Сплошная СИНЕВА

---- одиозо-ариозо-виртуозо ------------------------------------------------------------ Лужицкий ВсеСлав.

--------------одиозно-прозаическая-поэма о Синеве в Её-про-Явлениях ------------

* в лирико-публицистичном цикле новелл-зарисовок *

-------------впечатления и мысли-------------Можно прожить так, как будто никаких чудес не бывает вовсе,------------- живопись-в-прозе ------------------ а можно жить и так, будто кругом – одни чудеса. А. Э-н.

Предутреннее ДИВО.
-----------------------------
Бывают состояния неуловимые, как неописуемая глубокая, чарующая Синева в полНеба, когда чернота ночи переходит в предрассветные сумерки. Эта Синева непередаваема. Синева родится в глубинах ночи, являя собой непостижимую загадку и неясное очарование. Чары Синевы, призрачны, как мираж, наваждение. Синева живет минуты, в каждую из них меняя насыщенность густо-синего. Одна, другая, третья…и нет Синевы. Волшебство живописи поблекло, посерело, расплылось влажной акварелью – разошлось привычной серой голубизной, обернулось неясной дымкой. Умерла Синева. До другого раза. И это радует: Она вернется вовремя, чтоб вновь истаять голубым. А голубизна – это уже другая мелодия совсем в иной тональности. Со словами и какофонией звуков – это уже песня. С другими нотами, инструментами, исполнителями. Спозаранку это - голоса птах, встречающих новый день, возглашающих гимн Жизни. Но голубизна родится из Синевы. На светло-голубом сероватыми пятнами выявляются плывущие клочья тумана – те, что не видны в Синеве.
Скоро явится Светило, и тогда туман поднимется и полетит, отражаясь в зеркале вод комьями ваты, милыми белыми барашками в радостно-голубом сиянии – «облаками хорошей погоды». Великий Праздник происходит ежедневно от мимолетной Синевы. И только от нашей Воли зависит, чтобы он не превращался в ужас. Но это довольно непросто: это в Природе праздник, а у нас – серые скучные будни. Попробуй тут воспари… Смоги, однако.
Но вот упавшая с небес палитра красок разлетелась брызгами, подрумянив мозаику пейзажа: где персиковыми, где нежно-розовыми отсветами осенив все достойные фрагменты округи. Низкое утрешнее солнышко вблизи лукаво-ярко золотит заржавленное железо ограды. Кругом подрагивают жемчугами росы в травах да временами озорными само-цветами пускают разноцветные ясные «зайчики» - вперемежку с разноцветьем искринок, выпавших из ранних трелей мелких пестрых и рыженьких птах. От легкого прибрежного бриза повсюду мерцает серебром ртути мелочь бисера росинок в ажурных незаметных сетях ловчих тварей, что соткали их за ночь. Среди них – россыпью, раскачиваясь и искрясь радужным спектром,- крохотные призмочки, влажные округлые зеркальца. Осколки опрокинутого хрустального свода небес. И я намерен еще вернуться и подобрать каждое из них, когда мне вздумается возгласить гимн Радуге и Свету, чтобы воспеть Их несказанную силу и чудеса. А сегодня пою оду Синеве. Просто так чувствую, - так ощущаю.
Живые планеры стрижей восторженно начинают свою карусельную круговерть над всем этим великолепием, взмывая пока невы/соко: покуда воздух не прогрелся. Так они приветствуют новый день. А для нас утро, день – обыденны: наполнены смятением пробуждения, никчемной суетой, нагружены неизбежными заботами, разменяны мелочью хлопот. Так мне видится. И я невольно завидую стрижам: взметнуться бы пернатым снарядом до небес – до самых что ни на есть… Может, там, в толще стратосферной, сыщу Синеву.
Так мнится мне из Синевы души.
Синева копилась понемногу, приходя вместе с яркими первыми впечатлениями детства. И, прежде всего, это были ощущения из простецкой незатейливой жизни деревни или поселка посреди летних каникул. Позднее Синева трепетно звучала в песнях ВИА «Цветы» и «Веселые ребята», групп «Альфа» и «Земляне». Думаю, раннее восприятие голубого с годами все более конденсируется в переменчивом сознании и, сгущаясь в Синеву, сочится по капельке по прозрачно-выпуклому стеклу песочно-временных часов Жизни из верхней колбы – в нижнюю, отсекая минувшие состояния Бытия. Она каплет по-малу божественным экстрактом в потаенную глубь души. Быть может, не у всех. За всех не скажу. Не в курсе. Говорю за себя. А ты потом сумей Ее извлечь. Тогда Она явится при полном параде и озарит твои будни нежданным откровением. Не знаю, как у других. У меня так. Так мне тешится в Синеве. Но вряд ли поймет меня тот, кто не знает сокровенной Синевы своей. Я же про себя заведомо знаю: чем больше Синевы, тем ближе конец Бытия, когда, повинуясь ходу Времени – с падением последней капли, верхняя колба станет нижней. И начнется другая жизнь. С новым постижением ее сути. И с обретением другой Синевы. При том вполне уверен: если Синевы нет внутри, так не увидать Ее и снаружи.
На сегодня все возможные чудеса исчерпаны: чудеса мимолетны. Но из Синевы мне ведомы и Чудеса непреходящие. И я еще намерен спеть о Них - под «нас-троение».
А пока… Минет день, иссякнет ночь… И придет СИНЕВА. И опять осенит Величием. Однако мне это отныне почти неважно. Зачем мне Ее поджидать? К чему искать, если моя Синева теперь всегда со мной. Была Она во мне и прежде – еще с детских пор, но я не ведал Ее, как отныне. Похоже, Синева – это цвет вызревшей умудренности. И пусть я не всегда помню о Ней, Она от меня теперь никуда не денется. Теперь, когда я открыл Ее для себя. Когда захочу, всегда смогу нырнуть в Ее бассейн, который отныне всенепременно ношу с собой. А чтобы не было чересчур тяжко, поделюсь своим открытием со всеми, кто еще не познал Синевы своей. И неска/занна моя благодарность великой Синеве Небес за то, что, благодаря Ей, сумел узреть я Синеву в себе. Не только для себя, а и для всех, кому Она потребна.
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------- 8.08.09.

Полпред Синевы.
----------------------
С малолетства полюбилось нам голубое – за ожидание хорошего, небывалого, еще неизведанного – за привкус жизни и счастья, за сиюминутный праздник. Но сегодня, из выверенного опыта, я знаю ему истинную цену. Голубизна – всего лишь фон. Фон для чего-то: облаков, чаек, парусов. Они своей чистой белизной просто ослепительны на голубом! А она лишь выявляет, оттеняя их великолепие. И оттого теперь еще больше полюбилось мне истинно-Синее. Синева – не фон. Синева самодостаточна. Она самоценна. На ней не видны клочья тумана, хотя они есть, но не выявляются. Они – сами по себе. И Синева – Сама-по-Себе. В Ней – Глубина. В Ней – Тайна. Какая? Пока не постиг. Но думаю, что есть. Она истинна, неподдельна. Это вам не бледно-белесая дневная голубоватая дымка, переполненная испарениями и сопутствующей им духотой. Не мрачно-свинцовая голубизна смога, пресыщенного вредоносными газами и дымом мегаполиса. Не ярко-сочная голубизна над улицей городка Сэлфорд, на месяц раскрашенной нарочитым фирменно-розовым ради рекламы «Барби»-продукции компании «Mattel», когда ничто не избегло ярко-розового окраса в самом конце прошлого века – фасады домов, деревья, проезжая часть и тротуары, авто- у обочин и даже бездомные собаки на весь месяц проплаченной акции стали сплошь ярко-розовыми. И вот: все кругом розовое, а над всем этим торжествующим великолепием – яркая картинная голубизна в полной гармонии с гламурненько-розовыми будуарами воплощенных БАРБИ-ешек. Величественная картина. Опофеоз пошлости, показной псевдо-роскоши, всесилия коммерции и засилья рекламы. Весьма ядовитое сочетание красок в умах будущих леди, отбрасывающее тлетворный отсвет «Барби»-салонов на воображение наших детей. То ли дело закатный фламингово-розовый, почти призрачный поверху, румянец серых облаков на лазурной бирюзе – вот приемлемое сочетание красок! Каких только чудес в Природе не бывает… Так почему бы в ней не случиться и Синеве? Я видел! Она есть. Она бывает. Она ТАКАЯ. Сугубо конкретная СИНЕВА. Есть Она и в нас, но мы не ведаем своей Синевы.
И вот в сопоставлении Синевы с голубизной, невольно думается и о людях по жизни, и о людях от творчества: а с ними не так? И здесь, будто бы, голубизна с Синевой рядом не бывала! Не оттого ли голубое порой кажется, как и все обыденное, не заслуживающим пристального внимания? Но стоит только увидеть Залив в ясный день ранней зимой при теплой погоде, и подобные сомнения уносит прочь.
-------------------------------------------------------------------------------------------------- о8.о8.о9./15.12.09.
Акварели Единого.
------------------------
Всякие сомнения улетучиваются заодно с голубоватым дымком сигареты, - растворяются, смешиваясь с утренней дымкой, когда во всю голубую ширь залив Закатный предстает очам в своем бело-голубом зимнем великолепии. Не сегодня, но придет стужа, и весь он, омертвелый, будет скован ледяным панцирем и до неминуемой весны превратится в мертвяще-лютую торосистую пустыню. И тогда лишь колонии любителей подледного лова оживят ее: их темные силуэты, похожие на стаю пингвинов, будут часами неуклюже маячить в холодной дали. А пока – по матовому ледовому полю бледного аквамарина наискось к берегу – непонятная разметка снеговыми рубцами в виде зубчатого края крепостной стены. И каждый «зубец» размером – с хоккейную коробку. Откуда? С чего это вдруг? Простор не дает ответа: у Него – свои тайны. И, чтобы не раззадоривать праздное любо-знайство, назавтра и следа «зубцов» нет-как-не-было.
В зимнюю пору немного встретишь Синевы, но в самом начале декабря – в свой последний дневной бал, Залив по-весеннему празднично-наряден. У кромок берегов тяжеловесно колышется полупрозрачная толща «сала», напоминающего скопище медуз – то одна из начальных стадий образования льда из мокрого снега в приповерхностном слое воды. Месиво «сала» неизменно собьется в «блины» - ледяные лепехи на следующей стадии замерзания-отвердения. Голубовато-белые поля еще непрочных льдин перемежаются обширными прорехами незамерзшей водной ряби – у нее своя палитра, своя непрестанная игра светотеней. И она переливчато пестрит перемежающимися контрастами серо-голубого. Беспокойное жидкое зеркало, искрясь, отсвечивает мелкими гранями. А ближе к берегу – гладкие светло-лазурные «огороды» произрастания матового молодого льда из смерзшихся «блинов» - в обрамлении похожих на белесые кольцевидные шрамы спаек блинчатого льда. Разнообразная гидрология акватории дает наглядную полноту картины процессов замерзания на разных его этапах и участках. Налицо результат – дрейфующие белые острова ледовых полей – тех, что крепко сомкнутыми латами доспехов облачат Залив на зимовку. Неровности снежного покрова льдин при низком солнце отбрасывают длинные светло-синие тени. Поверху – небесный простор с обильными серыми мазками и разводами воздушной влаги в виде размытой облачности тянется с юга на север белыми прожилками по светло-голубому мрамору. И просто удивительно, до чего серое гармонирует с белым и особо - с голубым. Это поразительное сочетание подобно оперению соек («Теряет сойка голубые перья...»). Пока нет стужи, все живо трепещет, и сомнений нет: Голубизна – одна из ипостасей Синевы, его дневной полно-правно-мочный представитель на нашей акватории, в нашей повседневности. Привет тебе, дружище! Спасибо, что являешь Чудо Красоты, коего без тебя не случилось бы! И ненадолго душа запела. Но главное – стало теперь яснее ясного: они сродни друг другу – Синева с Голубизной. Без одного не станет другого. Они – одно целое в разных Их проявлениях. Одно – явно-повседневное. И другое – сокровенно-потаенное. И оба явления – чудесны, каждое по-своему – на особицу.
Синева понемногу, как и всегда под утро, уступает права и сцену Голубизне, которая в предзимье делит их с Белизной. Сегодня верх берет Белизна, делящая простор с различными оттенками Серого. Но через месяц-другой, когда с каждым теплым днем все более станут темнеть и расползаться голубовато-серые послеполуденные тени снеговых скатов и крошева сугробов, Голубое обратным ходом вернет свои позиции, чтоб еженочно уступать их Синеве. Так плавным вращением сезонного калейдоскопа, незримым ходом волшебных часов, перетекая из одного оттенка в другой,- игрой света, пронизывающего атмосферную призму исподволь меняется палитра цветового спектра светоносных лучей. Там отражаясь, тут поглощаясь,-они даруют цвета и оттенки - на все случаи и состояния Жизни. У незримого Художника никаких цветов нет – они условны. Таково восприятие явлений оптической окраски. Нет и Осветителя сцены, но Небесный проектор в вечном кружении непрестанно меняет один «цвет» на иной, а затем снова - разными циклами они, чередуясь, слагают многообразное НЕЧТО – изумительно-непостижимое Единое Целое. Голограмму? Майю? Иллюзию?..

6.12.09. – 31.01.10.

Зимние-Каникулы-Синевы (начало). -------------------------------------------
Как ни жаль, но вскоре на волне «глобального потепления» все же пришла Стужа, не ведающая мировых тенденций. Прежде, временами буйный, Залив до теплой поры затянут в белую смирительную «рубашку» и омертвело-недвижно покоен. Так что на сегодня все явные Чудеса исчерпаны. Может, и сыщутся какие, но нам они неведомы. Так что до предбудущей Весны никаких Чудес, кроме вчерашнего вечернего Невероятия: дождя-со-снегом при нехилой грозе с метелью, не предвидится. Зимой немного встретишь Синевы: в эту пору у Нее каникулы. Но это не значит, что нет Ее вовсе.
Под полуденным солнцем – стылая ширь, усеянная комковато-крупным крошевом лежалого снега, обнажает местами свой ледяной панцирь в виде матовых залысин мерзлых промоин, окаймленных буртиками швов ледовой «кузницы». А поверху – невыразительно-мутно-голубая, грязнеющая книзу, пелена еще лелеет в нас робкую надежду на благостный прогноз. Но под вечер пустынная бело-серая даль до низко-близкого горизонта еще крепче придавлена уже свинцовым небом. Там, в клубящейся хмури, гнездится, ширясь пегой хмарью и вновь набирая силу, неизбежное Ненастье. Только и остается, что ждать неизбежной Весны с Ее теплом и сопутствующим Карнавалом Чудес. А пока изредка порадуют очаровательная прелесть оттепелей да мертвенно-сизая синева полно-лунных ночей.
-------------------------------------------------------------------------------------------------------- 6.02.-6.03.10.
Вечерняя иллюзия.
------------------------
На том же месте, где намедни поутру мне открылась Синева, сегодня ввечеру ясным теплым безветрием вновь пригрезилось, что я опять Ее увижу. Но в этот раз - уж накануне ночи. За темно-голубой рябью залива – мрачно-лиловые силуэты сопок, сливаясь, очерчивают ломаную линию горизонта. Вплотную к ней золотисто-кремовой полосой примыкает тепло сияющая полоса ореола ушедшего Светила, которая выше отливает остывающей бледно-желтой зеленью, переходящей поверху в ясную акварель лазури. Того и гляди, природным лазером блеснет легендарный «зеленый луч» - редкостное оптическое явление. Но оно характерно лишь для открытых морских просторов. А здесь, в вышине лазурь все более голубеет и приближается к синему. Синее ползет выше к зениту, сгущается и темнеет. Где-то здесь обитает Синева – сейчас я вновь Ее увижу… Медленно текут минуты в предвкушении Чуда. Повсеместно краски сгущаются, синий полу-свод темнеет. Еще немного. Не проглядеть бы за текущими делами. Напряжение в небесах нарастает: оно тяжелеет, углубляется и обещает разродиться Синевой. И тут в самом верху я вдруг замечаю грязную темень, которая чернилами начинает оплывать вниз по своду, с каждой минутой все более поглощая все прежние ясные краски, а заодно с ними тихо умирает и ожидание Чуда. В грязно-бурую вуаль обернулся золотистый ореол, истаяло его лазурное окаймление, голубое умерло небесной синью, так и не ставшей ожидаемой Синевой. Из той сини, что привиделась, так и не явилось волшебство Синевы, а только поманило. В ней не было истинной глубины, не было волнующей воображение загадки, без которой не возникает столь сладостно-манящая, влекущая ум и будящая грезы фантазий сокровенно-непостижимая Тайна. Мрачная темень ночи оползает по небесному куполу, ничего не порождая, кроме мрака. И потому сказочная акварель в полчаса состарилась, обратилась старинным живописным полотном с шелушащимися мазками и уступило Небо вначале грязно-синему, а затем и вовсе – сплошной беззвездной черноте. Один лишь ущербный диск луны, испятнанный рельефом (на который пока еще не спроецировали логотип «Coca Cola», как намереваются неуемные рекламщики), в короне размытого бледно-мертвенного сияния венчает сверху бездну ночных небес. Кроме этого не стало ничего: ни залива, ни сопок, ни горизонта – все умерло до восхода. Все затопила темень, и лишь ближайший окрест неясно выступает вперед в призрачном свете небесной хозяйки ночи.
Ночь - со светящими гвоздями звезд,
Набитых хаотично по-бархату-небес,-
Мелких, крупных, средних, - и Луны
Надраенный надломленный пятак -
над Ночью.*
Обещанное Чудо умерло, так и не родившись. Что-то не заладилось в небесной канцелярии,- вот и случился «чернильный казус». В этот раз Синева не вышла мне навстречу. И, думаю, что знаю, почему. А потому не сержусь и умудренно не грущу: моя Синева всегда при мне. С Ней и стану коротать темную ночь до утра. Вместе нам куда как интересно.
--------------------------------------------------------------------------------------------------------------31. 08. 09.

P.S. Казалось бы, все ясно. Все уже сказано и поведано. Да, таинство Синевы есть. Знай, ищи Ее волшебство внутри и снаружи. Вникай, исследуй. Но…продолжая в Нее вглядываться вновь, опять наблюдаю прежде неведомые Ее про-Явления. Они многогранны. И просто будет жаль их упустить. Вот и фиксирую игру их переливов.

Луна-в-«прикиде».
------------------------
Cего дня поутру вновь, осатанев от наших TV-вестей, сгоряча стал писать о всех наших ужасах. Исписал страницу. И, вроде бы, все верно, но…Вдруг, спохватившись, опомнился и бросил: противно стало. А в пору ночного бдения, когда принялся описывать небесный наряд луны, на душе стало легко и спокойно. К чему вся наша презренная суета? Ведь мир так прекрасен! А мы, его уродуя, скачем по его благоуханному телу несносными паразитами, пока однажды планета не отряхнется от нас, как собака от докучливых блох, и последует далее своим вековечным путем…

Сегодняшней ночью, прежде ущербная, не дающая сна последние две ночи,- упорно растущая Луна, вошла в полную фазу и явилась при всем параде. Еще поздним вечером казалось: все, что можно, уже определилось до утра, и никаких явлений быть более не может. Но позже, искупавшись в бассейне Синевы и несколько отмякнув от будничной бестолочи, подкручивая настройку фантазийного зрения, обнаруживаю и другие интересные вещи. Ближе к полуночи Луна, поднявшись выше по южному сектору небосклона, все же устроила на нем праздник. Сама в сияющей короне ночного света, раскинув во все стороны свои прямые светящиеся волосы, в сияющем ожерелье ореола она нежданно (вместе с подстроившимся отвлеченным ви/дением) явила изумительную синеву своего платья, подсвеченного глубокой лазурью, раскинув его подол по всему южному своду. Купол лунного платья голубеет и ширится. Несколько ниже и справа от короны сверкает один-единственный бриллиант одинокой звезды. Может там застежка, скрывающая некую ее женскую тайну? И ночная темень отступила в стороны, а сказочный наряд простирается далее за смутно выявляющийся горизонт. Чуда не случилось, но несомненный праздник на небе был в самом разгаре. С ним жить стало сразу веселей. Теперь до утра мы не пропадем со скуки. Но позже лазурное сияние наряда поблекло, становясь белесым, а палитра его цвета изменилась на серовато-синюю, несколько поблекнув, а «бриллиант застежки» радиально сместился выше. А значит: Луна медленно-невидно-глазу кружилась! Вместе со всем небосводом вокруг противолежащей, но невидимой сегодня Полярной звезды. Ничто не мешает замедленному, незаметного глазу, кружению: ни туч, ни облаков. Сей танец был величествен и торжествен - плавен и неспешен. Но, незримо вращаясь, Королева Ночи понапрасну демонстрирует великолепие своего «прикида»: все одно, спящее большинство не заметит. Светящий лик Луны довольно улыбается во всю ширь овала (что же с ним станется, если на него и впрямь, наведя-таки проекторы, наложат презренно-постылый логотип?..).
Со временем лунное платье поблекло бы вовсе и стало бы невзрачно-линялым, но неявная ночная лазурь по-прежнему продолжала подсвечивать его волшебным софитом. Как оказалось, таинственная лазурь не растворилась вовсе, а лишь на время отступила, уступив место эффектно-синему колориту кобальта в вышине. Вскоре в складках наряда выявился еще один крошечный алмазик мерцающей удаленной звезды. В своем кружении Луна все шире раскидывает лазурно-синий небесный подол. Цвет платья все время незаметно меняется вместе с влажностью воздуха, так что нет смысла описывать все его оттенки: как бы нехотя, они неописуемо переливаются живым сапфиром. Мрачно-зеленые кроны спящих деревьев сверху мертвенно осеняет свечение бледного сияния. Постепенно с юга потянул влажный ветерок.
Все-таки промышленный пейзаж, посреди которого приходится коротать долгие ночные часы, вносит жуткий диссонанс в волшебство пейзажа, неправомерно уродуя его на каждом шагу. Среди него не всякий сумеет воспарить душой.
Ближе к утру небосвод сереет, грязнится, тяжелеет, - тускнеет, напитываясь атмосферной влагой. Похоже, ненастный вчерашний прогноз все-ж-таки сбудется… Жаль, если так. «Кончен бал. Погасли свечи».
А ведь и впрямь, с юга натянуло хмури… Вплотную с уснувшей акваторией Залива -небольшая обжитая сопка под утро являет собой угрюмое фэнтезийное зрелище. Жилой квартал сумрачным контуром силуэтов домов на фоне призрачной ртутно-белесой подсветки туманящейся мути вздымается венцом-короной из зубцов и башен высоток на челе уснувшего на троне исполинского правителя и выглядит обложенной осадой крепостью с искрами факелов по стенам, лесенкам и башенкам. Ниже по склону высится монолитная громада торгового центра, подсвеченная сиреневыми софитами, смотрящаяся фэнтезийным же массивом бастиона над скопившимся в распадке у подножья Воинством Тумана - на самом подступе заколдованного города. Пока еще есть надежда, что с приходом Дня Крепость-квартал выстоит, и массивы туманной мглы рассеются без следа.
На дальнем мысу возникший мираж другого «спального района» призрачно-неявно проступает сквозь восходно-туманящееся марево. Вокруг по склонам сопок из светло-серого «киселя» тумана, затопившего распадки, удрученно торчат угрюмыми истуканами с желтками окон-глаз сонные коробки высоток. Если стать спиной к Заливу, по правую руку декорация панорамной сцены занавешена легковесной кисеей распыленной мороси. А по левую – смутные силуэты сценических деталей промышленного пейзажа обширным фоном обведены мраморными разводами тяжелой низкой облачности. Экая сырая лепота!.. Театральный художник потрудился на славу: шикарные декорации готовы. Сцена должным образом оформлена и готова к Действу.
Где-то допивает утренний кофе сценарист. Опять он понапрасну не спал ночью: в который уж раз без толку перекраивал сценарий – а все та же «бодяга» выходит. Уже очнулся при головной боли заспанный и злой с «бодуна» режиссер труппы. Не раскрывая глаз, пытается нашарить шлепанцы оркестровый дирижер – в его голове уже звучит новая мелодия. Просыпайся, Окраина! Актерам пора на сцену: начинать новый акт житейской «опупеи». А кому-то – в зал,- рото-зеями. И сам то я – один из них. Доброе утро, Страна!

Летний-Праздник-Синевы (Вахта-по-Синеве).
----------------------------------------------------------------

Позади – памятное празднование Ивана Купалы в общине язычников – со всеми вытекающими: с ритуалами, беспрестанными речовками, кострами затемно и ночным купанием-с-девами. Ныне - Макушка Лета – срединный июль. Ввиду запоздало-поздней весны майские «погоды» сместились на июнь, а июньские туманно-моросящие, как прежде-не-бывало, «сдвинулись» на июль. Дачники жаждут дождя, поливая из чайников свои «запаленные», с горчинкой, огурцы. Но сегодня – Праздник среди буден – настоящее Лето. Окончен хлопотный рабочий день, но мы – по-прежнему на службе,- лишь чуток расслабясь. Приятный теплый ветерок шалым вездесущим котенком игриво мечется из одной стороны в другую,- ударяя невидимой лапой по соцветьям и клубком катясь по еще некошеным травам. К не оглашенному Празднику «по умолчанию» Некто, явно буйный, по всей Небесной Канцелярии распотрошил «перину». И весь день в перисто-голубой вышине, как никогда, разлетАлись серебристые 27-е «СУ-шки», готовясь к предбудущему параду на Заливе. Зато пернатая мелочь, не имея реактивной тяги – вся вблизи земли: видать, опять давление упало, а это – к ветру, если не к дождю. Над моей головой,- в попытке взметнуться кверху, высоко вздымая крылья, энергично прохлопал одинокий голубь. Паряще скользят по земле тени разрозненных чаек, белыми воронами низко бреющими вдоль берега с истошными вскриками. Проносятся со звонко-торопливым щебетом стайка ласточек, а поперек ей – «банда» воробьев, вертляво присевших на минутку на ограду. В сторонке, перебивая друг дружку, стрекотливо общаются сороки с зеленоватыми хвостами, торчащими из-под уложенных синевато-перых крыл - бойкие смелые птицы. «Птичий двор» у КПП, как обычно, собрал вместе голубей, попрошаек семечек, часть которых вперемешку с воробьями, «пасется» вокруг полу-буханки черствого хлеба, а другая упоенно возится в луже: пьют и топорщат крыла, встряхиваясь опереньем в гигиеническом экстазе,- топя паразитов.
И вот в довершение пернатого изобилия сверху в заросли травы, распуша перья, шумно спускается фазан. Хорошо еще драконы не летают… Просто Слет Пернатых в Птичьем Царстве! Давно ли тут кругом синели, мерцая от движений вечерне-теплого воздуха, искристые сугробы…
Но сегодня мы ведем молчаливое наблюдение друг за другом с «плюшево»-блохастым щенком. Впервые увидев его недавно, я прозвал его Цуциком. Отслеживать его настороженно-игривые повадки в их непосредственном естестве – истинное удовольствие. Сущий ребенок. Даже мне, далеко не собачнику,- уже теперь мощные широкие лапы и умненькая мордашка «цуциненка» говорят о многом. Крепкая будет псина – весь в своего «дядьку» Тарзана такой же палевой масти, переселившегося прошлым августом за город,- на хозяйство, но в итоге съеденного любителями «собачатинки» из депрессивного шахтерского городка.
Недолгое время мы мирно сосуществуем с драконо-фазаном, который не замечая нас, важно вышагивает вдоль зарослей травы, пока они с Цуциком столкнувшись «нос к клюву», не перепугали друг дружку. Фазан тут же петухом взвился кверху. Цуцик, взвизгнув, ненадолго забился в свое «гнездо», где у него потаенная «лежка». Буквально через пару минут все уже по-прежнему мирно и без недоразумений. Фазан, силуэтом, повадками и кинематикой движений похожий на измельчавшего алозавра, степенно прошествовал мимо на самом виду, а затем спугнутый моим движением, по-динозаврьи назад кося на меня глаз, полу-прикрытый пленкой века,- спешным бегом ретировался в заросли травы у ангара.
Дино-фазана сменяет Цуцик, который вновь на сцене в своем амплуа. Он сворачивается «калачиком», выгибается и изворачивается, клацая челюстями в извечной борьбе с паразитами – ну, это вовсе неинтересно.
На серебрящемся Закатном заливе небольшой сейнер «пауком» раскинул «лапы» промысловых стрел на мачте,- как перевернутый «голый» зонтик – идет вечерний лов. Текучей «волной» рыжеватой шерсти «просочился» между оградой и воротами, «порожняком» вернувшийся с ловчей прогулки на берег вездесущий кот Чубайс. Он, как и всегда – в вечном поиске «жрачки». До паука-сейнера ему не доплыть, а из береговых рыбаков никто его, рыжего, не приветил гостинцем. И мы ему не дадим: у нас своя компания, а Чубайс – не из нашей «стаи». Хотя я с ним - «одной крови», но с рыжими бестиями в кошачьем обличье нам знаться не с руки. У него на «галерее» - своя компашка: их там таких рыжих – целый выводок. К тому же мне хорошо известно, что обычная для него компания – черный зрелый кот Флинт или мордатый котяра Базиль,- тот еще хлюст. Хороша парочка… По-развелось кошаков с той поры, как по-извели собачь стаю. Младшая сестра Флинта, такая же черная Багира, томной от жары пантерой вышла из столовой вот уж пристроилась в тени джипа, возлегая недвижно обсидианово-черным сфинксом, прячась от субтропического ярила: кошачья сиеста, однако.
На берегу заразительно хохочет компания парней в шортах у остывающего «седана».
Вот уже Цуцик что-то выискивает вблизи своего убежища. Захотелось его подкормить. Подношу ему ломтик батона, но он от подобной фамильярности прячется. Но стоило мне удалиться, тут же, осмелев, начинает смаковать подношение. Затем подсыпаю ему горстку крекеров в форме рыбок. «Рыбки-вкусняшки» понравились Цуцику. Он приближается и крепнущим голоском благодарственно тявкает: «Ваф! Ваф!». Начинаю игру, отвечая ему тем же. Пару минут мы пере-тявкиваемся. Передразнивая, задираю щеночка, но он ведет себя умнО и на провокации не поддается. Зато теперь мы – друзья. Затем песик ложится на свой махровый коврик и принимается за огромную старую кость, так и этак мусоля ее – «тренирует» зубы и клыки. И я догадываюсь, зачем он это делает. Как ни жаль, но знаю,- он вырастет так же быстро, как подрос за неделю, и станет одним из «банды» местных псов на их собачьей «свадьбе» и в голодную пору будет со всеми нещадно драть «чубайсят» в клочья. Ведь Цуцик – последний из помета его мамаши – орехово-рыжеватой Ляли, что прижилась, было, здесь же, а теперь растворилась в среде «береговых псин». Остальных щенят разобрали по домам, но Цуцика оставили нам. Кто-то из столовой его кормит, а другие под-кармливают, не давая ему пропасть. Вырастет и уйдет к «береговым», сильным и полудиким,- жить законами стаи.
По-монашески шикарно-черный с зеленоватым переливами махаон, подобно колибри зависая у соцветий, методично-деловито откачивает нектар из малиново-сиреневых флоксов на клумбе у подломленной сосенки. А позади - еще один,- такой же краса-вЕц, но с синим отливом, лакомится соками оранжевых саранок, «распатронив» следом соседние лилии. Аристократы отряда чешуекрылых по преимуществу «пасутся» на клумбах: «деликатесы» выискивают. Еще с биофака мне издавна известны секреты их «оптического окраса»,- благодаря бинокулярному стерео-микроскопу. Интересно, а кто будет опылять сизо-колючие шарики репейников, уже набухших цветением? Мухи! Зеленые мухи и муравьи. Чем-то репейниковые их привлекают. Белые головки душистых «кашек» и сладкого клевера у черно-рыжих бабочек-«пеструшек» - вне всякой конкуренции среди полевых цветов,- вот и трепещут они над ними крылато-кружевными пятнами. Поразительны неистово-вихревые парные танцы блеклых цветом бабочек-капустниц. А вот на загорелую кисть правой руки важнецки спустился не кто-попало, а «их благородие» Рыцарь Ордена-лесных-клопов. В прочном хитиновом панцире, с усами в черно-белую полоску и такими же краями сложенного «плащика» из крыл, он солидно-неспешно маневрирует по руке во все стороны, словно подставляясь для обозрения то одним, то другим боком. Спинку ему прикрывает бардовый геральдический щит предкрылков с бронзовой вставкой в остром углу. Середка щита покрыта геральдическим знаком Ордена Клопов в виде золотистого амфоро-вазона. Завершив свою недолгую «инспекцию», «их величие» покидает нас: нареканий в наш адрес нет,- и на том спасибо. В детстве мы таких визитеров называли попросту-брезгливо - «вонючками» (это если раздавишь). Черно-зеленый Махаон прилетал на флоксы также и на «ужин». И стоило мне подойти поглазеть, как он разъяренным драконом взвился над клумбой и принялся «истребителем» барражировать вокруг и пОперек, кренясь и закладывая виражи, а то пикировать штурмовиком,- будто отгоняя всех возможных конкурентов. Чтоб не тревожить его понапрасну, пришлось ретироваться. Но я изумлен: не впервОй наблюдая шикарных красавцев, впервые встречаю подобную реакцию. В итоге минутами припозднившейся маленькой кремовой бабочке не досталось ничего от прежнего изобилия. Прилетай на-завтра по-раньше!
В томном предчувствии скорого наступления чарующей поры «бабьего лета» ветровое затишье сменяется крепнущими дуновениями с южных направлений, а это уже признак августовских погод – сезона тайфунов – «ветров смерти» с их бешеной энергией и затопляющими ливнями. И вот уже теперь все обилие декоративных и полевых цветов совокупно и вразлад, неистово раскачиваясь вслед за «щенячьей» игрой ветра,- порывисто кивает и кланяется кистями соцветий, головками бутонов, не сходя с места, в своем истовом танце - на все стороны света. Но уловить такт того танца – мудреная загадка, разгадать которую мне мешает одинокий наглый комар – единственной помехой в моей медитации-с-релаксом. День Бабочек в Пору Цветения при томном благоухании Лета.
За оградой в тупике бригада мужиков крашеным железом перекрывает обветшалую черепичную крышу давнишнего дома в 4 этажа. На скалистом обрыве к Заливу он давно постыло «мозолил» глаз своим затрапезным видом – на самом виду. И вот, наполовину еще в лесах, принаряжено сияет обновленной игрушкой. Его облупленные грязно-серые стены заново оштукатурены и окрашены светло-голубым, а проемы окон и все выступы обведены белым. Торчащие трубы вентиляции знатно «упакованы» в зеленые короба-кожухи. Сами мы не управились, но ведь для чего-то же существуют китайская «братия»… Ну кто еще, помимо тайской «братвы», приведет в порядок наш жилой фонд?.. Это, видать, по программе придания презентабельного вида «морскому фасаду» к саммиту 20-12… Никак, они же и на крыше!.. У нас то самих руки долго бы еще не «дошли»: не барское это дело… Чем это мы так заняты? Да мы как-то все больше оды «синьке» пишем… Один из «тайцев» на самом верху лесов, штукатуря торец, явственно-неплохо при этом напевает нечто знакомое: небось, сверху свою родимую фанзу узрел… Светло-зеленый профиль кровли на скате крыши в тупике радует взгляд. Зеленое-с-белым по голубому на фоне смеркающейся перистой голубизны небес – картинка! Лепо-та-а!..
Такая вот тихая теплая прелесть Синевы посередь Лета – во всех Ее проЯвлениях – не просто гроздь Явлений, а состояние души. И каждый из нас – сублимированная капля экстракта-концентрата всего этого ВеликоЛепия. Еще б не петь китайцу, когда кругом такое!.. Почти, как по соседству – в его, прежде нашей дин-линской Манчжурии – вплоть до самой Великой Ки-тайской.
Над горбатыми спинами сопок за Заливом поодаль – растут, темнея, бесформные массивы тяжко-вздымающейся мглы, а ближе к берегу громоздятся комьями «сахарной ваты» облачно-ватные горы и фантасмагоричные «фигуры», подсвеченные розовым спектром заката. Весь день светило то ли играло с тучками в прятки, не то боролось за светящийся простор: кто кого. Послеполуденное пекло попеременно чередуется вслед за плывущими облаками с прохладой дыхания белесо-замершей акватории. Но вот настала перемена: из-за мощного «затылка» сопки-горы, угрюмо наползая и гулко многообещающе погромыхивая, норовила ударить гроза. Ширящийся узкой бело-пенной полосой, медленно катящий в стороны, небесный вал быстро настигал всклокочено-косматый прибой «авангарда» ретивых туч. Но…идет время…нет как нет ни ожидаемого шквала, ни капли влаги не упало сверху. Привет дачным огурцам! Через каких-нибудь полчаса всю грозную стихию «размазало» по всему небо-своду, а к вечеру он и вовсе очистился и прояснился. Ничья. Но день уж на исходе, и солнце двинулось к закату. Пестрая, рыже-черно-белая, мягко-изящная Мурка подпрыгивает и скачет у клумбы, нанося удары лапой по воздуху: ловит мотыльков, не давая им припасть к душистым соцветьям. Голубое на западе истаивает в лучах багряного диска и ширится, растекаясь, лазоревым. Бирюза над Заливом все ширится и бледнеет. Голубизна в зените наоборот - чем дальше, те больше мрачнеет. Не тут ли «гнездится» Сине-Крылая Птица? Следом – сумерки. За ней – сказочно-приятная ночка с перемежающимся и совместным стрекотом сверчков (сверчки «сверчкают», как некогда выразился один со-служивец). Пьяняще-духмяные эфиры с лежбища скошенных трав, истекающих настоявшимися на солнце соками - шалым ветром вразнос по округе. Под утро особенно уютно-ярко теплятся «желтки» «галогенок» посреди ярко-зеленеющего фона ветвей. А вот и утро нового праздника Жизни. С повторами, а то и с сюрпризами, пожалуй.
К утру Чубайс рыжей молнией словил таки на бережку некую птаху, мелькнув мимо нас к «галерке» - с «дичью» в зубах. Знатный будет завтрак!.. Может, он там и поделится с кем-то из рыжей братии… Приятного аппетита! Цуцик завтракал «рыбками-вкусняшками», а я – парой ломтиков батона, запивая остатками чуть теплого «кофия» из термоса. Так мы дружненько, хотя и несколько по-врозь, по-завтракали.
Утро нового праздника не застало нас врасплох – мы его ждали, а вот состоится ли Праздник по-вторно, теперь зависит уже от моего сменщика. Потому что важна Синева не столько снаружи, где Она есть всегда и проявится - так или иначе. Необходимо еще и внутренне преобразиться, если ты не вполне готов к Ней, чтобы Волшебным Зеркалом отразить Ее вовне. Если нет Ей соответствия в тебе самом, внешняя Синева не «срезонирует»,- и Чуда встречи не выйдет. Уверен, мы способны гармонизировать не только себя, но и Пространство вокруг! Отчего-то сдается мне: через посредство обоюдно-двустороннего резонанса такая гармонизация как раз и происходит. Тогда то и «срастается» все внутри и снаружи – в Единое Целое: и звучит, и сияет, и трепещет,- а это дорогого стоит. И стоит только коллеге пожелать,- как будет Праздник и при нем. Озарит ли Синева его день Своим откровением, от меня уже не зависит. Пускай тренируется. А мне пора «на хаус». Я свою «вахту-по-Синеве» отстоял, как надо: и в мою смену Праздник случился! Хорошо еще, платы с нас не берут за наши дежурства при такой красоте. Я свою «дозу» «синьки» «хапнул» сверх меры,- надо бы и другим сколько-нибудь оставить. Хотя Синева бес-предельна. Явной Синевы в избытке - «снаружи». Потаенной Синевы в достатке «внутри», если ты не убог. Если ты не очерствел до самого нутра, так и тебя осенит редкостным откровением из самых глубин души на нашем Просторе. Уж это точно.
Пора бы мне уже «отчалить». Так что пока,- до скорого, миленький дружочек-Цуцик! Конечно, никакой он не Цуцик, и через неделю моего отсутствия, сия псина на вытянувшихся ногах облает меня вполне окрепшим голосом, то ли приветствуя на пару с узнавшей меня мамашкой, то ли не признав. Но хвостами виляют оба. Да, то будет уже не прежний щеночек, и на Цуцика он не откликнется: он уже не «цуциня» - подросток. Но сегодня мы пока еще дружки. Но я и впредь тужить не стану: у меня и помимо него есть неизменно-верная подруга. До новой встречи, Синева!
------------------------------------------------------------------------------------------------------------ 16/27.07.10

P.P.S.: Вот так: на ровном месте - абсолютно невзначай, постепенно, - нечаянно восторженная ода Синеве, наворачиваясь комом всякой всячины, не-вольно превращается в лирико-публицистичный цикл зарисовок с отвлеченно-условными героями-явлениями. Потому что начал то я о Чудесах Небесных, которые хотелось попросту воспеть и возгласить, а они сопрягаются с другими – по всем Стихиям и Временам: года, суток и погод. Вслед за Синевой Ода ненароком садится на воду или же божественно спускается к земле. Потому что, Войдя в Синеву, проникшись Ею, видится комплекс взаимо-проникающих Явлений в единстве связей их интерферентного взаимо-действия и развития. Так понемногу, казалось бы, готовая лаконичная зарисовка, убогая попытка описать Неописуемое – триединство ликов Синевы, некой весенней почкой начало набухать и ветвиться, превращаясь по ходу развития в нечто иное – вовсе непредвиденное. Все-таки литераторство – дело живое и куда оно заведет, предугадать не всегда удается. Возможны нежданные метаморфозы. Имейте в виду.
Однако, если какой-нибудь изрядно продвинутый и не в меру циничный сноб, вроде г-на Никонова А., с высоты жидовних амбиций брезгливо поморщится: «Такую, мол, «синьку» развел этот Лужицкий, хоть святых выноси…» Тогда могу загодя ответить на это, что сей либерал в свое время и сам главами в «Управлении выбором» такую буржуинскую «пургу гнал», что святых выносить уже, пожалуй, поздно. И оттого поневоле кинешься искать Синеву даже там, где Ее, казалось бы, нет. И вдруг … нечаянно найдешь… как раз там, где Ее никоим образом быть не может... Где больше, где меньше – но Она есть всегда и всюду! Есть, потому что все мы родом из детства, когда Она в нас поселяется исподволь. И я своей Синеве останусь верен: мне в Ней куда как уютно.
Это ли не чудо, когда дочь моего «куратора» по литературным изыскам,- сама неплохой литератор, может в Новой Зеландии, куда она уехала с семьей тремя годами ранее, не просто прочесть о нашем Цуцике и махаонах, а также «заценить» прочтенное, но и сравнить нашу Синеву с ново-зеландской «синькой»? Пускай через «И-нет», но есть в этом несомненное Единение! Поскольку Синева вездесуща! И Родной Язык единит в-одно-целое наши души по-всюду – не хуже Синевы, которую мы вобрали в себя на едином Просторе!
---------------------------------------------------------------------- 5.о9.о9./31.07.10
*- из авторских поэтических опытов. 05.06.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.