Остросюжетный роман "Крест" (отрывок)

КРЕСТ. Марина Болдова.

Глава 1.
1944 год.

Темное небо безрадостно нависало над Рождественкой, словно угрожая ско-рым проливным дождем. Тучи, разбухая от наполнявшей их влаги, принимали при-чудливые формы, страшные и давящие, словно безысходность. То выражение вино-ватой безысходности, которое было написано на лицах людей, торопившихся под спасительные крыши домов. Будто стыдясь собственной поспешности, одна из жен-щин все оглядывалась и оглядывалась назад, на кладбище, где, не замечая надви-гающейся непогоды, у свежей могилы, стояли два человека. Он одной рукой обнимал ее за плечи, другой опирался на палку: Мирон Челышев потерял на войне ногу. Его жена, красавица Анфиса, застывшим взглядом смотрела на небольшой земляной холмик с лежащей на нем фотографией маленького мальчика. Ее Сашенька улыбал-ся ей с этого снимка, и она никак не могла найти в себе силы, чтобы оторвать взгляд от любимого лица.
- Анфисушка, пойдем, милая, скоро дождик польет, - Мирон потянул жену за плечи. Анфиса отрицательно покачала головой.
- Я не верю, что его нет. Понимаешь, Мирон, я этого не чувствую. Тело же не нашли, хоть и обшарили все дно.
- Его могло отнести течением. Ты знаешь Юзу, скольких людей она сгубила. Пойдем. Дома нас ждут.
- Кто? Сестрица моя ненаглядная? Глаза бы мои ее не видели, злыдню! Накар-кала - таки беду! С самого рождения Сашеньки твердила: не убережешь, не получит-ся! Притянула лихо, теперь радуется!
- Да брось ты, Анфиса, Вера здесь ни причем! Она любила Сашеньку.
- Конечно, любила! Только совсем спятила от этой любви. Боюсь я ее, Мирон, она же все время твердит о проклятии нашего рода! Только и слышу про то, как все мальчики умирают, а, значит и Сашенька…
- Брось, Анфиса. Ты и сама понимать должна, что то, что она о твоей матери и бабке рассказывала, ерунда. Это всего лишь совпадения.
- Про бабку точно не знаю, но мои братья – близнецы не дожили и до трех лет. Умерли почти в одночасье. Так что у мамы только я и Вера.
- А у матери твоей братья или сестры были?
- Вера говорит, что два брата. Я маму совсем не помню, только то, что Вера рассказывала. Ей - то уже было шестнадцать, мне всего два года, когда мама забо-лела. Вон там, подальше, действительно две могилы рядом. Иван и Михаил. Может быть, это и есть мамины братья.
- Вот! Ты и сама понимаешь, что эта история с родовым проклятьем, бред.
- Тогда где мой сын? Мирон, почему он утонул?
- Потому, что это был несчастный случай. Потому, что он был очень шустрый, наш Сашенька. А Вера просто не смогла за ним уследить.
- Это она виновата. Она не должна была его выпускать одного в сад.
- Она же не знала, что там, у обрыва, доска в заборе выломана. Да и мы не зна-ли. Там чапыжник один растет, кто туда ходит! – Мирон уже начал терять терпение, - Пойдем, Анфиса! Негоже над могилой ругаться!
Анфиса повернулась к мужу.
- Мирон! Давай уедем. К тебе, в Кротовку. Пусть Верка здесь одна живет. Видеть ее больше не могу. Ведьма она.
- Как скажешь. Только не виновата Вера ни в чем. Любила она Сашеньку, - уп-рямо повторил он, - И никого у нее кроме нас нет.

Глава 2.
1984 год.

Зарево было видно далеко за околицей. Страшный пожар даже по деревен-ским меркам. Горели сразу все постройки на дворе. От сараюшки уже остались только угли, банька, стоящая у самого забора, полыхала вовсю, вместо огорода чернели корявые палки. Дом же, казалось, стоял насмерть. Некогда добротный пятистенок хоть и зиял темными провалами окон, но крыша пока еще не обвалилась.
По двору, среди горящих кустов металась пожилая женщина, громко причитая во весь голос.
- Господи, да что же это делается – та, а? За что ж вы ее так? Неужели креста на вас нет, изверги? А дите – то зачем, малое совсем? Любавушка, девочка, как же так – то? За что они с тобой так?
Женщина бестолково набирала воду в небольшое ведро из стоящей посреди бывших грядок бочки, бежала к дому, выплескивала в гудящее пламя. Огонь с ревом проглатывал живительную влагу, и, словно насмехаясь, разгорался с новой силой. Наконец женщина, поняв всю бесплодность своих действий, с плачем села на уце-левший клочок травы. Она сидела, обхватив голову руками и раскачиваясь из сторо-ны в сторону, уже не видя ничего перед собой.
По ту сторону забора стояла толпа сельчан и молча наблюдала, как догорает дом. Лица были суровы, у женщин поджаты губы, а у мужиков нахмурены брови. Ни-кто не делал даже попыток потушить огонь.
- Да свершится воля Божья! – сухонький старичок, подняв палку вверх, угро-жающе потряс ею перед толпой.
Кое - кто мелко перекрестился, большинство лишь молча закивали.
В этот момент дом, не выдержав натиска огня, словно сложился пополам. В стороны полетели горящие головешки. Толпа отхлынула от забора.
Женщина, до этого сидевшая на земле, поднялась. Вышла за калитку, остановилась перед толпой. Глядя прямо перед собой, она достала из кармана просторной юбки большой крест, усыпанный камнями, и, держа его в вытянутой руке, громко крикнула:
- Да будьте же вы все прокляты! А ты, кто ее сжег, будь проклят трижды и до седьмого колена. Не будет тебе покоя на этой земле! Не тебе, не твоим потомкам, убийца! Да не умрешь ты раньше положенного срока, но да будешь ты молить Бога, чтобы забрал тебя, потому, что смерть тебе покажется избавлением!
Женщина, ни на кого не глядя, пошла прочь от пожара. Толпа, испуганно мол-чавшая до сих пор, тревожно загудела. Тихо переговариваясь между собой, сельчане побрели по домам. В душе каждого из них отныне поселился страх.

Глава 3.
2006 год.

- Во – во, глянь, опять приперлась! Счас че–то там крутить начнет. Смотри – смотри – поворачивается. Во, прикольно! – Санек в возбуждении больно ткнул кула-ком Михе в плечо. Тот даже не заметил тычка. Миха во все глаза смотрел на закутан-ную в темный балахон фигуру, склонившуюся над могильным холмом. Крест на моги-ле медленно поворачивался.
Когда Санек рассказал ему о том, что кто – то по ночам гуляет по кладбищу, он не поверил. «На кой ляд ты сам туда ночью потащился, недоумок?» - попенял он младшему брату. Санек виновато отвел глаза. Миха в свои двадцать два года был для него авторитетом непререкаемым, врать ему было бесполезно и более того, опасно. За вранье Миха порол его нещадно. И даже мать никогда не вставала на его защиту, отворачивалась, чтобы, не дай Бог, старший сын не увидел ее мокрые глаза. А пошел он на кладбище на спор. Пацаны постарше подначили его, посулив дать де-сять долларов одной бумажкой. А Санек никогда не держал в руках иностранные деньги!
- Тише ты, не вопи, - шикнул Миха на Санька.
Фигура вдруг резко обернулась и замерла. Санек притих. От страха взмокла спина, и он вцепился в руку брата. Миха кивнул головой в сторону выхода с кладби-ща. Рассмотреть что – либо более подробно можно было только с близкого расстоя-ния, но двигаться бесшумно и незаметно Миха не умел – природа наградила его не-малым ростом и ногой сорок четвертого размера. Он решил, что завтра придет на кладбище один, без Саньки, который только мешал ему своими щенячьими воплями, и займет позицию где – нибудь поближе к этой могиле. Собственно, он даже толком не понял, над которой именно могилой склонилась сейчас темная фигура. Это была самая старая часть деревенского кладбища, захоронения здесь уже не делались, и половина могил был заброшена, кресты поломаны, а оградки украдены предприим-чивыми жителями Рождественки. Миха решил, что завтра он узнает две вещи: чья могила и кто к ней приходит.
- Сболтнешь кому, по ушам получишь, понял? – Миха говорил строго, крепко держа Санька за руку. Они шли по дороге к деревне, и Санек, наконец, перестал дрожать и почти успокоился. Вспомнив, что он пережил, когда в первый раз увидел живого человека, в полночь бродившего между могил, Санек поежился. Тогда он бе-жал с кладбища не разбирая дороги, падая, обдирая себе коленки о придорожные кусты, пока не уткнулся в живот одному из пацанов, дожидавшихся его у околицы. «Что, сдрейфил, Санек?» - насмешливо спросил самый старший из них, Вовка, вла-делец вожделенных десяти долларов. «Там! Там!...Живой мертвец!» - захлебывался Санька, тыча пальцем в сторону кладбища. Пацаны ржали, попивая пиво и не веря ни одному его слову. Им – хохма, забава, ему – страх и бессонный остаток ночи впереди. Но десятку Вовка все же ему отдал. «За смелость» - сказал он и пнул его коленкой под зад, чтоб Санек уматывал домой. Он и умотал. Дома, получив от проснувшегося брата подзатыльник, промучился до утра, пытаясь заснуть, а утром рассказал о странной фигуре на кладбище Михе.
Братья потихоньку, чтобы не разбудить мать, спавшую в проходной комнате, прошли к себе. Две кровати, стоящие спинками к окну, между ними тумбочка и шкаф для одежды в углу – вот вся мебель, поместившаяся в девятиметровке. Миха мечтал заработать денег и пристроить со стороны веранды еще одну, большую комнату, в которой, как ему думалось, он будет жить со своей женой. Будет же у него когда – то семья, обязательно сын и дочка! Но пока даже и девушки у него не было. Ходил он к одной разведенке, хотел даже жить к ней уйти. Только мать, принявшая своего пер-венца за главу семьи после смерти мужа, в этом вопросе проявила непримиримую упертость. Она так цыкнула на сына, что он, испугавшись ее гнева, отступил. Так и шастал по ночам на соседнюю улицу, но до рассвета всегда возвращался домой.
А денег он заработает, факт. Мастерская, куда он устроился после армии, при-надлежала местному фермеру, бывшему городскому жителю, а ныне владельцу крепкого хозяйства, Петру Павловичу Вишнякову.
Петр Павлович Вишняков появился в Рождественке два года назад. Сам факт покупки городским жителем дома в деревне никого не удивил: половина дворов и так уже принадлежали дачникам. Но прошло лето, раскупленные горожанами дома опус-тели, а Вишняков уезжать, похоже, никуда не собирался. Любопытный рождествен-ский народец тут же решил выяснить, а какие такие планы имеет этот городской на их деревню? Но выяснять ничего не пришлось. Осенью Вишняков уже начал утеплять коровники, установил там поилку, отремонтировал крышу механических мастерских, привел в порядок огромный двор. Всем стало понятно, что мужик обустраивается ни на один день. С тех пор хозяйство Палыча только ширилось, он нанял нескольких ра-ботников из числа самых трезвых жителей Рождественки, платил им по деревенским меркам немыслимые деньги, а всяких просящих на опохмел гнал прочь. Так и разде-лилась Рождественка на два лагеря: малая часть уважала Палыча, а остальные, кто был особенно ленив и стабильно пьян, завидовали и злобствовали.
В тот год Миха вернулся из армии. Мать, поняв что у ее старшего в деревне одна дорога: спиться, подтолкнула его сходить и попроситься на работу к новому фермеру. Тот взял еще не испорченного бездельем парня с удовольствием. Правда, предупредил сразу: филонить не позволит. Пылыч нравился Михе. Миха прекрасно понимал, почему ему завидуют: такого порядка в хозяйстве не было ни у кого из ко-ренных жителей Рождественки. Да что говорить, у большинства в сарае по одной ко-ровенке, да огород с картошкой! А у Палыча свинарник теплый, небольшая птице-фабрика, в коровнике все механизировано, даже вода в поилку подается всегда све-жая. А техника! Вот за этой техникой и поставил Палыч следить Михаила Тихонова. И зарплату ему платил приличную. Без лишней скромности сказать, отрабатывал Миха эти деньги сполна. Иной раз до темна в мастерской задерживался, а если надо, то и на ночь оставался, чтоб работу закончить.
Миха вернулся мыслями к кладбищу. То, что он увидел, могло бы и ничего не значить. Залетный бомж обосновался на ночлег, например. Но вращающийся крест! «Завтра схожу туда, пока светло. Посмотрю, может и пойму, на какой могиле меха-низм установлен. Не руками же она его поворачивала, фигура эта! А если там тай-ник? А в нем клад? Вот здорово!» - размечтался он. С мыслями о несметных сокро-вищах, которые он непременно найдет, Миха, наконец, заснул.
В соседней комнате, на старой пружинной кровати, ворочалась во сне его мать. Странные сны, в которых она то боролась с ведьмой, то излечивала людей, прикоснувшись к ним рукой, не давали ей спокойно спать всю неделю. И еще снилась мать, которую Елена никогда в своей жизни не видела. Она говорила «прости меня, доченька» и исчезала за завесой сна. Лена тянула к ней руки, точно молила о том, чтобы она осталась, лицо жгли сонные слезы, но мать опять виновато вздыхала и растворялась в темноте. Утро наступало, неся неизведанное раньше томление по чему – то светлому и недоступному.
Неделю назад ей исполнилось сорок лет. « В сорок лет придет к тебе дорогой человек и откроется тебе Любовь, только первенца своего береги пуще глаза», - предрекла ей заезжая цыганка, попросившая кружку воды. Елена тогда ей поверила как – то сразу, скорее себе в утешение: в свои тогдашние тридцать она и знать не знала, что такое любовь, живя со своим немолодым мужем по чувству долга, но не более того. Она была ему благодарна за то, что взял ее, сироту и бесприданницу за-муж, освободив в шестнадцать лет от непосильной ноши: она тащила на себе пре-старелую бабушку, зарабатывая им на жизнь, чем придется. Иногда удавалось про-дать связанные слепой бабулей салфетки, иногда получить копейки за прополку чу-жого огорода. Однажды сорокалетний вдовец Василий, живший у речки, пришел к ним в дом с бутылкой самогона и пирогом. Он о чем – то недолго поговорил с бабушкой, присев на стул возле кровати, стоящей около печки, а потом вышел в кухоньку, где Елена готовила немудреную закуску, и тяжело опустился на шаткий табурет. «Пойдешь за меня замуж, Елена», - спокойно сказал он, глядя почему – то в окно, - Так будет лучше». Елена только молча кивнула. Свадьбы не было, расписались в сельсовете и дома выпили по стопке водки. Дом Василия заколотили досками и стали жить в их избе. А его дом так и стоял на краю деревни, ветшая и приходя в негод-ность. До прошлой недели. Елена очень удивилась, когда к ним пришел городской человек и, быстро оформив все необходимые бумаги, выкупил его у них.
В восемнадцать Елена родила сына, а еще через двенадцать лет – второго. А через год слег Василий, сломав себе позвоночник. Умер он тихо, как и жил.
С тех она все чего – то ждала, сама толком не зная что. А в сорок лет стали приходить эти сны. А в них - мама, молодая и отчего – то всегда очень грустная.

Глава 4.

- Мам, ну почему мы должны ехать в эту Задрипенку?! – Алена умоляюще сло-жила руки: жест вроде бы и просящий, но тон, каким был задан вопрос не оставлял сомнений: она категорически не согласна!
- Не Задрипенку, а Рождественку, - терпеливо поправила дочь Елизавета Ев-геньевна. Она и сама толком не поняла, зачем ее муж купил эту старую развалюху на окраине деревни. Они планировали провести отпуск в Греции, как и в прошлом году. Уже были заказаны отель и билеты, и вдруг – этот каприз. То, что это каприз, Лиза не сомневалась. Хорошо, если это не надолго. Промается ее привыкший к цивилизации муженек в сарае с клозетом в конце двора дня три и запросится к морю. Кстати, гото-вить ему еду на газовой плите с баллонами она не собирается. Да и вообще кухарить тоже. Пусть ест подножный корм: огурчики, петрушку, что там еще растет на огоро-дах? Глядишь, похудеет: живот его давно уже напоминает футбольный мяч.
- Мам, ну сделай что – нибудь! Ты ж не хочешь провести лето среди навозных куч и комаров? А обо мне вы подумали? Что я там делать буду? Жора со Стасей будут на солнышке греться, а я в речке – вонючке купаться?
- Папа говорит, что там вполне приличная река, Юза, кажется, называется, - Елизавета Евгеньевна чувствовала, что говорит неубедительно, но поделать с собой ничего не могла. Ее муж, уходя утром на работу, взял с нее обещание, что она угово-рит Алену поехать в деревню. А как уговаривать, если у самой все против? Не хочет она ехать в эту Рождественку, никак не хочет!
Алена, поняв, что мать сама не рада предстоящему отдыху, решила, что нужно говорить на эту тему только с отцом. Махнув рукой, она вышла из родительской спальни.
У них была огромная квартира. Такая, что новый человек мог плутать по кори-дорам, пытаясь найти выход, часами. Как им удалось приобрести такое жилье, Алена толком не знала. Просто в один прекрасный момент они переехали из обычной блоч-ной хрущевки в этот дом. Алена, конечно, предпочла бы жить в элитном доме на на-бережной, с охранником на первом этаже, паркингом под домом и теннисным кортом под самой крышей. Если уж появились такие деньги, то зачем реанимировать старые стены, когда можно купить новые? Все ее друзья из гимназии жили в таких домах. А отец перевез их в эту бестолковую квартирищу с балконом, на котором вполне можно устроить танцпол. Единственное, что ей понравилось, что теперь у нее две комнаты сразу: личная гостиная, как она ее окрестила, и личный будуар. Круто! Но зато у ее сестры Ларисы комнат было три и в отдельном коридоре. И своя туалетная комната. Аленины же апартаменты выходили в общий холл.
Алена не то, чтобы не любила сестру, но особенного тепла в их отношениях не было никогда. Она всегда завидовала Стаське, которую старшая сестра обожала. Правда, разница между ними была всего два года. А у нее с Ларисой целых пять лет. Ей, Алене, семнадцать, а Ларке уже двадцать два. И она не замужем. Алена никак не могла понять, почему? Лариса была красавицей. «На нее больно смотреть» - сказал однажды Жорка, захлопнув открытый все время, пока он ее разглядывал, рот. Она только молча кивнула. На Ларку пялились все знакомые мужчины, даже папины дру-зья, давно и прочно женатые. Алену же никто не замечал. Вежливо так бросали «хо-рошенькая девочка» и отворачивались в поисках ее сестры. Лариса была не похожа на отца, да и, слава Богу! Конечно, для мужчины не важна внешность, но папа уж очень непривлекательный. Сколько раз мама пыталась заставить его сходить к сти-листу, поменять прическу, имидж в общем. Но он упорно стригся налысо и носил джинсы и простые футболки под пиджак. Дикость какая – то. Да еще этот его живот! Хоть бы в тренажерный зал сходил, что ли! И тут не пропрешь! Мама говорит, что он ленив, как тюлень. Она его так и называет в разговорах с подружками – «мой тю-лень». Как смешно! Ха – ха!
А Лариса, вероятно, похожа на свою мать. Правда, Алена никогда не видела даже ее фотографию. Отец говорит, что все альбомы потерялись. Как это так может быть? Вообще, при ней не обсуждается, куда делась папина первая жена. Говорили, что она умерла, когда Лара была еще младенцем. И Лариса, похоже, ее совсем не помнит. Алене ее даже жалко, потому, что с ее матерью у Ларисы отношения, как го-ворят, не сложились. Не любит ее Лариса, да и мама к ней никак не относится. Это она однажды так и ответила на вопрос своей знакомой «как ты относишься к его до-чери?». «Я к ней не отношусь», - отрезала она равнодушно. Именно так и есть, то есть никак. Поэтому Алене сестру и жалко. Если бы Лариса не была такой отстраненной! Никогда не знаешь, что у нее на уме. Бывает, на дикой козе не подъедешь, а бывает – улыбается ласково. И даже слушает ее, Алену. В такие моменты Алене хочется сделать для сестры что–нибудь приятное. Кстати, а Лариса поедет с ними в деревню? Интересный вопрос!
Алена быстро набрала на телефонном аппарате, стоящем на низком столике, две двойки – номер родительской спальни. Когда – то отец, устав от бесконечных криков домочадцев на тему «подойдите к телефону хоть кто-нибудь!» установил дома мини – АТС. Теперь между всеми помещениями была связь. У Алены – «21», в спальне – «22», у Ларисы –«23» и так далее. Удобно и прикольно.
Наконец она услышала долгожданное «Алло».
- Мама, а Лара с нами едет? Как это так? Так нечестно! Ну и что, что будет при-езжать, жить – то она будет здесь, в человеческих условиях, а мы там, в этой дыре! Да ну вас! – Алена отключилась и швырнула трубку в кресло. По большому счету ей было наплевать, поедет ли сестра с ними, но обидно другое: ей приказывают, а Ларка сама решает! Алена понимала, что и разговор с отцом ничего не даст. Если тот решил, то будет так.
Ну, что ж! Нужно будет постараться, чтобы ему очень быстро захотелось домой. И она очень постарается!

Глава 5.

Борис Никитич Махотин встал из – за стола и потянулся. Все, намеченное на сегодня, он выполнил. Вот, что значит – последний день перед отпуском. Он усмех-нулся. Как они все переполошились! Когда узнали, что вожделенный пляжик с золо-тым песочком им придется променять на бережок маленькой речушки, а пятизвез-дочный отель – на деревянную хибару! Ну, созорничал он! Уж очень захотелось расшевелить это рафинированное семейство. А то привыкли: зимой – Таити, летом – Греция, Испания. А Рождественка на Юзе не устроит? И никуда они не денутся, по-едут. Он сказал, и точка. Лизка, наверняка сейчас уже успокоилась, решила, что он и сам долго не выдержит на деревенских хлебах. Ба! Как это он не подумал: а есть – то они там что будут? Супермаркета со всяческими деликатесами в деревне отродясь не было, сельпо в основном торгует водкой и селедкой. Или он от жизни отстал? Может там, как в городе, все в упаковочках и нарезанное? Вот и посмотрим. Лизавета точно к плите не встанет. Махотин аж рассмеялся в голос, когда представил себе свою жену в переднике и с ухватом в руке.
Почему с ухватом? А в деревне ж в печке варить можно! Прямо внутри. Гово-рят, каша и щи просто сказочные получаются!
Это еще на фирме никто не знает, что он Грецию на Рождественку променял! Узнают – то – то шуму будет. Он уедет, а они в курилке будут обсуждать эту тему: как это так их босс сплоховал. Может уже того, с головой проблемы? Может, работу дру-гую пора начинать подыскивать? Махотин окончательно развеселился.
- Светик, деточка, принеси чайку напоследок, - крикнул он зычно. Вот и выража-ется он почти по – деревенски. Входит, так сказать, в образ.
Светочка – веточка, как ее звали сотрудники за необычайно стройный стан, ка-чаясь на высоченных каблуках, внесла мельхиоровый поднос. «Ну, красота неземная мне досталась в секретарши!» - подумал Махотин: эту красоту подогнала ему жена Лиза, руководствуясь принципом от наоборот: зная, что Махотин любит женщин в те-ле, что б с попкой порядок и грудки покруглей, она в каком – то модельном агентстве отрыла эту анемичную девицу с фигурой плечиков для одежды. Махотин тогда только улыбнулся тихонько: ему по барабану было, кто его будет кофием поить: любовница у него была не там, где Лизавета думала, а сидела в банке, в окошечке, где обслужи-валась его фирма. Очень удобно – поехал в банк, а там и !... Времени на это много не надо: квартирка для встреч была снята неподалеку. Никаких тебе ухаживаний, цветов и ресторанов: получил удовольствие от молодого тела – вручил подарок. Все.
«Удочки бы прикупить, не забыть. И еще лодчонку резиновую. В этой Юзе, го-ворят, рыба стаями плавает. А что! Забавный отпуск может получиться!» - настрое-ние у Махотина поднималось все выше по мере того, как он строил все новые планы.
Единственное, что его смущало, да и то совсем чуть – чуть, это – дочь Алена. Собственно, из – за нее он и придумал этот отпуск. Совсем она становилась похожей на мать, ничего вокруг не замечает, кроме собственной персоны. А ей среди людей жить! Вот и решил он ее погрузить в естественную среду. Да и Лизавета по его при-кидкам должна на время перестать штукатуриться, а то он уже и не знает, какая она, жена его, в натуральном виде.
- Борис Никитич, среди почты был конверт без обратного адреса, посмотрите?
- Давай, тащи, - он сыто откинулся в кресле.
Светочка протянула ему письмо и, развернувшись на ковровой дорожке, как ее учили в модельном агентстве, пошла к выходу. Махотин повертел конверт перед гла-зами, словно удивляясь: тот был старый, еще советских времен. Аккуратно обрезав левый край, он вынул тонкий тетрадный листок. Развернув его, он тупо уставился на написанную кривыми буквами строчку. Фраза «ОНА ЖИВА» вдруг поплыла перед его глазами. Махотин схватился за горло, рванув другой рукой вырез футболки. «Нет, только не это. Только не сейчас. Это шутка. И я убью того, кто так глупо со мной по-шутил», - он довольно быстро взял себя в руки, засунул листок обратно в конверт, надел пиджак и, на ходу тыча одним пальцем в кнопки сотового телефона, быстрым шагом вышел в приемную.
- Я сейчас подъеду. Скажи куда. Нет, срочно. Сама поймешь, почему!» - почти крикнул он в трубку раздраженно. Прощально кивнув Светочке, Махотин толкнул но-гой дверь приемной.
Светочка, уже привычная к постоянным резким перепадам настроения на-чальника, даже не шелохнулась на своем стуле.
- Счастливого вам отдыха, Борис Никитич, - заученно – вежливо бросила она ему
вслед и облегченно вздохнула: босс отбыл, можно и потихоньку сваливать. Мыслями она уже была на свидании, до которого дозрел таки ее нынешний кавалер. Трудно раскрутить уже прочно занятого папика, но, как показывает практика, ничего невоз-можного нет!

Глава 6.

На стенах висели рожи. По - другому Лариса никак не могла назвать эти урод-ливые псевдо – африканские маски, разукрашенные яркими фосфорицирующими красками. Бар мог бы претендовать на оригинальность, если бы не это «псевдо». Бамбук из пластика, пальмы в кадках с пластиковыми же листами и кокосами, кроко-дил с навечно застывшей в оскале пастью под прозрачным полом, имитирующим во-доем. Даже покачивающаяся на лиане макака, у которой был неестественно красный зад, вызывала только раздражение. Лариса никогда не могла понять, почему Всево-лод, у которого даже пуговицы на рубашке были изготовлены по индивидуальному заказу, всегда назначает ей встречи в подобных заведениях. И никогда не показыва-ется с ней ни в «Ауре», ни в «Русской охоте». Дело было явно не в деньгах: цены в этом афро – баре были заоблачными, да и Сева мог бы при желании купить бар це-ликом. Ларисе думалось, что он просто не хочет ее знакомить со своими друзьями. Но она не понимала, почему. Бог ее красотой не обидел, он ее наградил. Лариса зна-ла это, но относилась к этому дару спокойно. Кто – то талантливый художник, кто – то спортсмен, а она – красавица. Но вот странность – ее никогда не влекло ни на подиум, ни на конкурсы красоты. Она еще в школе влюбилась в математику, потом поступила в Университет и в этом году получила диплом. Правда, с работой вышел облом. Ну не нужна сейчас никому прикладная математика. Да и Лариса за годы учебы поостыла. И работать, если честно, совсем не хочется.
Лариса еще раз оглянулась на вход в зал. «Что – то Севка не торопится. Вот возьму и уйду!» - подумав так, она даже не пошевелилась. Странные у них какие – то отношения. Про любовь и речи не идет. Он просто смотрит на нее голодными глаза-ми, шустро выпивает заказанный кофе, кидает на стол купюры и тащит ее к выходу. Целоваться они начинают уже в машине под урчащий двигатель и завистливые взгляды охранника при стоянке. Дома у него – секс, очередная выпитая им чашка ко-фе, которого он, как она поняла, за день поглощает немерено, торопливый поцелуй при прощании и – до следующего свидания. В лучшем случае – через день, бывает, что Лариса не видит его неделями. Ничего о нем и никаких вопросов о ней. И почему – то не унизительно. Чувствует Лариса себя прекрасно, встреч не загадывает, ничего особенного не ждет. Ни страданий, ни лишних телодвижений, ни восторгов.
Лариса опять посмотрела на дверь. И тут же резко отвернулась. «Этого только мне не хватало!» - она подняла руку с зажатой в ней салфеткой, к лицу, пытаясь таким образом закрыться. В баре хоть и полумрак, но на каждом столике стоит небольшой светильник, а ей не очень хотелось, чтобы отец ее заметил.
Махотин, выхватив взглядом пустой столик в углу, тут же направился прямо к нему. «Что за дыра! Рожи какие – то, аллигаторы под ногами!» - встречу в этом баре назначал не он. Заметив в дверях подтянутую фигуру жены, он привстал на стуле и помахал ей рукой.
«Вот и мачеха подгребла. Что это еще за секретное совещание?» - Ларису вдруг непонятно почему обуял страх. Она всегда считала, что жена отца если не ду-ра, то просто недалекий человек. Отец жил с ней, в этом она была уверена на все сто, только из–за отца Елизаветы, который много что в этом городе мог. Кстати, старик неплохо относился к ней, Ларисе, делая ей подарки порой более дорогие, чем родной внучке Алене. Надевая ей на шейку очередную безделушку, он всегда с удо-вольствием ее оглядывал и восклицал: «Ах, хороша!». Ларису уже лет с четырнадца-ти перестал обманывать этот отнюдь не родственный взгляд.
Она увидела, как отец протягивает какой – то конверт мачехе.
Елизавета Евгеньевна спокойно развернула листок.
- Ну и чего же ты так переполошился, Боря?
- Ты не понимаешь? Если это правда, и она каким – то образом осталась жива, то рано или поздно она захочет встретиться с дочерью.
- И что?
- А то, что многие до сих пор думают, что это я виноват в ее смерти.
- А это не ты? – Елизавета Евгеньевна с насмешкой посмотрела на мужа.
- Не начинай опять! Все уже проверено твоим отцом двадцать пять раз. Какого черта опять чушь порешь? – он досадливо махнул рукой.
«Да, эмоции у папочки через край. А Лизка спокойная, как скала. Что же все – таки случилось?» - Лариса уже забыла, что сидит в этом баре не просто так, а ждет своего любовника. Вздрогнув от голоса, раздавшегося над самым ее ухом, она подняла гла-за на стоявшего около ее столика Всеволода.
- Прости, опоздал, - он скорчил забавную рожицу, которая вроде бы должна была изображать раскаяние.
- А, пустяки…- отстраненно ответила она, глядя на отца и мачеху. Сева сел на-против и загородил Ларисе обзор. «Все равно ничего не услышу!» - подумала она и улыбнулась любовнику.
- Ларек, ты мне ничего не хочешь сказать? – он все же заметил, что его подруга чем – то озабочена.
- Вон там видишь: мой отец и мачеха. Сижу, гадаю: что они здесь делают?
- За тобой следят? За твоей нравственностью, то бишь?
- Не смеши меня. Этим двоим явно до меня нет никакого дела.
Всеволод, наконец, обернулся, чтобы посмотреть на отца своей любовницы. Уж кем - кем, а родственниками своих подруг он интересовался в последнюю очередь. Мужика он точно никогда не встречал. А вот женщина! Женщину он последний раз видел бук-вально с полчаса назад. И ни где – нибудь, а в офисе человека, от которого сейчас зависела его, Всеволода, безбедная жизнь. Этот человек мог при желании раздавить отнять у него бизнес в семь секунд, но почему – то пока не делал этого. Всеволод всю последнюю неделю жил, как на вулкане, в любую минуту ожидая его звонка. Сегодня, не выдержав, поехал к нему сам. Ждал в приемной, развлекая секретаршу анекдотами, но Крестовский так его и не принял. Это могло означать только одно: он отдаст его дело другому. Тому, кто еще недавно готов был ему, Всеволоду, пятки ли-зать. Чиновничьему сынку. Тупому, но послушному, тихому, но угодливому Лавруше, которого он, Всеволод, научил всему, что умел сам.
- Сева, ты слушаешь меня, нет? Что ты так на мою мачеху уставился, нравится?
Всеволод в недоумении посмотрел на Ларису. Ее мачехе было хорошо за сорок, хотя, спору нет, выглядела она шикарно. Но его никогда не влекло к перезрелым кра-соткам.
- На фига она мне сдалась! Слушай, пойдем отсюда, а?
- Я б ушла, только видишь, отец как раз лицом к двери сидит.
- И что? Подойди, поздоровайся. Я выйду первым, ты чуть позже.
- Не хочу. Начнутся расспросы. Он в жизни не поверит, что я в этой дыре просто случайно оказалась.
Всеволод вдруг задумался. Идея, которая посетила его, была проста до без-образия. Он должен познакомиться с этой женщиной. И через нее подобраться к Кре-стовскому. А представить его ей может только Лариса. На правах, скажем, потенци-ального жениха.
- Ларочка…
Лариса удивленно посмотрела на любовника. Экие мы ласковые сегодня! Пожалуй, так он ее называет впервые за все пять месяцев знакомства.
- Слушаю тебя внимательно.
- Не пора ли нам с тобой перестать скрываться? Особенно от родителей.
- Это что ты мне предлагаешь? – насторожилась вдруг она.
- Это я тебе делаю предложение, - Всеволод выглядел серьезным.
- Вот как…,- задумчиво протянула Лариса, - а я тебе отказываю, Сева!
- Как это?
- Не хочу я за тебя замуж, да и вообще замуж не хочу.
- Не ври. Все девушки хотят.
- Я не все. А теперь ты, мой милый, скажешь мне, с чего вдруг такая щедрость души? Только не юли. Я тебя довольно хорошо знаю. К тому же, я не слепая, вижу, что у тебя проблемы. Рассказывай.
Всеволод вздохнул. А что он, собственно теряет? Ларису? Это вряд ли. Как любовники они идеально подходили друг другу. А большего они друг от друга и не требовали. Девушка, спору нет, умна. А может быть, это его шанс? Шанс на выжива-ние. Всеволод постарался быстро прикинуть, как рассказать о своих делах, не назы-вая имен. Наконец, он решился.
- У меня отбирают бизнес. Я сделал одну ошибку, не важно что. Даже не в ошибке дело. Просто некоему местному чинуше понадобилось хлебное место для подросшего сынка. А мест таких свободных в городе нет. Человек, который мог бы мне помочь, не хочет в это ввязываться. Но только к нему я могу обратиться.
- Пока ничего не понимаю. При чем тут твое смешное желание на мне женится?
Всеволод даже растерялся на минуту. Эк, как она его! Смешное! Это что же, он так смешно выглядел или ему подруга такая смешливая попалась?
- Я не могу к нему подобраться в последнее время. Он меня избегает.
- Я знаю этого человека?
- Ты – нет. Твоя мачеха – да. Она с ним плотно знакома. Не знаю, какие у них от-ношения, врать не буду. Видел их вместе много раз. Сегодня тоже. Познакомь меня с ней, а дальше я сам.
- Сева, кто этот человек? – Лариса внимательно смотрела на друга. «Боится, ох, как трусит!»
- Это Крестовский, - произнес тот тихо.
- Дедушка Женя…, - Лариса загадочно улыбнулась.
- Дедушка?
- Я думаю, тебе нет нужды знакомиться с женой моего отца. Я сама смогу тебе помочь, мне Евгений Миронович не откажет.
- Кто он тебе?
- Так – то, вроде бы и никто. Он отец моей мачехи.
- А почему же не откажет? Ты же ему даже не внучка?
- Потому, что он, как и ты, любит красивых женщин, - рассмеялась Лариса. Боко-вым зрением она увидела, как сначала поднялась со своего места мачеха, а за ней и отец. Поддерживая ее под локоток, он повел ее к выходу.
- Пошли, пора, - Лариса потянула задумавшегося любовника за рукав. «Дела делами, а программу для души и тела никто не отменял!», - отчего – то весело поду-малось ей. Всеволод, заметно успокоившийся, потрусил за Ларисой.

Глава 7.

Миха бродил между могилами уже добрых полчаса. Подойдя к делу со всей серьезностью, он обрисовал себе примерный квадрат поисков нужного места и мето-дично исследовал все надгробия. Но следов какого – то бы ни было механизма так и не нашел. Досадно! Не привыкший отступать, он сосчитал количество уцелевших крестов и прикинул время, оставшееся до наступления темноты. На детальное ис-следование каждого у него получалось всего по пятнадцать – двадцать минут. Миха подошел к крайнему слева. На кресте не было таблички с именем, но плита была кем – то очищена от сорной травы и налетевшей земли. Миха опустился на колени. Рукой осторожно провел по краю плиты по периметру. Ничего! Так, теперь основание кре-ста. Он смел пальцами пыль и стал ощупывать шершавую поверхность. Никаких лишних выступов не было. Почему – то именно от этой могилы уходить не хотелось. Места вокруг надгробия было довольно много, будто кто – то, схоронив здесь своего близкого, оставил местечко и для себя. Оградка из кованого чугуна стояла прочно, петли на калитке даже не скрипели, и Миха сразу подумал, что могила совсем не за-брошена, хоть и без имени. Он еще раз провел рукой по кресту. И вдруг палец обо что – то задел. Совсем маленькая железочка находилась прямо под поперечной пе-рекладиной креста. Миха от волнения вспотел. Подергав железочку в разные сторо-ны и не получив никакого результата, он было решил, что это просто так железочка, а он дурак и фантазер. Усевшись на плиту, он прислонился к кресту. И тут же почувст-вовал, что тот начал медленно поворачиваться. Миха вскочил и уставился на от-крывшуюся перед его глазами небольшую нишу под основанием креста. «Мама моя дорогая!», - успел вскрикнуть он, теряя сознание от пронзительной боли в затылке.
Темная фигура застыла над лежащим телом с опущенной рукой, в которой бы-ла зажата небольшая лопатка. «Ну, куда ж ты полез! Не твое это, мое! Я заслужил», - мог бы расслышать кто–нибудь близко стоящий невнятное бормотание. Но рядом с согнувшейся фигурой не было ни души.
***
- Санек, где Миха? Ты будешь говорить, поросенок? Куда Миха ушел, к Зойке?
– Елена трясла младшего сына за плечо. Голова Саньки, низко опущенная на грудь, моталась, как у тряпичной куклы.
- Не–а. Не к Зойке, - Санька трусил. Если он скажет, что Миха ушел на кладбище, придется рассказывать, зачем. Миха узнает, что он проболтался и наподдаст ему по самое некуда. Но с другой стороны, время было за полночь, а Миха еще не воз-вращался. Санька сначала не знал, что брат ушел на кладбище еще днем, при свете. Он почему – то решил, что они пойдут туда вечером вместе. И днем убежал с паца-нами на Юзу купаться. Вернулся, а Михи и след простыл. И фонарь на батарейках из сарая исчез, Санек специально ходил посмотреть. Обозлившись на старшего брата, он пообедал щами и опять ушел на речку. Голод пригнал его домой к восьми часам. То, что Миха не возвращался, он понял сразу. И мать была удивлена, что старший не приходил обедать: его порция щей так и осталась в чугунке. Но особо она не волно-валась: сын – то уже не пацан, а мужик! Свои дела, наверное. Может, к Палычу по-шел, хоть и выходной.
За ужином Санек сидел задумчивый, вяло ковыряя в тарелке с картошкой. Он решил, что пока еще светло, сбегает на кладбище, посмотрит издалека, может Миха там где неподалеку затаился. Санек примерно представлял, откуда удобнее всего будет наблюдать за той загадочной фигурой. Впихнув в себя картошку с мясом, он запил ее чаем и, крикнув матери: «Я скоро приду», умчался на улицу.
В нужном месте он брата не нашел. Повинуясь чувству тревоги, заползшей ему в душу, он, осмелев, решил обойти старую часть кладбища. Сам не зная, что он может там найти. Возле одной ограды, прямо на траве, стоял их фонарь. Михи нигде не было. Санек испугался до гула в голове. Не в силах двинуться с места, он жалобно пискнул «помогите» и только после этого припустился бежать. Фонарь забрать с собой он, конечно же, забыл. Страх отпустил его где – то в середине пути, и Санька начал что – то соображать. А что, если Миха просто спрятался где – то неподалеку и не хочет, чтобы он, Санек, его видел? Тогда ему от брата вечером попадет! А фонарь? Почему он на земле? Миха его забыл? А если его найдет та фигура? Тогда точно поймет, что ее кто – то здесь засек. И будет искать! А если найдет Миху? А вдруг она, эта фигура, сильнее? Тогда Михе будет плохо, факт. Нужно фонарь забрать. Тогда та фигура ничего не заподозрит. Санька развернулся на дороге и побежал обратно.
Он сто раз обошел оградку! И даже лазил вокруг других могил, но фонаря не нашел. «Наверное, Миха и сам догадался его забрать», - упокоил он сам себя и, уже не торопясь, двинулся домой.
Сейчас давно минуло двенадцать, и Михи до сих пор нет. Не может же он весь день сидеть в засаде не емши!
- Саня, если ты не скажешь, где брат, я сейчас пойду к Зойке. А потом поставлю на ноги всю деревню.
Санек представил себе, как мать врывается в Зойкин дом, и поежился. «Нет, попадет мне от Михи хоть так, хоть сяк. Что ж делать?», - он состроил «честные глаза» и сказал:
- Ну, у Михи какие – то там дела. Он в город уехал! – озвучил он вдруг пришед-шую ему на ум спасительную идею. Главное, подкараулить возвращение брата и до-говориться с ним, чтобы он говорил тоже самое.
- Почему же ты раньше молчал, поросенок? – мать заметно успокоилась.
- Он думал, что успеет вернуться сегодня, - врал как сивый мерин Санек, уже почти веря сам себе.
- Иди спать, Саня.
- А ты, мам?
- Я тоже сейчас буду ложиться, иди, - Елена подтолкнула враз вдруг захотевшего спать Санька к двери их комнатенки. Санек зевнул. «Я чуток посплю, а утром Миха наверняка придет. Может, он правда к Зойке зарулил на обратном пути?», - решил он для себя окончательно, покруче подтыкая подушку под голову.
Елена легла на кровать прямо поверх тканого покрывала. Раздеваться почему – то не хотелось. Ей казалось, что в любой момент она должна будет быть готовой куда – то бежать, что – то делать. Бросив на ноги бабушкину шаль, она прикрыла веки. И тут же провалилась в сон. Перед ней, как тогда, десять лет назад, стояла цыганка и все время повторяла ей одни и те же слова: «Береги первенца, береги первенца пуще глаза». Елена вскрикнула и проснулась. Резко поднялась с постели, тревожно огляделась вокруг. Никого. Сердце неуспокоенно ныло, руки были холодны и как – будто онемели. Елена сунула ноги в тапочки и подошла к окну. Долго стояла она, вглядываясь в темноту. Она уже ничуть не сомневалась, что с ее сыном случилась беда.

Глава 8.

Всю дорогу до дома они молчали. Каждый о своем. В последние два – три года они, даже если и говорили вроде бы друг с другом, а получалось, что каждый говорит о своем и собеседника совсем не слышит. Да и общих тем для разговора почти не стало. Он делал дело и деньги, она деньги тратила. Вот такой простой расклад. Он был не жадным, но иногда ему до одури хотелось высказаться по поводу ее покупок, особенно если она приносила домой очередную керамическую собаку размером с ребенка и стоимостью в несколько тысяч. Собак этих в доме было немерено, одна из них, особенно нелюбимая им, стояла в углу прихожей с раззявленной пастью. Как бы пудель встречал входящих громким лаем: в него была вмонтирована проводка от дверного звонка. «Прикольно!» - сказала его дочь Алена, услышав утробное гавканье. Гости, впервые пришедшие к Махотиным, пугались и тревожно озирались по сторонам в поисках пса: лай продолжался довольно долго, то затихая, то становясь громче. Вот такой прикол. «Какая пошлость!» - небрежно бросила Лариса, его стар-шая, и выразительно посмотрела на отца, мол, я говорила, что твоя женушка малость неадекватна!
Махотин остановился на красный свет. Боком покосился на жену. Вот теперь у них опять появилась общая тема. Страшная в своей нелепости смерть его первой жены. Такая же нелепая в своей страсти их короткая семейная жизнь. Они с Любавой бросили на алтарь этой страсти все, что имели: она – нелюбимого, но страдающего по ней мужа, он – невесту. Он опять покосился на жену. Лиза добилась таки своего, он стал ее мужем. Из благодарности ее отцу, ну и ей конечно. Когда случился пожар, в котором сгорела Любава, Лиза упросила отца помочь ему. А его, Махотина, обвиняли в поджоге. И в убийстве.
Махотин повернул во двор. Огляделся в поисках свободного места для парков-ки. Кругом стояли «копейки» и «Москвичи». Махотин усмехнулся. Он и тут «выпенд-рился», как сказал его тесть Крестовский. Нормальные люди с его достатком не се-лятся в таких домах. Сам Крестовский жил в собственном особняке у Волги в районе загородного парка и, естественно, хотел, чтобы его единственная дочь жила рядом. Вообще, отношения с тестем у Махотина были странными. Крестовский, держа в сво-их сухоньких ручонках половину игорного бизнеса города, по – своему уважал зятя. Уважал за нестандартность, за небоязнь его, такого могущественного, за отсутствие раболепия. Это так думал Махотин, льстя себе. На самом деле Махотин не был так уж смел. Ему иногда бывало стыдно смотреть в глаза жене, которая прекрасно пони-мала, что весь его «не страх» - только из – за того, что она безумно любимая отцом дочь, а он любимый ею, Лизой, муж. Не станет Махотин мужем, не станет и самого Ма-хотина.
Они с Лизой все также молча поднялись на второй этаж по широкой лестнице с витыми чугунными перилами. Лиза своим ключом открыла дверь. «Вот зараза!», - выругался Махотин вслух на неживой лай. Лиза усмехнулась. Она почти добилась своего. Когда – нибудь ему надоест видеть вокруг керамические морды, и она поста-вит ему условие: они съезжают с этой дурацкой квартиры, она выкидывает всех со-бак. Вот такую сложную комбинацию она придумала, а с Махотиным иначе никак нельзя, Махотин вот такой, непростой! Как же трудно притворяться спокойной! Как трудно все время что – то придумывать, чтобы удержать его возле себя, такого не-обыкновенного. Каким трудом, какой дорогой ценой он ей достался! Грех так гово-рить, но ей помог тот пожар. Он ей до сих пор снится по ночам, хотя она его и не ви-дела. И женщина горящая снится. Его, Махотина, любимая женщина. Как больно – то до сих пор! Больно, что он не любит, а играет в любовь. Вроде ласков, а вроде и не с ней. Подарки, кажется, от души, но для кого? Для любимой ли? Или так, по долгу? Она устала себя обманывать. Женился бы на ней Махотин, если бы ее отец его тогда из тюрьмы не вытащил? Нет, умирал бы от горя, а о ней и не вспомнил.
- Боря, есть хочешь? – она кивнула в сторону кухни.
- Нет, спасибо, Лиза.
- Тогда пойди, поговори с Аленой. Или мы теперь никуда не поедем? – добавила она с надеждой.
- И не мечтай. Лучшее, что я могу сейчас сделать, это смыться в деревню, ты что, не понимаешь?
- Нет, не понимаю твоей паники, уж прости. Дело давно закрыто. Ты к нему с ка-кого боку? Если даже что, папа опять поможет.
- Папа, папа! Ты не понимаешь, что это кто – то из ее родни докапывается?
- Чего ради?
- Если денег хотят, это – полбеды. А если мститель какой оголтелый? Пристрелит втихую, и останешься вдовой.
- Ты боишься?
- Да, Лизок, боюсь, - он смотрел ей прямо в глаза. Она вдруг разом поняла, что он действительно напуган. И она на самом деле может стать вдовой. И испугалась сама. Он никогда при ней не показывал слабость. Он и себе ее не показывал.
- Боря! Хочешь, отец приставит к тебе телохранителя?- она мягко дотронулась до его щеки тыльной стороной ладони.
- Нет, Лиза, не хочу. Я, наконец, хочу до конца разобраться, кто и зачем убил мою жену? Что – то подсказывает мне, что это писулька – привет от убийцы. Мне нужно время. Я боюсь, что он не даст мне этого времени. Ты помнишь ту первую записку, которая была в корзинке с Ларой? Она была в таком же конверте. Даже картинка такая же. Памятник Чапаеву. Я хорошо запомнил. Потому, что жил я в доме напротив драмтеатра и окна моей комнаты выходили прямо на этот памятник.
- При чем здесь памятник?
- Да не в нем дело. Тот человек, который подбросил нам под дверь квартиры корзину с моей дочерью и сейчашний писака – одно лицо. И оно, это лицо, знает то, чего не знаю я. Теперь понятно?
- Так ты думаешь, что она и вправду жива?
- Нет, это вряд ли. Тело ее опознали многие, и тетка ее любимая в том числе. Просто этому лицу нужно меня было задеть, напомнить мне о пожаре, заставить дер-гаться.
- Зачем, Боря?
- Варианта два. Или он думает, что я виновен, хоть и косвенно. Знаешь, как бы-вает: сам убил, а винит другого. Мол, если б не ты, мне не пришлось бы…
- Сложно слишком. А второй вариант?
- Или он хочет, чтобы я нашел настоящего убийцу. Ведь его так и не нашли. Тот деревенский Анискин даже и не пытался ничего расследовать, а твой отец был занят моей персоной, вытаскивал меня из тюрьмы. Спасибо, вытащил. Но я и не поджигал дом. Ты что, до сих пор мне не веришь?
- Верю, успокойся. Только не понимаю, что ты в деревне – то сумеешь сделать?
- Лиза, Рождественка ведь совсем рядом с Кротовкой.
- И что? Не пойдешь же ты опрашивать жителей? Прошло ведь двадцать с лиш-ним лет!
- В Кротовку я, конечно, не сунусь. Но и в Рождественке, я уверен, найдутся те, кто помнит этот пожар. Знаешь, иногда деревенские сплетни могут быть вполне дос-товерными. Послушаю, что говорят, кого винят, о ком жалеют. Кстати, на бывшего мужа Любавы никто и не подумал. А он хоть и тронулся умом, но вполне мог! И это еще вопрос, правда ли, что его не отпустили из психушки? И еще брат у него млад-ший был. Тогда ему лет десять исполнилось. Злобный такой волчонок, все ходил во-круг нашего дома и мелко так пакостил: то цветы потопчет, а их Любава столько на-сажала! То калитку с петель снимет. Однажды только я ему уши надрал: он в коляску к Ларке, а она стояла под навесом в саду, лягушку дохлую подложил. Главное, я видел это. И знал, что он в кустах сидит, ему, поганцу, посмотреть хотелось, как Любава визжать будет. Метнулся я к кустам, успел его за шиворот ухватить и наподдал слегонца.
Лиза слушала мужа, и в который раз боль тихой змеей заползала в душу. Как всегда, когда муж вдруг вспоминал Любаву, он на глазах менялся. Лицо разглажива-лось, глаза наполнялись влажной нежностью, голос становился тихим и печальным. Лиза в такие минуты, стиснув зубы от злости, делала сочувствующее лицо и слушала про ненавистную соперницу. Он все говорил и говорил, а она, чуть не падая в обмо-рок от сдерживаемого напряжения, так нелегко давалось ей это «лицо», представля-ла и представляла женщину горящей. Он замолкал и всегда после этого уходил от нее, словно стесняясь этого своего порыва, а она истово крестилась, моля Бога о прощении за грешные мысли. Похоже, это ее ноша: терпеть ее, давно умершую, в их жизни. Глядя на ее дочь завидовать ее мертвой красоте, и в объятиях мужа чувство-вать себя чужой.
Лиза стряхнула с себя оцепенение: так и есть, Махотин уже ретировался в спальню. Но сегодня она не даст ему уйти в прошлое. Лиза решительно толкнула дверь.
- Боря, ты обещал поговорить с Аленой.
- Да – да, сейчас, минутку.
- Боря, она собирается куда – то уходить.
- Да, иду я, - голос Махотина звучал раздраженно. В принципе, вопроса ехать Алене с ними или нет, для него не было. В его семье давно уже должны понять, что, если он решил, это не обсуждается. Но у дочери слишком уж заковыристый возраст. Махотин усмехнулся. «Вот не повезло Лизке: и внешностью Аленка в меня и харак-терец мой! Жена думает, что я ее уговаривать стану. Нет, дудки! Я не упущу такого шанса: моя дочь и моя жена в деревянной избе с удобствами в конце огорода!» - Ма-хотин опять развеселился.
Алена сидела на мягком пуфе перед огромным зеркалом, закрепленном в стильной металлической оправе и расчесывала волосы. Низкий стеклянный туалет-ный столик был уставлен баночками и флаконами. Махотин кинул критический взгляд на ее прическу. «Что за мода такая – на голове какие – то рваные клочья. Из – за это-го Алена похожа на белесую ворону. Вот Ларочка – волосы – шелк, струятся по пле-чикам, мужиков такая красота с ума сводит. Впрочем, Аленка еще пацанка, какая там любовь – морковь, с Жоркой на мотоцикле гонять – вот и все желания!»
- Пап, не стой столбом за спиной, раздражаешь! – Алена махнула рукой в сторо-ну еще одного пуфа. Махотин и не подумал на него сесть. Грузно опустившись на Аленину кровать, он продолжал молча ее рассматривать.
- Ну! Что ты молчишь? Пришел уговаривать, уговаривай!
- Зачем?
Алена, наконец, положила щетку для волос на столик и удивленно посмотрела на от-ца.
- Ты же хочешь, чтобы я ехала в эту Задрипенку?
- Так ты и поедешь. В Рождественку.
- А меня ты спросил?
- А что, нужно было?
- Я ж не дошкольница какая! Мог бы и спросить! У меня, к твоему сведению, другие планы на лето! – Алена начала злиться.
- И какие же?
- Мы договорились с Жоркой и Стаськой…
- Во как! Договорились!
- Да! И их родители, кстати, вполне вменяемые люди, купили билеты в тот же отель, что и мы. Только мы из – за твоей прихоти теперь сдаем билеты и путевки и едем кормить комаров в Задрипенку!
- Едем…, - Махотин весело посмотрел на дочь.
- Ты что, издеваешься? Да захочу, я вообще с вами никуда не поеду! Это мама тебе в рот смотрит, а я…
- Что, ты? – голос Махотина стал серьезным. Ох, как избаловала Лизка дочь!
- Я поеду с Жоркой! – она победно посмотрела на отца.
- Он готов оплатить тебе поездку? На свои личные сбережения?
- Не он! Билет же у меня есть, и отель оплачен!
- Нет, дорогая. Про это забудь.
- Ты хочешь сказать, что я не дашь мне мой билет?!
- Я хочу сказать, что ты едешь в Рождественку. И это без обсуждений. Вещи со-бирай. И бери с собой, что попроще, - бросил он уже в дверях.
- А Ларка, значит, не едет? Она, значит, у нас сиротинушка любимая, а я так, падчерица?! – Алена решила использовать последний аргумент.
Махотин резко остановился. Медленно повернулся к дочери.
- Запомни: Лара может поступать, как захочет. Напомню, ей уже двадцать два года. И она, в отличие от тебя, спокойно отнеслась к этой поездке. Она будет к нам приезжать.
- Приезжать! – Алена презрительно дернула плечиком, - А мы будем вынуждены там жить, папа! Это, как говорится, две большие разницы!
Поняв, что разговор зашел в тупик, Алена встала с пуфика, достала из стенного шкафа легкую курточку и вышла из комнаты, проскользнув мимо стоящего в дверях Махотина.
- Я к Стаське! – послышался ее голос из прихожей. Потом хлопнула входная дверь.
«Поговорили!» - Махотин немного виновато посмотрел на жену. Лиза отверну-лась. «Его не исправить. Он и дочь сломает. Он так и будет мстить всему свету за отнятое у него счастье», - Лиза вернулась в кухню, где на плите уже закипала вода в турке.

Глава 9.

- Ну, и что ты от меня хочешь, Елена?
- Надо искать Миху, Лукич. Сердцем чую – беда с ним, - Елена, едва забрезжил рассвет, уже постучалась в окно к участковому Семену Лукичу Воронину. Тот, не ра-зобравши со вчерашнего устатку, чего в такую рань хочет от него мать Михаила Ти-хонова, пытался самокруткой прочистить себе мозги. В голове и вправду светлело с каждой затяжкой.
- Я тебе говорю, погоди панику гнать. Тебе что Санек сказал? В город Михаил уехал, с ночевкой.
- Да врет он, Лукич. Сам не знает, куда Мишка делся, и врет.
- А ты пристрасти его! Пугни, мол, ко Лукичу сведу, он и расскажет.
- Семен Лукич! Пошли к нам, Санек сейчас проснется, а ты его и сам расспро-сишь. А я мешать не буду.
- Ладно, иди, сейчас приду, - Лукич выбросил в ведро с водой окурок и зашел в дом. Елена поспешила назад домой. По пути она все же решила зайти на ферму, где работал ее сын. Хозяина – фермера она не то, чтобы боялась, но при встречах с ним на нее почему – то нападала робость. Может, сказывалась всеобщая нелюбовь – за-висть к нему селян, а может, просто стеснялась она своего деревенского говора и не-ухоженного лица. Он же разговаривал с ней всегда вежливо и даже ласково. Но от этого она смущалась еще больше. А однажды, принеся задержавшемуся в мастер-ских сыну теплый ужин, она встретила во дворе незнакомую женщину лет тридцати пяти. Только глянув на нее, она вдруг устыдилась своего затрапезного вида. Тихо сказав «добрый вечер», Елена хотела было уж прошмыгнуть в открытые ворота мас-терской, но была остановлена громким окриком хозяина двора:
- Елена Ивановна, здравствуйте!
- Здравствуйте, - еще тише ответила она и опять двинулась в сторону спаси-тельной двери.
- Да подождите вы! – почти приказал Вишняков, - пойдемте с нами чаю выпьем. Вот, познакомьтесь, - он сделал жест в сторону женщины, с любопытством наблю-давшей за ее бегством.
- Меня зовут Анна, - приветливо протянула руку Елене женщина. Елена едва прикоснулась своими пальцами к руке Анны, как ее тут же обдала вторая волна сты-да: рядом с тонкой ручкой городской красавицы ее собственная рука показалась ей медвежьей лапой.
- Спасибо, Петр Павлович, я сыну только ужин отдать, а дома у меня младший один остался, - пролепетала она удивленному Вишнякову: уж он – то знал, что младшенький сынок Елены Санек является домой почти в полночь, и мать уже давно перестала о нем беспокоиться.
Елена все же добралась до ворот мастерской, зашла вовнутрь и обессилено прислонилась к стенке: почему – то ноги ее плохо слушались, а в ушах стоял мерный гул, словно заглушая неведомо откуда взявшийся страх. С тех пор она перестала да-же заходить на двор к фермеру, отдавая поздний ужин для сына проходящим мимо забора работникам.
Елена толкнула незапертую калитку и замерла. Прямо к ней шла Анна. В голу-бых джинсах и короткой маечке, она показалась Елене совсем молодой девушкой.
- Елена Ивановна, доброе утро! Заходите же скорее! – Анна улыбалась Елене, как старой знакомой, - Петя, к нам соседка пришла.
На крыльце показался хозяин дома. Елена, увидев его голый торс, покраснела.
- Здравствуйте, Елена Ивановна, вы ко мне? – Вишняков вдруг и сам смутился своего вида.
- Петя, иди майку накинь, а я пока Елене Ивановне чаю предложу. Вы ведь не завтракали еще? Пойдемте на террасу, я там стол накрыла.
Елена, точно загипнотизированная радушной хозяйкой, поднялась по окрашенным в желтый цвет ступенькам. Она села в плетеное кресло и взяла протянутую Анной чашку с горячим чаем.
- Что–нибудь случилось, Елена Ивановна? - Вишняков опустился на массивный табурет, который явно остался от прежних хозяев: грубо сколоченный, с облезлой краской, он тем не менее был еще довольно крепок.
- Михаил пропал. Ночевать не пришел. Санька говорит, что он в город уехал. Я зашла спросить, вы его ни с каким поручением не посылали?
Анна и Петр переглянулись.
- Нет, Елена Ивановна, у него же выходной. Он только завтра должен на работе быть. Да вы не волнуйтесь так, он может быть у Зои.
Елена невольно поморщилась. Ну вот, вся деревня болтает о Мишкиных похождени-ях к Зойке. Стыдобища!
- Я уже была у нее, он к ней вчера не заходил, хотя и договаривались, - Елена встала из – за стола, - Я пойду, спасибо.
- А что Санек говорит? – Вишняков поднялся вслед за ней.
- Санька врет, выкручивается.
- Так давайте я с ним поговорю. По – мужски.
Елена удивленно посмотрела на Вишнякова, мол, вы – то тут причем?
- Спасибо, Петр Павлович. С ним сейчас уже Лукич говорит. Я пойду, - Елена за-крыла за собой калитку.
Вишняков растерянно смотрел ей вслед. Он никак не мог понять, почему его так задел ее равнодушный отказ. Еще и Лукич этот! Он хорошо знал участкового Во-ронина, по-первости сталкиваясь с ним довольно часто: местные, явно недооценивая крутой нрав Вишнякова, постоянно норовили у него что–нибудь стянуть себе в хозяй-ство. Знал он, что Лукич в свои пятьдесят все еще слывет бабником, который, выгнав законную жену, захаживает ко всем одиноким молодушкам по очереди. «Но она не из таких», - подумал Вишняков, глядя через забор на идущую по улице Елену.

Глава 10.

Елена вошла в дом и с порога услышала строгий голос Лукича. «Не хватает Саньку отца, вот и распустился совсем, врет мне, ни в грош не ставит», - подумала она о своем раннем вдовстве.
Сын сидел на ее кровати и с испугом смотрел на участкового, которого искрен-не боялись и уважали даже взрослые пацаны: Лукич часто пользовался не совсем законными мерами, наказывая за мелкое воровство и драки. «Портить биографию тебе я не буду», - говорил он очередному, попавшемуся на краже курицы подростку, но свое получишь. Выбирай сам: либо свезу в район в КПЗ, откроют статью, ты пой-дешь по малолетке, либо ты перекопаешь Ниловне, у которой ты спер эту чертову курицу, весь огород, а заодно и калитку починишь. Ну, как?» Парень соглашался. Ни-ловна была довольна, кормила хулигана после трудов праведных пирожками с капус-той и жалела его, непутевого. «Непутевый», сделав выводы, уже птицу не трогал. Правда, в следующий раз мог попасться на драке. Одиноких стариков в деревне было много, пенсии им государство платило грошовые, и бесплатная рабочая сила на дворе нужна была всегда. Сходив в армию, бывшая пацанва возвращалась домой повзрослевшей. Вернувшись, ребята в первую очередь заходили к участковому, как к отцу родному: понимание, что тот на самом деле для них сделал, приходило не сразу, а по мудрости лет.
Елена тихонько присела на стул. Лукич повернулся к ней.
- Наврал тебе с три короба наш Санек, так ведь?, - Лукич грозно зыркнул на Санька.
Тот мелко закивал головой. Елена тревожно посмотрела на сына.
- Рассказывай! – приказал Лукич.
- Эта… На кладбище он собирался. Там фигура крест поворачивала, я видел! Михе сказал, он и пошел. Меня не взял! – добавил он с обидой.
- Ничего не поняла, - Елена вопросительно посмотрела на Лукича.
- Рассказывай по порядку, подробно, - уже менее строго сказал Лукич.
Санек вздохнул.
- Я ходил на кладбище ночью. На спор. Там увидел фигуру на могиле.
- Что за фигура?
- Темная такая, в балахоне. Я испугался, думал привидение. А тут крест на мо-гиле стал поворачиваться. Ну, я еще больше испугался и убежал.
- Могила в какой части кладбища?
- В старой, где барский участок.
- Ну, дальше!
- Я Михе наутро рассказал. Мы пошли вместе. Эта фигура опять пришла. И опять поворачивался крест. Мы издалека смотрели. Миха вроде засек, у какой могилы она стояла. А на следующий день он выходной. Я так и знал, что он опять туда пойдет! Только думал, что вечером! – с досадой добавил он.
- И он пошел?
- Да.
- Откуда ты можешь знать наверняка? Подглядывал за ним?
- Не – а. Я с пацанами на речке был, а он ушел. Еще днем. Просто фонаря в са-рае не было.
- Какого фонаря?
- На батарейках. Я его потом около могилы нашел. А потом опять потерял.
- Саня, давай опять по порядку. Как нашел?
- Ну, мамка за ужином пристала, где Миха? Я не сказал, поел и решил сходить на кладбище, думал, он там в засаде сидит, за холмом. Там удобно. Фонарик хотел взять, глядь – а его нету. Я сразу догадался, что его Миха прихватил. Пришел на кладбище, а Михи там нет. А около одной могилы, на которой имени нет, наш фонарь лежит. Я думал, что Миха его забыл, сам спрятался и ждет фигуру. Оставил фонарь и пошел домой.
- Почему не забрал его с собой?
- Ага! Миха разозлился бы! Пошел бы искать его и не нашел!
- А почему ты сказал, что опять потерял фонарь?
- Я вернулся с полдороги. Ведь фигура, если бы нашла фонарь, догадалась бы, что за ней следят, так ведь? Я решил его все же отнести Михе. Ну, думал, может он разрешит мне с ним остаться. Это ведь я первый фигуру увидел, а не он! А фонаря нет. Я совсем испугался и убежал.
- Почему матери ничего не рассказал? Врал зачем?
- Дядя Семен! Миха мне не велел никому рассказывать про фигуру! Он знаете, как больно дерется! Я думал, он сам придет ночью. А он так и не пришел.
- Ладно, иди, Санек. Елена, пойдем, выйдем на крыльцо.
Елена на негнущихся ногах вышла за участковым. Лукич присел на старую лавку и закурил.
- Ты заранее не паникуй, Елена! Миху так просто голыми руками не возьмешь, армию прошел пацан! Скорее всего, решил он до конца проследить за этой, как Санек ее называет, фигурой.
- А чего же утром домой не пришел?
- Не смог, значит.
- Чую, Лукич, беда с ним. И сон плохой приснился.
- Да что ты со своими бабскими снами! Искать сейчас пойдем, конечно, факт! Мужиков соберу, и все там прочешем. Сразу видно будет, может, и вправду он за холмом себе наблюдательный пункт устроил. Тогда там следы остались. И фонарь поищем. Да его, скорее всего, Мишка и забрал. Пойду я, а ты дома сиди, жди. Надо выяснить, что это у нас за посторонняя фигура в деревне появилась!
Елена согласно кивнула головой. Лукич старался говорить спокойно и убеди-тельно, но у самого тревожно ныло под ложечкой. Он тоже чувствовал беду. Мишка не такой хилый пацан, мужик уже, чтобы его можно было взять голыми руками. Если на него напали, должны остаться следы борьбы. Нужно искать. Лукич посмотрел в сторону хозяйских построек Вишнякова. «Вот он мне и поможет. Полковник все – таки, хоть и бывший», - Лукич решительно развернулся и направился к дому фермера.

Полная версия книги на сайте автора www.болдова.рф 02.06.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.