Девочка-блюз

Авторская аудио-версия рассказа на ютуб: https://www.youtube.com/watch?v=Xbqw0QehWLg&t=344s
1.
Просочившиеся пиликающие монотонные звуки разбудили Академика как раз в то время, когда он наблюдал интересный сон – какое-то значимое из прошлой жизни событие. Он еще слышал, как вокруг галдели и смеялись люди, даже узнавал некоторые голоса, но лиц, как ни пытался, не мог разглядеть. Кто-то подал ему стакан, налил шампанское, затем в его руках оказались цветы. Понимая, что видение уходит, Академик стиснул зубы и попытался уцепиться за последний кадр – зачем-то запущенный им самим же в небо белый букет. Увы. Все вдруг застыло подобно картонной декорации, скомкалось и исчезло где-то в области затылка. Академик медленно открыл глаза. К его огорчению, оказалось, что, собственно, сна он и не запомнил. Осталось лишь нежное и немножко грустное послевкусие. Ему подумалось, что это несправедливо.

Сны приходили к Академику редко. Светлые, можно сказать, и вовсе. Чаще, приняв к ночи привычную дозу пойла, он просто проваливался, чтобы очнуться на рассвете с чугунной головой и суицидальными мыслями.
Из самых светлых - как-то приснилась Анапа, где много лет назад отдыхал с семьей. Он держал на плечах маленькую дочь и приседал с ней под набегающую волну. Супруга все пыталась добросить до них большой разноцветный мяч. Машенька от удовольствия визжала и тянула ручонки, но мяч уносило ветром.
Прошлой зимой, к удивлению, ни с того ни с сего привиделся пионерский лагерь «Связист», куда его до седьмого класса отправляли каждое лето. Он наблюдал себя одиноко сидящим у пионерского костра и недоумевал куда подевались остальные дети.
Иногда, словно в издёвку, находил деньги, отчего просыпался с ухмылкой.
В снах-откровениях несколько раз беседовал с почившими родителями, падал на колени, слезно просил прощения. Мать его жалела, утирала ему подолом глаза; отец, почему-то, всегда сидел нахмурившись и молчал. Старики ушли с разницей в год, а он даже не смог присутствовать на похоронах, так как отбывал срок в ИТК.
Раз так и вовсе проснулся от ужасного видения, где в погребальных одеждах и со свечой в руках бродил по темному пустому вокзалу и не мог найти выхода.
Таких снов Академик боялся. После них долгое время чувствовал себя потерянным, сердце пошаливало.
Чаще всего воевал в зазеркалье с местными крысами – отвратительное переплетение с явью. В последнее время серые твари обнаглели и наведывались в его жилище, даже не дожидаясь пока хозяин заснет. Он с омерзением чувствовал, как грызуны семенят лапками по его одеялу, шуршат по сумкам, что-то роняют. Академик вскакивал, хватал специально припасенный обломок черенка и в сердцах колошматил по снующей серой мерзости. Но всегда мимо, лишь бы напугать. Не считал себя вправе лишать жизни хотя бы и вредных, с его точки зрения, существ. Крысы давно его раскусили и нисколько не боялись. Обложенные проклятьями, они прихватывали награбленное и уходили медленно, с достоинством, лукаво поблескивая бусинками. В пику им прошлым летом он прикормил бездомного одноухого кота, даже полюбил как родного. На какое-то время воцарился покой. Но котяра вскоре пропал. То ли прибили где, то ли колесами размазали.

Все еще под впечатлением, Академик нехотя вылез из-под одеял, осторожно сдвинул край накинутой сверху палатки и поперхнулся от сырого ноябрьского воздуха. Попахивало снежком. Откуда-то сверху доносилась музыка и ее негромкий, но неприятный металлический тембр раздражал. Академик выругался про себя, нырнул обратно, в надежде, что уроды, примостившиеся у его жилища, в конце концов провалят к черту со своей какофонией. Он терпеливо прождал еще минут десять и начал закипать. Его рациональный ум не мог принять: какого хрена кому-то пришло в его дурную голову притащиться к заброшенному складу на задворках вокзала и врубить свою шарманку? Самое место?!.. Всей своей жизнью он выстрадал законное право хотя бы ночью отгородиться от чужеродного и враждебного социума! Ну что вам еще, человеки?!.. Даже менты знали про его уютное гнездо и не тревожили – «храни Господь капитана Олейникова!»
Но не тут-то было, компания явно никуда не торопилась. Единственное, что беспокоило – отсутствовали голоса. Ему вдруг икнулось: никак наркоманы?!.. Он хорошо знал нариков. Публика тихая, но долгоиграющая. Те уж если засядут, так пока не отъедут. «А мне разгребай с полицией…», - забеспокоился Академик, опасаясь, что его глубокая ниша перед заколоченной подвальной дверью может тем приглянуться. Вскоре терпение лопнуло. Академик с сожалением покинул нажитое тепло и попытался высмотреть, что там делается наверху. К его удивлению под козырьком, на железном парапете, ограждающим его жилище, он узрел лишь одинокий женский силуэт. В который раз, чертыхнувшись и не спуская глаз с непрошенной гостьи, он осторожно нащупал ногой ступеньку.

Академик умел двигаться бесшумно. Он научился этому нехитрому делу за последние пять лет, что жил на вокзале. Эта способность, при случае, давала возможность привносить в монотонную жизнь приятные сюрпризы. Бывало, получалось умыкнуть у зазевавших пассажиров пакет с продуктами, а то и вовсе сумочку или барсетку. Как-то стащил у беспечной туристской компании финскую палатку - подарок судьбы, внесший определенный комфорт в бытие. Подобные кражи Академик не считал аморальными, скорее рассматривал как охоту, развлечение. Так сказать небольшой трофей из параллельного мира, уже много лет назад объявившего ему войну. А ля гер ком а ля гер! Кроме того, здесь присутствовали элементы творчества. А он всегда считал себя человеком творческим. Тут тебе умение вычислить объект, оценить риски, продумать пути отхода. Сплошная аналитика!
Наметив жертву, охотник начинал медленно накручивать акульи круги и сантиметр за сантиметром сжимал пространство. Главное, не встречаться глазами, слиться с толпой и интерьером. В нужный момент, когда хозяева теряли бдительность, он мимоходом прихватывал что попадется под руку и, умело пользуясь архитектурой местности, терялся в людском потоке. Но, как говорится, на хитрую задницу… Пару раз Академику не подфартило. Как-то он уже торжествовал победу, когда хозяин, невзрачный с виду мужик, схватил его с вещами на выходе и так крепко залепил в ухо, что неделю он мог слышать лишь одной стороной. Другой раз просчитался в рисках. Будучи уверенным, что группа подвыпивших хохотушек-челночниц представляет легкую добычу, сработал неаккуратно. Товарки его настигли с поличным, как следовало далее из протокола: «при потрошении дамской сумочки в кабинке мужского туалета». К счастью, узкие рамки кабинки ограничивали маневр и противник был вынужден атаковать малым числом. Это несколько снизило первоначальный накал и тотального разгрома удалось избежать. Он отделался лишь царапинами, парой гуль на голове, да стал походить на распущенный кукурузный початок. В довершение разгневанные спекулянтки за волосы приволокли его в полицейский участок. Местные менты и в этот раз выручили. Так как самого факта кражи по причине бдительности хозяйки не случилось, а пострадавшая получила определенную моральную сатисфакцию, все свели на мировую. Академик признался «в охмурении бесами» и честно промаялся в кутузке несколько часов, перечитав ворох газет и порешив уйму кроссвордов. Начальник вокзальной полиции, капитан Олейников, после отбытия потерпевшей стороны скомкал заявления и выбросил в корзину для мусора. Академик поклялся, что подобного не повторится.
Главное в подобном увлекательном хобби - тонко чувствовать грань и не пересечься с серьезными ребятами. Здесь это называлось «попутать рамсы». На вокзале промышляли профессиональные шайки воров, дилетантов они на дух не переносили. Академика терпели как местного горемыку и исходя из ничтожности его притязаний. Почти всех ворюг он знал в лицо. Если видел, что те работают, тут же убирался, чтобы не путаться.

Вокзальный шериф, Олег Николаевич Олейников, сам когда-то опер, время от времени устраивал против местной братвы «крестовые походы». Подключал коллег из уголовки, проводил профилактику, разрабатывал коварные операции. Всегда кого-то задерживали. Правда, в основном, залетных. Тут же, как по заказу, наезжали кинохроникеры из «Дорожного патруля», подробности освещались в городской прессе. Лишь вокзальный люд – от легендарной проститутки Инессы Михайловны до молоденькой буфетной официантки Леночки не сомневался, что ворюг крышуют сами местные менты.
Так сложилось, что к Академику грозный капитан Олейников с первых дней знакомства проникся расположением. Сразу угадал в нем человека культурного и образованного. Бывало, приглашал Академика к себе, советовался, внимал комментариям о событиях, а пару раз таки не побрезговал, налил коньячку. А если случалось его лоботрясу курсовые клепать, так даже платил «по чесноку».
С его легкой руки к Геннадию Викторовичу Оброскину, бывшему преподавателю университета и без пяти минут кандидату, даже кличка прилепилась – Академик. Подчиненные капитана об их странной дружбе знали и по пустякам любимца начальника не третировали.

2.
В свое время до академика Геннадий Викторович не дорос, но вот как преподаватель кафедры «по экономике и управлению» руководством ценился. Студенты считали его продвинутым, уважали за смелость в суждениях, оригинальную и глубокую подачу материала, тонкий цинизм, отсутствие ханжества. Девицы очень даже заглядывались. Отмечали манеры, остроумие, модные стрижки, при случае, с удовольствием с ним фотографировались. Иные откровенно стреляли глазками. Да и было за что. В те годы Геннадий - высокий, цветущий мужчина с гвардейской осанкой и «христовом возрасте» - триумфально восходил к пику физических и творческих сил. Каждое утро его появление в альма-матер вызывало оживление. Он тотчас оказывался в окружении студентов, и для каждого у него имелось свое словцо и нужный совет. Молодой и блестящий преподаватель учился в аспирантуре, заканчивал кандидатскую, готовился принять кафедру. Особо дальновидные пророчили его в недалеком будущем в проректоры. Сам Геннадий Викторович к тому времени уже три года жил в счастливом браке с любимой супругой Ларисой и нянчил маленькую дочь Машеньку. Себя считал примерным семьянином, порочащих связей чурался, хотя внимание молодиц, что говорить, мужскому самолюбию льстило.
Как-то раз не сдержался, - девки-то, кровь с молоком! – увлекся одной веселой кареглазой пятикурсницей... Роман протекал бурно, но скоротечно. Геннадий Викторович скоро одумался, ужаснулся своему падению, попытался отделаться от молодой любовницы щедрыми подарками. Подобные прецеденты в универе случались, но все как-то заканчивалось на уровне сплетен. Но кареглазая, как выяснилось, претендовала ни больше ни меньше как на попадание в «красную книгу», то есть - в паспорт, в статусе законной супруги. Гром грянул, когда его вызвали в кабинет ректора и он лицом к лицу предстал перед родителями девушки. Разразился грандиозный скандал! Явно ангажированный корреспондент из популярной городской многотиражки накопал такого, чего и быть не могло. Позже, когда сгорел, Геннадий не сомневался: коллеги-завистники девку науськали, даже выяснил чьи «ушки». Несмотря на то, что все питомцы встали на его сторону и даже провели несколько пикетов в защиту, Геннадия Викторовича затравили на собраниях и с позором выгнали с работы. Потрясенная супруга от стресса на неделю слегла в психоневрологическое отделение. Некоторое время пыталась простить, но так и не смогла. Несмотря на их трехлетнюю малютку, которую он обожал, подала на развод и алименты. Совместную ухоженную квартиру он оставил семье, ушел на съемную. Почему-то пребывал в уверенности, что рассосется, вернется на круги. Шли месяцы, но не рассасывалось. Лариса и слышать о нем не желала, прятала дочь. Тогда-то умный и интеллигентный Гена и впал в свои первые запои. Заливал стыд и обиду. Оказалось, что добиваться успеха легче, чем проигрывать. Что-то в нем надломилось, появилось ощущение, словно сдвинулся центр тяжести. Своим умом, талантом, обаянием он делал этот мир лучше и не мог понять, почему мир ответил такой неблагодарностью? Лишь за то, что поддался минутной слабости? – но кто в этом мире безгрешен?! Несоизмеримое наказание! Под мучительные и болезненные размышления, Геннадий Викторович незаметно для себя из любителя красиво и дорого выпить крепко присел на стакан.

Год промучился в подвешенном состоянии. То подумывал восстановиться на работе, для чего даже собирался судиться с руководством. То увлекся идеей международного образовательного бизнеса, разработал проекты и ноу-хау. Думал уже подавать на гранты, но все так и осталось на бумаге. Как человек умный, понимал, что все это самообман - отвлекающая тактика при полном отсутствии стратегии. Какая к черту стратегия, когда душа в руинах?! Как-то опустошил Геннадий Викторович за ночь бутылку доброго вискаря и вдруг ясно осознал древнюю мудрость: самый презренный вид малодушия - жалость к самому себе. Под утро нашел спасительный выход: собрал два чемодана и выехал на периферию, в далекий сибирский город, чтобы начать все сначала.

Город немаленький, студенческий. Его тут же заметили. Быстро устроился по профессии, обзавелся жильем. Вскоре влюбился в коллегу-«англичанку», – женщину романтичную и жизнерадостную, декламирующую в оригиналах Байрона и Мура. И - о чудо! – влюбился! Долгое время ощущал в душе весну, пребывал в уверенности, что все плохое позади. Но, недаром говорят, что каждая следующая жена хуже предыдущей. Новоизбранная, как выяснилось, обожала веселые застолья, жизнь расценивала как нескончаемый праздник. Вскоре его квартира напоминала проходной двор. Супруга жила по принципу: дружба – понятие круглосуточное и явление к ним за полночь очередной развеселой компании быстро превратилось в норму. Порой не удавалось найти уголка, чтобы подготовиться к лекциям. Долгое время он бесился, отказывался запоминать имена новых друзей супруги, сам себе стирал и готовил. Понемногу втянулся в праздный образ жизни и вскоре даже стал душой бесконечных застолий. Избранницу свою, как ему казалось, любил, долго уговаривал родить ему ребенка, но та и слышать не хотела, она как раз увлеклась преферансом. Так, весело пролетело несколько лет. Единственное, что начинало тревожить - пропали «тормоза», чего раньше никогда не случалось. Все чаще он проваливался и на утро не помнил чем же, собственно, закончился вчерашний вечер. Однажды, после очередных веселых посиделок, проснулся в супружеском ложе и обнаружил постороннего, которого, как назло, особенно не выносил. Той ночью случилась безобразная потасовка, в которой изменщица предательски приняла враждебную сторону. Затосковал, Геннадий Викторович, сильно переживал. Теперь сам не простил вероломства, прочувствовал каково.

Долго «в девках» не засиделся, не та фактура. Вскоре, во время КэВээНовских игрищ, где выступал на сцене в качестве капитана университетской команды, поймал на себе страстный женский взгляд из Президиума Жюри. Взгляд принадлежал Председателю – ответственной городской чиновнице. Так встретил другую женщину, чуть старше себя – хозяйку элитного особняка с бассейном и зимним садом. Ему показалось, что пробежала искра. От предложения переехать, после короткого раздумья, не отказался. В свободное время он с удовольствием парился в сауне, ухаживал за тропическими растениями, кормил декоративных курочек, натаскивал ее сына-студента по предметам. Если требовалось, маялся с супругой на официальных мероприятиях. Во время муниципальных выборов даже разработал оригинальные технологии, чем обеспечил той победу. Через два года от властной и прагматичной супруги Геннадий Викторович сбежал. Не удержали египетские берега, изысканная жратва от личного повара, позолоченная арабская мебель и обещанный её друзьями карьерный рост. Главного: любви и духовной близости и с этой женщиной не случилось. Ну не мог бесконечно врать!

С годами Геннадий Викторович все острее переживал одиночество. Днем отвлекала любимая работа, а по вечерам ему так не хватало любви, сочувствия, понимания. Лишь алкоголь помогал на время обрести душевное равновесие. Он давно подумывал вернуться в родной город, вымолить прощение у Ларисы, заняться воспитанием дочери. Даже работу присмотрел в техникуме. Но через общих знакомых узнал, что бывшая супруга уже давно вышла замуж, сменила фамилию, адрес. Так сказать, удар ниже пояса! Чтобы разогнать тоску, пустился во все тяжкие. В последнее время его захватила горькая мысль, что с бабами в жизни не повезло. Смириться не мог. Чтобы не чувствовать себя побежденным, бросился в атаку. Уже не таясь, флиртовал с раскрепощенными институтскими девицами, не отказывался от мзды – чего отставать от коллег?! Все чаще его личная жизнь вновь оказывалась предметом обсуждения. Сам не заметил, как изменился. К тому времени прежний аристократический лоск с него сошел. Он утратил спортивные формы, начал сутулиться, порыхлел; от чрезмерного курения и алкоголя потерял когда-то свежий цвет лица. Нормальные девицы на него уже не западали, разве что самые разбитные, да и то по известной формуле. Один из таких пикантных моментов торга «нежности на успеваемость» оказался в сети. На следующий день даже университетский охранник хитро щурился ему вслед. После очередного увольнения Академик крепко запил. Подрабатывал тем, что консультировал мелких бизнесменов, не гнушаясь принимать в оплату спиртное. Каждый раз, протрезвев, с ужасом замечал, что его новые любовницы все больше смахивают на бомжих. Как-то, будучи во хмелю, разъезжал на своем автомобиле с пьяной компанией и снес людей на пешеходном переходе, двое погибли. Получил десять лет. Вышел досрочно через восемь никому не нужным и с невозможностью найти работу даже в местных школах. С трудом устроился грузчиком в магазин. Дальше, как ком с горы…

Как за последнюю соломинку, решил вернуться в родной город. Сошел с поезда с теми самыми двумя уже обшарпанными чемоданами на знакомом с детства вокзале, даже не представляя куда податься. С неделю промыкался по углам. Народу здесь крутилось немало, все с ущербными судьбами. Местные его поняли и приняли. Чтобы не узнали старые знакомые, отрастил космы и бороду. Раз только прокололся - крутился с метлой перед киосками и наткнулся на свояченицу по первой жене. Несколько дней Академик переживал, даже подумывал вновь уехать. Но остался.

3.
Геннадий Викторович выбрался на поверхность и в тусклом свете далеких фонарей разглядел девушку. На парапете сидело невесть откуда забредшее сюда хрупкое существо, в длинном пальто и сдвинутом набок модном берете. Именно от девушки, а точнее от сотового телефона, который она держала в руках, исходила потревожившая какофония. Непрошенная гостья увлеченно пялилась в свой аппарат, тыкала пальчиками, и, судя по всему, отваливать не собиралась. Академик поморщился: принесла же нелегкая! Как теперь засыпать-то?.. К вокзальным шумам он привык на уровне обмена веществ, но прочие чужие вибрации улавливал болезненно.
Оставаясь незамеченным, Геннадий Викторович некоторое время неприязненно разглядывал нарушительницу спокойствия. «Вот сейчас я ей!..» - мстительно ухмыльнулся он, предвосхищая реакцию.

Он подкрался почти вплотную.
- Я извиняюсь, барышня! Какого черта вы со своей балалайкой нарушаете мой покой?! – как можно внушительнее произнес он тоном, каким, когда-то, выговаривал студентам за опоздания на лекции.
От неожиданности девушка чуть не выронила телефон, соскочила с парапета. Окинув внимательным взглядом Академика, совершенно бесстрашно бросила:
- А вы что, хозяин вокзала, чтобы мне указывать?
Геннадий Викторович оценил и самообладание, и острый язычок незнакомки. Как-то не сомневался, что он - огромное и лохматое чучело, вынырнувшее из подземелья - тут же обратит ее в бегство. Даже представил, как заулюлюкает в след. Как бы ни так. Девица и не собиралась бежать. Она иронически скривила губки и выжидающе молчала. Академик от неожиданности даже растерялся, что с ним случалось нечасто.
- Дык, я же это… я здесь живу! – наконец-то нашелся он.
- Где? – процедила незнакомка.
- Да вот, на этих самых ступеньках.
- Ага, так вы бомж… – почему-то усмехнулась она.
- Скорее местное привидение, - мрачно пошутил он.
- И прописка имеется? – неожиданно хмыкнула девица.
- Не имеется. – Геннадий Викторович внезапно почувствовал раздражение. - Не имеется! Живу здесь по праву обездоленного и отвергнутого обществом человека! Вашим лживым обществом, кстати. Это мое личное пространство и вы в него вторглись. Так что потрудитесь, не то…
Он осекся. Его справедливый пафос прервал телефонный звонок.
- Привет, папуля! Вы когда?.. - Девушка отвернулась, прикрыла трубку рукой. Закончив разговор, убрала сотовый в сумочку.
- И что будет?.. Побьете?.. Мне уже убегать?!.. – Она развернулась, сложила на груди руки и глаза ее недобро блеснули.
Геннадий Викторович угадал в них открытый вызов и внутренне вознегодовал: «До чего наглая девица!» Как решение можно было попытаться применить силу или грубо послать, но, будучи битым по жизни, поостерегся непредсказуемости и сменил тактику.
- Послушай, дочка, - мягко начал он, - неужели ты не понимаешь!..
- Дочка?! – незнакомку передернуло. - А вы меня рожали? Воспитывали? В люди выводили?
«Склочная стерва! – повысил рейтинг незнакомки Академик».
Молитвенно сложив ладони, заговорил почти уничижительно. Принялся убеждать, что в зале ожидания тепло и сухо, там ей будет намного комфортнее.
- Ну, ты же умничка, правда? – закончил он отечески-дружелюбным голосом.
Девица тряхнула головкой. Хмыкнула цинично:
- Ага, разбежалась!
Академик в отчаянии запустил последний аргумент: объяснил, что здесь небезопасно, народ лихой ошивается, даже расписал несколько случаев.
- А у тебя вот смартфон, сережки дорогие. Чего именно здесь-то?.. – закончил он в уверенности, что убедил.
- У меня перцовый баллончик, - беспечно отмахнулась та.
- Если не поможет?!..
- Ну, так отобьемся! Нас-то двое!
«Щас, разбежался!» - мстительно вернул Академик.
И тут его озарило. Таких бедовых девах повидал за пять лет жизни на вокзале немало. Бывало, выпивал с ними, знал как себя вести. Как же сразу-то не признал? Хитро осклабившись, он оглядел незнакомку.
- Хм… Стало быть, ты новенькая?.. – небрежно обратился он к нахалке, - индивидуалка или работаешь под кем?
- Что значит - под кем?! Вы о чем?! – в голосе незнакомки зазвучали возмущенные нотки.
«Никак ошибся?!..» - опешил Геннадий Викторович и даже перешел на «вы»: - Ну, я подумал, может вы из этих… из путанок свеженьких…
До нее, наконец, дошло.
- Мужчина, вы с ума сошли!? Я что, похожа на проститутку? – возмущенно оборвала она. - Вы разве не видите, что у меня сумка? Да я только что с поезда!.. Приехала вот в родной город на каникулы и первый же встречный бомж!..
- Я не бомж. Я отшельник. – Теперь уже оскорбился Академик.
- Поздравляю! – театрально развела руками она. – Флаг в руки!

Возникла пауза. Некоторое время они неприязненно рассматривали друг друга. От Геннадия Викторовича не укрылось, что, несмотря на негодующие речи незнакомки, в ее голосе улавливались довольные нотки. Да и глаза уже блестели не насторожено, а скорее иронично. Она явно забавлялась. Ему вдруг стало обидно, и он еще раз попросил ее удалиться.
- Никуда я не уйду! – Взбрыкнула девица. - Родители за мной приедут через час. А на вокзале пьянь и дебилы пристают. Так что потерпите!
- Хотя бы аппаратуру выключите! Или слушайте через наушники! - в отчаянии взмолился Академик.
Незваная гостья торжественно сообщила, что наушники забыла в вагоне, а торчать целый час без музыки не собирается.
«Зараза! – вынес окончательный вердикт Академик».
Скандалистка опять взобралась на парапет и явно назло прибавила звук. Геннадий Викторович внутренне сломался. Костеря про себя разработчиков модных гаджетов, вталкивающих в свои мыльницы неприличную громкость, он размышлял, как отступить в свою берлогу «сохранив лицо». Неожиданно уловил знакомые блюзовые пассажи. Чтобы хоть как-то смягчить позорную капитуляцию, с напускным безразличием осведомился:
- Слышу, блюзом увлекаетесь?
В ее глазах проскользнуло удивление.
- Ну. А что?..
- Вроде как Дилан на соло поливает? – наугад бросил он.
Девица оживилась.
- Не, это Олег, мой парень. Лучший в мире гитарист! А вы знаете Боба Дилана?!
Он уловил в ее голосе новые интонации. У него, почему-то, зачесался нос.
- Еще бы. Я многих знаю - Джефф Хили, Галлахер… – забросил Геннадий Викторович, внимательно наблюдая за ее лицом.
Та смущено улыбнулась, задумалась.
– А Би Би Кинга?..
- Ну, кто же короля-то... – покровительственно улыбнулся он. – Хотя, больше уважаю Клэптона. Когда-то соло из «Белого альбома» разучивал.
- Так вы тоже играете блюз? – в ее голосе прозвучал уже неподдельный интерес.
- Когда-то пытался, - скромно улыбнулся Академик и небрежно, но с неожиданно хорошим произношением выдал: - While my guitar gently weeps…
Девица издала – Ваууу! – и остановила музыку:
- А это что за песня?
- Клэптоновская композиция из «Плачущей гитары». Считается одной из лучших.
- А хотите послушать пару реальных Олежкиных сейшнов? – загорелась она. - Они недавно блюзовую солянку в университете собирали. У меня тут столько добра!..
Она развернула к нему свой смартфон и ее лицо впервые озарилось улыбкой.
Тут Академик смекнул, что акции поползли в гору. Девчонка явно помешана. Тут неважно на чем, сгодится и блюз. Ему подумалось, что как сатисфакцию за убитый сон можно попытаться раскрутить нахалку как минимум на выпивку.

Геннадий Викторович слыл докой в умении говорить на любые темы. В свое время эта способность помогала ему заводить нужные знакомства. В том числе и романы закручивать. При его образовании и жизненном опыте, о чем бы ни завязался разговор – науке, лошадях или политике, - он всегда мог вставить умное замечание и пофантазировать в тему. А если находился в ударе, так просто фонтанировал гениальными цитатами. Причем всегда к месту и зачастую как решающий довод. Капитан Олейников, ясный перец, кого попало Академиком не наречет!
- Отчего же. С удовольствием послушаю! – с готовностью поддержал Геннадий Викторович.

Противостояние перешло в позитивную фазу. Он с преувеличенным интересом щурился в маленький экран, хотя без очков ничего не видел. Время от времени восхищенно цокал, отмечал особенно удачные импровизации. Тут он не кривил. Битломан по жизни, Геннадий Викторович в свое время увлекался и блюзом. В студенчестве играл в группе, разучивал часами дорийский минор, бэнды, хаммеры, пытаясь копировать знаменитые соло. Так что в смысле блюза чувствовал себя вполне.
Тем временем взаимное расположение достигло пика. Какое-то чувство подсказывало Академику, что ключик найден и девчонка повелась. Он ждал продолжения и не ошибся.
- Ну, хорошо, - вздохнула юная блюзменша, убирая смартфон в сумочку, - раз наше общество перед вами виновато, я согласна частично исправить. Вы голодны?
– Скажем так, не прочь, - подчеркнуто небрежно откликнулся Геннадий Викторович, чувствуя, как вновь зачесался нос.
– В таком случае я вас накормлю, – сказала девочка-блюз. - Здесь есть поблизости кафе?
Как бы оправдываясь, добавила, что и сама проголодалась. Он ответил, что на вокзале есть буфет, но в это время там только бутерброды и пирожные. Причем за свежесть не ручается. Девушка созналась, что давно мечтает о горячем.
Академик быстро сориентировался.
- Тогда - в Самарканд!
- Это где? – удивилась девчонка.
Он объяснил, что так называется узбекское кафе. Перечислил традиционные блюда, добавил, что готовят вкусно и цены вполне себе. Еще подумал о водке, подаваемой в белых заварочных чайниках, но про водку промолчал.
- Согласна, - кивнула она. - Это далеко?
- Отнюдь, сразу за вокзальной площадью! – оживился Академик.

Он испросил минуту и загадочно удалился. Вернулся в блестящих остроносых туфлях, облаченный в помятый, но вполне приличный плащ, под которым виднелся синий джемпер. В сером кепи и расчесанной бородой он вполне смахивал на осунувшегося и не совсем трезвого Карла Маркса. Девица с удивлением глянула на него, улыбнулась и покатила объемную сумку.
- Давайте, помогу, – галантно предложил Академик.
- А вы руки давно мыли? – съязвила попутчица.
- Как хотите, - больше для вида обиделся он. Тем не менее, помог перетащить поклажу через бордюры. Девушка не возражала.

4.
Они пошли вдоль перронов, лавируя между островками чемоданов и сумок. Мимо сновали носильщики с тележками и грубыми голосами требовали: «Дорогу!» Академик опасался, что спонсорша в дороге передумает и развлекал спутницу сплетнями о знаменитых музыкантах и экспромтами в тему блюза. Она с удовольствием слушала.
- Я далек от расовых предубеждений, но предпочитаю белых блюзменов, - бубнил он, плетясь чуть позади. – Белые, безусловно, уступают черным гитаристам в филигранности, но их игра лучше выдержана в стиле и более чувственна. Возьмите хотя бы Карлайла…
В это время один из грузчиков, поравнявшись, оборвал Геннадия Викторовича на полуслове.
- Академик, ёптыть, кучеряво живешь! – прокурено загудел он, скабрезно косясь на молодую спутницу. – Где такую куклу подцепил?
Геннадий Викторович узнал своего недавнего собутыльника и вмиг преобразился. Изобразил радостное удивление, весь как-то изогнулся и фальшиво прогнусавил:
- Обломайся, братан! Не по тебе кукла-то! Рули, давай, отседова!
- Если чё, ёптыть, не забудь про меня! – носильщик натужно хохотнул, сплюнул себе под ноги, и покатил нагруженную коробками поклажу.
- Отдыхай мазёво, бродяга! – пустил Академик ему вслед. Когда тот отдалился, тяжело вздохнул и попросил напомнить, на чем они остановились.
Девушка кинула удивленный взгляд. Он понял, виновато улыбнулся. Объяснил, что вынужден рефлексировать.
- С дураками иначе нельзя, сгнобят... Мозги здесь орган скорее рудиментарный… - начал, было, он.
- А почему этот тип назвал вас академиком? – перебила она.
- Погоняло у меня здесь такое… пардон, псевдоним!.. – поправился Геннадий Викторович.
Девочка-блюз молча покачала головой. Он заметил, что у нее, почему-то, испортилось настроение.

Они обогнули вокзал и оказались на выложенной камнем многолюдной площади. Разбросанные повсюду фонари напоминали лунные осколки и источали холодный голубоватый свет. У ларьков и цветочных палаток толпились люди. Неподалеку прогуливался полицейский патруль и что-то докладывал по рации. По разрезающей площадь дорожной петле к большому карману у центрального входа подъезжали автомобили, сигналили, высаживали людей, искали места. Парковщики в оранжевых жилетах дули в свистки, разгоняли авто по свободным местам. Нестройными рядами в город тянулись вновь прибывшие пассажиры, меж ними хаотически метались вокзальные бомбилы. Перед стоянкой городских желтых такси стайками фланировали не по сезону легкомысленно разодетые жрицы любви. Вдалеке, за выездом, толстой пестрой лентой выстроились автобусы.
- Нам туда! – Академик указал на светящиеся за автобусными остановками стеклянные павильоны и повел спутницу, стараясь держаться чуть позади, чтобы не смущать. Она разгадала его маневр и заставила идти рядом. Весь ее вид говорил, что ей плевать на чужие мнения. Девчонка явно имела характер! На душе у него потеплело, словно внутри зажгли свечку. Он чувствовал, что все больше проникается симпатией к этой неизвестно откуда свалившейся на него наивной блюзменше. Даже начал было испытывать неловкость, что так беззастенчиво ее развел. Затем успокоился. Знал, что особо потратиться той не придется.
- Да у вас тут реальный ноктюрн! – восхищенно пробормотала юная спутница, с интересом крутя головой. - Вы чувствуете ночную романтику?
- Вы о чем? – не понял Геннадий Викторович.
Девушка подняла свои блестящие глаза. Академик почувствовал, что она взволнована.
- Порой мне кажется, что ночь – это возможность украсть у жизни дополнительное время. Ну, незаслуженное, что ли... Вам не приходила такая мысль? – не унималась новая знакомая
- Почему ты так думаешь? – он сознательно вернулся на «ты», отмечая про себя, что у спутницы все еще «каша в голове».
- Потому что ночь раздевает. Все, что люди днем скрывают - даже от себя! - ночью прет из них изо всех щелей. Разве не так?!
- Возможно, раздевает. Молодым всё видится иначе, - уклончиво ответил Академик.
- А как вам представляется? – настаивала молодая особа.
- Хм… Я лишь замечаю, что ночью здесь еще сильнее пахнет мочой и несправедливостью, - пошутил он.
- Фу! Как неэстетично! – закапризничала она, топнув ножкой. – Вы все испортили!
«Таково селяви, девочка…» - вздохнув, подумал он, наказывая себе в будущем общаться с ней исключительно в позитивном ключе.

Пока они шли, Геннадий Викторович с удовольствием слушал ее милую болтовню, кивал гривой, отвечал невпопад. Больше предвкушал ее удивление, когда она узнает, что он вовсе не человеческий шлак. Когда-то он гордился своей репутацией, носил дорогое импортное шмотье и читал лекции в лучшем университете города. Но это на десерт! В доказательство даже прихватил единственную сохранившуюся у него семейную фотографию. Где он при костюме и галстуке с маленькой дочерью и супругой позировал фоткору на праздничной ярмарке в честь дня города в 1994 году.
В это время от группы шумных вызывающе одетых девиц отделился симпатичный молодой человек. Тряхнув кудрявой головой, широко улыбнулся девчонке и «на минутку» отозвал неожиданно похмуревшего Академика. Мужчины зашептались. Девочка-блюз уловила лишь некоторые фразы: «…не по адресу…» и «…от Олега Николаевича…»
Последняя фраза прозвучала чуть громче и с особым выражением. Парень сразу потерял интерес и, не попрощавшись, вернулся к своим крикливым подругам.
- Слащавый хахаль. Кто это? – поинтересовалась спутница.
- Да это Стёпа, местный сутенер. Редкая сволочь… - пробурчал он.
- А чего хотел от нас местный сутенер Стёпа? Я что и вправду так похожа?!.. Или мы стали свидетелями неудавшейся вербовки?
Геннадий Викторович развел руками, грустно улыбнулся. «Это ночной вокзал, девочка!» - говорил его вид.
- А кто этот таинственный и всемогущий Олег Николаевич? – иронически допытывалась незнакомка.
- Начальник вокзальной полиции. Замечательный, тонкий человек. Он Стёпу крышует…
- Во даете! Сутенеры, бомжи, оборотни в погонах! У вас не ноктюрн, у вас тут ночной Содом! – ядовито, даже несколько зло закончила она.
- Тонкое замечание, – мрачно согласился Академик, открывая перед ней дверь кафе.

5.
В закусочной ярко горел свет, царили аппетитные восточные запахи. Телевизор в углу вещал на непонятном языке. Народу было немного. Семья из трех человек уже закончила еду и собиралась уходить. Двое мужчин за крайним столиком курили и резались в карты. Молодой черноволосый узбек за стойкой срезал длинным ножом мясо с вертела. При виде Академика с незнакомкой, застыл удивленно.
- Привет, Рахим! Зашли вот, на огонек! – сказал Геннадий Викторович, горделиво поглядывая на модную спутницу.
Черноволосый мигом оценил ситуацию, заиграл бровями.
- Салам, салам Академик-джан! Как зовут твой красавица? Познакомь! Я как раз себе жена ищу!
Картежники лениво скосили глаза. Не успел Геннадий Викторович открыть рот, как девчонка вынула из сумочки удостоверение.
- Уважаемый, я из прокуратуры, займитесь своим делом, – спокойно, но строго произнесла она.
Картежники остановили игру и уставились выжидающе. Узбек Рахим выпучил глаза, заморгал. Приложил почтительно руку к груди и продолжил свою работу. Они прошли к столику. Девчонка сняла пальто, берет, повесила все на вешалку, оставшись в вязаном свитере и джинсах. Академик скинул плащ на соседний стул. Пока она поправляла спускающиеся до плеч светлые волосы, гляделась в маленькое зеркальце, он отметил, что молодая незнакомка гармонично сложена.
- Ты и вправду из прокуратуры? – засомневался он, усаживая свою спутницу.
Та хитро улыбнулась, развернула корочку. Внутри она была пуста.
- А чтоб не лезли, - выразительно произнесла она. – Лучше перцового баллончика!
Пока незнакомка изучала небольшое меню, Академик с интересом разглядывал ее бледное лицо с невысоким, но чистым лбом. Серые глаза с длинными ресницами и высокими тонкими бровями можно было бы назвать красивыми, но их портил несколько напряженный взгляд. «Девочку-то, видать, что-то гложет, - предположил Академик».

Она бросила меню на стол, пожала плечами. Он знал его наизусть, предложил на первое - сорпо с мясом, на второе – шашлык или манты. Повторился, что в еде она не разочаруется.
- Тогда – на ваш выбор и кока-колы. Я сейчас и слона слопаю!
Она спросила, что он предпочтет из напитков. Геннадий Викторович картинно засопел, замялся, изобразив смущение. От нее не ускользнуло.
- Ну, что-то еще?..
- Экзистенционально, я бы выпил, - признался он и потер нос. - Шланги горят, пардон…
Девица передернула плечами, наклонилась к нему.
- Так здесь же запрещено!.. – прошептала она, покосившись на вывеску с перечеркнутой бутылкой. - Тем более, я удостоверение показала!..
Академик осклабился.
- Это ничего. Мы тут все свои…
Подмигнув, он отправился к стойке. Пошептался с хозяином. Тот закивал, поглядел на их столик, опять несколько раз приложил руку к груди. И тут же исчез. Академик вернулся с победным видом. Настроение у него заметно улучшилось.
Девчонка наказала присмотреть за вещами и ушла в туалет. Удивляясь ее доверчивости, Академик быстро осмотрел сумочку, но кроме обычных женских безделушек ничего не нашел. Разочарованно крякнул. От нечего делать принялся играть с хлебными крошками. Вернулась юная блюзменша, покосилась на сумочку. По ее чуть расширенным глазам он прочитал, что она догадалась. Геннадий Викторович не смутился. Подобными пережитками он давно не страдал. Она кивнула в сторону туалетной комнаты и безапелляционно отправила его мыть руки. Он словно впервые глянул на свои почерневшие ногти и с чистой совестью поплелся к умывальнику.

К его возвращению картежников и след простыл. Телевизор молчал, лишь демонстрировал картинку. Столик блистал чистотой. Завернутые в салфетки приборы лежали по бокам широких тарелок. Девочка игралась со своей балалайкой, но на этот раз в ее ушах торчали наушники. Заметив его приближение, она смутилась и поспешно спрятала их в сумочке. На ее щечках проступила слабая краска стыда. «Ох, и врушка! – добродушно усмехнулся Академик». Из аппарата вновь зазвучал уже знакомый звукоряд и он не преминул подбросить леща:
- Да ты и впрямь фанатка блюза!
Она смутилась.
- Если честно, я блюз не очень… Мне больше нравится хип-хоп или ар-энд-би. На крайняк Кэти Перри… - покраснев, призналась она. - Блюз – это ради Олежки…
Академик не мог представить, что музыку возможно полюбить ради кого-то, но ничего не сказал. Взгляд Геннадия Викторовича приковывал белый заварочный чайник в окружении маленьких узорчатых пиал. С усилием сдерживаясь, он степенно опустился на стул. Свежие лепешки в металлической хлебнице распространяли щекочущий тминный аромат. Подошел Рахим, принес на подносе салаты и еще один белый чайник поставил перед девицей.
- Это коньяк для прокуратура! Из личный запас!
- Зачем? Я не пью крепкого!.. – воспротивилась, было, девчонка, но глянув в испуганные глаза Академика, вздохнула: - Ладно, оставьте, спасибо…
Хозяин заверил, что «кушать все будет готов через десять минута» и ушел.
- Ну-с, барышня, хотя и говорят, что первая встреча не повод для знакомства, представлюсь – Геннадий Викторович! – старомодно провозгласил он, стараясь не смотреть на чайник.
- Г-е-н-н-а-д-и-й В-и-к-т-о-р-о-в-и-ч! – нараспев повторила девушка. – Когда в последний раз вас по имени-отчеству-то?..
- Только вчера, – не сморгнул Академик.
- А меня все зовут Мадлен, - она протянула свою ручку, которую он со всей любезностью пожал.
Геннадий Викторович решил: «пора!» и налил себе в пиалу.
- Что, даже без закуски? – удивилась она.
- Гусары по первой – никогда! – глупо сострил он и с жадностью осушил одним глотком.
Занюхал еще горячей лепешкой и удовлетворенно откинулся на спинку. Водка прошла по пищеводу с болью, явно какое-то воспаление. Он лишь слегка поморщился и опять подумал про онкологию. Девочка-блюз наконец-то выключила свою адскую машинку и глянула на маленькие ручные часы.
- У нас десять минут, можно поговорить... Как зимовать собираетесь, Геннадий Викторович? На ступеньках? – в упор уставилась она.
- Скоро на дачу переберусь, - отмахнулся Академик, чувствуя, как воздух и звуки набирают упругость, по телу течет приятное расслабление. Для полного растворения ему явно не хватало.
- О, так у вас дача?!.. – удивилась Мадлен.
- Не у меня, у Дмитрича. Это мой коллега, скажем так… - Геннадий Викторович на секунду задумался, - …по вольному образу жизни!
Тут же вновь подлил до половины и проглотил одним махом.
– Пардон!..
Чтобы устроить себе передышку, рассказал в трех словах нехитрую историю своего товарища, когда-то высокопоставленного городского функционера, ныне алкоголика, которому бывшая супруга из жалости на зиму дает ключи от им же когда-то выстроенной дачи. Не преминул пройтись по «женскому коварству и алчности». В подтверждение своих слов, налил себе еще:
- Словом, полный шерше ля фам!
Эта последняя прошла хорошо, без боли. «Нормалек!» - отметил он про себя. Удовлетворенно откинулся на спинку и вытер ладонью испарину на лбу.
- А чем можно на даче всю зиму заниматься? – серьезно спросила Девочка-блюз.
- В шахматы играем на щелобаны, - глупо хихикнул уже осоловевший Геннадий Викторович.

Воздух, запахи, ее голос – все слилось в какую-то гармоническую вибрацию. Он это ощущал не органами чувств, а каким-то особым внутренним приемником, имеющемся лишь у алкоголиков. Академик словно впервые рассматривал свою спутницу. Девчонка источала такие мощные сексуальные флюиды, что у него захолонулось, защемило внутри. Он вспомнил, с какой любовью и обожанием она говорила о своем парне, и его охватило что-то похожее на ревность. Тут какая-то безумная мысль, мечта – он даже испугался! - начала осязаемо проявляться в пьяной голове. Ему вдруг пригрезилось, что расскажи он ей все о себе, о своей несправедливой судьбе, о пережитых страданиях и муках – она сможет его понять и осчастливить!.. Ему вдруг остро захотелось любви! Девушка ведь далеко не глупа, ясно осознает, что, несмотря на его нынешнее состояние, он очень глубокий и умный человек, к тому же еще совсем не старый!? Нет, он обязательно должен поведать ей о своем блестящем прошлом! Если она узнает, как ему завидовали мужчины, как ухлестывали женщины, как обожающе смотрели студентки - она поймет, что он вполне достоин внимания молодой девушки! Или, в крайнем случае, сжалится?..

Девочка-блюз одним махом развеяла любовный флер.
- В ваши-то годы, да жить по подвалам, не иметь ничего?!.. – с горечью сказала она, глядя на него погрустневшими глазами.
Геннадий Викторович рассеяно взглянул на нее, поморщился: «Что за зануда?!» Больше всего он не любил говорить о себе в нынешнем времени.
- Счастлив не тот, у кого много, а тот, кому хватает, - сварливо пробурчал он и назидательно поднял палец: - Вот что для тебя наша встреча?
Спутница задумалась, пожала плечами.
- Не знаю.
- То-то! А я поел, выпил – у меня праздник на дворе! Так у кого больше причин для радости?
- Чем так жить, лучше в скит податься… - упорствовала собеседница.
- В скиту вкалывать надо, опять-таки удобства на дворе, – с горячностью парировал он, – а у меня тут целый вокзал! Рамсы только не путай и все будет тип-топ!

6.
Академик прикончил водку и в шутку продемонстрировал, как выжимает из чайника последние капли. Выразительно покосился на коньяк. Мадлен поймала его взгляд и пододвинула чайничек к нему.
- Вам это… не много ли будет? – обеспокоенно спросила она.
Вместо ответа Геннадий Викторович с торжественной ухмылкой вынул из заднего брючного кармана помятый, неопределенного цвета портмоне, осторожно выудил потрепанную цветную фотографию. Девочка-блюз приняла ее с огромным интересом. Он хоть и осоловело лыбился, но внимательно наблюдал за ее глазами. Ему хотелось найти в них искру интереса к нему, именно как к мужчине. Ну не может она не заметить его достоинств, даже учитывая разницу в возрасте и времени! Все вокзальные, кому он показывал эту фотографию, обычно реагировали бурно, восхищались. Женщины и вовсе бросали недвусмысленные комплименты.
Она внимательно рассмотрела фото с обеих сторон. Прочла вслух сделанную им на обороте надпись: «Я и мои обезьянки, девяносто четвертый год».
- А где сейчас ваш зверинец?
Он нахмурился.
- Подозреваю, что где-то в этом городе. Почему ты спросила?
- Так вы же сами фотку показали!? – удивилась она. - Как супруга поживает?
- По слухам утопает в счастливом браке… - нехотя ответил Академик.
Девушка ткнула в фотографию.
- Ваша дочка такая милашка! Сколько ей здесь?
- Три года, - тяжело вздохнул Геннадий Викторович.
Мадлен подняла глазки, на ее лице отразился мыслительный процесс.
- Так она моя ровесница?! А вы мне таким дедушкой показались!?
- Какой же я дедушка?! – неприятно поразился он.

Юная блюзменша, не отнять, умела наступать на любимые мозоли. С того времени как он отпустил космы и бороду, понимал, что выглядит старше своего полтинника с небольшим. То, что ему дают больше, его всегда коробило. Что-то из былой спеси все еще тлело. Зачастую, чтобы не портить себе настроение, он сам прибавлял возраст. Успокаивал себя, что это вынужденная маскировка. Бог не фраер, придет время, все увидят его настоящее лицо! Все эти годы Геннадий Викторович убеждал себя, что это обязательно произойдет. Хотя с грустью отмечал, что со временем нуждается в этом все меньше и меньше. В любом случае на «дедушку», в его понимании, он явно не тянул.
Как и все алкоголики, Академик страдал обидчивостью и сменой настроения. Теперь он сидел насупившись и что-то бубнил себе под нос. Мадлен все также с интересом рассматривала фотографию, но взгляд ее заметно погрустнел.
- Представляю, как ваша малышка страдала, ждала папу, плакала… - с неожиданной горечью произнесла она.
- Не факт... Она меня… и не помнит… - заикаясь, пробурчал Академик.
- Зря вы так думаете, - покачала головой Девочка-блюз. - Я, например, прекрасно помню себя в три года. За все это время вы хоть раз видели свою дочь?

Настроение у него опять сменилось. Он вдруг почувствовал, что дошел до той стадии, когда уже невозможно играть. Глядя на грустные глаза собеседницы, неожиданно нашел в них сострадание. От этого ему сделалось тепло. Его вдруг охватило желание поведать не о том, какой он был, а о том, что случилось после.
- Понимаешь, я всегда раньше считал, что жизнь дается один раз, - начал он, смотря куда-то в сторону, - теперь же понял, что и того реже…
Мадлен слушала затаив дыхание. Особенно ее растрогало, как он в первые месяцы после развода приходил к садику дочери и тайно наблюдал за ней сквозь щели штакетника. Как иногда звонил из разных телефонов в надежде, что дочь возьмет трубку первая, и он услышит ее голосок. Однажды ему все же удалось соединиться по межгороду, но малышка пропищала: «Ты – плохой папа, больше не звони!». Дочурка еще добавила, что у нее сейчас новый папа, хороший, и она его любит. Он запомнил эти слова наизусть. Они жгли его все эти годы. Даже уход когда-то любимой жены к другому он не переживал так болезненно, как то, что дочь быстро привязалась к чужому мужчине и забыла его.
- После этого, как отрезало. Умер я для неё… - хрипло закончил Академик.
Мадлен задумчиво крутила в руках телефон.
- Так она маленькая была. Что ей на язык вложили, то она и сказала. У разведенок часто на эту тему крыша съезжает… - с грустью произнесла она и вдруг взглянула на него ясными глазами: - Может сейчас дочь смогла бы вас понять? Почему бы вам не показаться?!
- Таким как сейчас?!.. – с горечью вырвалось у него. – Нет, нет, мертвые не возвращаются… Даже… если они еще живы…

Разволновавшийся Геннадий Викторович трясущейся рукой налил себе все, что оставалось в чайнике. Плохо слушающимися руками расправил бороду и усы, поднес ко рту, как неожиданно услышал громкие всхлипы. Посуда звякнула о зубы. Он с удивлением увидел, что Мадлен прикрыла ладонями лицо и из-под пальцев по ее щекам скатываются слезинки. Девушка плакала. Он, почему-то, испытал от этого какое-то внутреннее удовлетворение. Удивительно, но ему стало приятно, что она страдает. Молча допив коньяк, он поставил пиалу на стол. Не отнимая ладони, глотая слезы и шмыгая, Девочка-блюз выдавила:
- Если честно… у меня тоже не все в шоколаде…
- А что так? – несколько фальшиво, все еще находясь в собственных переживаниях, поинтересовался Академик. Он достаточно опьянел, чтобы исповедаться, но выслушивать девичьи сопли не имел желания.
Мадлен вытерла платочком мокрое лицо, шмыгнула.
- У меня проблемы, Геннадий Викторович...
- Неприятности еще не проблема, ты ведь так молода! Главное - все живы-здоровы, а остальное устаканится, - попробовал отмахнуться он.
- В том-то и дело, у меня, как раз, вопрос жизни и смерти… Можете дать совет? - всхлипнула она и подняла заплаканные покрасневшие глаза.
- Попробую. Ну что там у тебя? - насторожился он.
- Я беременна, - тяжело вздохнула она, - на втором месяце. Я не знаю что делать...
- Кто отец? – холодно поинтересовался он.
- Мой парень, Олег. Но ему не до ребенка. Он весь в музыке, собрал группу, мечтает выбиться и прочее… Мне рожать… или?..
- Тебе самой решать. Родители знают?
- Родители… - девушка горько хмыкнула. – Отец нас бросил, когда я была еще совсем маленькой. Мать вышла за военного, с того времени я у нее на втором плане. Ну, не у отчима же мне спрашивать совет? Он солдафон, одна извилина и та от фуражки...
- Даже не знаю… - озадаченно запыхтел Академик, - имею ли право советовать в таких делах?
Мадлен вздохнула.
- Ну, хорошо: представьте, что я – ваша дочь. Можете представить?..
- Попробую, - уклончиво ответил Академик.
- Что бы вы посоветовали своей дочери? Ну, допустим, если бы узнали про такое?..
- Тут без вопросов. Сказал бы: рожай, дочка! – загудел Геннадий Викторович. – А как иначе?!
- Правда?! – лицо ее просветлело.
Он кивнул. Девчонка облегченно вздохнула.
- Спасибо.
- За что?
- За все… - прошептала Мадлен и опять прикрыла лицо ладонями.

Геннадий Викторович заметил, что Рахим уже раскладывает блюда на подносы. В ожидании пищи он глотал слюни и радовался, что все так чудно устроилось. Ему думалось, что программа вечера практически завершена. Осталось дождаться еды, набить желудок и с чистой совестью отвалить в свою берлогу. В таком состоянии, если тема не затрагивала, любое общение его начинало быстро тяготить.
К его удивлению, с юной леди стало происходить что-то странное. По сильно побледневшему лицу пробежали какие-то нелепые ужимки и гримасы. Сначала ему показалось, что она забавляется и корчит рожицы, но расширенные от ужаса глаза девушки говорили другое. Затем он увидел, что у нее задрожал подбородок и застучали зубы.
Она вдруг торопливо вытащила из сумочки телефон, ткнула дрожащими пальчиками и перекошенными губами испуганно пролепетала:
- Мама… у меня опять началось…

Неожиданно глаза ее закатились, лицо застыло в судороге. Мадлен вдруг резко выпрямилась и соскользнула со стула на бетонный пол, издав глухой стук головой. Телефон выскочил из ее рук и заскользил по полу. У Геннадия Викторовича от неожиданности косо отвисла челюсть. Опрокинув стул, он кинулся к девчонке и чуть не раздавил ее смартфон. Машинально сунув его в карман, склонился над ней. Девочка-блюз мотала головой и дергалась в конвульсиях, словно по ней пропустили ток. Ладонью он приподнял ее голову, чтобы привести в чувство, несколько раз шлепнул по щекам, но та не реагировала; веки ее задергались, на краях губ появилась розовая пена. Академик понял, что произошло, и лихорадочно вспоминал, что надо делать в таких случаях. В это время с бутылкой воды и полотенцем подбежал испуганный Рахим.
- Что случился с девушка, Академик-джан?!
- Врача! Звони быстрей в скорую помощь! – взревел Академик, укладывая Мадлен на бок и пытаясь разжать ей рот.
Хозяин кафе кинулся обратно к стойке. Путая русские и узбекские слова, что-то затараторил в телефон.
- Какой такой через час?! Девушка упал, говорю! Приходи быстрей кафе Самарканд! Вокзал, говорю, вокзал! – кричал он кому-то, для убедительности стуча по стойке бара ладонью.
Затем Рахим с грохотом бросил трубку, что-то возмущенно выкрикнул на своем и рванул обратно. Уже почти протрезвевший Геннадий Викторович четко уловил следующее: звоня в скорую, тот не назвал точного адреса – в городе имелось вокзалов больше чем пальцев на руке. Кроме того, из телефонного разговора понял, что в лучшем случае обещали приехать не раньше чем через час. Решив не медлить, он крикнул Рахиму, чтобы тот удерживал девушку на боку и кинулся к выходу.
- Как держать?! – запричитал Рахим, пуча глаза и со страхом глядя на корчившуюся в судорогах Мадлен.
- Ручками, мать твою! Ручками! – проревел Академик, с силой захлопывая за собой дверь.

Развивая всю возможную на своих ватных ногах скорость, часто спотыкаясь, напуганный Геннадий Викторович выскочил на проезжую часть и принялся тормозить автомобили. Его объезжали, сигналили, но никто не останавливался. Он уже подумывал запрыгнуть на чей-либо капот, как вдруг увидев двигающуюся во втором ряду карету скорой помощи. Из последних сил, размахивая руками, кинулся наперерез. Заскрипели, завизжали тормоза, машину занесло. Пожилой водитель с искаженным от бешенства лицом выскочил с монтировкой, замахнулся:
- Ты чего, бичуган, вытворяешь-то?! Давно по кумполу не получал?!
- Там!.. – задыхающийся от бега Академик указал в сторону забегаловки. – Там девушке плохо! Скорее!
Из кабины выскочил мужчина в белом халате.
- Что с ней?
- Потеря сознания… эпилептический припадок! – прохрипел Академик и чтобы придать большей мотивации, приврал: - У нее дыхание остановилось!
Врач не стал ждать пока шофер вырулит из потока. Он взял саквояж, и они побежали к кафе. Все это время Геннадий Викторович чувствовал, что в кармане вибрирует телефон Мадлен, но было не до него. Прыткий эскулап добрался первым. Почти одновременно подъехала скорая. Академик доковылял как раз в то время, когда Девочку-блюз на специальных носилках закатывали в карету. У него болезненно сжалось сердце.
- Куда вы ее везете? – спросил он врача, передавая одежду и сумочку.
- В Центральную Клиническую, в неотложку… - ответил тот. Видя испуганные глаза Геннадия Викторовича, успокоил: – Да не волнуйтесь! К счастью, мы вовремя. Думаю, у нее сложная форма эпилепсии!
Скорая уже отъехала на полсотни метров, когда Академик вспомнил разговор с Мадлен.
- Эй! Она беременна, осторожней! – заревел он, но автомобиль уже включил сирену и быстро удалялся. Академик с минуту ошалело пялился на удаляющиеся огоньки. В это время в кармане, уже в который раз, ожил телефон. На экране высветилось: «Мамочка любимая». Он принял звонок.
- Доча, ну что опять с тобой!? Ты где? – спрашивал встревоженный женский голос, показавшийся ему знакомым.
- Вашу дочь пять минут назад отправили в Центральную Клиническую больницу, звоните в неотложку… - заплетающимся языком отозвался Геннадий Викторович, чувствуя, как от усталости его покидают последние силы.
- Вы кто? – испугано спросила женщина, - Откуда у вас ее телефон?

Соврав, что он случайный прохожий и что телефон завтра передаст в приемный покой, Академик отключился. С трудом передвигая ноги, он вернулся в «Самарканд», где выпил с расстроенным Рахимом по стакану водки и без аппетита съел несколько остывших мант. К полуночи приплелся к себе, но уснуть так и не смог. От безделья копался в телефоне Мадлен, читал смс-ки, слушал блюз. Несколько раз высвечивались «папа Валентин Георгиевич», уже знакомая «Мамочка любимая» и кто-то еще. Он гадал - позвонит ли блюзмен Олег? Но так и не дождался.

7.
В семь утра Геннадий Викторович направился на вокзал, спустился в туалет, промучившись полчаса и поранив кожу на щеках, сбрил усы и бороду. С помощью пожилой уборщицы тети Вали укоротил ножницами свою гриву до приличной длины. Разглядывая в зеркале свое осунувшееся серое лицо, с удовлетворением отметил, что выглядит не таким уж старым. Из вокзальных, кто узнавал его в новой внешности, встречали удивленными восклицаниями. Он лишь отшучивался.
Академик направлялся к автобусной остановке. Он быстро пересек вокзальную площадь и вдруг у самой проезжей части, за стеклянной диспетчерской такси, с опозданием заметил мощную фигуру старшего прапорщика Громова – грозу местных пьяниц и нелегальных торговцев. Вокзальные Громова недолюбливали за крутой нрав. За спиной обзывали Громосекой, в глаза же только по имени-отчеству – Иван Данилыч. Полицейский поигрывал дубинкой и беседовал с парковщиком. Академик свернул, хотел обойти, но тот еще издали приметил и поманил пальцем.
- Ну что там вчера с этой девчонкой в «Самарканде» произошло? – пробасил мент, буравя маленькими, не по фигуре, глазками.
Геннадий Викторович не сомневался, что тому все известно, но описал подробно. Громосека не любил, если что-то утаивали. Видя, что подходит нужный автобус, он, было, заторопился, но сержант преградил дубинкой.
- Ты рассказал не все! – с угрозой в голосе прогудел он.
- С чего ты взял? – искренне удивился Академик. Он уже подумал, что сержанту известно про смартфон Мадлен, что лежал у него в кармане, хотел объяснить, но тот озадачил еще больше.
- Зачем она тебя искала вчера?
- Искала?! Ну чего ты выдумываешь-то, Данилыч? Мы совершенно случайно познакомились! - заупрямился Академик.
- За лоха меня держишь?! – нехорошо осклабился прапорщик.
Громов растолковал, что эту подозрительную цыпку приметил со вчерашнего вечера. Она сошла с сумкой со «скорого», и битый час моталась по вокзалу, что-то расспрашивала. Он уже начал за ней следить, но она сама обратилась в дежурку с просьбой дать информацию об одном живущем на вокзале бомже, даже сунула им бутылку водки.
- Я как услыхал твое «фио», так сразу привел девку к берлоге!.. Так что, колись, Академик, чего ей от тебя надо?.. – напирал Громов.

С трудом отделавшись от навязчивого Громосеки, взволнованный и обуреваемый невероятными догадками, Геннадий Викторович еле дождался автобуса. Ехать предстояло долго, с пересадками. Устроившись у окна, он рассеянно разглядывал улицы. Проезжая мимо большого розового здания, Академик вдруг узнал роддом, в котором рожала Лариса, и ощутил пронзительное дежавю, отчего даже вздрогнул. Он вспомнил свой вчерашний прерванный сон!
Совершенно отчетливо, словно это произошло вчера, в памяти всплыл летний день двадцатитрехлетней давности, когда он с родителями и друзьями приезжали сюда встречать супругу с новорожденной. О том, что родилась девочка, он узнал еще накануне, но ребенка видел лишь через окно второго этажа, так как из-за карантина к роженицам не пускали.

С утра пораньше они с друзьями собрались у его стариков. Мать накрывала на стол, отец собирал для малютки новую детскую кроватку. Они наскоро закусили и выехали в роддом на трех автомобилях.
Стояло удивительное для поздней осени теплое утро. Все находились в прекрасном настроении, шутили, смеялись, а вскоре так разгалделись, что отец даже приструнил. Узнав, что надо ждать еще полчаса, открыли и разлили по пластиковым стаканам шампанское. Он только успел пригубить, как вдруг в сопровождении медсестры в двери показалась Лариса с новорожденной. Мать обняла его и сунула в руки букет белых роз.
«Ну, иди, папаша, встречай первенца!» – громко шепнула она и подтолкнула в спину. Вытянув руку с цветами и глупо улыбаясь, словно на первом свидании, он сделал несколько шагов. Затем глянул в счастливые глаза супруги, на долгожданное маленькое существо, что держала она в руках и дрожащим голосом произнес:
- Я хочу назвать ее Машенькой…
- Твоя дочь, как хочешь, так и называй, - устало улыбнулась Лариса и протянула ребенка.
И тут нахлынуло такое, чего раньше он никогда не испытывал. У него вдруг затряслись колени, застлало глаза, а по телу понеслась горячая волна. Весь дрожа, он задрал голову, прикрыл глаза и зашептал слова благодарности Отцу Небесному...
Затем чувствуя как от счастья сносит башку, что есть силы запустил цветы в небо. 09.05.2015

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.