Крым, Саки, Сашенька. Ещё один курортный роман

Посвящается тяжёлой горько солёной рапе озера Саки и свинцовому морю за ветреным, безлюдным пляжем.

Вы поверите сегодня, что летом холодно? Да, после нынешней московской жары и смога? Холодно в июле, да ещё и в Крыму? Такое было лето: моросящий дождь, холодное тяжёлое море, сырой ветер треплет обрывки, крутит хлам по нескончаемому пляжу, г. Саки . Озеро, дамба до горизонта, плещется в квадратах горькая вода, налипает бурой, цветов побежалости, пеной. Озеро переходит в болото, болото уходит под асфальт улиц, стоит вровень с полом в дырках общественных туалетов, через каждые двести метров натыкаешься на эти сооружения из побелённых блоков крошащегося ракушечника и хлипкими, прогибающимися досками пола. И весь город из этого ракушечника, и заваливающиеся ( болото внизу) глухие заборы, и весь "частный сектор". Сухо в центре города, да в парке Санатория, двух санаториев: монументальные - "советик ампир!" лечебные корпуса Воинского санатория им. Академика Бурденко и, попроще, женского гинекологического лечебного санатория. Санатории доминируют в городе. И колясочники. В кафе, на улицах, по одиночке, группами, виновато улыбающиеся , извиняющиеся лица - тех, кто в колясках, - и сосредоточенные, или напротив, нарочито оживлённые - тех кто катит коляски. До сих пор, как вижу эту извиняющуюся улыбку или слышу шумный оптимизм сопровождающих - сердце сжимается+ Господи, за что?
В колясках девчонки. Как на подбор красивые, высокие, стройные, длинноногие. Коляску катит ( редко-редко) парень, чаще сверстница - подруга, обычно - мать. Прокатились, встретили мой взгляд извиняющейся, приклеенной улыбкой, и повис шлейф запаха. Сломан позвоночник, полное постоянное недержание, преющее, гниющее от этого тело. Не придуманы ещё памперсы и прокладки, не было ещё дезодорантов, наивные попытки "перебить" одеколоном, духами.
Это - спортсменки, гимнастки, олимпийские надежды.
Помните слёзы Ольги Корбут потерявшей медаль на Чемпионате? И не знаете о рыданиях матерей над дочерьми - мгновенно потерявшими ВСЁ ещё до олимпиад, чемпионатов, состязаний - на тренировках: о брусья, о перекладину, о бревно - мгновенно ломается позвоночник , ради ультра сложности выступления, ради элементов "ультра си" - ради Престижа СССР и руководящей Коммунистической Партии. Слава Советскому спорту, самому массовому в Мире!
А парни? Да их в Саках полно.
"Закарпатский лейтенант,
На плечах твоих погоны.
Словно срезы по наклону
Свежеспиленно кровят.
А ведь были два крыла,
Да недавно отпилили,
Ослепительные крылья,
Лебединого пера".
Не в форме они - в колясках,- в гражданском, больничном, и катит коляску - подруга. Точнее - жена, единственная, законная. Не выпустят из Училища в загранкомандировку, да и звания внеочередного не присвоят, если не успел ещё курсантом вступить в ряды КПСС, жениться и родить ребёнка. Три обязательных условия карьеры. Жена и ребёнок остаются в СССР - заложниками. Ещё вечность до полыхающего Кавказа, ещё не помышляют о штурме дворца Амина. Но назовите мне хотя бы один единственный год, когда не гибли, не калечились юные советские лейтенантики за торжество интернационализма и победу национально-освободительных движений по всему " третьему Миру" ?
И нет оптимизма в глазах жены. Не вырастет маршал из её мужа - лейтенанта. Пенсии по инвалидности как раз хватит на одну - две пол литры водки в день, на всю оставшуюся жизнь в 10 квадратных метрах комнаты в воинском общежитии.
" Он бьёт её с утра напившись.
Свистит его костыль над пирсом.
И вопли женщины седой"
Всегда и во всём виновата женщина, только из-за неё поехал он в эту грёбаную Анголу.
В санаторной палате - 8 коек. Не казарма, но "травят" о том же - о бабах. Что первое приходит в голову юному коммунисту очнувшемуся среди бинтов и капельниц?
- Как Он у него теперь - встанет? Сможет?
И жгучая, неодолимая потребность проверить, испытать. Видимо где-то, на биологическом уровне, по Закону Сохранения, последние жизненные силы отдаёт организм на продолжение рода. Сколько фильмов и сериалов ( да тот же "Штрафбат"!) о неземной любви выздоравливающего бойца и санитарочки или мед. сестрички. Только бойцы поступают и выписываются, а сестрёнки всё те же, и прибавляется шрамов на их сердечках с каждым расставанием.
И Партия учла. Партия всё учитывает.
На одной территории с лечебным воинским санаторием г. Саки построили корпуса женского гинекологического лечебного санатория.
Со всего СССР в г. Саки привозили девушек лечиться ( от бесплодия, главным образом) грязью Сакского озера, морским воздухом и гулянием по парку. И только невысокий бордюрчик из подстриженного вечно зелёного кустарника отделял измученных домашними склоками и вечными попрёками свекрови, впервые вырвавшихся от глаз соседей и родни, девчонок - от парней из военного госпиталя.
Но мне, почему-то, за две недели не улыбнулось с кем - либо познакомиться в прогулках по парку. Все мои "однокашники" весь день жили ожиданием вечера, когда внезапно, обвально рухнет на парк крымская ночь. Без сумерек, без перехода от света к темноте, будто упадёт непроницаемая бархатная штора и укроет всех ото всех.
А я только решился сходить вечером в центр города, в кафе "Планета". Почему? - Не знаю, судьба. Сижу за столиком. Пустующее помещение. Отдыхающие отужинали, местным жителям - как бы и не за чем. Проигрыватель заиграл "медляк". Две три пары поднялись перетаптываться обнявшись. И я был приглашён на танец дамой. Высокая, моего роста девушка в платье (Не смейтесь! Фильм "Зигзаг удачи видели" - кто возьмёт билетов пачку..водокачку?) - верх моды того дня. Чулки с резинками ( время колготок ещё не настало). Мелкие белые кудряшки
" Душнеет в зале, как в метро,
От пергидрольных локонов,
И села, и сняла пальто,
И выбрала бефстроганов"
Нет, не пергидрольные: родной белый цвет (!) - единственная по моей жизни натуральная блондинка! И перламутровые пуговки на блузке.
Медляк отыграл, сидим за моим столиком. Бефстроганы как в песне, 1 руб. 20 коп. порция. Шампанское? - Конечно! Советское, медальное, с чётким вкусом дрожжей и кусачими пузырьками газа, 5 руб. 12 коп. ( Смешно? А у меня на всё про всё до конца путёвки осталось 60 руб.) К счастью, совсем не для того, что бы покушать -попить за мой счёт, приходила Александра в вечернее кафе. Второй раз за эту неделю. Это ей там, в родном Челябинске подсказали, что знакомиться надо в кафе, только "присмотрись сначала, что бы не прощелыга - ли какой, оберёт до нитки" !
И мы шагнули из мерцающей цветомузыки кафе в крымскую ночь. И губы нашли губы ( благо наклоняться не надо) прямо за дверью кафе. И пальцы мои воевали с перламутром пуговок уже в 10 шагах от кафе. Рядом - свет и шум центральной улицы, здесь - извёстка высокого крошащегося за её спиной забора из ракушечника и полная темнота, и никак не поднимающееся выше бёдер платье и её руки то ли помогающие, то ли мешающие, и шёпот:
- Ну не так, ну не здесь+
Идём в темноту, под ворчание собак за заборами, вглубь улиц, переулков под кронами (каштанов?) и ни одной скамейки или тумбы, пока не натолкнулись на навес автобусной остановки. Последний автобус ушёл из Саки днём, первый прибудет утром. И платье наконец-то поддалось ( треснуло?) поднялось, открывая резинки чулков, засветились трусы - с новой преградой - врезавшейся в тело резинкой.. , и шёпот, который не слышу. Не понимаю ни слова. Всё заглушает грохот колоколов в висках. ( Однажды прочитаю "Шум и ярость" инстинкта).
А затем меня вдруг понесло через остановку, швырнуло о стенку, бросило об асфальт. Последнее, что видел вспыхнувшая электросварка в глазах. (Иногда спрашивают - на что похожа боль? Отвечаю - это, как смотреть на электросварку, близко и без щитка.)
Что это было?
Первая и последняя в моей жизни попытка "по-гусарски". По-гусарски, гусарской куклой, по-офицерски - это всё одно и то же, о чём без конца обсуждали в курилках и где придётся более опытные товарищи - единственно достойная советского курсанта и офицера поза первого знакомства с дамой сердца: Он, точнее вы и Он, стоите в самом романтическом уголке тенистого сада, неспешно целуетесь с ней, беседуете о стихах поэта Э. Асадова и её производственных успехах, неожиданно вы замолкаете и, повинуясь внезапному чувству - голосу вашего ( и её) сердца, - подхватываете своими могучими руками за нежную её талию и возносите её трепещущее тело на воздух, вверх перед собой , слегка наклоняя и отстраняя от себя - ноги и руки её инстинктивно разлетаются в стороны, и вот тут, в этот откровенный момент, следует проявление вашего гусарского мастерства: в это мгновение, вам надлежит с ловкостью старого Кио одновременно обнажить её ждущую, распахнутую бездну Нежности ( оттянув в сторону трусы с её промежности, или - в экстазе - прорвав их там), выпустить на волю вашего красавца (а для этого, помня завет Кио - в фокусе главное подготовка - пуговицы на вашей ширинке уже расстёгнуты, ремень распущен, а ваше "дезабилье" либо заранее не одето, либо снято). Далее вы опускаете, усаживаете вашу подругу обнажённой Тайной на вашу Гордость, и Он сам находит её тесную пещерку. Далее по ситуации. Или вы охвачены за плечи и шею её руками, ваши чресла объяты её бёдрами, а губы ваши слиты с её в поцелуе, либо - в этом случае вы продолжаете держать её отклонив от себя, ладонью под попу, другой ладонью, вытянутой руки, страхуя её за талию, а она, восхищённая вашей доблестью, лупит руками воздух и в восторге сообщает всей окрестности о вашем мужестве и упорстве.
В том и другом случае, вы мощными движениями таза подбрасываете и подбрасываете её вверх, а Ньютон с Галилеем возвращают и возвращают её вниз, и с каждым разом ваша плоть всё глубже и глубже проникает в её заветные глубины, пока всё не взрывается и небо с землёй не сливаются в единое целое. И комсорг спешит готовить в стенгазету сообщение о скорой комсомольской свадьбе.
Это в теории. А на практике, спеленатые скатанными на бёдра трусами и узким платьем, задранным до пояса, её 82 кг., поднятые мною на еле зажившую мою грудь, понесли меня по асфальту остановки, за что-то зацепился ногой+
- Живой, нет? Ты живой, нет? Ты встать можешь, нет? Ну, можешь?
Я сажусь, пытаюсь вздохнуть сквозь боль в груди. Её руки ощупывают меня, тянут вверх. Бредём по улице.
- Господи, как я испугалась, как испугалась! Здесь столько на колясках! Представляешь, их прямо в кафе закатывают, к столику ставят, такие девчонки! И мужики тоже! А одна - совсем ребёнок, представляешь, её руки в кольца продёрнуты, такие гимнастические кольца, сама держать руки не может. Представляешь, совсем ребёнок ещё, руки в кольцах вис-я-я-т, а её с ложечки корм-я-я-т.
Сцеловываю льющиеся слёзы, успокаиваю поцелуем рыдания: то ли по искалеченной девочке-гимнасточке, то ли по моему воскрешению. Дошли до санаторного парка, под окнами её корпуса делаю ещё одну робкую попытку, на скамейке, в миссионерской позе, но мельтешение теней за освещёнными окнами и голоса, совсем рядом, не способствуют.
А утром, после завтрака, мы сбежали с процедур на пляж. Холодный и сырой. Откуда-то доносится дымок с запахом жаренных мидий, где-то за камышами голоса, смех: там дегустируют местное "плодово-выгодное" и " розовое крепкое" - шедевры Соввинпрома, там весело.А мы шагаем по укатанной прибоем полосе песка, и я слушаю ту самую историю жизни в промышленном Челябинске, о "тракторном" заводе, о муже-инженере и свекрови, и "пять лет - и ни одного залёта", а у него, когда в армию уходил, девчонка была, она ему дала перед самым его уходом, а сама ждать не стала, аборт сделала, - то есть у него всё в порядке, значит это я - больная, а у меня все анализы хорошие, вообще ничего, меня врач сюда и отправил, а медсестра в кабинете мне бумаги заполняет да и говорит, что вот, может, с лечения и вернётесь беременной, а он там, в коридоре ждёт, за дверью, я ей: что же вы врачебные тайны-то выдаёте, а она: у нас двери хорошие, там ничего не слышно+ . А я как дура все дни на процедурах, на гимнастике - все уже перезнакомились, а я всё как дура, а время летит+ .Сейчас, днём, в палате никого, вообще никого - все с хахалями, одна я на кровати книжки читаю.
- В палате - никого?
И мы побежали.
В палате не было никого, четыре или шесть коек в живописных тряпках, девичий шурум - бурум. Полотенцем связали ручки двери, задёрнули шторы. О, эти кроватные сетки, прогибающиеся до пола под тяжестью двух тел.
Я в жизни не знал, что такое блондинка, не знал какой молочно белой может быть кожа, как прозрачны сквозь неё голубые жилки. Какой алой становится розовая, без следов пигмента, девичья складочка и какие прозрачно - бесцветные волосики пушатся вокруг неё. Это розовое, непробиваемо поцелуйное колечко попочки+., и розовые сосочки на груди, что умещается в четвертинке моей ладони. Не знаю почему, никогда раньше не слышал и не читал, - стал целовать эти сосочки, белоснежный животик, розовую складку - нежась исцарапанной бритвой щекой в невесомом прозрачном пуху вокруг неё+ И вдруг - дрожь , какая-то подбрасывающая пульсация - и складка из розовой стала ярко алой, и яркая алость залила треугольник от плеч до меж грудья, и пунцовые сосочки вытянулись вверх.
- Что это? Что это было?
- Не знаю, наверное, ты кончила !
- Я? Кончила !??
А в дверь уже торкались.
Сколько же дней так прошло? Наша палата - с завтрака и почти до обеда, потом - почти до ужина, а затем - ночной парк и берег моря , и дамба через озеро, со стеллажами деревянной тары с сохнущей солью.
Только ещё раньше, ещё до встречи в кафе, я договорился с приятелями о поездке на ЮБК ( Южный берег Крыма, - к солнцу и тёплому морю, от холода и грязей г. Саки). И время пришло. Последний "утренник" в "нашей" палате, мой чемоданчик собран, рядом с её кроватью. Кто-то заглядывает:
- Отъезжающие! Автобус пришёл.
Ещё есть полчаса. Да пока все соберутся, погрузятся+. Бегу. Ту - ту. Автобус ушёл. Возвращаюсь к ней.
- ЮБК ему, моря тёплого! А тут столько удовольствия! Да кто бы подумать-то мог, - сколько! Да если бы я раньше знала! Ведь пять лет проспала со своим! И свекровь - дура.
Осень и зиму мы переписывались. Мне - до востребования, ей - на вымышленную фамилию, на адрес общежития техникума. Помните, при входе почтовый ящик на стене? С ячейками под буквами А. Б. Д. Л + - в каждой ячейке письма на фамилию с этой буквы. Пару раз звонили друг другу. Зал междугородного переговорного пункта:
- Челябинск, кто заказывал Челябинск, пройдите в третью кабину.
Ничего из её крымского лечения не вышло, она считала, не на те дни пришлось, поздно. Поедет в гости к маме, в Средне -Уральск, а на самом деле прилетит ко мне - только время надо точно рассчитать.
И вновь невезение. Она прилетела, но с опозданием, драгоценные три опасных дня прошли в Аэропорту, где-то на Урале, ожидали пока метель не стихнет. И полетели все мои квартирные заготовки. Срочно взял ночное дежурство в лабораторном корпусе.
Это не мною было придумано и не для этих целей. Бывало народ поддаст - и нельзя ни на люди идти, ни домой - для такого случая в ограждении был проделан проход, а в ( не смейтесь!) секретной лаборатории органического синтеза был пост ночного ( суточного) дежурного - химика. Лаборатория - секретная, с глухим отдельным ограждением и КПП на входе, а внутри, в коридоре ещё и тамбур, закрывающийся изнутри со смотровым окошком в двери, и очень ограниченным списком лиц, имеющих право на посещение лаборатории, особенно ночью. Предполагалось, что пока в тягах ( вытяжных шкафах) булькает синтез, идёт многосуточный, секретный процесс, ночной дежурный сидит за столом, записывает в лабораторный журнал показания приборов и бессонно бдит шпионских происков.
Реально: лаборатория на 1-м этаже, железная бочка под окном, окно изнутри приоткрывается - нырк , и ты в лаборатории. Можно круглые сутки "бухать" с дежурным, играть в кости ( карты, нарды) или просто отсыпаться. Для этой цели на четыре стула укладывается дверь, снятая с петель, поверх - матрас, заботливо припасённый предшественниками и днём спрятанный в огромном тубусе. Одеяло - войлочное противопожарное одеяло - сегодня ему бы цены не было: мягкая белая натуральная овечья шерсть.

Встречаю такси с Сашенькой (из Аэропорта) на ночной остановке. Прикрываясь от ветра пробиваемся по заметённой тропинке через лес к лабораторному корпусу, обходим, пролазим в ограждение. Собачий нос тыкается в мою ладонь. Лайма. Сколько ей скормлено пирожков с ливером и выпоено молока (молоко химикам давали за вредность) её щенкам! Знакомлю с Сашенькой, ворчит, но всё правильно понимает. Бочка. Окно. Дома! Лабораторными халатами зашториваю окно. Кипит чай на плитке. Припасы на столе. Постель готова.
- Туалет? С Аэропорта терпела.
Туалет, конечно, есть, за дверью, перед тамбуром, но так не хочется открывать эту дверь. Есть эксикатор - большое толстостенное стеклянное ведро с притёртой тяжёлой крышкой. Это наш туалет на все сутки. Щёлк выключателем, смешок, звон струи о стекло. И уже не до пирожков и стаканов на столе. Светает. Пирожки, булочки всё съедено, чаю напито - на пол-эксикатора. Снова сумерки. Ночью - самолёт.
- - Так бы и не улетала. Ну почему дома всё не так ?
Такси подъехало к остановке. И снова письма и телефонные переговоры. Может прилететь в апреле, по времени самое то 7-го апреля! Жду 5, 6, 7, 8, 9 -го. 10 - на междугородном телефоне.
- Челябинск - пятая кабинка.
- Нет, не полетела. Теперь не надо. Беременна. Да, от него. Свекровка через знакомых из деревни новое лекарство достала - коровам колют, перед случкой, для яичников. Мне как вкололи - я чуть не умерла, зато сразу и понесла.
В январе я вновь звоню. Молчание в трубке.
- Как дела ?
- Хоть в петлю.
Родила. Верой назвали. Родилась с гидроцефалией мозга.
Я к маме переезжаю, в Средне - Уральск.

Все последующие мои письма вернулись ко мне невостребованными.

"Девочка, ребёнок совсем, в кафе, в каталке, руки в кольца продёрнуты, вися-я-т, а её с ложечки кормя-я-т "

Искал её в Интернете. Нет в " Одноклассниках", нет в "В Контакте" . впрочем, я ведь и не знал её девичьей фамилии.


© Copyright: Константин Лелькин, 2011
Свидетельство о публикации №211032200828 06.06.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.