Портрет женщины в красном

В один из редких солнечных дней, которые так украшают английскую осень, на аукционе Сотби царило оживление, что всегда свидетельствует о попавших на торги необычных и интересных предметах. Лоты были выставлены на обозрение, и посетители жадно рассматривали недавно поступивший, но уже наделавший шуму портрет молодой женщины в красном бархатном платье со строгим, надменным выражением красивого лица. Правда, интерес вызывала, скорее, не сама работа неизвестного художника (ибо ни сюжетом, ни композицией, ни каким-либо выдающимся мастерством картина похвастаться не могла), а ее история. Портрет попал на аукцион по завещанию графини Брэдфорд, не имевшей наследников и, видимо, поэтому практически полностью промотавшей громадное состояние, доставшееся от отца.
Странная смерть старухи долго обсуждалась в обществе. Хотя официально ни о чем таком не сообщалось, но почти все знали, что, лежа на смертном одре, она приказала поместить портрет у изголовья, дабы она могла испустить дух, глядя на него. Одно это уже вызывало нездоровое любопытство потенциальных покупателей и просто зевак. Староанглийскому поместью, которое, несмотря на течение времени, еще сохраняет черты средневековья, такое приобретение придаст необходимый колорит, создав репутацию «замка с привидениями». Судя по бурному обсуждению лота, желающих его заполучить было немало. Однако когда за пять минут до начала торгов в дверях появилась высокая темноволосая девушка в строгом деловом костюме, по залу прокатился общий вздох разочарования.
Виктория Шелтон, единственная наследница одного из самых богатых людей Англии, давно была известна, как страстная охотница за антиквариатом. Украшая стены родового замка старинными предметами, она словно пыталась доказать древность своего рода (и злые языки утверждали, что в доказательствах она действительно нуждается). Так что любое появление «коллекционерки» означало бессмысленность самих торгов – она никогда не уходила без облюбованной ею вещи. Так и в этот раз, оппонентами девушки оказалась всего лишь пара человек. Набив цену чуть ли не в десять раз выше стартовой, она спокойно приказала завернуть покупку и направилась к выходу.
- Виктория, подожди! – окликнул ее сзади чей-то голос. Обернувшись, она увидела старого знакомого, сэра Роберта Хаксли, который был другом ее отца и до сих пор считал себя кем-то вроде опекуна.
- Сэр Роберт, какая приятная неожиданность! – девушка смерила его взглядом колючих серых глаз. – Ты, кажется, решил изменить своему правилу и поучаствовать в торгах? Видно, тебе очень хотелось приобрести именно этот портрет, хотя ты прекрасно знал, что я намерена его купить.
- Я понимал, что затея бесполезна, – признавая поражение, мужчина улыбнулся и пожал плечами. – Но я должен был попытаться. Меня беспокоит эта картина, и я не хочу, чтобы она попала к тебе.
Виктория удивленно вскинула брови и внимательно посмотрела на собеседника.
- Боже мой, Роберт, я не знала, что ты настолько суеверен! – она улыбнулась краешком губ. – Но, уверяю тебя, волноваться не о чем. Не думаешь же ты, что в картине сидит призрак!
- Дело вот в чем… – заметив нескромные взгляды окружающих, сэр Хаксли взял девушку под руку и вывел в просторный холл. – Графиня не только при смерти, но и на протяжении всей жизни придавала большое значение этому портрету. Я решил выяснить, откуда он у нее появился. Ты наверняка удивишься, если я скажу, что в свое время она купила его на аукционе во Франции, и предыдущая владелица тоже в нем души не чаяла.
- Ну и что тут такого? – нетерпеливо сказала Виктория. – Возможно, в нем есть какая-то прелесть, которая незаметна с первого взгляда.
- Вряд ли одной прелестью можно объяснить тот факт, что прежняя хозяйка также любовалась на портрет перед тем, как отправиться на тот свет!
Девушка вздрогнула, но тут же рассмеялась.
- Хватит меня пугать, Роберт! Ты отлично знаешь, что я не обращаю внимания на подобные глупости. Несмотря на то, что корни моего рода уходят в глубину веков, я – современная женщина и отношусь к старинным предметам лишь как к способу должным образом обставить родительское поместье. Все эти мистические штучки изжили себя еще в прошлом веке, и я не отношусь к тем людям, которые пытаются найти какую-то загадку там, где ее не существует. Кроме того, графиня умерла совершенно естественной смертью, ей было около семидесяти лет. Так что не вижу никаких причин для беспокойства.
Сэр Роберт безнадежно махнул рукой.
- Я, конечно, не смогу тебя переубедить, но все же прошу – будь осторожна. А я постараюсь проследить более раннюю историю портрета. Возможно, мы сумеем выяснить, кто на нем изображен, и это даст какое-нибудь объяснение произошедшему.
- Нет, ты все же думаешь, что тут замешано привидение! – смеясь, девушка высвободила руку и направилась к выходу. – Приезжай как-нибудь в замок, ты давно там не был. Заодно и на портрет полюбуешься. Может быть, в подходящей ему обстановке ты перестанешь воспринимать его как нечто чуждое этому миру!

Сэр Роберт, как и обещал, попытался установить судьбу портрета до того, как он попал к графине Брэдфорд после смерти прежней владелицы, баронессы де Брие. Однако для этого требовалось выехать во Францию, а сам он покинуть Англию пока что не мог, поэтому послал своего поверенного. Спустя неделю тот прислал телеграмму, что расследование затягивается, так как баронесса умерла бездетной, и сейчас ее замок принадлежит другому владельцу, который свалил все документы в подвал и не желает ни сам в них копаться, ни допускать к ним кого-либо. Счастье еще, писал поверенный, что он их совсем не уничтожил. А такая мысль его посещала, потому что вокруг этого места ходят нехорошие слухи – дескать, баронесса была одержима. Нынешний владелец заявляет, что она спустила на ветер все свое состояние и под конец жизни стала почти нищей, так что поместье ему досталось задешево, ведь пришлось покупать практически всю мебель, ковры, гобелены и прочую фурнитуру.
Прочитав это сообщение, сэр Хаксли снова задумался. Что-то неправильное было в том, что обе женщины, подчистую распродавая свое имущество, лишь этот портрет считали настолько важным, что не расставались с ним до самой смерти. Но какие факты у него есть, кроме этих подозрений? Если снова попытаться убедить Викторию отказаться от портрета на основании туманных опасений, она лишь раздраженно посоветует не выдумывать глупостей. Как бы то ни было, сэр Роберт твердо решил в конце месяца навестить старинное поместье Шелтонов, чтобы пристальнее изучить загадочную картину. Но ему пришлось отправиться туда гораздо раньше…
Через десять дней после аукциона в кабинет сэра Роберта на Кенсингтон-роуд ворвался запыхавшийся Дженкинс – дворецкий Шелтонов. Он был так взволнован, что не мог вымолвить ни слова, и, только залпом выпив стакан воды, предложенный сэром Хаксли, он пришел в себя.
- Сэр, вы должны немедленно поехать с нами! – отвечая на вопросительный взгляд хозяина кабинета, воскликнул он. – С молодой госпожой что-то случилось. Что-то плохое! Она не вышла к завтраку, и мы не можем достучаться до нее! Дверь заперта, из-за нее не слышно ни звука, и мы просто не знаем, что делать!
Сэр Роберт в досаде ударил кулаком по столу.
- Я так и знал! Я ведь предупреждал ее, что это добром не кончится! Спускайтесь вниз, Дженкинс, я сейчас буду, только предупрежу секретаря.
Пока машина неслась по трассе, дворецкий, взволнованно размахивая руками, описывал события последних дней.
- Не знаю, сэр, что с госпожой случилось! Всегда такая жизнерадостная была, сэр, уверенная в себе. А на прошлой неделе ее будто подменили. Всего три-четыре дня прошло с аукциона, сэр, а мы уже заметили первые странные изменения. Она повесила новую картину, ну вы знаете, сэр, молодой женщины в красном, над камином у себя в комнате. Там прежде висела другая, очень красивая – натюрморт шестнадцатого века, который госпожа очень любила. Я так удивился, когда она решила повесить вместо него этот портрет. Не знаю, сэр, как это и объяснить, но, кажется, что-то ее к нему притягивало. Бывает, зайду в комнату с подносом – а она сидит на постели и глядит на него во все глаза, меня даже не замечает. Я ставлю поднос на столик, обращаюсь к ней – а она вздрагивает, будто я ее разбудил, и удивленно на меня смотрит. И не только я это замечал, сэр, – горничная Агата тоже, да и другие слуги. Когда госпожи не было в комнате, я зашел и стал разглядывать портрет, пытался выяснить, сэр, что ее так в нем беспокоит. Но то ли у меня глаза не так чутки, то ли просто стар я и не понимаю красоты искусства, но я ровным счетом ничего особенного в нем не нашел, сэр. Картина как картина, краска кое-где облупилась и потрескалась, цвета поблекшие, да и талант художника, не скажу, чтобы велик был, сэр. У нас в замке есть гораздо лучшие портреты…
- Что еще изменилось в поведении Виктории? – озабоченно спросил сэр Хаксли. – Вы сказали, что она стала сама не своя. Что это значит?
- Она сделалась какой-то слабой, сэр, вялой. Не знаю, как это объяснить… Словно из нее выкачали всю жизненную энергию, которая ее всегда переполняла. Она и ходить стала медленнее, и есть меньше. Под глазами у нее появились темные круги, сэр, лицо побледнело. Голову она всегда держала гордо и прямо, а сейчас смотрит себе под ноги и все вздыхает, сэр, да так тяжело, что просто сердце разрывается!
- Что же вы не вызвали доктора Роджерса? – рассерженно спросил сэр Роберт. – У нее, похоже, случилось нервное расстройство!
- Как же, мы вызывали, сэр! Несмотря на уверения госпожи, что с ней все в порядке, мы тут же его вызвали, сэр. Но он сказал, что ее здоровье в норме, и это, наверно, просто переутомление. Выписал ей микстуры, но она наотрез отказалась их пить – сказала, что ей нельзя расслабляться. Правда, в последние дни она как-то воспряла духом, и, хотя лицо ее было все так же бледно, но глаза загорелись решимостью. Только эта решимость, сэр, похожа на отчаянную браваду приговоренного к смерти. Состояние госпожи нас всех так беспокоило и пугало, что я сообщил ей, что еду к вам за помощью. Думал, она рассердится, как сердилась, когда мы вызвали врача, но она лишь грустно улыбнулась – как ножом по сердцу, сэр – и сказала, что вы ей ничем помочь не сможете, и что лишь она одна в состоянии разорвать проклятую цепь. Это было вчера вечером, сэр. А сегодня мы не можем достучаться до нее и боимся, что с ней что-то случилось!
- Почему вы не вызвали доктора или полицию?
- Доктор сегодня в отлучке, а полицию я решил не вызывать, пока вы сами все не осмотрите. Непозволительно допускать, чтобы посторонние люди расхаживали в комнате госпожи, сэр!
Сэр Роберт не ответил. Полный дурных предчувствий, он хмурил брови и смотрел на проносившиеся за окном загородные домики, окруженные живой изгородью.

В широком холле старинного мрачноватого замка столпились почти все слуги, с нетерпением ожидающие приезда сэра Хаксли. Как только он вошел, на их обеспокоенных лицах появилось облегчение, и испуг в глазах сменился тревожным волнением. Дворецкий приказал всем оставаться внизу, и провел наверх, к комнате Виктории, лишь сэра Роберта. Сэр Хаксли постучал и прислушался. Из-за толстой дубовой двери не доносилось ни звука. Подождав немного, он постучал снова.
- Виктория, это я, Роберт! С тобой все в порядке? Впусти меня!
Не дождавшись ответа, он жестом приказал взломать дверь. С помощью железного лома замок вскоре удалось вскрыть. Сэр Роберт шагнул в комнату и почти сразу же резко обернулся. Увидев его побелевшее лицо, Дженкинс понял, что случилось самое худшее. Притворив дверь от любопытных взглядов слуг, он подошел к опустившемуся на колени сэру Хаксли и только тогда заметил тело девушки, неподвижно лежащее на ковре возле камина. Ее скрюченные пальцы цеплялись за решетку, ноги были подогнуты, будто она пыталась приподняться, но не хватило сил. Угрюмо сдвинув брови, сэр Роберт дотронулся пальцами до шеи Виктории, и теплившаяся в нем надежда угасла. Ее кожа была холодна, как лед, и это при том, что камин погас не так давно. Бегло осмотрев тело девушки, сэр Роберт не обнаружил никаких внешних повреждений. Ключ торчал в двери, значит, она заперлась сама, и кроме нее в комнате никого не было.
Горько вздохнув, сэр Хаксли выпрямился и невольно взглянул на портрет, висевший над камином; ему показалось, что в нем что-то изменилось, но что именно, он не мог уловить. Озадаченный его молчанием, Дженкинс тоже перевел взгляд на картину и вдруг отступил, вскрикнув.
- Боже мой, сэр! – в его дрожащем голосе сквозили нотки ужаса. – Эта женщина на портрете – она улыбается!
Сэр Роберт покачал головой. Он не помнил точно, как выглядел портрет ранее, но уж конечно, вряд ли он мог измениться сам по себе. Сэр Хаксли приказал трясущемуся от страха дворецкому вызвать полицию, а сам прошелся по комнате, надеясь найти какое-нибудь объяснение произошедшей трагедии. На прикроватном ночном столике стоял подсвечник с оплывшей свечой, прижимая сложенный пополам листок, на котором было одно слово – «Роберту». Сэр Хаксли осторожно вытащил лист, развернул и обнаружил внутри еще несколько листков, заполненных резким торопливым почерком, словно автор боялся не успеть закончить письмо. Закусив губы, чтобы прогнать непрошенные слезы, сэр Роберт присел на неубранную постель и снова взглянул на безжизненное тело, распростертое на полу – такое неподвижное и беззащитное…
Разгладив руками листы, он хотел было начать чтение, но строчки расплывались перед глазами, и, пока сэр Роберт пытался собраться с духом для предсмертного послания той, кого он знал еще ребенком, в коридоре послышались шаги, и вскоре комната наполнилась посторонними людьми, которые что-то писали, измеряли, фотографировали. Один из детективов подошел к нему и попросил выйти, чтобы не мешать следствию. Сунув прощальную записку в карман, сэр Хаксли направился к двери, бросив последний взгляд на Викторию и на висящий на стене портрет, до которого она словно пыталась добраться в последние мгновения жизни. Вдруг ему показалось, что у нарисованной улыбающейся женщины блестит на щеке неведомо откуда взявшаяся слезинка, но он приписал это игре расстроенного воображения и поспешно покинул комнату.
Затем его мягко, но настойчиво расспрашивали о том, что произошло за последнее время, и что, по его мнению, могло привести к такому печальному концу. Ему сказали, что девушка отравилась – в ящике ее прикроватного столика нашли пузырек с остатками сильнодействующего яда, поэтому убийство было исключено. Знает ли сэр Роберт, что толкнуло молодую и энергичную девушку на подобный поступок? Не было ли в ее жизни трагических переживаний, которые могли привести к самоубийству? Не замечал ли он изменений в ее поведении в последние дни?
Его пальцы судорожно сжимали в кармане исписанные листки, когда он отвечал, что мало чем может помочь, что еще неделю назад все было в порядке, и он вряд ли способен объяснить, что произошло. Как во сне, добрался он до своей лондонской квартиры и опустился на кушетку, сжимая голову руками и тяжело дыша. Измятые листы лежали рядом, но у него не хватало духу прикоснуться к ним. Наконец, глотнув неразбавленного бренди, он бережно их разгладил и начал чтение.

«Дорогой Роберт! Времени у меня мало, поэтому пишу быстро и коротко. Я должна успеть рассказать, что произошло, до того, как для меня все будет кончено. Что со мной станет потом – не знаю, но вряд ли я смогу сказать тебе еще хотя бы слово. Так что пишу сейчас, чтобы ты знал – ты был прав! Если бы я послушалась тебя, ничего бы этого не случилось. С другой стороны, мне сейчас кажется, что это моя судьба, и лишь я могу прервать тянущуюся через несколько столетий кровавую нить. Эта мысль ободряет меня и дает мне сил исполнить задуманное. И я совсем успокоюсь, если буду уверена, что ты знаешь правду о том, что здесь произошло.
Когда я привезла портрет домой и стала раздумывать, куда его повесить, я впервые ощутила необычное и странное чувство. Портрет стоял на стуле возле камина, блики огня скользили по холсту, и женщина, изображенная на нем, казалась совсем живой. Я подошла ближе и начала внимательно разглядывать полотно. И, хотя сразу же стали видны трещинки и выцветшие участки, рассеивавшие иллюзию, меня не покидало ощущение, что я смотрю на свой собственный портрет, настолько близким он мне казался. Я невольно встала вполоборота и подперла голову рукой, как это делала женщина с картины. Удивительно, как приятно мне при этом было! Словно я начинала вспоминать что-то давно забытое, чувствовать то, что навсегда стерлось из души. Вся во власти пленительных ощущений, я повесила картину над камином, чтобы видеть ее каждый раз, как ложусь или встаю с постели. Засыпая, я все глядела на нее, не в силах оторваться, и не помню, как провалилась в сон.
Постепенно я начала чувствовать себя подавленной, если надолго покидала комнату, и с каждым днем это проявлялось все сильнее. Будто невидимая цепь приковала меня к портрету, и мне все сильнее хотелось быть рядом с ним, глядеть на него, не замечая ничего вокруг. Правда, разумом я понимала, что мое состояние нельзя назвать нормальным, но та энергия, которая обычно бурлила в моем теле, словно улетучилась, и я с трудом находила в себе силы, чтобы спуститься в гостиную. Я решила, что переутомилась, и вышла погулять в сад, но, чем дольше я там находилась, тем хуже мне становилось. Едва передвигая ноги, я вернулась в комнату и без сил упала на кровать. Женщина с портрета теперь выглядела значительно ярче, чем мне казалось на аукционе – ее щеки налились румянцем, черные глаза блестели, а надменно поджатые губы выражали презрение и торжество одновременно.
На шестой день, когда я подошла к портрету и протянула к нему руку, желая убедиться, что все эти изменения мне только кажутся, я с ужасом ощутила ответное прикосновение. Чьи-то невидимые пальцы коснулись моей ладони, обхватили ее и дернули к себе! Крик застрял у меня в горле; я отпрянула назад, пытаясь вытащить кисть из захвата, и упала на кровать, едва дыша и трясясь как в лихорадке. Тогда мне казалось, что я внезапно задремала и вижу сон, но сейчас-то я знаю, что все происходило на самом деле. Не помня себя от страха, я увидела, как женщина шевельнула рукой, будто пытаясь выбраться наружу! Ее глаза горели бешенством, а рот скривился от злости. До меня донесся чужой голос, приглушенный, будто говорили через тряпку, прижатую ко рту.
- Нечего бояться, деточка, – коверкая английский язык французским акцентом, ее шепот вонзался мне в уши, как иголки. – Скоро ты успокоишься, надолго. Очень надолго, я надеюсь.
Несмотря на охватывающий меня ужас, я попыталась бороться с наваждением. Но, как я ни старалась прогнать его, оно не уходило. Тогда я решила пойти ему навстречу и узнать, чего оно от меня хочет. Приподнявшись на постели и дрожа всем телом, я потерла виски пальцами и взглянула на портрет, к которому, несмотря на дикий страх, меня все больше тянуло.
- Кто вы и что вам от меня надо? – я поразилась, услышав свой голос. Он был хриплым, как у человека, умирающего от жажды.
Она усмехнулась.
- Мое имя тебе ничего не скажет, а невежественные люди называли меня ведьмой. Ты же можешь считать меня дочерью, потому что именно тебя я выбрала для своего нового рождения.
Я сидела с открытым ртом и пыталась понять, сплю ли я или сошла с ума. Она говорила такие вещи, от которых меня бросало то в жар, то в холод, но воля моя была скована, и я не могла даже рукой шевельнуть, чтобы вернуть себя к реальности. Из ее рассказа я узнала, что эта женщина родилась в 17 веке. Опасаясь преследований и казни за свои мерзкие поступки, она приказала нарисовать свой портрет, и затем, использовав тайные заклинания, сумела переместить в него свою душу. Ее тело нашли перед картиной и публично сожгли на площади, а вещи распродали. Переходя из рук в руки и терпеливо ожидая своего часа, она, наконец, попала в дом богатой и влиятельной особы, уже немолодой, но все еще привлекательной. Тогда она впервые переселилась в чужое тело, а душу той несчастной поместила в портрет вместо себя. Прожив новую жизнь в новом теле, испробовав всевозможные наслаждения и пороки, и, в конце концов, умирая от сифилиса, она ножом взрезала вены перед своим портретом и, произнеся слова заклятья, снова оказалась в картине, а душа несчастной жертвы – в своем прежнем теле, бьющемся в агонии.
Словно окаменев, я слушала эту жуткую исповедь, не в силах вздохнуть, а ведьма хохотала. Она сказала, что решила обезопасить себя от возможной бедности, написав предварительно завещание, чтобы портрет был продан с аукциона. Таким образом, она всегда оказывалась в руках обеспеченных женщин. Сменив несколько тел, она теперь собиралась заполучить и мое… Собрав волю в кулак, я вскочила и кинулась к портрету, намереваясь сорвать его и бросить в камин, но ее язвительный смех заморозил кровь в моих жилах.
- Деточка моя, уже слишком поздно! – издевательским тоном проговорила она, и я готова поклясться, что ее губы приоткрылись, обнажив зубы. – Мы с тобой связаны так крепко, что ты при всем желании не сможешь это изменить! И если ты задумаешь причинить мне какой-нибудь вред, то и сама пострадаешь. Не веришь – проверь. Только не пытайся пырнуть меня ножом или сжечь, а то умрешь прежде, чем поймешь свою ошибку!
Трясущимися пальцами я вытащила из швейной коробки длинную иглу и, подойдя к ненавистному портрету, воткнула ее в пухлую нарисованную руку. И тут же мою собственную руку пронзила боль, а на коже расплылось кровавое пятно! Выронив иголку, я упала на колени, обхватив запястье и дикими глазами глядя на след от укола. Смех ведьмы отдавался у меня в ушах, как грохот обвала. Я с трудом поднялась, выбежала из комнаты и смогла отдышаться только на улице.
Что мне было делать? Сейчас я оглядываюсь назад и не нахожу ответа на этот вопрос. Я не могла уничтожить портрет, и не могла ни продать его, ни спрятать в подвал. Моя душа привязана к нему так крепко, что я уже не в состоянии пробыть вдали от него дольше пары часов – меня охватывает слабость, и я теряю сознание. Старик Роджерс осмотрел меня, но ничего не обнаружил. Физически я в полном порядке, а объяснить, в чем суть проблемы, я не могла. Да и что это изменило бы? Я даже хотела попросить тебя приехать, но опять подумала, что лишь расстрою понапрасну – помочь мне ты бессилен. Снять проклятие может только колдун, а где в наш просвещенный век его найдешь? Отчаявшись, я перестала сопротивляться, и ведьма все сильнее подчиняла меня себе. И вот вчера, когда она совершенно прямо заявила, что у меня остался последний день, и что следующим вечером она займет мое место в этом мире, я вдруг поняла, что у меня еще есть один шанс. Шанс не выжить, нет – я думаю, при таких обстоятельствах это невозможно. Но шанс уничтожить это кошмарное существо, чтобы с моей смертью проклятие закончилось, и эта тварь больше никого не смогла бы использовать!
Только эта мысль придает мне сил и еще позволяет сохранять остатки разума в почти безвольном теле. Я все хорошо обдумала. Сейчас я допишу эту прощальную записку, выпью специально приготовленный состав – мне сказали, он действует с небольшой отсрочкой, и у меня будет возможность завлечь ведьму, не вызывая подозрений. Я должна собрать всю свою волю, чтобы казаться удрученной и покорной, и подтолкнуть ее к ритуалу. И, когда она окажется в моем умирающем теле, я буду смотреть вниз со стены над камином. Буду следить, как она корчится в агонии, и, пусть меня никто не услышит, но я буду смеяться так, как никогда не смеялась при жизни!
Роберт, я прошу у тебя прощения за все, чем я тебя когда-либо огорчала. Что ты сделаешь с картиной потом – уничтожишь или сохранишь – мне безразлично. Меня уже не будет в этом мире, и все, что имеет значение – это мысль о том, что я уничтожила ведьму и избавила других женщин от кошмарной участи. На этом посылаю тебе мой последний поцелуй и прощаюсь с тобой навсегда, мой старый друг. Любящая тебя, Виктория.» 02.06.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.