Говорит роддом



( во избежание недоразумений: описаны реальные события, происходившие в разное время, в разных роддомах СНГ. Заимствовано без изменения имя врача Магаданского роддома, Николая Алексеевича, который прекрасный и врач и человек.)



Лежим на сохранении. Днем кто чем занимается, особенно объедается и тайком удирает погулять. Врачи, отлавливая, то ругаются, то хвалят. Реклама развела курящих мам и персонала – не продохнуть! Допоздна приходят проведать посетители, а обитатели роддома бродят из помещения в помещение. Поэтому вечером очереди в умывальную с душем длиннее, чем могли б быть. В холле на посту медсестра Лена. Мимо нее дамы шлепают сухими тапочками – туда, назад чвакают отсыревшими. Как всегда, вечно что-нибудь забываю. Сначала забыла в душе мочалку. Потом вспомнила, что оставила несвежее белье. Потом вернулась за полотенцем. А затем решила вещи пойти постирать. Ленка не выдерживает:
– Жен-щи-НА! Вы что, нарочно меня изводите напоследок? Уже четыре утра, а вы все ходите и ходите туда-сюда! Что это за шуршащиеся на лимузинах трудят?
– Кудлатое бодлануло бокра, – парирую я.
– Уй!
Не успела я вернуться, как вспоминаю, что оставила в душевой эластичные бинты с ног.
– Что? Опять?
– Вы же требуете, чтоб я ходила словно мумия фараона.
– Лучше бы вы спали как мумия!
Ленка свирепеет как Эдипов сфинкс, «подорвавшийся» на Эдипе с его загадками.
В палате с круглыми глазами сидит еще одна Ленка. Беременная. Пока еще. Она собралась рожать под самое утро и заполошенно пытается перекрыть отходящие воды толстенным махровым полотенцем. На полу мучнисто-белесая лужа, кровать пропитывается уже зеленоватым с кровью. Ой, не! Кровь –это зря.
– Лена-а-а!
Медсестра торпедой срывается с места. Ленку-роженицу забирают в кричалку выше этажом. Пройдут схватки – переведут в соседний родзал.
– Да что ж она так орет!
– Подожди еще с нами что будет.
Проходят почти сутки. Вторые. Крики то затухают, то начинаются. Оставшиеся на этаже проели себе руки по локоть. Некоторые не выдерживают и начинают психовать:
– Да когда ж это кончится! Спать невозможно! Ребенок появится – тогда не отоспишься.
– И спрашивается, ну чего орать? Больно? Всем больно, но не такая уж это боль, чтобы не потерпеть. Я вот рожала, стиснула зубы и даже не пикнула.
– Ну и дура! Всю сетчатку глаз себе от натуги отслоила. А потом еще сколько на операцию отстегнула?
– Я заплачу за блокаду: пусть мне вколют обезболивающее в позвоночный столб, тогда таз не чувствуешь, да и вообще не болит. Лежишь – отдыхаешь.
– Вот-вот! А потом выясняется, что тебе занесли инфекцию стерильными инструментами и все у тебя внутри гноится. И молоком кормить нельзя.
– Девочки, помогите! Вызовите врача в седьмую, у соседки судороги!
– Еще одна! У нас только корячки так «подпольно рожают», хоть бы крикнула.
Начавшую рожать с судорогами забирают. Она будет рожать под наркотиком. Что-то ей вкатили и мозг «отключился, а роды идут».
Когда я вспоминаю оставшееся позади, то мне кажется, что роддом вел одну нескончаемую беседу голосами разных людей. Плещется людское Нево, как знаменитая река, кажущаяся речкой в гладь и морем в бурную непогоду. В потоке речи люди натыкаются на камни слов и открывается тайное дно души, солнечно подсвечиваемое улыбкой на мелководьях, чтобы легче было переплыть твоему кораблю.
К исходу третьих суток Ленка родила, медсестра из родильного сообщает:
– Двужильная. Мы ей кесарево предлагали, а она – сама рожу! Хотели уже плод частями доставать, но Николай Алексеевич решил подождать. Почернела вся. Но едва родила, сама слезла с кресла и прямо к телефону, звонить. Мальчик. Плацента еще треснула, но вроде все кусочки собрали, внутри ничего не осталось. Не прирастет заново и не загноится.
– Слава те, яйца. Хоть не пришлось как к той что в июле умерла, «вертушку» на крышу сажать.
– Или та что с тромбофлебитом, что девять дней назад умерла. И ведь главное никого не предупредила, что больна! Конечно, тромб после родов оторвался. Она ребенка только запеленать хотела, сделала пару шагов и прямо лицом в пол. В десятой – такой же сюрприз лежит.
– У этой закупорка нижней полой вены. Это рассасывается.
– Светка, сколько можно есть? Бегемотика родишь.
– И рожу. А знаешь, как после кормления есть хочется – слона б сжевал.
– И пить, словно стометровку бегал.
– Ой, а меня на родах прибило, чуть с голоду не умерла. Дайте, говорю, поесть! А мне – нельзя в родзал! Думала не доживу. А моей маме – было можно. Ей после родов поставили прямо на живот тарелку гречки и накормили.
– Так это когда было?
– А я своему морс заказала, только он хорошо, если через день придет. Они все, мужики, ну почти все, как узнают, что родила – на радостях несколько дней пьянствуют. А если нет, думают, что подождем. Мне точно, через день рожать, а мне сейчас даже пластиковый пакет тяжелым кажется. Чихать они хотели, что встать не можешь и от жажды тихо в палате мучаешься. Не ему же. Ребенок столько всего хочет, не успел родиться, а уже командир. Я есть попросила, а мой мне – вас же здесь кормят. Так и не пришел.
– А я лекарства просила взять. Ну и? До сих пор несет.
– Попробовали бы сами родить.
– О, Вика, ты где была?
– Да съездила тайком к «мамочкам». Настя лежит плачет. Представляете, ее ребенку нельзя было туберкулез как всем прививать, потому что что-то похожее на конфликт крови. А его взяли и привили. Сейчас реанимируют. Она ходила заведующей жаловаться, а та говорит: «А что мы ради одного вашего ребенка обязаны лишнюю ампулу вакцины вскрывать? Знаете сколько она стоит?»
– Сволочь.
– И ничего не докажешь. Они ей уже в карточке написали «антисанитарный уход за ребенком. Мать психически неуравновешенна, после родов находится в шоковом состоянии».
В роддом работать набирают с трудом. Оплата низкая, контингент нервный и малосильный. Ответственность сумасшедшая. Иногда несколько месяцев работы в роддоме превращают уравновешенного работника в цепного пса. Некоторые принимают чужие муки близко к сердцу и пытаются отгородиться щитом грубости. Но эти люди постепенно вырабатывают в себе бесстрастие профессионала и со временем облекаются в сплав человечности с необходимым «надо». Поэтому там терпят и тех, кто может, приняв младенца, поставить роженице синяк под глаз. Редко, но бывает. Профессионалы не позволят распускаться ни себе, ни другим. Недавно ушелся врач Семенихин, у которого была «прелестная» привычка швырять новорожденного головой вниз на лоток. Результат – «родовые» травмы, внутричерепное давление и боли, расстройство сна, и всякое разное, от энуреза - до заикания. Хорошо, что есть и другие люди.
С утра – новости.
– Ты чего ревешь? Фу-ты, я думала взвешиваться пора. В такую рань!
– Мне на УЗИ сказали, что у ребенка шумы в сердце. А вдруг он больной родится? Вон у меня знакомая во время беременности гриппом переболела, на УЗИ – все хорошо, а ребенок родился без одного глаза. Сейчас девочке искусственный вставили. А еще случай был, девчонка, сама медсестра, такого урода родила: ноги как ласты, шеи нет и хвост с когтями. Она так плакала, как увидела. Родным сказали, что ребенок просто мертвым родился, не стали расстраивать. А вдруг мой с пороком родится?
– Ага. Еще вены себе вскрой, как эта дура из одиннадцатой. У Ольги вон муж не успел себе укол сделать, умер от диабета на самые белые ночи. А она только и сказала, что теперь ребенка назовет как муж хотел.
– Все равно каменная ходит.
– Ничего, отойдет. А то видите ли: он от них отказался, так надо и вены резать, и ребенок не нужен.
– А та тринадцатилетка тоже откажется?
– Кто ее знает. Если родители ее не примут, отдаст его в Дом малютки, а оттуда одна дорога – в интернат.
– Говорят им, не рожай, если прокормить не можешь! Нет, все равно.
– А у нас в поселке одна бичиха на детские пособия живет. Каждый год беременеет, рожает и в интернат сдает. Пьет на эти деньги. Так вот, ей на родах акушерка трубы перевязала. Та два года походила – побежала проверяться. Узнала, что перевязана, подала на врача в суд.
В середине дня нас вызывают на УЗИ. Николая Алексеевича обожает вся больница. У него золотые руки, доброе сердце и внимающий взгляд. Никогда, даже на сутках, он не повышает голоса. Знаете как обидно: лежишь, мучаешься родами, ничего кроме изболевшегося тела уже не чувствуешь, свет в глазах периодически гаснет, трясет как прихлопнутого таракана, сплошной острый рвущий холод и боль, – а тут такая же как ты женщина, пусть дольше пожившая, глумится и со злорадной радостью жадно заглядывает в лицо: – Любишь кататься – люби и саночки возить. Небось натрахалась, а теперь недоноска без мужа рожает. Все вы шалавы и дети у вас выродки. Что, не нравится? Видно правда глаза колет.
Николай Алексеевич одной такой в его смену и сказал. Негромко так: – Как вам не стыдно. Вы ведь тоже женщина. Она осеклась, из родзала вышла.
Ладно бы еще девчонка нетерпеливая бы на тебе зло срывала, а то пожилая, в матери тебе годится. Может и сама здесь рожала. Почему, когда уходит молодость, человек начинает за это мстить идущим следом? Сейчас понимаю, редко кто с годами меняется: в душе – ребенок, а соблюсти приобретающиеся статусы потребно. Ребенок же, каким вы были, научается строить вокруг себя стены, чтобы не достали до его «я». Кто с дверями, кто с окошечком, а кто и вообще без глазка в Мир. Таких замурованных на себя «глухарей», без вообще каких либо эталонов в окружающем, называют психологическими хамами. Бывает еще, что насмотревшись о том как подстегивает гнев человека стать суперменом, по ошибке добивают «лежачего».
Роды – это такая вещь, что если приходится налагать роженице швы, то на фоне общей картины будет просто слышаться хруст под иглой, протыкающей плоть, когда шьют без наркоза. И все.
Как обычно, Николай Алексеевич делает на осмотре внутриутробные снимки для будущих мам.
– Щекастый какой! ну и щекастый. Вот, пописал...Если захотите, можете в среду идти рожать.
Что значит если я захочу?! Мне же еще месяц ходить? Мама!!!
В палате прилипают:
– Ну, что он тебе сказал?
– Ой, я так переволновалась, что, наверное, не все правильно запомнила. Но в общем:
– Вас же предупреждали, что у вас плод развивается скачкообразно. Ребенок уже полностью сформировался и уже готовится на выход. Через день головка вставится в тазовую часть. Потом разойдутся ваши бедренные кости и кости таза. Матка начнет активно сокращаться, начнутся схватки. Потом откроется шейка матки и ребенок двинется по родовым путям. Когда он по ним движется, особенно если вперед ногами, то пытается намертво за что-нибудь ухватиться. И двигается, и пытается остановиться тоже из-за боли. Мышцы вашего тела сдавливают, сжимают его и, не жалея, выталкивают наружу. Так что малыша «отжимает» как и мамочек.
Природа и беспощадна и практична. Свод черепа новорожденного состоит из отдельных костных пластин. Поэтому голова «складная».Если бы костные швы были сращены в сплошной череп, как у взрослого, ребенок и мать попросту бы погибли. Первородки в среднем рожают за 18 часов, второродящие – за меньшее время. После родов матка за несколько дней сокращается до своего изначального размера, очень быстро, поэтому тоже очень больно. Недели две будете невероятно кровить. Нет, ну какой крупный… Вы или муж попадали под облучение? Компьютерщик? Вот теперь я за вас совсем спокоен, у нас уже случалось. Ну, берегите своего хомячка... Отдыхайте.
– Пророк! Кто ж так орет!
– Ева, ! Проснись немедленно. Всех распугала!
– А-А-А! Яблони в цвету, мои родной дом. Я там выросла, а меня оттуда гонят!
– Так ведь во сне же!
– А я во сне квас пила. Вы не представляете, я его до сих пор хочу. Вот обидно!
– Вика, ты откуда?
– Меня только что из послеродового турнули: «Хватит шлындрать по этажам! Заразу разносите!» Представляете, все забито, даже в коридорах лежат. Мне сказали, что так еще месяц-два будет, покуда все «Новогодние подарочки» не пройдут.
– Ой, Лера! Ты чего такая встрепанная?
– К Леське ее Рашид приходил. Так пока они в коридоре ворковали, у нее из палаты родпакет с детскими вещами свистнули, всю косметику и деньги украли.
– Твари. Ну ладно яблоки или книгу своровали, а то подчистую тащат.
– Это с трассы, наверное, у них ничего нет, вот они и гадят. У меня тоже вещи из палаты украли, так еще и положили в кровать расческу грязную с выческами и бумажонку с матами.
– Трасса трассе рознь. Вот помните, как привозили, в машине рожать начала. Такая девка клевая. Еле довезли: только на стол – а ребенок до плеч «выпрыгнул». Все у тяжелой в соседнем зале, из обеих бригад лишь санитарка рядом дежурит. Так она ему в плечо рукой уперлась и орет: «Подожди! Подожди!» Как будто он понимает.
– Понимает, может не все, но все еще в животе слышит, точно. Мое сокровище все, что я в институте вслух зубрила, запомнило. Теперь в школе маемся: мысленно это чудо буквы на звуки раскладывает, а потом в разложенном виде записывает буквами. Например, «ежик» – пишет «йожик», впереди буква «е» из двух звуков «йот» и «о». Правда, звуки характеризует – от зубов – на институском уровне, по учебнику дословно.
– Хорошо, что не принцип синхрофразотрона.
-А я на родах Пушкина читала вслух. И Есенина. Стыдно было.
– Ой, мама, что я вспомнила! Девка из шестнадцатой рожала – обхохочешься! Наелась до упора, улеглась смотреть «Сердца четырех», приятный такой фильм. Пришла медсестра (она швы обработала у послеоперационных) звать ее в смотровую на ванночки.
А у девахи, как у нашей Ленки, – воды. Только по капельке. Вызвали мужа, чтобы вещи лишние из палаты забрал, так оказалось, что они поругались, не разговаривают. Как раз наша Леночка дежурила. У роженицы тромбофлебит был, так Ленка ей ноги вытянула, как станины и давай ноги бинтовать. А у нее воды хлынули – бинты вмиг промокли. Ленка перебинтовывает, а у той – Ниагара с перерывами. Не забинтуешь ног – тромб оторвется, а с бинтами в водах – на роды нельзя.
– Так их же все равно перед родовой обработкой снимать, в душ идти.
– Да, но до обработки еще дойти надо. В общем, вода течет, обе они уже как мыши мокрые, а тут красавица возьми и реши, что она помирает. Да еще и припомнила своему какую-то подругу. «Если я умру, то женись на ней, пусть она о вас позаботится! Но если жива останусь, то пусть не обижается: все волосы ей повыдираю». Как она его чехвостила!
Муж с Ленкой не выдержали, расхохотались. Говорят: «Когда умирают – так не ругаются». Он ее потом в три приема забирал, жираф. Сначала его вызванивали на выписку, потом смотрим – завернул за конфетами. Потом – за шампанским. А потом повернулся и пошел домой! Он родпакет из дома не взял. До их дома – через дом, а он такси заказал. И приличной одежды своей не принес: так и забрал в рваных сланцах и старом халате. Ребенок раскричался, его время кормить подошло, а они вошкаются – такси колесо пробило.
– А я уходила, мой даже кроватки не привез. Ни коляски, ни вещей, об одном своем 45-том размере только и думает. Чихал он на ребенка. Ему волю дай, он бы нас сгноил. Я на восьмой месяц пошла, а он предлагает: «Давай, – говорит, – сделаем тебе искусственные роды в восемь месяцев. Все равно ребенок внутриутробно до восьми месяцев растет, а потом просто балдеет. Вес набирает». Идиот! Объясни ему, дубине, что в восемь месяцев по самые роды ребенок перестраивается на автономию от матери. Человек, когда кардинально меняется, слабеет, сил много затрачивает. Поэтому семимесячные чаще выживают, чем восьмимесячные.
– А знаете, что мне в институте рассказали? Что здесь женщина шестимеячного рожала. Девочку.
Шестые обычно не выживают, так что мама родила, ей сразу сказали, что ребенок умер, чтоб агонии не видела. Отправили ее в палату, а девчонку на лотке оставили. Вечером мамаша домой ушла, а девчонка – жива.
Маленькая, жалко. Вот ее положили в картонную коробку из-под обуви, поставили на батарею. Тогда смесей еще не было, после кормления для тех, у кого молока нет, по палатам сцеженное молоко ходили собирали. Останется от докорма – покормят. Нет – так лежит. Такая живучая оказалась! День живет, два живет, три живет. Тут ее под капельницу, соорудили кислородную палатку, звонят матери: «Придите за ребенком. Он жив, мы ее в Соматику переводим».
Как жив? В общем, пока им документы в Соматику оформляли, мама ребенка под мышку – и ушла. А через полгода приходит в роддом, ногами топает: «Дайте мне справку, что у меня дочь родилась! Мне из-за вас детские пособия не выплачивают!» А из-за спины у ней та-акие щеки! Как же вы ее выходили? Она и рассказала, что они с мужем попеременно спали, кормили часто-часто из пипетки, пока рот до бутылочки не дорос. Держали на резиновой грелке. В ней воду меняли.
– Да, повезло. А я знаю наверняка, что тут девушка гидроцефала родила. Ей заранее сказали, кого носит. Но они чаще уже мертвые рождаются, захлебываются околоплодной жидкостью. Так что когда она родила, акушерка с медсестрой налили загодя в тазик водичку и, как только он родился, они его быстренько в тазик головой сунули, а девчонке сказали, что мертвого родила. Но она заранее настраивалась, поэтому не огорчилась.
– Б-р-р! Ну и история!
– А я считаю, правильно сделали, что, девчонке, всю жизнь потом мучиться? Ей всего 22 было.
За окнами вечереет. Скоро появится местный приколист: он всегда примерно в это время поет под окнами роддома с громкостью и голосом Витаса его песни. Почему поет, неясно, наверное, просто нравится. Гонять его бесполезно. Все уже привыкли, только те кто еще не знал, сначала пугаются от неожиданности. О? Он что, репертуар пополнил? А, это Света сделала перерыв в работе. Нет, кажется, решила поработать с музыкой. Вот «Энерджайзер»!
– Света, отцепись от ноутбука, сколько можно вкалывать. Ты ж абсоголик.
– Повезло Светке. Работа.
– Кому как везет. Вон Илоне повезло, искала работу, устроилась на рынок торговать и замуж за китайца вышла. Он ее на руках носит. Крутится, готовит, стирает, убирает, да еще и сам за ребенком ухаживает. Такой бутуз! Сына двумя именами дома зовут: по-русски Алеша, по-китайски Мин Син. Илонин муж по-русски Саша, но вообще-то – Шон Син. Он говорил, что у них фамилий нет. А есть родовые списки. Старший такой-то по счету в роду такого-то под порядковым номером этим. Пацаненок – картинка!
– Метисы, как правило, все здоровые и красивые. А браки между кровными - уродов дают. Одни и те же генные признаки накапливаются и человека «перекашивает».
– Все! Срочно выхожу замуж за грузина! Буду укреплять дружбу народов!
– Нет, девчонки, вы смеетесь, а я сама в Ашхабаде видела: женщина по магазинам с одной сумочкой ходит. А за ней – два мужика, как правило. Она выбирает, а они оплачивают и тащут. Вот мы говорим, «чурки», «звери», а там, когда в автобус заходят – никто не толкается, выстроятся змейкой – и внутрь. Если женщина с ребенком заходит или старый – сразу встают, место уступают. У нас фиг дождешься. Наши русские вообще как навьючат на жену детей и все заботы...Считай, работаешь в две смены. А эти « гордые»:
– Это женское дело! Особенно гордятся, что больше других за воротник закладывают. Подонки.
– Правильно, сами разбаловали. Их же больше рождается, чем женщин. Зазеваешься – уведут, скажут, мне тоже мужик нужен.
– Да на что они нужны такие? Бугаи в стойле.
– На всякий случай. Мощь – это здоровье и сила, а мощь, которую экономно тратят – выносливость. Женщины не такие мощные, как мужчины, но они выносливее: зря им что ли природа доверила ребенка в себе растить. Вот женщина и вынуждена думать сразу за двоих, как им выжить. Вместе выживать – надежнее, один другого страхует.
Вот поэтому мужчин приручили, мужчины в разведки бегают, а женщина вместе с ними потом компанует как сделать, чтобы было жить лучше. Знания копит. Запасы делает, пока ее Шварцнеггер львов и пидов от логова гоняет. А еще женщина воспитывает, в первую очередь мужика. Если он решит, что он пуп Земли, придется врать и выхитриваться постоянно, если дети есть или любишь. А без доверия семьи нет. Работать и учиться все могут, но когда бегаешь, да отношения выясняешь, некогда жизнь обустраивать. Женщина – специалист широкого профиля, а мужчина – прагматик. Мы чаще обеспечиваем тылы, чтобы он для детей и для нас с ним, осваивал мир. Если бы женщина тоже на рожон лезла сразу, чуть что, все бы вымерли.
– Ага. Счас. Это ты мужику докажи, с его точки зрения все бабы – нахлебницы и паразиты, предмет пользования. Только и смотрят, как бы от ответственности увильнуть: я слабая и, вообще, есть вещи, которые я не понимаю. Сейчас проще жить, только штампы фиг сломаешь. Раз ты «образ»: киндер, кухен, кирхен – вот для них женщина, если не робот с программками, лично для него ненаглядного. А остальное «не твое дело». Человек – царь природы; только звери этого не знают, они неграмотные. А курица – не птица. Наша круть круче крутей в мире!
– Слушайте, что за лязг наверху?
– А, это кажется из третьей. Ее растормозило, что руки и ноги по кровати молотят, да еще раза четыре роды только начинаться : как переведут в зал – хлоп, прекратилось. Ее опять в кричалку. Так и ребенка задавить недолго. Простимулировали уже, наверное, сейчас капельницу поставят, пойдет со «штангой» рожать.
– Ну вот и поговорили...
Роддом живет своей жизнью. Клиентки роддома не делят медперсонал на категории. Для них врач – и санитарка-уборщица. Тоже бывает, что не поскупится на целящее слово. Иногда сразу две врачебные смены, и иногда одновременно, помогают изойти в мир одному человечку, а иногда – пьют чаи в комнатах персонала, пока женщины одиноко стонут и корчатся на столах кричалки и в родильных «креслах».
Иногда врачи часами сидят возле человека, вытаскивая его из омута, в который готова кануть душа. Иногда – добывают «за так» бешено дефицитные лекарства. Но бывает – поят новорожденных в детском отделении лошадиными дозами димидрола, чтобы пискливая малышня не мешала спать. Или выбивают пыльный матрас с опустевшей кровати прямо на занятых кормлением мам с младенцами. Пришел и мой час. Не хочу-у!
… – Так, умница, глазки спокойные. Еще до сильных схваток подошла. Второй раз рожаешь?
– Первый.
– Так, пробка уже отошла, родовые пути открываются.
– Какая пробка?
– Все как надо. Сейчас мы снимем ребеночку кардиограмму, приподнимись, аппарат подсоединю. Больно?
– Ноги болят, порезали бритвой на обработке.
– Ну, это не схватки. Я пока попью в комнатке за стеной чаю, не бойся: у вас все замечательно. Если что – крикнешь. А то сутки кряду рожают и почти все тяжелые, присесть некогда. Кардиограмма хорошая. Ну, я рядом. Как роды начнутся, вся бригада подойдет. Если невыносимо больно – значит зови. Не терпи, ясно?!
Едва врач выходит из кричалки, слезаю с кровати и добираюсь до телефона на столе.
– Это я. Мне нужно будет утром мясо с картошкой и морс. Утром должно захотеться есть и роддомовского будет не хватать. Яблоки – нельзя. От молока тогда может ребенка пучить.
– Да ты что, родила?
– Рожаю. Сейчас.
– Да кто ж тебе мобильник дал?!
– Здесь на столе телефон. Пока все вышли чай пить, я звоню.
– Они еще и чаи гоняют! Ты рожаешь или чай пьешь?!
– Это не я чай пью, это гинеколог. Ты хоть запомнил, что я тебя просила?
– Компот. Брусника с картошкой. На кой тебе брусника? Я лучше яблоки принесу.
– Ты почему не слушаешь, я рожаю, а ты даже не слушаешь, что я прошу! Мясо с картошкой, морс, яблоки нельзя.
– Почему?
– Ребенка вспучит.
– Так ты родила?
Непосредственно младенец появился на свет в 5.45. утра. В пересменок, когда отдежурившие врачи еще не ушли, а пришедшие – уже заступили. Если бы мне раньше рассказали, что едва родившись, дети смеются, я бы не поверила. К моменту рождения сына, в родзале уже было двое «мамочек», считая вместе со мной. Еще четыре – были на «подходе», в кричалке.
Полную версию «как это было» о родах мне пришлось днем рассказывать менеджеру от фирмы мужа, Андрею. Муж всю ночь пытался сварить картошку с мясом, но стоило ему задремать, как еда сгорала. Или же морс выкипал, стоило ему отойти к телефону. Непосредственно роды начались лишь к утру, так что я еще не раз звонила.
Под утро он позвонил на работу и сказал, что ночью я рожала, поэтому он отпрашивается: пойдет узнает, кто родился. Пожаловался, что стряпня не выходит, и уснул прямо у трубки. Андрей послушал как он сопит, понял, что уже не добудишься и решил зайти сам: Ольга, его жена, состряпала то, что я просила.
Муж проснулся лишь к вечеру, едва нашел мою фамилию в списках рожавших и, так как уже не пускали, «закатился» на «мальчишник», празднуя рождение наследника.
Пришел он только через день. 31.05.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.