздражала, крючки не хотели продеваться, руки затекали, а в памяти возникали «кадры» из прошлого.
Белые хризантемы на полу, потом её слова о счастье в личной жизни, распахнутая дверь гримёрки и лицо Игоря. Что-то такое было в его лице, от чего Людка пришла в ужас, развернулась, чтобы убежать и столкнулась с Виктором. Он очень-очень бережно приобнял её за плечи и так они, как необычное, ходящее боком существо, сделали два шага навстречу Игорю.


– Послушайте, мои дорогие друзья! – Виктор начал говорить, но остановился, сделал паузу. Взял руку Людки, поднёс к губам. Едва она успела ощутить жаркое прикосновение его губ на своей коже, как он тут же, умело, будто старый кюре из фильма про молодожёнов, ловко подхватил руку Игоря Александровича и соединил обе их руки. – Послушайте, мои дорогие друзья! – повторил он. – Я рад, что мы снова встретились и можем пожелать друг другу счастья в личной жизни. Я – вам, от своего имени и от имени моей жены Алёны, а вы, соответственно, – нам. – Тут он внимательно посмотрел на Игоря, как будто решая – может ли «жених» принять то, что он скажет дальше... и продолжил:
– Игорь! Я Вас прошу об одном. Зовите Людочку Милой. Она, действительно, очень-очень милый, добрый и любящий человек. Может, чуть взбалмошный, капризный, импульсивный, но...


В этот миг Людка почувствовала, что её руке делается холодно в руке Игоря, что она, начиная от кончиков пальцев и дальше, дальше, к косточкам суставов, к ладони, к запястью буквально коченеет. Такое случилось однажды, когда она, идя из школы, потеряла одну варежку, и январский мороз добрался до руки своими иголочками, сколько Людка ни прятала её в рукав куртки.
В тот раз она прижала ладонь к своей щеке, да так и дошла до дома. А сейчас рука потянулась к щеке Виктора, но настолько неожиданно и резко, что получилось не мягкое прикосновение, а звонкая пощёчина.


Людка опустила затёкшие руки. Неуклюже сшагнула с подоконника на стул, со стула, держась за его спинку, на пол и ногами стала нащупывать тапочки. Сразу у неё это не получилось, она посмотрела вниз и поразилась тому, что увидела и почувствовала одновременно: ей под ноги выплеснулась лужица. «Господи, помоги! Господи, помоги! Господи, помоги!» – Людка, поддерживая снизу живот, почему-то согнувшись и прихрамывая, сделала несколько шагов к телефону.


– Мамочка! Я сообщу вам данные первоначального медицинского осмотра, – врач говорила негромко, и Людка немного подалась к ней. – У вас родилась девочка. Вес 3900, рост 52 сантиметра. С синдромом Дауна. Будете забирать или напишете отказ от ребёнка?
– Что-что? Что Вы сказали? – Людка, действительно, сначала даже не уловила смысла сказанного. – Женщина в белом халате посмотрела на неё и повторила:
– Будете писать отказ?
Людку начали душить слёзы, но она справилась с собой и почти спокойно попросила:
– Расскажите, что значит синдром Дауна и как он определяется?.. Разве можно у такого маленького... у такой маленькой... определить?


– Мамочка! – Врач уже начала немного раздражаться. – Сейчас всё можно определить. В нормальном организме содержится сорок шесть хромосом. Они располагаются парами. Половина пар от матери, другая половина от отца. При синдроме Дауна в двадцать первой паре присутствует не две, а три хромосомы, поэтому в клетках оказывается сорок семь хромосом. Если коротко, то у вашей девочки есть третья хромосома, но она, как бы сказать, лишняя.

– Третья хромосома лишняя, – как эхо, повторила Людка.


– Мамочка! Как назовёте дочку? – над ней склонилось широкое доброе лицо. Глаза были круглые, потом, изменённые мелкими мимическими морщинками, сделались чуть уже. Анна посмотрела в улыбчивые светлые глаза незнакомой докторши. Гордость от совершённого подвига переполняла её. Несколько часов она страдала от боли вместе с идущим по её родовым путям существом. «Старородящая, с узким тазом, рожать-то будешь каким местом?..» – опытная была медсестра в женской консультации, а не понимала, сколько сил у Анны, сколько желания дать жизнь своему продолжению, своей маленькой, пусть и неточной, копии.

– Людмилой! Людмилой назову, а как же ещё? Смотрите, – Анна как будто сама что-то увидела и теперь приглашала посмотреть туда же добрую докторшу. – Какое имя хорошее! Всяко можно называть – и Людочкой, и Люсей, и Милой. Ласковое имя и нежное, правда? С таким именем моя девочка обязательно будет счастливой, и все её будут любить!


– Эй, подруга! Ты что, не слышишь меня, что ли? Я тебя спрашиваю – или кого? Как дочку-то назовёшь?
– Людмилой! Людмилой назову, а как же ещё? Смотрите, какое имя хорошее! Всяко можно называть – и Людочкой, и Люсей, и Милой. Ласковое имя и нежное, правда? С таким именем моя девочка обязательно будет счастливой, и все её будут любить!
– А папочка согласен? Вы вместе имя выбирали? Мы с моим чуть не подрались из-за этого. Он говорит, что имя у парня должно быть однозначным – никаких, говорит, Петюнечек, Славушечков и Мишуточек. Я ему говорю: «Ага, умник ты наш! Адольф пусть будет у тебя сын! Однозначный будет мальчик! Непоколебимый!» По мне так: что тебе сын, что дочка – всё одно, должны ласку чувствовать и нежность от родителей. Тогда и к своим будущим жене-мужу будут так же относиться, а не то, что некоторые... Слова доброго от него не услышишь. Всё орёт – Ирка, да Ирка! В декретном, не поверишь, ремонт сама делала. В аккурат последнюю полосу обоев успела наклеить и двинула сюда, по холодку...
– Это из-за Виктора! Или, всё же, из-за меня? Нет, это потому, что я разрушила семью Игоря. Поделом мне! Мне? Разве – мне? Мне-то что? Я-то... меня мамка отмолит... а моя малютка, моя девочка, моя Надежда?!? Надюша, Наденька... – Людка судорожно вцепилась руками в подушку, потом резко села, даже голова закружилась. – Мне что-то плохо. Я выйду.


Глава 10. Ангел


Смотреть на маковки церквей было и радостно, и страшно. Радостно, потому что они сверкали и искрились позолотой, а страх рождало огромное, разделявшее её и сияющие купола, пространство. Его Людке нужно было обязательно преодолеть! В какой-то момент она поняла, что вторым её чувством был не страх, а понимание того, что красота, которая находилась внизу, была недостижима. Глядя сверху, Людка не могла увидеть стены, но ощущала каждой клеточкой, что они были гладкими до шелковистости и белоснежными.

Рука сама потянулась к раме – Людка стала с силой дёргать створку, и та подалась, открылась. Теперь можно было любоваться золотыми куполами бесконечно. Она начала считать и насчитала восемь маленьких луковок и пять больших. Один из куполов был просто огромным и сиял на солнце. Отражённое сияние Людка почувствовала на своём лице. Ей сразу стало намного теплее. Теперь она знала, что нужно делать.

Приподняв подол рубашки, Людка попыталась забраться на подоконник. Не сразу, но ей это удалось. Уцепившись за батарею, она встала на колени. Стараясь не обращать внимание на боль, выпрямилась. Тут же свежий весенний ветер налетел на неё, стал развевать волосы. Хорошо-то как! Красиво! Легко! Людке даже показалось, что кто-то оттуда, с самого большого купола, помахал ей приветливо рукой. «Ангел, наверное...» На память ей пришли строчки из когда-то выученных стихов, она, не поднимаясь с колен, с полуулыбкой, шёпотом, как молитву, начала их читать:

Тихо, тихо. Вдруг в окне,
За окном, – мелькнуло белое...
Сердце дрогнуло во мне,
Сердце девичье, несмелое...
Но вошёл... И не боюсь,
Не боюсь я Светлоликого.
Он как брат мой... Поклонюсь
Брату, вестнику Великого.
Белый дал он мне цветок...
Не судила я, не мерила,
Но вошёл он на порог,
Но сказал, – и я поверила.
Воля Господа – моя.
Будь же, как Ему угоднее...

«Будь же, как Ему угоднее...» Людка поднялась, распрямилась и встала в проём открытого окна, как в раму картины, придерживаясь руками за её края... Теперь и она услышала голос Ангела:
– Эй, подруга, твою мать, идиотка, блин, чего ты удумала, шмара болотная? А ну, спускайся, дура бестолковая!
Кто-то резко потянул Людку за подол рубашки. Она, чтобы не упасть, присела и, не удержавшись на подоконнике, неуклюже сползла на пол. Не помня себя, стала отбиваться от непрошеного спасителя.
– Успокойся, ненормальная! – Ирина с размаху ударила Людку по лицу. – Что, полетать захотелось? А малышка и без мамки вырастет? Правильно! Зачем ребёнку мать? Родила – и в окошечко с пятого этажика – шмыг! Шлёпнулась об асфальт и лежишь, поджидаешь скорую помощь. А помощь уже и не нужна! Красота, да и только!
Людка застыла, глядя широко открытыми глазами на соседку по палате, поднесла к лицу руки и громко, в голос, заревела от обиды на весь свет.

– Ты посмотри на неё! Нет, ты только посмотри... – Людка, стараясь не испугать ребёнка рвущейся наружу радостью, подозвала Ирину. Та с улыбкой, в который раз, слушала восторги молодой мамаши, – ...она такая беленькая! Груднички обычно красненькие, а моя Надюша – беленькая! И волосики кудрявятся, смотри... Да, да, у моей девочки будут золотистые локоны. И вообще... она у меня не ребёнок, а настоящий Ангел! 21.06.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.