Одиночество

ОДИНОЧЕСТВО
К бахам – так называли в городе взрывы снарядов, которые в последние восемь лет звучали на окраине, Наталья, как и все его жители, уже давно привыкла и даже научились различать, какой район обстреливают. Если, звук был громкий, и по земле передавался слабый толчок, прилеты были на Восточном. Если били по приморским селам, взрывы звучали, как хлопки и не особо беспокоили.
Жители города в оценке обстрелов разделились на тех, кто верил украинским СМИ и не сомневался, что обстрелы ведут русские и донецкие бандиты, засевшие на линии разграничения между городом и территорией, захваченной террористами. Они нещадно проклинали агрессоров, нарушающих их покой. Другие были уверены, что восточные пригороды обстреливают украинские войска из поселка Каменск и от Аэропорта. Среди них находились те, кто анонимно размещал в сетях расчеты, доказывающие их точку зрения. В тоже время вслух своего мнения они не высказывали, а тем боле не вступал в дискуссии с теми, кто верил в российскую агрессию. Времена стояли сложные и доносительство процветало.
Наталья была этнической русской, и, пока относилась к титульной нации Союза, гордилась этим фактом, рассказывая при случае, что ее родители родом из Иванова и перебрались в этот южный многонациональный город в послевоенные годы, привезя с собой двоих детей: ее годовалую и сестру, от первого брака матери, которая была на десять лет старше. После объявления независимости, когда быть русским на Украине стало некомфортно, она с этой информацией ни к кому не лезла, боясь лишиться работы в школе, которую когда-то заканчивала. Всем было известно, что директор школы был отъявленным украинским наци и ее, глубокую пенсионерку, терпел только потому, что когда-то был учеником ее папы - математика и мамы учителя истории.
Обсуждать свою национальную принадлежность и политические симпатии вне школы было не с кем, так как жила она одиноко, ни с кем не общаясь. С родней – единственной племянницей, живущей в этом городе, они поссорилась еще до смерти сестры. С прежними друзьями давно рассталась, а новых найти не сумела. С соседями, которые обычно скрашивают одинокую жизнь стариков, по заведенным когда-то ее мамой правилам, она даже не здоровалась, считая ниже своего достоинства общаться с рабочим классом, населявшим их дом.
Было какое-то общение на работе, но сразу после зимних каникул школу закрыли и, судя потому, что вокруг нее появилось много военных, она была отдана под казармы ВСУ или штабные помещения. Закрытие школы не только подорвало Наташино благосостояние, так как пенсия была очень маленькая, но и усугубило ее одиночество, полностью лишив общения с людьми.
В такой изоляции все информация шла к ней исключительно из телевизора и радиоприемника, который каким-то странным образом еще работал. Слушая украинские СМИ и не стать украинским националистом-русофобом было практически невозможно, так красочно и достоверно они описывали злодеяния русских и донбассовских террористов, а также ту упорную борьбу, которую вели с ними украинские власти в рамках антитеррористической операции (АТО). Наслушавшись этих речей, Наталья стала исповедовать украинскую идею, не вспоминая о своих русских корнях даже наедине с собой и яростно открещиваясь от близости с русскими.
Однако, как она не старалась, но народ, населявший их компактный район, где большинство жителей знали друг друга, помнили ее русских родителей - учителей, а те, кто с нею учился ее ближайшую подругу Кравцову Светлану, ставшую со временем известным в городе ученым – общественником, которая после отъезда в Россию, заявила о себе весьма читаемым блогером, проповедующим идею Русского мира Донбасса. Все это было опасно, и Наталья шарахалась от таких воспоминаний, как от огня.
Как-то она встретилась в магазине с одноклассницей Валентиной, с которой они были дружны в школе, но долго не виделись. По заведенной привычке - вспоминать всех «наших», та поинтересовалась, как дела у Светланы и звонила ли ей Наталья? Реакция на этот вопрос Валю просто потрясла, так как в одно мгновение после этого вопроса старческие щеки Натальи покрылись красными пятнами и потом она ответила вопросом на вопрос:
- Как я - госслужащий могла себе позволить звонить представителю страны агрессора?
Потом эта фраза по цепочке прошла по всем «нашим», вызывая откровенный смех. Главное, что всех насмешило, это то, что Наталья, работая в школе лаборантом и моя химические пробирки, ощущала себя ответственным госслужащим! Возмутило их и отношение к лучшей подруге. В классе не любили Наталью за снобизм и зазнайство и всегда удивлялись, что привлекало к ней веселую и простую в общении Кравцову, которая все годы учебы была с Наташей неразлучна и служила ей верой и правдой. Теперь же она ничего, кроме «представителя страны агрессора», от подруги не заработала. Некоторые из одноклассников следили за жизнью Кравцовой по ее блогам и сайтам и знали, что ее яркая и полная событий жизнь продолжается и до сих про, но уже в России. Кто-то написал Свете, как приголубила ее лучшая подружка, в ответ та только посмеялась, но фразу взяла на вооружение и, представляясь украинцам, шутливо нахмурившись говорила: «Светлана, представитель…». Она и все остальные понимали, что нелепое поведение Натальи объясняется понятием «старая дева», которым положено быть странными.
О том, что Россия начала СВО на Украине, Наталья узнала из телевизионных новостей, но особенно близко к сердцу эту новость не приняла, так как президент Украины Зеленский, заверил население страны, что враг будет разбит и победа будет за Украиной в ближайшее время. Сказал это так уверено, что не поверить ему было просто невозможно. Однако в первый день необъявленной войны она решила все же сходить в магазин и что-то закупить на смутное время. Магазин был забит толпами народа, но, отстояв не менее часа, она все же купила две положенные ей в одни руки буханки хлеба и две пачки макарон, надеясь на то, что как обещал президент, война продлится не дольше недели, и, с учетом домашних запасов, еды ей хватит, чтобы дожить до победы. Дома она нарезала одну буханку на кубики, как рекомендовала это сделать в стоящая в очереди перед нею женщина, и, разложив их на протвине, засушила их в духовке до состояния сухарей. Вторую буханку было решено съесть мягкой. Успокоившись сделанными запасами, она уселась в кресло смотреть телевизор, но не успел прозвучать анонс новостей, как экран потух одновременно со светом в квартире. Пощелкав выключателем, Наталья поняла, что света нет основательно, но решила, что это сделано в целях светомаскировки, потому что многие несознательные граждане могут оставить свет включенным и по ним будет стрелять враг. Она была согласна потерпеть без света денек другой, выложив скоропортящиеся продукты на балкон, за окнами стоял знатный мороз.
Долго в темноте устраивалась в кровати, стараясь, максимально сохранить тепло, так как со времен незалежности температура в квартирах зимой не поднималась выше 18 градусов. Уснула уже за полночь, но под утро проснулась от страшного грохота и ощущения того, что ее подбросило вместе с кроватью под звон оконных стекол. Подбежав к окну, обрадовалась, что стекла целы, но удивилась, что одно из окон сияет оранжевым светом, с каждой минутой становясь все ярче. Она не сразу поняла, что этот свет идет от столба огня, поднимающегося над школой, угол которой просматривался через это окно.
- Горит! – не сказала, а скорее выдохнула Наталья, и до нее наконец-то дошло, что война идет всерьез и ее школа, которая долгие годы была частью ее жизни, может исчезнуть в огне.
Школа была построена накануне Великой отечественной войны в новом левобережном районе города, который создавался для работников строящегося металлургического комбината. И школа, и все жилые дома вокруг нее, возводились в монументальном сталинском стиле, который должен был подчеркивать добротную и основательную жизнь народа в стране Советов. Их трехэтажная школа, строилась по типовому проекту, по которому в то время возводились многие из школ не только города, но и всего Союза. После войны вокруг монументального центра их района, стали строить дома поскромнее по немецким проектам и руками пленных немцев. Дом Натальи тоже был из серии немецких: двухэтажный, с просторными квартирами и лестничными коридорами. Она жила здесь столько сколько помнила себя, и дом, и квартира были ей чем-то вроде членов семьи и мысли о том, что когда-то они исчезнут, она не допускала. Очень родной была и школа, которая теперь пылала на ее глазах.
- Сволочи, сволочи, - шептала она, а перед глазами стоял главный из негодяев - бывшая подружка Светка, а теперь представитель страны агрессора.
Родители отдали Наталью в первый класс, не дождавшись, когда ей исполнится полные семь лет. До них оставалось еще два с половиной месяца, но на семейном совете было решено отправить ее в школу и наконец-то отпустить няньку, которая сидела с Наташей все дошкольное время, так как в садике та непрерывно болела. Таким образом, пришла Наташа в свой шумный первый класс, не имея привычки общения с детьми, а в силу замкнутого характера, она и не стремилась к этому, в результате друзей у нее в классе не было. В шестом классе она разболелась, и родители решили с нового учебного года отправить ее на повторное обучение. Вот тогда-то они и встретились: шумная Света и сдержанная Наталья.
Света приехала с родителями в город Жданов с далекого Севера. Они сняли домик недалеко от школы, и волею судеб ее из трех шестых классов школы записали в «Б», куда попала и Наталья. Они были в классе новенькими и их решено было посадить вместе на вторую парту в ряду, стоявшем у стены.
Светка была мала ростом, с круглым личиком и ямочками на щеках, с толстенными косами, завязанными сзади в корзинку. При этом, если Наташа хрупкая блондинка, была строга и неулыбчива, то Светка, непрерывно улыбалась, глядя на мир веселыми любопытными глазами. Они очень подходили друг другу: Наталья служила тормозом для эмоциональной Светы, а та наконец-то пробила брешь в замкнутости соседки по парте, введя ее в круг одноклассников.
Они не растворились в общей массе класса «Б», а создали свой центр притяжения, как альтернативу старому, возглавляемому красоткой и врединой Алкой. На удивление, та приняла этот факт спокойно и даже вполне дружелюбно общалась со Светой, ну и с Натальей заодно. Причина была в общественном характере Светы, которая в связи с этим всегда попадала на «партийные» должности и на Севере, где до этого жила, и на Юге, куда перебралась семья. Ей доставались должности комиссаров в военных играх дворовых ребят, звеньевых и председателей советов отряда в классе, а в последствии секретарей комитета комсомола и в классе, и в школе. Она была из породы активисток, которым до все есть дело и в эти дела она старалась вовлекать подружку. В старших классах к ним в компанию прибилась спокойная и сдержанная Валентина – дочка завуча школы и Ольга дочка технички, боевая, как и Света, девчонка.
Свете, как это не удивительно, тоже была нужна поддержка, так как была у нее Ахиллесова пята – русский язык, вернее его правописание, с которым она была откровенно не в ладу, путая буквы, забывая, как надо писать наречия, и еще много того, что, например, в голове Ольги, не прочитавшей до конца ни одной книги, сидело на подсознательном уровне. Света же - запойный читатель - самыми черными днями своей жизни считала те, когда класс писал сочинение или диктант, а потом с замиранием ждала, когда учительница русского языка раздаст тетради. «Опять тройка!», - мелькало в голове и, увидев ее ненавистную, она человек, который ничего не боялся, утыкалась в парту и начинала плакать. В такие минуты утешить ее могла только Наталья, положив на плечо подружки свою теплую руку.
И вот теперь школа горела, унося в небо воспоминания и о школьных годах, и о последнем времени, пускай и не таком успешном как в юности, но все же наполнявшем Натальину жизнь содержанием. Стоя у окна она все еще надеялась, что сейчас зазвучат завывания пожарных машин и они кинутся спасать школу, но в воздухе раздавался только вой пламени, который радостно лизал деревянные балки перекрытий. В те годы, когда строилась школа, бетонных конструкций в строительстве еще не применяли, а деревянные строения, высохшие за годы эксплуатации, горели от бомбежек как порох. Постояв и поплакав у окна, Наталья легла опять в постель и, согревшись, заснула. Проснулась она, когда февральское небо слегка посерело, видимо время двигалось к девяти часам. Взглянув в сторону окна, в надежде не увидеть огня, она ахнула, столб пламени поднялся еще выше, осветив округу неровным ярким светом.
- Горит, - сказала Наталья, горестно щелкнув выключателем, но света, в отличие от огня за окнами, не было.
Пришло в голову, что надо бы пополнить запас воды в ванной. Вдруг и воду отключат? Но было уже поздно. Кран в ванне жалобно порычал и замолк, не выдавив из себя ни капли воды. В их районе вода вообще подавалась по часам, и жители всегда запасались ею на сутки. От непрерывного хранения воды в ванне и ржавых труб водопровода их старого дома, которому в этом году должно было исполниться семьдесят лет, нижняя часть эмали ванны была покрыта ржавым налетом, по уровню которого можно было судить о том, каков запас воды. В сумерках ванной комнаты Наталья с трудом разглядела, что вода не доходила до края зоны ржавчины, стояла сантиметров на десять ниже.
«При экономном использовании ее должно будет хватить на какое-то время для слива унитаза», - подумала она и пошла проверить запасы питьевой воды, которые закупала в магазине в пластиковых бутылках, отвыкнув, с появлением отфильтрованной воды в продаже, от питья водопроводной жесткой воды. Питьевой воды было тоже немного, где-то около пяти литров. «Немного, но дожить до окончания этой беды, я должна», - успокоила себя Наталья.
Воду и свет в их районе отключали довольно часто и народ был к этому привычен. Отопление тоже иногда отключали, поэтому сейчас, почувствовав прохладу в квартире, она не удивилась, когда, потрогав батареи, почувствовала, что они остыли. В полный шок ее повергло отсутствие газа в горелках кухонной печки. Газ, на ее памяти не отключали ни разу, а теперь при повороте ручки горелки, она не испускала ни газа, ни даже легкого шипения.
- Как могли все одновременно отключить? - сердито произнесла она, - Они подумали, как людям жить? – сердилась Наталья, не понимая того, что жизнь людей с момента объявление войны не входила в приоритеты ни той, ни другой из воюющей сторон, главным теперь для них стало – выбить врага из города, не считаясь ни с потерями, ни с мирными жителями, ни с их домами и школами.
Осознав, что в отсутствие газа и электроэнергии, от которой можно было бы зажечь маленькую плитку, оставшуюся с давних времен и зачем-то бережно хранимую, она с ужасом поняла, что сварить ей теперь ничего не удастся. Получалось, что все, чем она теперь могла питаться, был хлеб и сухари, которые она вчера зажарила. Все остальные съестные припасы: макароны, рожки, рис и другие крупы, а также мясо, картошки и морковь, хранившиеся в холодильнике, без огня приготовить было невозможно.
Солений и варений, которые были практически в любой семье горожан, у нее не было. Мама ее такими заготовками не занималась, да и ей они были ни к чему. Для себя одной делать заготовки не было желания, а своей семьи у Натальи никогда не было. Ее мама умерла десять лет назад, а до этого самоотверженно брала все заботы по дому на себя, освобождая дочь, как она говорила - для занятий наукой.
До пенсии Наталья работала научным сотрудником в единственном в городе научно исследовательском институте (НИИ) союзного значения, и все годы после института писала кандидатскую диссертацию на тему: получение бронированной стали. Олимпиада Алексеевна очень гордилась дочерью и при встрече со знакомыми важно говорила:
- А моя Наталья вся в науке, занимается сталью, даже на личную жизнь времени не хватает.
После провозглашения независимости Украины НИИ перешел из Союзного подчинения в Украинское и его финансирование резко сократилось, посему в момент наступления пенсионного возраста, Наталье, не смотря на ее незаконченную диссертацию, откровенно сказали, что пора на выход. Поискав работу, она согласилась на предложение директора своей школы, знавшего ее родителей - пойти работать в школу в химическую лабораторию лаборантом. Отца к этому времени на свете уже не было, а мать доживала последние годы.
Таким образом Наталья к моменту начала войны работала в школе чуть больше двадцати лет. Ей было очень обидно, что, проучившись шестнадцать лет в школе и в институте, окончив аспирантуру, пускай и заочно, она ни на что кроме, как на лаборанта была не годна, в то время как Светкина карьера шла в гору. Она, проработав всю жизнь в местном вузе остепененным доцентом, перед пенсией защитила еще и докторскую диссертацию.
- Вы же помните ее? – спрашивала Наталья, встречающихся одноклассников, которые приводили в школу уже своих внуков. - Она же плакса была, наверняка выплакала эту докторскую у ректора или у заведующего кафедрой.
Да, одноклассники помнили, как плакала Светка по поводу троек за диктант, но, как и тогда, так и сейчас ей все прощали, понимая, что она труженица и, как говорила их русачка, оправдывая Светкины слезы, бесконечно требовательна к себе, плачет потому, что ей стыдно за свою позорную невнимательность и полное отсутствие памяти на правила русского языка. К тому же с момента окончания школы с ее диктантами и сочинениями, никто о слезах Счеты больше не слыхал, а Наталья не только помнила, но и любой успех подруги оправдывала ее слезами.
Сейчас глядя на пылающие окна, сидя без света, воды и газа, она проклинала не страну агрессора, устроившую эти безобразия, а Светку, которая каким-то непонятным образом умудрилась перебраться в Москву и работала в университете профессором.
Странным образом сбылись предсказания отца Натальи, который говорил ей:
- Держись за Светлану, она человек правильный, далеко пойдет…
- Прокофий, - перебивала его жена, - что там в ней правильного, у нее даже мать высшего образования не имеет, а отец пьет!
- Кто сейчас не пьет? – отвечал отец философски. - Кто пережил войну – все пьют.
- Всегда найдешь себе оправдание, - ворчала мать, намекая на то, что ее муж был тоже из тех, кто любил заливать свои проблемы водкой.
Проблемы у Прокофия Степановича были не шуточные, его совершенно не слушались ученики, а больше нигде он работать не мог. Школьники его звали дед Прокоп и вытворяли у него на уроках математики, кому что вздумается. Сидевшие на первых двух рядах парт, еще что-то слушали из его объяснений, все остальные занимались своими делами: гуляли по классу, выходили и возвращались с бутылками воды, угощали ею друзей, а то и обливались с хохотом и гиканьем, совершенно не обращая внимания на учителя, стоящего у доски спиной к классу и покрывающего ее непрерывной чередой формул. Как его слышали ученики, сидящие на первых рядах, было загадкой, которую он и не собирался разгадывать, оправдываясь тем, что, если кому-то нужна математика, он услышит и разберется, а остальным всю жизнь кроме таблицы умножения ничего не понадобится. В тоже время в душе он наверняка переживал такое отношение к себе и с удовольствием каждый вечер пропускал с друзьями рюмку другую. В друзьях у него были прошедшие войну преподаватели: историк, которому с путаницей в их науке, сам Бог велел пить, географ, пораженный полным отсутствием интереса учеников к своей науке, которую он постигал своими ногами, прошагав пол Европы во время Отечественной, и симпатяга учитель физики потерявший голову от внимания к себе от женского коллектива учительской.
Наталья стеснялась своего папаши и никогда к нему в школе не подходила, делая вид, что она не Прокофьевна, а только дочка своей матери, к которой издавна приклеилась кличка – «Египет на колесах». Дети остры на язык, но наверняка и автор этого прозвища объяснить бы его происхождение не смог. Фразы «такой я ее вижу» в то время еще не было. Первая часть «Египет» еще была понятна, в школе историю начинают учить с древнего Египта величественного, как их пирамиды. Олимпиада - мать Наташи, была тоже особой величественной: полной и с огромной грудью, торчащей впереди нее в остром, по моде тех времен, бюстгальтере. Надо лбом у нее возвышалась высокая прическа, делавшая ее похожей барыню начала века, что совместно с взглядом поверх голов, которым одаривала мир Натальина мамаша, дополнял ее величие, соответствовавшее древней стране - Египту. Почему на колесах, было загадкой. Возможно по той причине, что из-под ее довольно длинных юбок, доходящих до середины голени, выглядывали худые кривые ноги, чем-то напоминающие колеса. Сейчас, когда на свете нет и самой носительницы этого экзотического прозвища и, наверняка, его автора, остается только гадать, почему так назвали этого уважаемого человека, держащего в страхе не только учеников, но и их учителей – своих коллег.
Олимпиада Алексеевна, несмотря на то, что ее отец был всего лишь бухгалтером, считала, что она происходит из русского дворянского рода и не только сама должна вести себя достойно, но и всех окружающих стараться привести в соответствующее состояние. Посему вела она себя как дореволюционная классная дама, какими их изображали в советских кинофильмах, и считала своим долгом всем делать замечания. Благодаря таким замашкам мамы, Наталья была в школе круглой отличницей. Ни одному из учителей не могло прийти в голову спровоцировать этот величественный Египет на наезд на свою персону всеми двумя колесами, с упреками в непрофессионализме, не позволившим разглядеть знания ее дочери. Свое недовольство семейством Олимпиады, наиболее мстительные из учителей, могли вымещать только на подружке Натальи - Свете, чьи родители скандалить в школу не ходили, а она сама с пониманием принимала факт того, что за один и тот же ответ она получала оценки ниже, чем ее подружка. Это был не русский язык, с которым она справиться не могла, здесь было все поправимо, стоило только подольше посидеть за уроками. В дальнейшем такая предвзятость учителей, особенно математички до зубовного скрежета ненавидевшей Олимпиаду и ее дочку, а заодно и Свету, сослужила ей хорошую службу, и в институте у нее с этим предметом проблем не было. А вот русачка – их классная руководительница кудрявая красавица, которую в школе звали Барашка, не смотря на Светины проблемы с ее предметом, очень хорошо относилась к ней и при встречах на родительских собраниях с ее отцом – любителем этих мероприятий, говорила ему, что лучше бы Свете держаться подальше от Натальи, дружба с которой ей вредит. Отец был человеком демократичным и ни на чем не настаивал, в результате Света не бросала подружку.
Разжёвывая уже начавший черстветь хлеб и запивая его водой из бутыли, Наталья вздрагивала от взрывов снарядов, которые все чаще доносились со стороны моря. «Какие сволочи! Для чего это они все затеяли? - думала она, - Чего они от нас добиваются эти русские? Не хотят, чтобы мы ушли под защиту Европы? Не хотят, чтобы мы жили, как европейцы в больших красивых городах с магазинами, где все есть, даже клубника в январе? - размышляла она - человек который никогда не бывал ни в одной из стран Европы, но о которой с придыханием говорили все СМИ Украины.
«Да, не удалось там побывать, я не такая проныра, как эта Светка, мало того, что разъезжает по заграницам, но и пишет об этом у себя на сайте, чтобы позлить народ своими достижениями. Уговаривает нас в том, что живем мы не хуже, чем они: имеем свои квартиры и дачи, едим натуральные продукты, а не синтетику, что нас бесплатно учат и лечат, и не хватает нам только порядка и дисциплины. Если бы они были, то жили бы мы лучше, чем европейцы. Вот вроде грамотный человек, а несет вздор. Кто у нас этот порядок наведет, останься мы с Россией? Там вор на воре и вором погоняет, наших жуликов ловить будет некому. Войди мы в Европу, там отработана система финансового контроля, нашим бы воровать не дали, а эти агрессоры могут только пушками и танками мир переделывать».
Не успела Наталья закончить эту мысль, как раздался страшный грохот и их дом буквально вздрогнул, осыпав со стен известку.
«Во двор наверняка попали! - с испугом подумала Наталья. Ее догадку подтвердили хлопающие в коридоре двери соседей и топот их ног на лестнице.
«В подвал, наверное, побежали…». Не успела Наталья решить – надо ли бежать за соседями, как во дворе ухнул новый разрыв, заставивший ее присесть от испуга. Через некоторое время, поднявшись на дрожащих ногах, она уже не сомневалась, что пора спускаться в подвал.
Быстро набросив на себя старенькую шубку и натянув вязанную шапку, она спустилась на первый этаж, где под лестницей была дверь в подвал. Там уже сидели соседи, которых она знала только в лицо, но не была знакома, а теперь в сумерках и разглядеть не могла. Дом был старый, как и стары были его жильцы. Молодых среди соседей не было, только к одной из пожилых пар прижались двое детей, видимо внуков. Соседи сидел на деревянных лавках, стоящих у стен подвала, свободных мест на которых не было. Постояв, помявшись, Наталья попросила сидевшего на краю лавки старика:
- Пододвиньтесь, пожалуйста, я тоже хочу сесть.
Дед Вова был ее ближайшим соседом. По детству она помнила его сопливым и хулиганистым, потом пьяницей, а теперь он выглядел почти бомжом, хотя жил с женой в соседней квартире. Годы презрения Натальи к нему сделали свое дело, и Вова зло ответил:
- Натаха, ты кацапка, и ничего тебе не сделается, если постоишь. Попроси лучше своего Путина, чтобы он стрелять перестал.
Наталья пыталась оправдываться и ругать Россию за нападение, доказывать, что она всю жизнь живет на Украине, а, следовательно, хохлушка, но ее никто не слушал, а только отворачивались. Десятилетия взаимной нелюбви даром не прошли, она в своем доме была одинока.
Немного потоптавшись у порога подвала Наталья при первом же затишье на улице, ушла домой, решив, что дома и стены помогают. По сути эти стены были единственно по-настоящему родными, и они не могли подвести. С племянницей, единственной родственницей в города она рассорилась, когда слегла сестра. Они и раньше не были близки и встречались только во время больших семейных праздников или похорон, и даже стандартного для всей родни вопроса: «Ну как ты?», друг другу не задавали. Живы и все.
Когда десять лет назад сестра слегла с инсультом, племянница попросила тетку помочь ей выхаживать больную, так как на сиделку у нее денег не было, а бросить работу она не могла, некому было кормить семью. На сиделку же надо было в два раза больше, чем она получала в своей конторе. От этого предложения Наталья категорически отказалась, сославшись на то, что из школы ее не отпускают и всячески уговаривают остаться. На самом деле она понимала, что в сиделки она не годится, детей у нее не было, отца досматривала мать, а с умирающей материю сидела сестра, так что забота о больных была не ее делом.
Сестру она никогда не любила, вернее они никогда не были близки, отцы у них были разные. Все школьные годы сестра жила у бабушки и только изредка приходила к матери. В последнем выпускном классе после скандала прекратились даже эти редкие визиты.
Как-то Олимпиады Александровна отправилась на семинар по истории в областной центр и попросила старшую дочку побыть с сестрой, так как папаша был ни в себе и никак, пользуясь зимними каникулами, не мог заставить себя выйти из запоя. В ту единственную ночь, которую надо было провести без матери, Наташа проснулась от громкого шума: что-то рычал отец и громко рыдала сестра. Соскочив с постели она, забежав в комнату, где спала сестра, увидела какую-то странную картину: голого отца и сестру на диване в разорванной спальной рубашке. Заметив ее семилетнюю, отец отпрянул в нишу, где стояла их с женой супружеская кровать, а семнадцатилетняя сестра заметалась по большой комнате, соседствующей с нишей. Наконец собрав свою одежду и схватив валенки, она выскочила из квартиры и убежала, хлопнув дверью. Наташа ничего не поняла из того, что произошло, она только почувствовала, что случилась беда и виноват в этом отец. Целый день до приезда матери она сидела в своей комнате, изредка выходя в туалет и на кухню, где хлебала борщ из тарелки, на которой мать, по своему обыкновению, оставляла записки: «Наталье» и «Прокофию». Отец весь день просидел закрытым в большой комнате и вышел в коридор, только когда приехала жена. Та, догадалась, что произошло, услыхав слова младшей, что старшая убежала ночью, а найденная под столом ее разорванная окровавленная спальная рубашка, подтвердила ее догадку.
Разразился страшный скандал, но мать старалась снижать уровень крика боясь, что ее услышать соседи и догадаются, что произошло, а отец лежал молча, закрыв ухо подушкой. Семья после этого не распалась, не распалась она и после того, когда по району поползли слухи о страшном злодеянии деда Прокопа. Шила то в мешке не утаишь, но стой поры старшая сестра перестала у них бывать, а вскоре уехала учиться в Иваново в педагогический институт, собираясь стать учительницей младших классов, и даже на каникулы она к ним не приезжала. Они встретились с сестрой, когда младшая пошла в пятый класс. Старшая, вернувшись в город, поселилась у бабушки и вскоре вышла замуж за парня значительно старше себя. Когда у них появилась дочка, Наталья вместе со Светой ходила посмотреть на племянницу, но если тетя только любовалась ею, то подружка перецеловала все ее маленькие пальчики на ручках и ножках.
Светка была вообще человеком весьма эмоциональным и своих эмоций ни радостных, ни печальных никогда не скрывала, не переживая о том, что про нее подумают люди. Такая открытость подружки была непонятна Наталье, и она только с годами осознала, что она происходит от абсолютного бесстрашия Светки. Та боялась в жизни только одного: показаться слабой, как, например, с тройкой по диктанту. Все остальное ей было нипочем, она была уверена, что справится. Именно это бесстрашие толкало ее защищать слабых одноклассников, которых прессовали более сильные, и даже тех, кого унижали учителя. Весь класс с удивлением наблюдал, как она самая маленькая в классе отбивала у мальчишек девчонку- еврейку, которую они травили просто так, чтобы развлечься на глазах молчавшего класса, или призывала их быть людьми, когда они мучали очень вредного одноклассника Колобка, которого звали так за его малый рост, что не мешало ему задирать всех девчонок в классе и Свету в том числе. Но совершенно немыслимой отвагой Кравцовой были протесты против унижения одноклассников учителями, хотя ей самой от них никогда не попадало. Если же при ней кому-то из учителей приходило в голову накричать на ученика, тут же вставала за партой маленькая Светка и говорила, что такое обращение, пускай даже с двоечником, недопустимо и унижает человеческое достоинство.
Однажды она довела до белого каления учителя физкультуры, когда заступилась за Наташку, не принесшую на занятия спортивную форму. Света догадывалась, что подруга не взяла ее, не желая заниматься на холодном школьном дворе, но и тон физкультурника – бывшего отставного флотского боцмана, ее возмутил и она потребовала его извинений перед подружкой. В результате у нее за восьмой класс по физкультуре в году неожиданно появилась четверка, вместо обычной пятерки, которую ставил физрук, симпатизировавший этой глазастой девчонке с ямочками на щеках. Понятно, что за такие подвиги ее уважал весь класс. Дети ценят правдоискателей, тех, кто всегда за справедливость. Наташу же это в подруге раздражало, ее бесило и ее бесстрашие, и тот факт, что, благодаря ему, подружка пользовалась непререкаемым авторитетом в классе, несмотря на то, что не была круглой отличницей. Света же не кичилась своим бесстрашием и правдоискательством, она была уверена в том, что поступает так как надо, и что у нее хватит сил, чтобы защитить и других, и себя.
Не хватало у нее сил только на то, чтобы защититься от близких, которые зная, что Света человек незлопамятный, отходчивый и бескорыстно им служит, даже, когда те пытаются ее обидеть. Нет родители у нее были в этом плане понимающие, они гордились тем, что их дочка правдоискатель, что соответствует не только их убеждениям, но и согласуется с моральным кодексом коммуниста, который эти два члена партии знали наизусть. Проблемы у Светы были с сестрой, которая любя ее, но отчаянно завидуя младшей в любви родителей и в том, что сестричка, по общему мнению, была способнее и красивее ее, всячески пыталась ее подавить и показать свою власть над младшей.
Такой же стереотип поведения по отношению к Светлане унаследовала и Наталья. Нет, Света не была красивее ее, что всегда разводит девчонок, Наталья была изящной блондиночкой с неяркими, но правильными чертами лица. У Светы были крупные черты лица, которые скрашивали большие живые глаза с ясным взглядом и улыбка, а главное две ямочки на щеках, которые придавали ей миловидность, но и простоту ей по-русски круглому лицу. Еще многие обращали внимания на ее по густые волосы, заплетенным в толстые косы, в то время, как Наталья унаследовала жидкие волосы матери. Однако на сколько непослушны были волосы в косах Светы, постоянно пытающиеся из них выбиться, настолько покладиста была их хозяйка в общении с теми, кого любила, уступая им во всем: в спорах в выборе лучшего места и куска. Что это было, врожденное свойство или приобретенное в общении с своенравной сестрой, она не понимала, но в трамвае всегда единственное место отдавала Наталье, ее рюкзак в походах старалась тащить сама и уступала ей свою подушечку, устраиваясь на ночлег в палатке. Ничего такого люди, не являющиеся ей близкими, в отношениях со Светой не имели. Наоборот про нее говорили, что палец ей в рот лучше не класть, откусит.
Наталья пользовалась уступчивостью подружки без всякого стеснения и помыкала ею не стесняясь окружающих. В восьмом классе мальчишки озорники называли их пару Лисой Алисой и котом Базилио – персонажей из Золотого ключика. Понятно, что лисой была Наталья, а котом Света.
Особенно диктат Натальи над подружкой проявился, когда начались амурные дела, т. е. влюбленности. Их начало, спровоцировало изучение поэмы Пушкина «Евгений Онегин», которая во все времена пробуждала в подростках - восьмиклассниках откровенный интерес к противоположному полу. Именно в восьмом классе случился бум влюбленности мальчишек класса в Наташу. Они - будущие мужчины, которые во все времена отдают предпочтение властным и холодным дамам, предпочитая их веселым и открытым, после начала изучения страданий Татьяны и Евгения, начали наперебой ухаживать за Натальей. Видимо такой им представлялась Татьяна: светловолосой, не шумной и с чувством собственного достоинства.
Первым ухажером стал, Генка, паренек сидевший за следующем ряду парт за спиной у Светы. Вначале он писал записочки и, постучав Наташу по плечу, передавал ей клочок бумаги, где было написана «Наташа, давай с тобой дружить». Она сминала эту записку и бросала ее за спину на парту к Генке. Потом он решился на отчаянный шаг и напросился прочесть перед классом отрывок из поэмы «Письмо Онегина Татьяне». Причем сделал это замечательно, выгибая свои брови дугой и глядя на Наталью. Весь класс с замиранием сердца слушал Генку, поглядывая то на него, то на Наталью, а у той ни один мускул не дрогнул на лице. Ей простодушный Генка был не интересен, ее после школы уже провожал целый отряд мальчишек -одноклассников, среди которых был самый дерзкий и далеко не самый красивый Толян Ахрименко - некоронованный атаман класса. Он шел вровень с нею, а все остальные мальчишки на шаг дальше. Толян говорил ей какие-то глупости, она слушала и не перебивала, так лестно ей было внимание главаря класса, который хоть и учился хуже всех, но его с прищуром глаза на покрытом конопушками лице смотрели властно и жестко. Летом после восьмого класса Толян попал в какую-то историю, и его посадили в колонию для малолетник преступников, а через три года, когда одноклассники сдавали выпускные экзамены, он - уже учащийся в профессионально- технического училища, сел у тюрьму за убийство. Вот так закончилась первая влюбленность Натальи. Все остальные классные ухажеры ее не интересовали, но вот слава самой красивой девочки класса за нею осталась, и она ею в тайне очень гордилась, задирая нос перед одноклассниками и в первую очередь перед Светкой.
За той толпы кавалеров не ходили, к ней в основном перебегали отвергнутые Натальей поклонники. Первым перебежчиком стал сидящий за спиной Генка, который теперь Свете писал и передавал записки о дружбе. Та не перебрасывала их назад а не разворачиваясь, одной левой лупила ухажера книжкой по голове. «Мол, вот тебе перебежчик коварный!» Она была боевая и вела себя так со всеми мальчишками и даже с Толяном. Как известно, парни с серьезной мужской закваской таких девчонок не любят, им подавай или тихую покорную красавицу или снежную королеву, как Наталья, которую надо завоевывать. В таком возрасте парни еще не знают, что из таких как Наталья, вырастают или высоко востребованные стервы или никому не нужные старые девы. Все зависит от уровня сексуальности и самовлюбленности.
Свете перебежчики были не нужны, в девятом классе она начала встречаться с мальчиком с большими темными глазами, в которого она была влюблена весь восьмой класс, скрывая это от всех. В девятом он сам проявил к ней интерес, и как тогда говорили, начал бегать за ней. Светка, как положено девчонкам в этом возрасте, отчаянно вредничала поняв, что парень к ней неравнодушен. Она насмешничала, не позволяла себя провожать, и ухажеру приходилось месяц ходить за нею по противоположной стороне улицы, провожая ее до дому. Затем она смилостивилась, и они полгода бродили по вечерним улицам города и даже целовались.
Узнав о том, что ее подружка «ходит» - так тогда назывались встречи парочек, с парнем, Наталья разозлилась, чувствуя, что служившая ей верой и правдой Светка отвлеклась от нее.
- Ты всегда была неравнодушна к парням! - сказала она сердито, удивив подругу, которая за собой такого не замечала.
Чтобы не раздражать Наталью, Света, стала скрывать встречи с ухажером, или сбегала от него со свиданий к Наталье, якобы доделывать домашние задания. Однажды, сидя у Натальи они обе услыхали какой-то неясный шум за окном. Отдернув занавеску, Света с удивлением увидела сидящего на голом осеннем дереве своего дружка, заглядывающего в окно второго этажа Наташкиной квартиры. Он, брошенный на холодной улице, хотел узнать действительно ли Света пошла делать домашние задания? Когда его обнаружили он буквально обрушился с дерева и убежал. Через некоторое время он и вовсе наскучил ей, показавшись неинтересным и скучным, и вскоре они расстались. Больше попыток встретиться они не предпринимали, хотя потом на протяжении всей жизни до Светы доходили слухи, что ее первая любовь ее помнит.
В результате школьные годы закончились для обоих подружек без любви, и лишь с надеждой найти ее в институте. Увы, в первый год поступила только Наталья, да и то в местный институт. Светлана поступала в Москве в один из престижных вузов и не прошла. Она очень тяжело переживала свой провал тем более, осталась одна, класс разошелся в разные стороны, бросила ее и Наталья, увлеченная учебой и своей группой. Подруги почти год практически не общались. Свете, верой и правдой прослужившей Наталье шесть лет школы, было обидно ее невнимание, но сама набиваться не стала, пошла работать на завод, а по вечерам занималась на подготовительных курсах, для поступления в институт. Все у нее получилось, и в следующем году она стала студенткой местного Вуза, и их отношения с Натальей наладились.
А вот надежды подружек найти достойную пару в институте не оправдались. Те, кто обращал на них внимание, не нравились, и наоборот они были не интересны, своим симпатиям. Причины этому были две. Нравились подружкам ребята яркие городские, так называли тех, кто жил в центре, а этим парням ездить провожать девушку в отдаленный рабочий район не хотелось, тем более девчонки были целомудренные и себя берегли. Несмотря на то, что вокруг было много других парней, никто из них на взгляд подружек не заслуживал их внимания. К сожалению, не нашлось в тот момент человека, который бы объяснил девчонкам, что пять лет института даны не только для того, чтобы получить образование, что они отпущены еще и для того, чтобы в мужском техническом институте, выбрать себе достойную пару. Их мамы, намучавшись со своими беспутными мужьями, твердили им одно: выучись, встань на ноги, будешь самостоятельной и все будет.
Старших сестер судьба младших не интересовала, они считали, что те и так счастливы, купаясь родительской любви. И все же сестра Светланы помогла ей решить проблему замужества очень нестандартным способом: она рассорила ее с Натальей, посмотрев, как та помыкает ею. В год окончания института подруги поехали к ней в Москву, где жила сестра Светы, и та с удивлением увидела, что Наталья относится к Свете как к прислуге, требуя от нее и завтрак приготовить и посуду помыть и все это под окрики: «Скоро ты там!». Несмотря на то, что это она приучила сестру к подобному отношению близких людей, терпеть она этого не стала, а высказала все обоим в глаза и едва не выгнала Наталью из дома. По возвращении домой вначале подруги стали редко видеться, а потом совсем разошлись. Вскоре у Светы появилась новая компания и новая подружка Кира, с которой они стали вместе заниматься научной работой под руководством одного из доцентов кафедры, что очень их сдружило. В отличие от Натальи новая подружка обожала Свету, но главное к моменту их сближения была уже второй раз замужем, т. е. активно использовала время учебы в институте.
Войдя в компанию новой подруги Света и в науке преуспела, и сама не заметила, как оказалась замужем за братом Киры. Нет, он не отвечал всем ее требованиям к избраннику: был симпатичен, но далеко не красавец, в меру умен и воспитан, но далеко не весел, однако при этом он был первым парнем, который объяснил ей все прелесть отношений между мужчиной и женщиной и позвал замуж. Наталья узнала о замужестве подруги последней, так как скромная свадьба Светы состоялась в другом городе, где жил жених, и знакомить Наталью с ним Света не стала, из боязни, что она все расстроит, начав критиковать ее жениха, как это случалось со всеми парнями, которые были к ней неравнодушны. Узнав эту новость, Наталья выдала свой очередной перл во время их случайной встречи:
- Ты Кравцова всегда хотела замуж! А я нет. Зачем он мне? Будет рядом ходить и кашлять.
Хотя ранее они никогда не заводили разговоры о замужестве, затевала эту тему только Олимпиада Алексеевна, узнав о замужестве очередной их подруги, она назидательно говорила:
- А вы не торопитесь, от этих мужчин одни слезы, зачем они вам? А дети пойдут, совсем замаетесь, пеленки, распашонки, вечные сопли.
Детей Олимпиада откровенно не любила и внучке своей от старшей дочки была совершенно равнодушна и ни одного дня с нею не нянчилась. Наталья молча соглашалась с материю, но сама никогда этой темы не поднимала, помятуя свой печальный опыт.
Преддипломную практику она проходила в Харькове на базе политехнического института и жила в общежитии этого Вуза. Для нее совершенно домашней девушки, всю жизнь проспавшей в собственной постели дома под охраной родителей, было очень неожиданно очутиться в такой вольнице, где никто не обращал внимание на то, чья это комната женская или мужская. Нередко, в одной комнате жили парочки совершенно не стесняясь друг друга. Парни открыто приходили к своим девчонкам на свидание в комнату, в которой жили ее соседки, и начинали заниматься любовью, не обращая внимания на них. В первые пару недель Наталья совершенно обалдела от такой вольности и требовала от своих соседок – студенток этого университета, давно обживших общагу, чтобы в ее присутствии их кавалеров в комнате не было. Как уж так получилось, толи соседки нашли противоядие от вредины, толи время пришло отведать сладость секса, но уже на третьей неделе Наталья лежала в своей комнате на виду у всех с самым завидным женихом общаги Виталей Буйновым – высоким красавцем - студентом дипломником. Как он попал в ее койку, никто не помнил, возможно пришел проведать бывших подружек с бутылкой вина, либо привел Наташу с танцулек, которые проводились в фойе общаги. Возможно она была слегка навеселе от горячительных напитков, которые туда приносились, чтобы взбодриться, но любовь у них раскрутилась нешуточная. Виталий полностью соответствовал требованиям Натальи к парням: был красив, статен, а самое главное имел все признаки вожака, как ее детская любовь Ахрименко, а она, как выяснилось, была натурой страстной и, попробовав первого мужчину, привязалась к нему всей душой и всем телом. Виталя же был так поражен задержавшейся в ней девственностью и удивлен ее любовным пылом, что забросил всех своих прежних подружек и привязался к Наташе. Все было бы хорошо - вот он тот которого Наталья искала так долго, но перед отъездом домой, она поняла, что беременна. Что с этим делать, она не знала. Спросила совета у друга, а он, немедленно отстранившись от нее, спокойно сказал:
- Что делать, что делать? Аборт.
Это слово было как выстрел, прозвучавший в ночной тишине, который немедленно привел ее в чувство, после чего она сказала то, что не могла не сказать:
- Уходи.
Он ушел, но ребенок, которым он одарил ее, остался, и с ним надо было как-то жить, или последовать совету его легкомысленного папаши. Для Натальи это был настоящий шок, ситуация совершенно непонятная и незнакомая. Среди ее подруг ничего подобного не происходило, или, по крайней мере, не обсуждалось. Не к Светке же идти за советом? Она в этой момент была еще не замужем и вряд ли понимала в этом вопросе. Не у сестры искать совета, которая всегда смотрела на нее холодными глазами? Оставалось только одно: открыться матери, однако это было бесконечно страшно.
Олимпиады Алексеевна была конечно в шоке, но она не кричала, а только приговаривала:
- Ну вот, я так и знала, ведь говорила тебе не торопись, мужики того не стоят, чтобы себя губить.
Однако мать очень быстро собралась с мыслями и потребовала от Натальи адрес ее соблазнителя. Наталья знала только то, что Виталя живет в одном из пригородов Донецка, а его мама председатель сельсовета.
- Я еду туда, я расскажу его родителям, какого монстра они воспитали и на них управу найду, не сомневайся, никуда он не денется, женится, как миленький.
Как не пыталась Наталья отговорить мать от этой поездки, Олимпиада ее не слушала и отправилась искать потенциального зятя. Вернулась она нахмуренная и одного взгляда на нее хватило, чтобы понять, что миссия ее не удалась.
- Какая невоспитанная женщина его мать, настоящая хабалка! – произнесла она, снимая обувь. - Сказала, что, если бы сынок женился на каждой девке, которую обрюхатил, она бы стала многодетной бабкой. Мне ее не завалить, очень нахальна и нагла. Делать нечего – делай аборт, нам детей от этой хамки не надо.
Прошла уже неделя с начала войны, а она все не стихала, а наоборот разгоралась с новой силой. Школа горела три дня и ее никто не тушил. Черным дымом небо улетела новая мебель: красивые разноцветные столы, которые закупили к юбилею школы, заменив парты, ядовитыми выбросами убрались из классов пластиковые стулья и окна, которые были поставлены только год назад, в грязный подтек на стене превратился экран огромного телевизора – плазмы, который подарил школе на юбилей металлургический комбинат, до самого нижнего этажа провалилась шиферная крыша, обломки мебели, унитазов, которыми всего пять лет назад заменили старые проржавевшие поддоны, стоявшие в школьных туалетах не менее сорока лет. Печально витали над разрушенной школой клочки недогоревших учебников и тетрадей.
Наталья пошла посмотреть, что произошло со школой, когда дым перестал подниматься над развалинами, а стрельба на время стихла. Не желание проводить в последний путь свою школу гнало ее из-под укрытия стен квартиры, а закончившиеся к этому времени хлеб и сухари. На противоположной стороне от школы находился маленький магазинчик и была надежда найти там, хоть что-то съестное. Однако магазин был, по всей видимости, недавно разграблен и смотрел на улицу выбитыми окнами и распахнутой дверью, за которой, по всей видимости, ничего не было. И все же Наталья поднялась по ступеням лестницы в магазин, желая хоть что-нибудь там найти. Однако, не обнаружив ничего подходящего, кроме закатившейся под прилавок банки горчицы, вышла на улицу, где столкнулась с Надеждой - одноклассницей. Они не были дружны в классе и практически не общались все те годы, что жили неподалеку друг от друга, а теперь кинулись почти в объятья.
- Что сделали гады, - кивнула Наталья, в сторону школы, - одни стены остались, выгорела. Зачем они сделали такое злодейство?
- Наташа, а что ты не знала, что туда в феврале перевели часть полка «Азов» из соседней школы, - ответила Надя, - вот их оттуда и выкуривали.
-Ты что за них? – недоверчиво посмотрела на нее Наталья.
- Нет, я против всех, кто по нам стреляет, - ответила та, глядя на школу. – Да, явно сгорела, стены целы, и даже не слишком закопчены, а вот крыши нет.
- Стоит какая-то прозрачная, сквозь окна другая сторона улицы просматривается, - вздохнула Наталья, - где я теперь работать буду?
- Ты думай о том, как выжить, а не о работе, никто не знает, что будет дальше, - покачала головой Надежда. – Я же теперь полностью завишу от сына, жду может приедет и заберет. Он в Донецке в последнее время жил, не бросит же он меня здесь в огне?
«Зачем я пошла туда? Что я хотела найти там? - спрашивала себя Наталья, вернувшись домой и зарываясь еще глубже в постель. - Это Надежде есть кого искать и кого ждать, я же на свете одна и спасать меня некому», - горечью подумала она и ощутила одиночество, как мертвую непроглядную тишину, которая поглотила ее и не давала вздохнуть. Наталья до этого никогда не вспоминала о том, что могла когда-то стать материю, и, возможно, ей сегодня было бы на кого надеяться, но тогда под нажимом матери и от боязни остаться одной с ненужным ребенком, она все же пошла на аборт и перенесла его довольно легко, причем гинеколог даже дал положительные прогнозы по поводу возможности в дальнейшем иметь детей, но они, увы, так и не появились, причем даже не по медицинским показаниям, а так уж сложилась жизнь.
С Виталей они больше не встречались, ни он ее не искал, ни она, пережив такой тяжелый стресс. Наталья, не имевшая опыта общения с парнями, была поражена тем, что человек, который тебя только что обнимал и целовал, говорил тебе ласковые слова, вдруг отрекается от тебя и посланного небом ребенка. Однако самые страшные переживания приносили воспоминания о то том, какой стыд пришлось ей пережить, открывшись матери и идя на аборт. Ее долгое время преследовал взгляд акушерки, смотревшей на нее с явным осуждением, когда она растерянная и испуганная пришла на операцию. Долгое время преследовала и боль, которую пришлось испытать, убивая свою плоть и кровь, которая могла превратиться со временем в ее защитника. Сейчас ей почему-то казалось, что это был мальчик, такой же красивый и высокий, как его отец, а тогда она не думала ни о чем кроме того, чтобы быстрее об этом забыть и снова стать той уверенной в себе Натальей, которой она была до этого.
Все эти трагические для нее события случились перед подготовкой к дипломированию, а после защиты диплома они со Светой отправились в Москву ее сестре. Во время поездки Наталья ни словом, ни жестом ни выдала того, что с нею произошло, только сказала Свете, что на преддипломной практике познакомилась с симпатичным парнем, но рассталась с ним. Света отреагировала на это в своей обычной манере: без расспросов, покивала головой и сказала: «Здорово!». Она слишком хорошо знала подругу, чтобы расспрашивать Наталью – человека очень закрытого, о ее личных делах.
«А сама - эта болтушка и простушка оказалась еще более закрытой, чем я, о ее замужестве я узнала от друзей, сама же она не только ни словом об этом не обмолвилась, но и на свадьбу не пригласила», - вспомнила вдруг Наталья давнюю обиду. «Не познакомила видимо потому, что побоялась, что отобью». Наталья не раз говорила о такой возможности подруге и так же не раз осуществляла задуманное, просто так, чтобы испытать свои чары. Что испытывает та в такие минуты Света, Наталью никогда не волновало.
«Ну и ладно, я бы ее жениха отбивать бы не стала не мой уровень, слишком прост. Хотя дочка от него получилась отличная. Приезжала на пятидесятилетие к матери: красивая, беленькая, интеллигентная, на меня чем-то похожа. Вместе теперь в Москве живут. Везет же этой Светке, всю жизнь у меня под ногами толкалась и при этом лезла вперед. Как ей удалось сделать карьеру, как удалось перебраться в Москву? Непонятно. Ни особых способностей, хуже меня в школе училась, ни деловой хватки, а вылезла. Выплакала она свои заслуги, чего тут думать?» – решила Наталья в очередной раз, и наконец-то задремала.
Среди ночи она вскочила от резкого стука в дверь, стучали, похоже, ногами. Подскочив к двери, она громко спросила:
- Кто там?
- Открывай старая карга, документы будем проверять, услыхала она в ответ.
- Приходите днем, сейчас я не открою, - сказала Наталья твердо.
В ответ за дверью раздался отборный мат, суть которого сводилась к тому, что, если не откроет, хуже будет. По-настоящему испугавшись, Наталья кинулась на кухню и достала металлический молоток для отбивания мяса и встала с ним за дверью, стараясь унять дрожь в руках. Она прекрасно понимала, что справиться с ночными гостями она не сможет, но все же топорик придавал ей уверенность.
- Уйдите от двери, - сказала она в ответ на пинки непрошенных гостей в полотно двери и подумала: «Как хорошо, что два года назад потратилась и заменила деревянные входные двери на металлические, которые открываются наружу. Как они смогут их открыть, тут резак нужен, а как его включишь, света то в доме нет».
Непрошенные гости на время затихли, а потом раздался грохот выбиваемых дверей, за которым грохнул выстрел и еще более закрученная матерная фраза. Она узнала, это кричал сосед дед Вовка, мол, он этих мародеров всех положит, если они не уйдут из их подъезда, после чего раздался очередной выстрел, а после него топот ног на лестнице.
- Натаха ты, ты жива? – послышался голос соседа на лестничной площадке.
- Жива,- не столько крикнула, сколько пронзительно пискнула Наталья.
- Смотри никому не открывай, это мародеры хотят по подъездам, квартиры пустые грабят. Я бы подъезд закрыл, да ключи у соседа снизу, а его дома нет. Но я покараулю, винтовка, которую отец хранил еще с войны со мной, это я ею бандюг распугал.
Когда шум за дверями стих Наталья опять забралась в кровать под груду одеял. «Надо же, такой непутевый мужик, а бандитам отпор дал. Надо бы с ним поприветливее быть. Все же с детства живем в одном доме, кроме него надеяться не на кого. Ни мужа, ни сына у меня нет», - горестно подумала она и опять воспоминания увели ее в далекое прошлое, где была еще надежда не остаться одной.
Пошло около трех лет после окончания института и той истории с Виталей, Наташа работала в НИИ и поступила в заочную аспирантуру, Светка была уже замужем и заканчивала дневную аспирантуру, друзья разъехались или были заняты своими делами. Как-то осенью ее послали в Москву на конференцию. Город ошарашил ее своим размахом и бурной жизнью, но главное она там столкнулась со своим однокашником - Андреем, который учился в аспирантуре одного из головных институтов по металлургии. Парень он был видный и когда-то ухаживал за нею, и ей это нравилось, пока четвертом курсе студенческом лагере он все сам не испортил. В первый же день после заселения в лагерь они пошли вечером погулять по сосняку, и кавалер вначале набросился на нее с поцелуями, а потом развернув к себе задом стал сдирать с нее трусы пытаясь, по всей видимости, овладеть самым примитивным способом. Это было еще до Витали, и Наталья была буквально ошарашена таким бесцеремонным отношением Андрея, все это так не вязалось с его интеллигентной внешностью и обычно обходительным поведением. Вырвавшись из его рук, Наталья жестко сказала:
- Кто тебя так учил вести себя с женщинами? Животное какое-то…
После этих слов она ушла и больше они за все время смены не общались. Он правда недолго горевал и вскоре был замечен с другой однокашницей разбитной девахой, которую видимо его странные повадки не смутили. К новому году стало известно, что они поженились, а еще через пару месяцев у них родился сын. И вот теперь судьба столкнула двух взрослых людей в Москве, и они поняли, что не забыли друг друга. После первого дня конференции отправились вместе гулять по Москве. Он рассказал ей, что уже год в разводе с женой. Она оказалась на редкость гулящей, он терпел, терпел, пока не застал с другим и забрав сына, ушел. Затем уехал доучиваться в Москву, а сына оставил на попеченье своей матери, но как только защитится, обязательно займется им сам, так как бывшая супружница от сына отказалась.
Стояла поздняя осень и побродив по Москве, они основательно продрогли.
- Зайдем ко мне, предложил Андрей, мое аспирантское общежитие здесь недалеко, я живу один.
Наталья возражать не стала, и за все то время пока они шли к общежитию, не сказала ни слова, прекрасно понимая зачем идет к Андрею. С момента расставания с Виталей прошло три года, и она все это время не знала больше мужчин, хотя желающие провести с нею время были. Ее пугали воспоминания последствий связи с Виталей, но тело, разбуженное первым сексуальным контактом, постоянно напоминало о том, что она женщина и хочет мужчину.
Все случилось едва они переступили порог его комнаты и было так восхитительно, что на следующий день на заседание своей научной секции они не пошли, а весь день провели на узкой кровати Андрея, не имея сил оторваться друг от друга. Потом он не раз приезжал в их город, и они находили возможность встретиться. Наталья была влюблена и обрадовалась, когда он стал заговаривать о том, что пора им сойтись. Она поставила условия, что согласна жить с ним только в браке и он это предложение принял. Радостная она прибежала домой и рассказала матери о том, что Андрей предложил ей руку и сердце.
- А сына куда? – строго спросила мать, - или ты забыла, что у него есть сын?
- Сын? - растерялась Наталья, - он у бабушки живет, ну когда-нибудь погуляем с ним, а почему нет?
- Наталья! – ты подумала, что такое чужой ребенок? Свой ребенок –это морока: то заболел, то набедокурил, то не учится, а тут чужой! – грозно вещала Олимпиада. – Поговори с ним, скажи тебя люблю, а ребенка лучше отдай матери. Она же жива, почему чужая тетка должна его воспитывать? Объясни ему так, чтобы он понял, что не прав, чтобы сам отдал сына матери. Кстати, как ему удалось его забрать? По суду? Она что распутница? Если так, то представляешь какие там гены в этом сыночке, замучаешься с ним. Зачем это тебе надо?
- Он говорит, что жена сама сына отдала, так как у неё нет подходящих условий, к тому же она учится, а матери у нее, чтобы отдать сына, нет. Когда доучится, тогда и заберет.
- Это она его за нос водит, чтобы привязать сыном к себе, а уж, если стерва, то обязательно гулять будет, а ребенок тебе останется. Зачем это тебе?
Переведя дух, она вдруг рассказала дочери о том, чего та еще не знала.
- Отец твой, царствие ему небесное, тот еще гуляка был. Он ведь до меня был женат и имел двух сыновей, так что у тебя есть два брата. Одному сейчас лет сорок, другой помладше. После войны мы с ним попали в одну школу, а его жена в младших классах преподавала. Он видный мужчина был, многие учительницы за ним увивались, война многих мужиков положила, так что никто не смотрел, женат не женат, есть дети или их нет, все делали, чтобы мужика заиметь. Как –то на одной вечеринке сидели мы рядом, его жена была дома с больным ребенком. Он напился и давай ко мне приставать, потом увязался меня провожать домой, а я комнату снимала недалеко от школы, в Иваново это было. Одним словом, проснулся он в моей постели и, похоже, сам был удивлен. Потом стали мы встречаться, жену он свою не любил, но и бросать не хотел. Я ему ультиматум поставила: или я, или она! Решил вроде к ней вернуться, а я ему пригрозила, что весь город и в его парторганизации будут знать, что он изменяет жене. Потом, когда решили пожениться, я была уже беременна тобой. Предложил сойтись, но сказал, что одного сына заберет с собой. Я ему категорически сказала - нет! Вот и ты так своему Андрею заяви.
Прежде, чем заявить такое, Наталья предложила Андрею сходить вместе с его сыном погулять в парк. Мальчик ее ошарашил. Мало того, что он был удивительно некрасив и непохож на своего красивого отца и даже на вполне симпатичную мать, он из каких-то дальних ген выбрал самые непривлекательные, и к тому же вел себя как маленький шалопай. Толи он чувствовал, что попал на смотрины, толи просто ему тетя Наташа не понравилась, но он учудил такой фокус: прыгнул двумя ногами в лужу, облив ее грязной водой.
После этого, Наталья решилась и исполнила совет матери, но в ответ услыхала:
- Он будет жить с нами, или мы с тобой врозь. Я сына не брошу.
Вскоре после этого Андрей уехал на стажировку в Австрию и пробыл там полгода. Писем от него не было, в то время звонить в Союз вообще было невозможно, но Наталья ждала его возвращения в надежде, что он придет с покаянием и все будет как прежде, но однажды к ней в гости зашла Светлана по какой-то надобности и, когда стали прощаться, вдруг сказала:
- А ты слыхала, что Андрей Дьяченко женился на Кате из параллельной группы?
Она не знала о связи Натальи с их общим однокашником, поэтому была поражена, что после ее слов лицо подруги покрылось рваными красными пятнами, а руки неестественно задрожали. Света не стала расспрашивать о причине такой реакции на эту новость, она догадалась и, быстро распрощавшись, ушла, понимая, что утешать Наталью бессмысленно.
Да, эта новость повергла Наташу в шок. Андрей женился! Ладно был с кем-то замечен, пускай пошли бы слухи, что нашел ей замену, но «женился» звучало слишком категорично и безнадежно. Получалось, что все то время, пока она ждала его со стажировки, он бывал в городе и даже успел оформить свои отношения с новой возлюбленной. Это было не просто потерей надежд на будущее примирение, это был удар означающий, что он ее бросил и уже никогда не вернется. Узнав эту новость, Наталья первое время даже плакать не могла, она как будто застыла, окаменела, и никто не мог вывести ее из этого состояния. Мать подходила к ней, спрашивала, что с ней, но дочь отвечала только одно:
- Все в порядке.
Наконец однажды, устав от расспросов матери, она раскричалась и вложила все.
- Он меня бросил, понимаешь бросил, потому, что я по твоему совету потребовала, чтобы он отдал сына его матери. И вот, я опять одна! Ты довольна?
Эти горестные воспоминания прервал идущий с улицы грохот войны, , которая накрыл их район целиком вместе с ее домом, сгоревшей школой, рынком, кормившим овощами и фруктами, больницей и всем остальным, что было знакомо и дорого с детства. На шум стрельбы и взрывов вдруг наложился лязг железа и рев моторов прямо под окнами Натальи. Забыв об осторожности, она подкралась к окну и увидела, как двор расположенного под окном детского сада утюжат танки и еще какие-то огромные железные машины, названия которых она не знала. Под гусеницами машин погибала детская площадка, на которой, сколько она помнила, играли дети. Теперь их песочницы, качели горки закатывались в песок этими железными монстрами. Наталья смотрела на них как завороженная до тех пор, пока башня одного из них ни повернулась и ни уставилась на нее страшным черным зевом. Инстинкт самосохранения подсказал спасение, и она упала под окно ничком, закрыв руками голову. В этот момент прогремел выстрел, дом содрогнулся, осыпая осколками стекол и штукатуркой квартиры и затаившихся в них перепуганных жителей. Осколки окна, под которым она лежала, посекли Наталье руки, но Бог спас и снаряд, выпущенный танком, попал не к ней в квартиру, а в соседнюю. Наталья долго лежала под окном, страдая от боли в руках и холода. Война по ее расчетам шла уже почти месяц, был конец марта, но на улице держалось не более 5 градусов тепла. В квартире было не на много теплее, и Наталья отчаянно мерзла, тем более была хронически голодна. Все запасы еды были съедены. Она сгрызла сырыми: капусту, морковку и картошку. С картошкой было особенно тяжело, вкус ее не вареной был неприятен. Съела перекрутив на фарш, те полкилограмма мяса, которые оставались к началу войны, выпила всю муку в виде болтушки и принялась за макароны и рис, замачивая их на всю ночь в небольшом количестве воды, от чего они превращались в нечто склизкое, но уже съедобное. Эта пища тоже подходила к концу, но ощущения сытости не давала и не грела изнутри, от чего Наталья отчаянно мерзла.
Сейчас, лежа под выбитым окном, она буквально оледенела, но подняться боялась. Потом, когда рев танков стал удаляться, отползла от окна к своей кровати. Наскоро перевязав руки разорванной наволочкой и немного придя в себя от пережитого, Наталья принялась затыкать выбитые окна подушками, цепляя их за осколки стекол. Подушек на все выбитые окна квартиры не хватило, пришлось просто прикрыть плотно двери во вторую комнату и кухню и опять забраться в свое логово, на стоящую в нише кровать. Дрожа всем телом, она повторяла про себя:
-Будьте вы все прокляты!
Она ненавидела и российскую власть, объявившую СВО и свою -пообещавшую быстро справиться с войной. Не забывала Наталья помянуть среди ненавидимых и свою подружку Светку, которая наверняка сейчас плавала по морям и океанам на круизном лайнере, так как на дворе был конец марта, на который выпадали весенние каникулы школьников, а значит Кравцова, забрав внука, опять отправилась в путешествие, чтобы потом разместить в сетях отчет о том, как она была счастлива. «Вот откуда все взялось у этой выскочки? Родители у нее были беднее моих, училась, по крайней мере в школе, она хуже меня, я была намного красивее ее, а вот поди ж ты, профессор, круизер и постоянно в центре внимания!» - крутились в голове злые мысли.
Вспомнилось, как приехала Светка на сорокалетие окончания школы. Их класс все годы отмечал юбилейные даты, и в этот раз решено было встретиться во дворе дома одного из одноклассников. Времена были сложные и у многих на рестораны просто не хватало денег. Светка явилась, когда все уже сидели за накрытыми столами и даже успели выпить по первой. Когда она появилась во дворе, парни вскочили и полезли к ней целоваться, поздравляя с защитой докторской диссертации, о чем узнали от классной, с которой Кравцова поддерживала контакт. Новоиспеченная докторица раскраснелась и пыталась извиниться, мол, поезд из Москвы, где была защита, припоздал, и она едва успела на встречу. Девчонки, которым к этому моменту было далеко за пятьдесят, целоваться не полезли, а рассматривали завидущими глазами потрясающий костюм одноклассницы, видеть таких в их городе им не приходилось. Наталья надеялась, что Света сядет рядом с нею, и даже место придерживала для этой цели, но та уселась рядом с Генкой, который теперь был Геннадием Ивановичем – начальником большого цеха на крупном заводе. Потом они весть вечер танцевали вместе и ушли под ручку чуть раньше всех. Поговорить тогда с нею так и не удалось.
«Ну не зараза? Подошла на минутку и пошла с другими болтать», – зло подумала Наталья, но вдруг отчетливо поняла, что будь сейчас в городе Кравцова, она непременно бы нашла ее и вытащила бы из этого пекла.
Гром войны за окнами не смолкал, наверное, неделю, а потом стал постепенно откатываться дальше в сторону металлургического завода и завис там. Через пару дней относительного затишья, Наталья поняла, что все ее съестные припасы закончились, а, главное, закончилась не только питьевая вода в бутылях, но и техническая в ванной. Собрав все остатки сил, одевшись теплее и взяв в руки пластиковую бутыль, шатаясь от слабости, она вышла на улицу и не узнала своего двора. Он всегда такой уютный и слегка темноватый от зарослей деревьев и кустов, от настроенных здесь сараюшек, затененный рядом пятиэтажных домов, отделявших его от улицы, вдруг стал просторным и светлым залитым ярким уже апрельским солнцем. Она не сразу поняла откуда такой свет, а когда до нее дошло, что все деревья и кусты, все сараюшки и череда домов, отделяющих двор от улицы, либо сгорели, либо разрушены, превратившись в груду кирпича, она ахнула, схватившись за сердце, которое от осознания катастрофы свалилось куда-то вниз. Только ее дом, местами поцарапанный, кое-где с выбитыми окнами и подпалинами был цел в этой разрухе.
-Ироды, что вы наделали! Ироды, ироды, фашисты! – причитала она, пытаясь выйти на улицу.
Она не узнавала тех мест, по которым пробиралась, понимала только, что надо идти прямо, там за домом с бетонным крыльцом, на котором сколько она себя помнила, сидели бабки и торговали жаренными семечками, должна быть улица, по которой можно будет дойти до хлебного магазина. Этого дома почему-то не было, только развалины, из-под которых выглядывало бетонное крыльцо, засыпанное битым щебнем. Ориентируясь по нему, она выбралась на проезжую часть улицы и порадовалась, что она хоть и изрыта снарядами, но пройти по ней можно и путь к хлебному магазину открыт. Там всегда был свежий мягкий хлеб, который народ называл по старой советский привычке «по 16 копеек», хотя последние тридцать лет он стоил уже до 20 гривен. При воспоминании о хлебе рот наполнился голодной слюной, а нос отчетливо ощутил запах хлебной корочки. Неожиданно вспомнилось, как она ругала Светку, за то, что та, стоило ей купить булку хлеба (как говорили в их краях) тут же отрывала от нее корочку и приниматься жевать.
- Ну и манеры у тебя! Кушать на улице, грязными руками! Что до дома потерпеть нельзя? - кривилась Наталья, воспитанная своей строгой мамой с дворянскими замашками.
Сейчас же она поймала себя на мысли: с каким бы удовольствием она- нынешняя разорвала бы буханку за 16 копеек и не жуя проглотила бы всю без остатка. Сейчас, сейчас она купит себе ее, сейчас она отломит краюху этого замечательного хлеба и вопьется в него зубами. Думать о том, что под снарядами никто не будет печь и возить на продажу хлеб, она не хотела.
Но где магазин? Он же стоял на перекрестке возле сквера, рядом с домом одноклассницы Кати. Однако ни перекрестка, ни дома Кати Наталья найти не могла, развалины были, а домов не было, ни дома с хлебным магазином, ни дома подружки, окна квартиры которой выходили на улицу, и все одноклассники, проходя мимо, не могли удержаться, чтобы не постучать ей в окно. Была еще одна примета -трамвайные рельсы, которые возле магазина совершали поворот плавной дугой, заворачивая на проспект, к дому где когда-то жила Светка. Наталья нашла эти рельсы и с ужасом поняла, что хлебного магазина, который лет десять тому назад назвали на украинский манер «Поляныця» (особая буханка хлеба), нет. Вернее, он был так обстоятельно разбит, что превратился в груды обломков, на одном из которых болталась желто-синяя вывеска с этим коварным словом, с помощью которого нацики тестировали народ на знание украинского языка. У нее довольно сносно получалось произносить это слово «Поляныця», но все же она боялась, что при случае, когда спросят, она запнется и скажет не так. Но что значит тот страх на фоне сегодняшнего, что навалился на нее здесь на апрельском солнце на улицах ее района, знакомых всю жизнь, и не узнаваемых сейчас? Что должен испытывать человек, проходивший всю жизнь по чистым аккуратным улочкам, а теперь наблюдать на месте знакомых домов либо груды щебня, либо дома без окон и дверей с проваленными крышами?
Череда таких домов тянулась вдоль трамвайной линии вниз, по правую руку. Глядя на них Наталья поняла, что следует делать дальше. Хлеба ей добыть не удалось, но хоть воды она должна была набрать? Если идти по трамвайным путям по разбитой улице вниз к балке, то можно дойти до частного сектора, где в каждом дворе были колонки, качавшие питьевую воду. Когда они познакомились со Светкой, та жила с родителями в маленькой времянке у балки, а рядом с которой стояла такая колонка. Было очень забавно ее качать наблюдая, как из хобота вырывается струя воды и падает вниз на бетонный поддон, разбиваясь о него на тысячи мелких брызг, в которых в солнечную погоду зажигалась радуга.
«Сейчас, сейчас я увижу эту радугу, ведь на улице солнце, и наберу целую бутыль воды, мне ее две недели хватит, а уж к первому мая и война закончится, для России майские праздники святые», - размышляла Наталья, медленно двигаясь в сторону балки, от которой начинался хатострой, так в их городе называли районы, застроенные частными домами.
Шла она по средине улицы вдоль трамвайных путей, справа от которых тянулся ряд разрушенных домов, но все же сохранивших стены и частично крыши. Возле одного из домов, где размещалась библиотека, весь тротуар был усеян книгами и тем, что осталось от них после прилета в библиотеку снаряда, поднявшего взрывную волну, и начавшегося в помещении пожара. На противоположной стороне улицы были сплошные руины, из-за которых выглядывали корпуса районной больницы практически нетронутые войной. Видимо удар приняли на себя жилые дома и стоящий в стороне от дороги детский садик, от которого не осталось ни стен, ни крыши.
«Светкин дом тоже, наверное, разбит», - подумала Наталья, но вдруг увидела за развалинами кирпичные стены дома, где жила подружка. Он так же, как и ее дом, мало пострадал, из окон вылетели даже не все стекла. Цела крыша, было непонятно, так как она - плоская не возвышалась над домом. «Вот ведь странно, наши дома с Кравцовой почему-то остались целы среди этой разрухи. Видимо души наших родителей защитили их», - подумала Наталья, откровенно обрадовавшись, что дом, где она множество раз бывала, тоже остался цел. Она даже хотела было зайти, но вспомнила, что ни Света, ни ее родители в этом доме не живут как минимум сорок лет.
Сразу за Светиным домом начинался район частных домов, раскинувшийся по склонам широкой балки, благодаря чему он хорошо просматривался. Этот район в основном был построен советскими офицерами – отставниками, которым городская власть давала здесь землю под застройку. Все дома были небольшими и одинаковыми с четырехскатными крышами и белыми стенами, только заборы отличали их друг от друга, да растущие вокруг фруктовые деревья. Теперь они были тоже похожи, как похожи обычно груды кирпичей и мусора, вываленных из самосвалов на землю. По сути весь район частной застройки война сравняла с землей. Видеть это было невыносимо, и Наталья, охнув, осела на ствол поваленного дерева, вывороченного взрывом из земли и заплакала, закрыв лицо руками. Было невозможно себе представить, что все то, что она видела всю жизнь теперь не существует или лежит жалкой грудой обломков на уже начинавшей зеленеть травой земле.
«Как почему это произошло? Почему это допустили? Ведь не было войны и не должно было ее быть, и вдруг такое!» То, что окраины города непрерывно разрушались на протяжении всех восьми лет, прошедших со времен государственного переворота на Украине, она, как и большинство живущих в городе людей, знать не хотела. Обстрелы Донецка, Горловки и других городов Донбасса, были совсем другими. Там, как внушали с телеэкранов, орудовали донецкие бандиты, которых презрительно называли – ватниками.
«Не могли же эти идиоты разрушить ее город? Тогда, кто это сделал? – размышляла Наталья, стирая ладошкой слезы с давно увядших щек. - Конечно русские! Кто же еще? Ну что, Кравцова, не стыдно тебе за то, что натворили твои нынешние соотечественники?» - причитала Наталья продолжая всхлипывать.
- Наталья Прокофьевна, - это вы? - услыхала она над своей головой.
Рядом, склонившись над нею, стояла молодая учительница младших классов из их школы, которую все звали Людочкой. Они мало общались в школе, но в лицо друг друга знали.
- Людочка, вы? А я вот за водой пошла, а тут такое, сижу и плачу. Как, как это могло случиться? За что они нас так? Ведь мы тоже здесь многие русские, а они нас уничтожают, зачем?
- Не знаю, что вам ответить? Я тоже русская, а муж у меня украинец, но пошел воевать за Донбасс, а я тут с двумя детьми полукровками осталась. Сидим в подвале, мы там с соседями целой коммуной устроились. Помогаем друг другу и только о том и говорим, кому эта война нужна? За что воюем, за что гибнут наши мужики?
- А муж за что пошел воевать со своими? – тихо спросила Наталья.
- Сказал, что бандеровцы ему не свои, они его деда и бабку в селе под Львовом убили, потому, что они в колхоз вступили, поляков убивали, евреев. Страшный народ, и вдруг они взяли верх на Украине и русских врагами нарекли. Муж сказал, что это неправильно, и надо с ними с ними сражаться, чтобы они и здесь геноцид не устроили и семью его русскую не перебили. Сказал и ушел.
- Но вас - то с детьми бросил, - заметила Наталья.
- Мужчины всегда оставляют семьи, когда идут воевать, так что это нормально, тем более, я уверена, что он обязательно нас заберет отсюда, не может не забрать. А вы с кем здесь Наталья Прокофьевна?
- Я, - сказала Нталья и опять залилась слезами, - я одна, никого у меня нет, ни детей, ни мужа, ни родни, ни друзей, а соседи меня бросили… Вот за водой бреду, совсем ее у меня ее нет, да и еды тоже…
- Боже, ну как же это? Одной во время войны не выжить, запричитала Людочка. Я вам помогу, мои соседи помогут, мы вас к себе в коммуну заберем. А пока вот вам моя вода, я ее едва нашла. Все близкие колонки поломаны, а кое-где эти сволочи убитых в колодцы сбросили. Так что вы берите мою бутыль, а я вернусь и в вашу наберу. Еще возьмите вот эти две печеные картофелины, - протянула она Наталье пакет, с чернеющими там клубнями. - Я себе еще испеку и вам вечером принесу. Давайте адрес.
Узнав адрес, Людочка, взяв бутыль Натальи, пошла колодцу, где можно было набрать воды, а Наталья, согнувшись под тяжестью пятилитровой бутыли побрела домой коротким путем через дворы, той дорогой по которой к ней в школьные годы бегала ее подружка. Наталья редко по ней ходила, да и зачем? Светка сама приходила к ней надо не надо, вернее ей всегда зачем-то было надо.
Квартал, через который шел путь был основательно разрушен, но особенно поражала широкая дорога, пробитая через дворы и развалины домов, танками. Видимо потрудились над ней те железные монстры, которые раскатали детскую площадку под окнами Натальи. Один из них уткнувшись носом в землю стоял на обочине этого новоявленного тракта. Оглядываясь вокруг Наталья никак не могла понять, неужели она находится в своем квартале, а если да, то что за зловещая сила сумела его развалить почти до основания? И все же едва удерживая ноги на скользкой апрельской глине, устилавшей этот новоявленный тракт, Наталья двигалась домой, к своим стенам, которые должны были помочь ей выжить.
Едва добравшись к себе, она стала по кусочку откусывать картошку и запивать водой. Ей казалось, что ничего вкуснее, чем эта печенная картошка и эта ледяная вода она не ела и не пила за всю жизнь. Потом лежа в кровати радостно думала, что теперь не одна, что скоро за нею придет Людочка и заберет ее к себе, туда, где есть люди, где наверняка тепло и вдоволь печеной картошки. Однако время шло, темные ночи сменялись по-апрельски светлыми днями, которые заглядывали в осколки выбитых окон, а Людочки не было. Эти бесплодные ожидания наполняли сердце Натальи холодом одиночества и тоски. «Одна и помочь мне некому…»,- горестно думала она и время от времени от слабости проваливалась в забытье, где перед глазами проплывали картины прошедшей жизни, которая почему-то у нее не задалась. В одну из таких сонных отключек в памяти всплыли картины того, чего ей вспоминать совсем не хотелось.
Владимир Иванович - начальник отдела, в котором она работала, бодрый, рано начавший лысеть и полнеть мужчина – откровенно проявлял к ней знаки внимания, едва только она попала к нему в подчинение. То улыбнется ей, то заденет какой-то фразой, то скажет комплимент под косые взгляды сотрудников. Она отвечала на это улыбкой и даже шутила в ответ, но совершенно отчетливо понимала, что начальник ей не нравится, хотя его мужское внимание ей было приятно. Ей уже перевалило за сорок, она никуда не выходила, кроме работы и откровенно скучала, а тут он такой внимательный и милый. Однажды, он сказал ей, что предстоит командировка в один городов их области на предприятие, которое будет прокатывать сталь их разработки, и что едут они вдвоем –он руководитель и она – разработчик. Мог бы конечно взять начальника их группы, под руководством которого и разрабатывалась эта сталь, но почему-то выбрал ее. Почему, выяснилось уже в автобусе. Едва автобус отошел от платформы городского автовокзала, как пухлая рука начальника легла на ее тонкие начавшие замерзать пальцы. При попытке их отнять, начальник только крепче их сжал, захватив уже всю ладонь и прижав ее у Наташиному колену. При этом он говорил о деле: о том, как будут проводить исследования, объяснял свой выбор ее кандидатуры на проведение испытаний тем, что она вдумчивый и ответственный специалист. Он всячески ее нахваливал, зная, что амбициозные женщины, такие как Наталья, любят, когда их хвалят за деловые качества. Уже на подъезде к пункту назначения он, отодвинув ее руку, крепко сжал Наташино колено и сказал ей обжигая ухо горячим дыханием:
- А еще ты очень красивая женщина и давно мне нравишься.
Потом все пошло, как продолжение этой фразы: ресторан, объятия, поцелуи, постель и редкие выходы на объект с исследователями. Когда Наталья о них напоминала, он отвечал, что все это не важно, что она и была единственной целью поездки, а исследования за них сделают местные инженеры. Владимир, как она стала его называть, ей не нравился, слишком не соответствовал он ее представлениям о мужской красоте, но любовником он был отменным: ласковым, умелым и ненасытным, что в конце концов заставило принять его, несмотря на то, что она знала, что он женат и имеет дочку – подростка, т. е. в женихи не годится. После этой первой поездки, в своем городе они встречались только на работе, где он стал холоден с нею, но их совместные командировки посыпались одна за другой. И там, в разогретом страстью гостиничном номере, он осыпал ее ласковыми словами, топил в волнах нежности и в признаниях в любви. Он говорил ей, что давно не любит свою жену, что она, в отличие от Натальи в постели просто бревно, но он ее не бросит потому, что ему жаль дочку, которую он любит.
Так длилось два года, пока Наталья не призналась о своих отношениях матери, которой было уже под восемьдесят, но она больше переживала не о том, что стоит на пороге смерти, а о том, что не успела пристроить любимую дочку за хорошего человека. Новость о том, что Наталья любовница своего начальника, очень ее вдохновила, и Олимпиада кинулась в атаку.
- Вот это очень подходящий нам человек: деловой, при положении, нестарый, тебя, говоришь, любит. Ну а то, что женат, так жена не стенка, можно и отодвинуть. Надо только вести себя так, чтобы и не оттолкнуть, но и не показать, что ты полностью в его власти. Пусть поймет, что тебе своя семья нужна.
- Мама, ты опять лезешь со своими советами, я дважды их выполняла, и что в результате? Одна, когда все мои подруги уже имеют взрослых детей, - с раздражением ответила Наталья.
Сказать сказала, но материнский совет не забыла, и начала понемногу продвигать его с Владимиром. На его глазах она стала отвечать на внимание других мужчин, заставляя его ревновать, на его замечания отвечала, что ей тоже замуж пора, а он разводиться не собирается. Все их когда-то чувственные разговоры в командировках превратились в сплошные разборки, когда он твердил, что любит ее, и она должна потерпеть до его развода, на что Наталья отвечала, что на терпение у нее нет времени. Вначале все это заканчивалось приступами страсти, потом и они стали терять свой накал. В конце концов начальник перестал приглашать Наталью в командировки, а через полгода стал ездить «на испытания» с другой молодой сотрудницей их отдела.
- Он коммунист? – спросила Олимпиада, когда дочка не стерпев рассказала ей о своих переживаниях.
- Конечно, коммунист, кто-бы его беспартийного начальником отдела назначил? – ответила Наталья.
- Тогда надо заявление в партком писать о том, что начальник использует свое положение и склоняет сотрудниц к интимным связам. Это аморалка, за нее по головке коммуниста не поглядят, - заверила Олимпиада. - Вернуть его может быть и не вернешь, а наказать накажешь, чтобы знал.
Наталья долго держалась и не подавала кляузы в партком, но, когда начались смешки сотрудников за ее спиной, когда ее стали игнорировать, всячески давая понять, что она теперь экс-фаворитка, наконец-то оторвалась от созерцания своего отражения в зеркале, которое всегда стояло на ее рабочем столе, и куда она постоянно поглядывала, чтобы не смотреть на окружающих, и села писать письмо в партком. Там она сделала акцент на моральном разложении начальника, который, якобы, вынудил ее стать его любовницей, а теперь, насытившись, бросил и занялся другой молодой сотрудницей. Ладно бы написала, что любит его и хочет его развода и готова стать ему женой, но нет, в письме начальник действительно выглядел монстром – соблазнителем, аморальным типом. Причем она не только написала письмо, а стала напоминать секретарю парторганизации, что его необходимо как можно быстрее рассмотреть.
Письму дали ход, вызвали на беседу соблазнителя, у которого были со всеми хорошие отношения, да и сам секретарь парткома тоже был грешен. Он предложил приятелю уговорить сандальную подружку, но ничего из этого не вышло, пришлось объявлять выговор по партийной линии. Однако этим Наталья, при поддержке мамы, не удовлетворилась, ей надо было, чтобы начальника уволили. Написала письмо в райком партии, и, не получив желаемого, пошла с письмом на прием к секретарю горкома вместе с мамой. Все эти секретари сами мужики видные и не пропускавшие ни одной смазливой юбки, хмурились, изображали возмущение, а про себя думали: «Откуда ты такая стерва взялась?» Однако, городской партийный начальник, чтобы не выпускать скандал за пределы города, потребовал Натальиного начальника уволить и занести в личное дело строгий выговор.
Уволить Владимира Ивановича не успели, по причине того, что он после всех этих передряг утонул, купаясь в море на базе отдыха своей организации. Как такое стало возможным, всем было непонятно. Здоровый мужик, имеющий разряд по плаванью, вдруг тонет в мелком теплом море? Конечно вывод все сделали один: «Довела стерва!» Увольнять ее, чтобы избежать скандала не решились, вот и досидела Наталья до пенсии в своем отделе ни с кем не общаясь, кроме нового начальника, который даже улыбаться при ней не смел, чтобы не подумала чего.
Коллектив НИИ весь в полном составе ее осудил, а наиболее настырные и принципиальные требовали, чтобы ее отсадили из их кабинета, так как общаться с нею они не хотят. Как выдержала это бойкот Наталья – одному богу известно, но с момента гибели Владимира и до ухода на пенсию она проработала в институте долгие семь лет, ни с кем не общаясь и не сближаясь. По глазам встречающихся в городе знакомых и бывших друзей она понимала, что слухи о скандале дошли и до них, и они совсем не на ее стороне, но, несмотря на это, всегда гордо держала свою голову, которую со временем украсила такой же прической старой барыни, как и ее мама. Видимо было в ее натуре было что-то такое, что не давало сомневаться в своей правоте, а тем более каяться. В школе, где она работала лаборантом, прошлое ей не мешало, там сразу приняли ее за старую деву с причудами, которые таким женщинам всегда прощают.
Видимо привычка к одиночеству держала ее на земле и в эти апрельские дни, когда шум войны в районе металлургического завода слился в один протяжный грохот, но было понятно, что он совсем не про нее. Она лежала и ждала Людочку, ведь та обещала прийти и отвести к людям, свету, теплу и еде. Хотя через несколько дней ожидания Наталья вдруг заметила, что есть ей совсем не хочется, так отпивала по глотку воду из банки, в которую вставила пластмассовую трубочку, от сохранившейся старой капельницы, потом выкапывала воду на матрас, не имея сил подняться в туалет. Своим умирающим мозгом она понимала только одно, что спасение обязательно придет либо с Людочкой, либо с этой ненавистной Светкой, которая в овадилась летать над ней.
- Светка, Светка, - шептала ей Наталья, но ответа не было.
Светлана следила за штурмом родного города по всем сетям и телевизионным новостям. Она оплакала каждый из разрушенных домов города, которые так любили показывать военные корреспонденты, она понимала, что город, в котором пошла большая часть ее жизни, стирается с лица земли и понимая, откуда взялась эта война, всей душой стоящая за русский мир Донбасса, не могла принять сам факт разрушения города. Она не могла объяснить себе зачем это надо, кому он помешал? Но особенно страшно было за оставшихся там людей, среди которых, увы, друзей не осталось, всех их вымыли из ее жизни годы гражданской войны в Донбассе. Не одна Наталья считала ее представителем страны агрессора, таких среди ее земляков было большинство и общаться с ней практически никто не хотел, а если и писали, то обязательно с проклятьями, забыв, что они по сути предали их дружбу. Она не обижалась на них, чего можно было ждать от людей, которые, не замечая войны в Донбассе и на собственных окраинах, вдруг возмутились, когда снаряды полетели на них, забирая с собой близких, дома и город? Ей было жалко их растерянных и возмущенных, но особенно было жалко слабых, которым тяжело было все это перенести. К таким слабым она относила Наталью - одинокую и никому не нужную. Странно, зачем эта бывшая подружка, так часто обижавшая ее, такая жестокая в общении с людьми, была нужна ей? Ответ на этот вопрос она нашла в одной статье, где психоневролог объяснял, что информация, однажды попавшая в мозг человека, сохраняется там долгие годы, даже не требуя к себе внимания. В минуты напряжения или опасности эта информация оживает и заставляет думать об этом человеке, и искать способ как-то с ним связаться, чтобы помочь или сказать ему, что всю жизнь помнил о нем. Проснувшись первого мая 22 года от ярких лучей солнца, заглянувших к ней в окно, Светлана вдруг явственно услышала, что кто-то ее зовет. Странно, никого кроме нее в квартире не было, а она отчетливо слыхала шепот: «Света, Света!» Этот шепот преследовал ее всю неделю до очередного праздника Победы. Утром девятого Светлана на сайте «Одноклассники» обнаружила письмо от какой-то землячки Люды. Та писала, что ее подруга Наталья умерла и была обнаружена у себя в квартире соседом по имени Владимир. Умерла видимо неделю назад, но никто этого не знал. Сосед вскрыл квартиру из-за запаха тлена. Людмила чувствует себя виноватой в том, что не смогла раньше прийти Наталье Прокофьевне, как обещала. Ее неожиданно вечером того дня, когда они встретились во время похода за водой, забрал с детьми в Таганрог муж и времени заехать за Натальей у них не было. Попала она в город только вчера, зашла к Наталье Прокофьевне, а ее уже похоронили в общей могиле, куда свозили найденных в районе умерших. Людмила объяснила свое письмо тем, что давно подписана на страницу Светланы и знает, что они с Натальей Прокофьевной были подругами.
Светлана была ошарашена этой новостью. «Так вот кто всю неделю звал ее!» Видимо перед смертью Наташа наконец-то поняла, что никто из живущих на земле не любил ее так, как любила ее школьная подруга Света, душа которой тогда много лет назад, невзирая на разность характеров, судеб и интересов и обид зацепилась за душу соседки по парте и никогда не отрывалась от нее, не смотря, ни на что.

21. 11. 24. Санкт-Петербург 02.12.2024

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.