Крым - Пермь, Спутница и Доча, неизбывная боль моя

Аннотация:
Курортный роман. Как одна случайная встреча растянулась на целую жизнь

Крым - Пермь. Не избывная боль моя.

Часть 1. Малоречка. Судак, крепость.

1991г., последнее лето СССР. "Ура !" - со вскинутыми к восходящему солнцу руками, мой 11-летний сын сбежал по самолётному трапу на бетон Аэропорта г. Симферополь. О, воздух Крыма: степь, сады, роса на утренней зелени ! Мельтешение пейзажей за окном троллейбуса, горный серпантин и вот, за Алуштой ( Господи, какое название! Алушта - прохлада, ветерок!) селение Малый Маяк, улица Утренней Зари зигзагом под гору, сквозь виноградники и огороды ( помидоры - во !), превращается в тропу, вниз, вниз, бегом, прыжками ( молодость моя...) три км. и вот он - Карабах, два десятка частных строений прямо на берегу Чёрного Моря и "ведомственная" Турбаза одноимённого названия, здесь, во владениях Галины Владимировны, статной русоволосой красавицы, кастелянши с Турбазы, и её супруга, крепкого цыгана Арнольда, сантехника той же Турбазы, вот уже десять лет арендует наша компания "домик" - сами его и построили из фанеры и досок, сами "протянули свет" от ближайшего столба, сами "пробросили воду" от колонки, каждый год добавляли и добавляли к благоустройству, здесь же, под полом "нашего домика" - "тайник" с летним имуществом от пляжных матрасов, ласт, масок до мангала и пр. В этот год одновременный выезд в Крым спланировать не удалось, и на тропинке к "домику" - только мы с сыном. И чем ближе "домик", тем замедленнее наш бег и радостный восторг предстоящей встречи сменяется настороженным удивлением: строительная техника, щебень, раскуроченные, брошенные дома - добежали, стоим, недоумение и слёзы в глазах ребёнка - наше, нами созданное "гнездо" завалено горой хлама и цемента, выбиты окна в доме Галины и Арнольда, дранка торчит из под ободраной штукатурки.
- Снесли Карабах. Владимировну переселили в посёлок ГРЭС (в степи, за Симферополем). Здесь, говорят, татарам землю отдали.
С великим трудом отговариваю ребёнка от раскопок под кучей цемента - всё пропало, надо искать новое прибежище на лето.
Как рассказать об обратной дороге, в гору, к троллейбусной трассе, о тяжелённых наших рюкзаках и чемодане, о палящем солнце и пыли? Но мир не без добрых людей - и вот мы в Малоречке, и хозяйка, Мария Петровна, ведёт нас к новому жилищу - прямо под виноградной беседкой, на террасе над ручьём, отдельное летнее строение: две аккуратные комнатки - я арендую сразу обе, четыре "спальных" места - в расчете, что найдётся ещё кто-то из нашей "карабахской" компании.
Малореченский пляж. Какая-то гривастая личность в упор рассматривает мою спутницу ( солнце просвечивает белоснежный "виссон" её шортиков и топика одетых на голое тело?).
- Смотри, это же Градский!
Точно, узнаю под львиной гривой знаменитого "рокера", когда-то даже пообщался с ним, выменивая у него на книжном рынке Новосибирска синий томик О. Мандельштама из "ББП".
- У него в Малореченске тётка, так он каждое лето здесь проводит.
Моя спутница прячется в мою тень, тут же на нас плюхаются мокрые холодные тела её дочери, моего сына и дюжина крабов - их добыча - расползаются по ворсу пляжной "подстилки".
Откуда взялась спутница и её дочь, обе похожие на сибирские жарки-огоньки, весенне - осенние цветы, невероятно яркого, огненного цвета, обе усыпанные веснушками, обе пышненькие, обе жизнерадостные, обе с глазами цвета морской волны, что без белладонны светятся в сумерках - настоящие уралочки - пермячки? О! Это гимн моей обаятельности и изощрённости в ухаживании за женщинами, а если "по-правде" - непосредственности моего сына.
Два дня тщетно ждали мы с сыном появления кого-нибудь из Карабаха, насуплено молчала хозяйка Мария Петровна (места-то пустовали!), и поехали мы с сыном в Симферополь, на междугородний телеграф - звонить ( а вы и не помните, что не было "сотовых", а из частного сектора по "8" не позвонить?). Ну, не просто так поехали, купили на рынке ведро вишни (в городе 3р.50 коп, а "на берегу" - все 30 руб.!), купили ящик персиков, тушенки пять банок купили! Со всем этим богатством оставил я ребёнка у фонтана, сам ушёл в зал телеграфа, через час-два, ни до кого не дозвонившись, вернулся к фонтану и застал ребёнка в окружении вала из вишнёвых косточек над полупустым ведром, и не одного: попеременно с его белой (одуванчик) головой в ведро ныряла рыжая (огонёк) головёнка девчушки, чья майка и шортики были так же уляпаны вишнёвым соком, как майка и шорты моего сына. И немое удивление мамы этой девочки - так же явившейся из телеграфа. Так вот и познакомились - в первый раз в Крыму, только что приехали, пойдут к Вокзалу, в киоске "Крымсправки" "путёвку" купить куда-нибудь ( говорят, что можно). И не столько мои рассказы о виноградных гроздьях над пустующими койко-местами, рядом с нашей комнаткой, в Малоречке, сколько две пары глаз, с общим неразлучным выражением, уставившихся на нас с перемазанных мордашек, привели к тому, что в такси грузятся остатки вишни, персики, сумки, чемодан и мы сами. Как рада была Мария Петровна, что все её "койко-места" укомплектованы на всё лето! А уж как был рад мой сын обретя подружку!
На море темнеет быстро, ушло солнце, побежали по коже мурашки вечерней прохлады, крики чаек, хозяйничающих здесь же, на пляже, небольшой костёр меж камнями, над огнём ржавый лист железа и рассыпанные по листу мидии. Вы помните запах жарящихся на костре мидий? И как щиплется морская вода в царапинах на руках-ногах, ободранных при нырянии за мидиями, и поломанные ногти - а отломай-ка этих мидий от подводного камня, отдирай-ка их из водорослей!
Там, на верху, в бликах света болтаются ноги детей, надувные круги и матрас, а мы - на четырёхметровой глубине, между подводными скалами, - дерём мидии, набиваем ими плавки, всплываем и высыпаем мидии на матрас, снова ныряем. Впервые вижу рыжий треугольничек меж её ногами и розовую попу, прямо над собой (чуть не захлебнулся!), когда, под тяжестью мидий, плавочки при всплывании сдёрнулись с неё водой, соскользнули и, колтыхаясь, пошли ко дну - подхватил их на лету, а мимо меня погружались спасшиеся ракушки.
А ночью, она стукнула к нам в дверь, её стеснительный и испуганный шёпот:
- не могу спать, там так всё горит, больно даже, у меня кажется аллергия на эти ракушки.
И у меня всё тело горело, ободранное произвесткованными жёсткими водорослями подводных скал.
Одеваемся, тихонько - детей не разбудить! - идём по ночной улице к бетонному кубу местной котельной, там баня-прачечная-сауна, работает, кажется, круглые сутки, баня рубль с человека, - точно!- и никого нет ночью, заходим вместе, отдав два рубля сонной дежурной. Горячий душ смывает соль с трусов и тел, откручиваю вентиль, облако горячего пара заполняет небольшую парную, ещё раз бужу дежурную - нет ли веника, попариться? - и от благоухания двухрублёвого веника из ... ветвей эвкалипта и кипариса ( о, Крым!), кажется, схожу с ума.
Осторожно прохаживаюсь веником по пяточкам, нагоняю веником жар на вытянутые по полке ножки, прохожусь им по нагой попке, по спинке, ещё, ещё, от души ! Теперь перевернись, прикрой ладошками грудь - не очень хлёстко? - теперь животик, прикрой там ! О блаженство парной бани !
Недаром Александр Исаевич в своём Вермонте, первым делом, под бассейном, баньку соорудил!
Сам лежу на полке и в облаке пара взлетают её пылающие волосы, взмахи веником ( терплю!) как розгами по всей спине, ногам - только стону от удовольствия!
Куда ушло жжение в ободранных, ошпаренных водорослями руках-ногах, всё "выгнано" паром и веником!
Дети ещё спят, проснутся они утром в одной комнатке, туда я перенёс спящего сына, с этой ночи дети - в одном помещении, взрослые (мы, то есть) - в другом, и все довольны ! Только одна кровать скучает, ей предстоит так и остаться не разобранной, до конца лета.
На пляже дети услышали о Судаке, вечером рассказываю им о Генуэзской республике, о работорговле, пиратах, о раскопках в Генуэзской крепости. Решено, плывём в Судак. Палатка, спальник, примус, без счёта бутылок газводы, консервы .. рюкзачок -то - ого-го! Шесть часов на прогулочном катере, вдоль берега. Только дилетанты сидят в креслах в душной каюте, а мы - на корме, в спасательной шлюпке! ( три рубля стюарту, а сколько радости детям и свободы!). А ещё у нас гора (!) жареной в тесте мелкой рыбки ( 45 коп. 1 кг - представляете такую цену за феерический деликатес - анчоусы запечённые в скляре?)
Сидим в шлюпке, рассматриваем в подзорную трубу проплывающие берега, грызём рыбку, запиваем газировкой, пописать бегаем за шлюпку - прямо под ограждение борта, в кипящее под кормой море..., кусочки теста на лету ловят чайки.
Вечерний Судак, в сумерках проходим город, поднимаемся в гору, уже в темноте, на горе, у виноградника, ставим палатку. Гудит примус, варится каша с тушенкой. Безлунный бархат темноты, море, флюоресцирующее от горизонта до горизонта, по светящимся трассам узнаём рыбацкие суда, катера пограничников - редко-редко прочерчивающие море, откуда-то из-за мыса то в небо, то на воду падает луч прожектора ( пограничники?), рассказываю засыпающим детям, как уплывали в Турцию на матраcсовках с шариками от пинг- понга.
Дети спят в палатке.
- А сюда ни кто не поднимется?
- В такой-то темноте!
До чего же приятна тяжесть полных бёдер на своих плечах! От этого запаха, от этих звёзд, от этого моря, кажется что Он у меня никогда не ослабнет и не ляжет.
Почему же так скоротечна летняя ночь, ни на что не хватает времени! Уже пора ставить примус, будить детей, пока они не поплыли от вчерашней газировки.
Руки нежно обнимают сзади, ерошат шевелюру, зубки прихватывают мочку уха:
- Так бы укусила бы, да жалко....
- За что?
- Ну, ты даёшь! Чего же мне теперь дома-то говорить?
Я и со счета сбилась.. презервативы-то догадался, спрятать, дети не найдут?
- В туалет ходил, всё в ямку закопал.
( Сочиняю на ходу, при слове "презервативы" чуть примус не опрокинул, отворачиваюсь, что бы краска на лице не выдала, о презервативах, о её доме, я, конечно же, и думать не подумал, в упоении доступностью её роскошного тела, в восхищении собственной неутомимостью, - стыдно-то как!).
Мы идём по улицам Судака, в магазинчике затариваем рюкзак газировкой, продуктами и - к Стене. Не туда, где касса, туристы, экскурсоводы. Вверх, вдоль стены, перелазим ямы старых раскопок, минуем лагерь реставраторов, стена понижается, веками местные жители разбирали её на камень для своих хозяйств, вот и проходы, перелазим, спрыгиваем с двухметровой высоты, ловим на руки детей. Мы в Крепости.
Здесь первозданная тишина, как обрубило шум города, сухая трава, поют кузнечики. Прячем в камнях наши рюкзаки. Площадь крепости огромна, там, где новоделы, похожие на декорации к историческому фильму, мельтешат экскурсии - отсюда как муравьи, а мы идём к первозданным развалинам, что тянется по верху скал, взбираемся, с останавливающим сердце ужасом заглядываем вниз, в километровую бездну - море, полоска пляжа под отвесными скалами.
Малышка оцепенела не может сделать ни шагу, поднимаю её себе на плечи, спутница моя то же молчит, ошеломлённая увиденным.
Осторожно, по чуть-чуть спускаемся, чувствую запах моря, моя спина стала влажной, малышка пока не поняла, соображаю, как бы не смутить её. На наше ( её и моё) счастье - внизу цистерна с водой для бетономешалки: реставраторы готовятся к работе. Пока ни кто ничего не понял, в три прыжка подбегаю к цистерне и прямо с ребёнком на плечах, становлюсь под кран, вентиль, поток тёплой воды, визг, смех, все купаемся под душем!
Весь день ползали мы по руинам крепости, взобрались на самый верх, в Башню девичьих слёз ( смотровая башня, но по легенде - здесь держали непокорных рабынь, пока те от страха высоты сами не соглашались отдаться). Последние сто метров поочерёдно затаскивал всех на специально провешенном здесь канате. На верху случилось чудо. Свод башни, изъеденный ветрами и грозами, взрослых бы не выдержал, но сын, с моих плеч на него взобрался - стоял выше всех над всей территорией! И тут прилетела Бабочка, огромная, красивая, сказочная - Махаон ? И села на плечо ребёнку - ни слова вымысла, сохранились фото-слайды! (Конечно, у нас с собой были фотоаппараты и у меня, и у неё). Затем бабочка поднялась, покружилась над нами и спланировала к морю. Ребёнок спрыгнул мне на руки. Спуск по канату. Глаз не открывать! Мы внизу, на удалённой, высокой платформе, меж остатками кладки древней церкви. Принесены рюкзаки, свистит примус. Опустошаются бутылки с газировкой. Здесь же остаёмся на ночь. За остатками стен ни нас, ни нашу палатку ни откуда не видно, а девочки налево, мальчики направо делаем не уходя, прямо с края платформы, в сторону противоположную воротам и цивилизации. Усталость - лучшее снотворное. Перед сном пытались переодеться, но сил хватило лишь скинуть с себя одежды и заползти под горячий полог палатки на расстеленный спальник. Живописная картина: сквозь алый брезент палатки солнце выхватывает нагие тела, паутинку слюнки с раскрытого во сне ротика, по диагонали, раскинув руки и ноги лежит моя спутница, на животе, попой вверх, поперёк её, повторяя позу мамы лежит её доча, волосы мамы и дочи смешались в один пылающий костёр.


Ещё раз поражаюсь, до чего же похожи они, во всём, во всех деталях. Вспоминаю польскую поговорку: маленьких девочек разрешается целовать только в попочку. Осторожно, не дыша, наклоняюсь и касаюсь поцелуем розовой дырочки в тёмном колечке - миниатюрной копии маминой попы.
Спи, малышка, пройдёт совсем немного лет и кто-то будет на ушах стоять, чтобы почувствовать на своём язычке вот этот твой вкус горького шоколада.
Как я люблю Вас обоих! И что же мне делать после этого Крыма?
To be continued


Крым-Пермь. Часть 2. Судак. Джур-Джур.

Если с Малореченского пляжа смотреть на Север - увидишь Горы, слева дымиться вечными туманами ущелье Большая Сотера, справа поднимается доминирующая вершина, малолесый, пологий склон - а чему удивляться, наша хозяйка Мария Петровна до пенсии проработала в ... Малореченском лесничестве! Да, здесь, на Южном Берегу Крыма работало лесничество, лес вырубали и по удобному, пологому склону Горы свозили к морю (на экспорт?). И по сей день стоят на безлесных склонах заброшенные посёлки лесозаготовителей, а малые реки, давшие название селу, превратились в ручьи. И знаменитые Крымские водопады еле-еле журчат на дне ущелий, промытых могучими потоками их молодости. Село Генеральское, километров семь от Малоречки вверх в горы, а выше Генеральского - один из последних умирающих водопадов Джур .Джур. До водопада мы дошли к полудню, вышли из Малоречки затемно, в гору всё-таки, и с грузом. Сын доблестно шёл сам, тащил свой рюкзачок с его абсолютно необходимыми в путешествии вещами, спутница моя, вздыхая ( наверное, мысленно матеря эту затею), мужественно несла свои роскошные формы (всё-таки с Урала) под палящим солнцем, доча её, как и оба рюкзака, большую часть подъёма ехали на моих плечах. ( Какой уж тут SEX - после такого подъёма, ноги бы не протянуть - вот так и я думал). Пока под ногами не разверзлось ущелье полное прохлады и зелени с мирно журчащим ручейком на дне. Спустились, умылись, напились - вперёд по ручью, по блестящим, отшлифованным камешкам, с брёвнышка на брёвнышко - по затянутым в песок древним древам. Вот и водопад: с высоты пятиэтажного дома мелкими брызгами падает вода, под водопадом круглое прозрачное озеро, вода совсем не холодная! Купаемся, стоим как под душем, брызгаемся, ныряем - ни какой усталости! Идём дальше? К Пещере! Вышли наверх, идём от водопада по руслу ручья. Невозможная первобытная красота, как легко дышится! Мужик, в сапогах до пояса, со спинингом ! Полный кукан ... форели, при нас вытянул рыбину в две ладони - живая форель, радужная чешуя, топорщатся плавники алого цвета волос мамы и дочи. Обалдеть! Обходим рыбака по кромке воды, поднимаемся по ручью, склоны всё круче, вода всё быстрее, стены ущелья всё отвеснее, в какой-то момент ущелье раздаётся в стороны обтекает холм, в этом холме, по слухам - пещера. Да, вот она, прямо под холм многочисленные лазы, отполированные боками тысяч любопытствующих, настоящая пещера, со следами обломанных сталактитов на потолке, сталагмитов на затоптанном, покрытом кострищами полу, кальцитовые натёки на закопченных известковых стенах. Когда-то, большая вода пыталась смыть этот холм, промыла под ним вот эти лазы и залы. Дети нашли многочисленные осколки настенных натёков, кусочки кварцевых трубочек - остатки сталактитов: только представьте горящие детские глаза, сосредоточенное пыхтение маленьких исследователей! Предложено здесь и остаться на ночь - в ущелье стемнеет, не выберемся. Дрова есть, по отмелям ручья, под стенами ущелья высохшие лесины, ветки, стучу топориком, - неандертальцы так жили? Под сводами пещеры поднялась палатка, у входа горит костёр. Тишина. Дети спят обнявшись, совсем родные, как мало им надо. А я слушаю неспешный рассказ о такой простой и такой обычной счастливой советской семье, где она - библиотекарь (ин. яз.), он - ведущий инженер, дружили со школы. Горит костёр, её голова на моих коленях, струится рассказ, огонь отражается от воды, играет на молочной белизне груди, высвечивающейся под моей рубашкой, наброшенной на её плечи. Что такое счастье ? Когда Тебя понимают?
Отходим от пещеры, громадный ствол отполированного сухого дерева изогнулся как сидение гигантского модернистского кресла. Её пальчики накатывают резинку, спокойно, по-домашнему, будто вечность живём вместе. Лежим. Смотрим на полоску звёзд - как много их в горах и как они ярки, огни далёких электросварок. Проснулись от дождя. В Крыму дожди идут по ночам. Утро, завтрак. Где дети? Палатка пуста, пустые залы пещеры. Тихий ужас. Где? У пола залы свежий раскоп - щель сантиметров двадцать шириной, не более - из щели доносится возня, блики света от факела.
- Немедленно вылезайте ! Немедленно! Слышите!
Отчаяние в моём голосе напугало её, нырнула в лаз от костра,
- Что случилось?
Тихие переговоры с дочкой, из щели полыхнула шевелюра, девочка выбирается, но, почему-то, попкой вперёд, вылезла, что-то тащит из щели упираясь из всех сил. Следом руки моего сына выталкивают какой-то камень, вылезли, не могут отдышаться.
- Там - такое! Там - так ! Там - ещё!
Там, за этим лазом - щелью ещё залы, может быть, не хоженые, со сталактитами на потолке! Это, что они вытащили: кусок громадного сталактита, килограммов тридцать - жемчужно-жёлтая, каменная многослойная сосулька со сквозной дырой внутри.
- Да, САМИ потащим до дома! Поделим, распилим и увезём с собой!
И ведь потащили! С холма к ручью, вверх из ущелья, вдвоём, пыхтя, протащили метров триста. Затем, у какого-то пенька остановились, посовещались:
- Мы его сейчас здесь закопаем, место запомним, а потом за ним вернёмся!
Замерли, очарованные перед нашим ночным ложем: вот это бревно! Ребёнок залез наверх, на веки, на полированной окаменевшей древесине остались царапины "М + М"
Шёпот мне на ухо:
- И ещё подписать "К + М"?
Незаметно для детей - целую её, идём держась за руки.
Тропинка вьётся по краю ущелья, поднялись вовремя, ночной дождик вернулся ливнем, да ещё каким, вода стеной, вокруг грохот и рёв. Под ливнем разворачиваю палатку, ставлю между камнями, подальше от обрыва, сидим, по брезенту грохочет поток, дождь всё сильнее и сильнее. Прямо в палатке разжигаю примус - тепло, пар от сохнущей одежды. Ветер отнёс дождь в горы. Сворачиваемся, идём. Дети убегают вперёд, мы отстаём, я чуть отхожу, - всё, - пошли, смотри, что я нарвала: жимолость, сладкая!
- Да какая же это жимолость, ягоды попарно, какая-то местная волчья ягода.
- - Не, сладкая, у нас, кажется, такая же растёт.
- Лучше не ешь.
- Вот ещё!
Через пару часов спуска вышли к водопаду - это уже не ручей! Это поток, срывающийся с утёса, с поднимающимся снизу туманом брызг!
Дети уже спускаются вниз по тропинке, хватаясь за кусты, следуем за ними. Стоим у края водопада. Круто! Нет слов! Ниагара! На противоположном краю ущелья, по верху, множество народа, вспышки фотокамер - туристы приехали. иностранцы?
Дети позируют у края водяной стены, воображают, демонстрируют отчаянную храбрость, держась от воды подальше, побаиваются.
Спутница моя садится на корточки. - Что случилось?
- Не могу, живот крутит, сил нет.
- Полезли наверх?
- Не смогу, кажется, я вот - вот обделаюсь.
Хватаю спутницу за руку и утягиваю в щель между водяной стеной и скалой - там пустота метра два шириной. Сидит прижавшись к скале со спущенными трусиками.
Слёзки на глазах,
- Не могу, они же там всё видят!
- Ничего они не видят, за водой, здесь темно, а они на свету!
- Всё равно - не мо-гу-у.
Загораживаю её собой от света, - поднимает в отчаянии лицо: - Не получается!
В каком-то наитии, одномоментно, защемляю ей пальцами носик, и закрываю поцелуем открывшийся для вздоха рот.
Руки её, как крылья, взлетают вверх, удерживаю от вставания, носом понимаю - процесс пошёл, обхватила мою шею, сбегающая по скале вода всё смывает в кипящий поток,
- Сейчас я умру.. .
- От живота?
- От стыда
Водопад ревёт, стоим между скалой и стеной воды, держит меня за плечи, лицо к лицу, слышу сквозь шум:
Никто никогда не видел, как я ....., с ним столько лет живём - он ни разу не видел, как я ..... . А ты! Ты, ты !
Жгучая боль - её зубки впиваются мне над ключицей, по груди побежали капельки крови.
Я тебя сейчас в воду столкну, ты понимаешь? Я сама в воду брошусь!
Обнимаю девочку, успокаиваю:
- Ну, хочешь, хочешь, - я тебе там целовать буду, прямо сейчас?
Опускаюсь перед ней.
- Нет! Не надо! Ну, ... там же понос.
- Ну и что!
Её рука сжала мне плечо, поднимаюсь, в щель между скалой и водой протискиваются дети. Сын подходит ко мне, тянется на цыпочки, кричит:
- У Маришки живот болит, ей по-большому очень надо, а там взрослые.
Пальчик взлетает поперёк губ.
- Мы сейчас с тобой выйдем, а Маришка останется с мамой, мама её прикроет.
Снаружи, за водопадом, - ты эти ягоды ел ?
- Нет, Маришка говорила - это Жимолость, как у них, в огороде, а я говорил - это Волчья ягода, как в Салаире, у бабушки.
Животики болели несколько дней. Смешил загрустивших девочек:
- Подумаешь, пару ягодок каких-то съели, вот в Симферополе, у гостиницы Украина, такое могучее хвойное дерево растёт, с красными ягодками - хвоя такая кисленькая - кисленькая, я каждый раз, эту хвою срывал и жевал, Виктория увидела - в обморок упала, натурально, на асфальт: оказывается это дерево Анчар, тот самый, из стихов Пушкина: " На почве зноем раскалённой Анчар как грозный часовой стоит, один во всей вселенной, к нему и птица не летит..", а я его хвою - горстями !
Девочки улыбались, лето продолжалось. В планах у нас был Мыс Тарханкут, Большой Каньон и, конечно, Яйла, где из года в год разрасталась семья моих московских друзей - хиппи.
P. S. Одна из двух пулек, что я словил в 1993 г., вошла точно в след её укуса - это случайность?
To be continued



Крым-Пермь. Часть 3. Коша и гроза

Да где же эта грёбаная баночка, где эта тудык-сюдык баночка? Всё утро наша хозяйка Мария Петровна "шурудит" кусты, посадки, дорожки своего имения в поисках баночки с краской, ма-а-ленькой такой баночки с проволочной дужкой-ручкой, в сотый раз объясняет, сама себе, что точно помнит, "не выжила ещё из ума, не дождётесь", с вечера залила баночку водой, краска что б не засохла, кисточку воткнула - отмокать, поставила, вот куда поставила, а ? Подозрительные взгляды Марии Петровны чиркают по нашей веранде, по сопящим Маришке и ребёнку, сосредоточенно сортирующими полупудовую груду пляжной гальки - как только умудрились натаскать: Дочина мама, при каждом уходе с пляжа, инспектирует содержимое карманов, сандалий, запазух детей: "мне же весь бардак за вами всеми убирать, не вам же!", по мне, собирающему пляжные причиндалы в две холщовые сумищи, по спутнице, дробно насекающей конфискованным у меня ножом ("и дома все тупые, и тут - "мужики" называются - хоть этот острый) овощи на завтрак. Запах краски, что двое суток отравлял нам жизнь, ещё витает над зеленью инжира и виноградных зарослей, "вечная краска, белая, корабельная", зять Марии Петровны "вынёс" из Порта полный бидон: "этой краской корабли красят, ни море, ни солнце не старят, не желтеет вообще" - три дня назад, Мария Петровна разлила краску по баночкам, вооружила родню кисточками, и покрасила всё, что только возможно покрасить во дворе и усадьбе.
- Тушенку!
Подчиняясь приказу "кормящей", несу банку "тушенки", вспарываю ... сказочный аромат мясного деликатеса советских времён наполняет пространство, Мария Петровна спотыкается на полуслове, замолкает.
Всю весну, зиму, осень копим мы с сыном эту "тушенку" на лето. "Стол заказов", 0,5кг. мясных продуктов "на душу" в неделю: жёсткое костистое мясо, заменяемое, "по таблицам соответствия", чаще всего курицей ( "синей птицей счастья" развитого социализма, - а у моего сына аллергия на птицу, у него рвота от одного запаха курятины, и что делать?), но иногда -"тушенкой". Свиной, реже - говяжьей, одна банка на две "души" на неделю, живём! Овощи тушёные со свиной "тушенкой, что может быть лучше ранним утром в предвкушении целого дня на пляже под солнцем Крыма!
"Мя!" На высоком бордюрчике веранды материализовалась Коша. Дымчато-серая, с полосочками на тяжёлом хвосте, ушками. "Я здесь вообще-то не причём, так, совершенно случайно, мимо проходила, да нет мне дела до вашей "тушенки", я, может, вообще "мясного" не ем", - это, или примерно это, выражала вся поза Коши, весь её, обращённый в сторону, мимо нашего стола, взгляд. Консервная банка была принята с благодарностью: "Мя", - замелькал розовый язычок. Маришкина ладошка перехвачена в воздухе: "Погладить? - Лишаи! Чесаться! Глисты! Чем мне вас лечить в этом Крыму потом?!" Я молчал, я знал своего сына и в том, что будет "потом" не сомневался, ребёнок то же молчал, но его и Маришкины глаза уже зажглись совместным проектом. Коша дематериализовалась - от Чеширского кота хотя бы улыбка остаётся ...
После полудня Солнце стало невыносимо, наступить босой ногой на гальку - ожог третьей степени, выйдя из воды ещё можно успеть добежать и плюхнуться на подстилку, но сзади остаются шипящие исчезающие следы. Дети, не рискуя ступить на песок, разочарованно прочёсывают вдоль полосы прибоя: ни медуз, ни крабов - сегодняшняя охота явно не складывается.
Весь разомлевший до бездыхания пляж вдруг ожил, мимо нас топочут одиночные ноги, пробегают семьи, промчался целый табор, отрываю голову от подстилки. С моря, молча, безмолвно, наползает нечто беспробудно чёрное, во всё небо, от горизонта до горизонта. Гроза? Срочно собираемся! Домой-домой! Дети - вперёд, бегом- бегом!
Мчимся к лестнице виадука, гремим по сварным ступенькам, тащу наспех собранные сумки, пролёт, ещё один, налетаю на вдруг остолбеневшую спутницу, нас обтекают отдыхающие с пляжа, а мы стоим уставившись на ажурную, металлическую арку над виадуком, там на десяти метровой высоте, на выгоревшем на солнце металле - древнее приветствие съезду, или миру-мир.. не разобрать, - метровыми буквами, знакомым до дрожи в коленках, почерком, белой, не подвластной ни солнцу, ни морю, вечной, не желтеющей краской, написано : "М + М" - так же, как было нацарапано на вросшем в склон ущелья бревне под водопадом Джур-Джур. Как же они туда забрались? Мой сын, зацепившийся носками сандалет за верхнюю двутавровую балку, висит вниз головой и держит вытянутыми руками за щиколотки её дочу, а у той в зубах проволочная дужка баночки с краской, а в руке кисточка и, вниз головой, над бездной, выводит она этой кисточкой, так, что бы все с пляжа видели: "М + М". По расширившимся зрачкам и открывшемуся рту спутницы понимаю, что она видит то же самое! Оцепеневший взгляд смещается мне на джинсы, на проклёпанный ремень в них: " .............. ............ ........!!!" (дословная передача не позволительна, точный перевод не возможен).
Хлестанули косые капли, резкий ветер.

- Ну я ей, ну я ему, ну я вам, ну я только ..!!"
Мчится впереди, обдаваемая ледяным водопадом, я с сумками еле поспеваю. Лязгнула свежеокрашенной калиткой, взлетели из-под ног сорванные ветром листья, прыжок на веранду, - четыре детских глаза.. И тут ГРОМЫХНУЛО.
Громыхнуло так, что в ушах зазвенело и все звуки пропали в этом звоне, ракрытые рты детей, раскрытый её рот, кружащиеся в воздухе листья, ветки, её руки втаскивающие меня на веранду.. Как сквозь вату - ещё грохот, ещё ещё! Слух вернулся от одновременного трясения за плечи и вытряхивания из сумок лопаток, ведёрок, камешков, ракушек, прямо на пол веранды, вместе со всеми подстилками, пакетами. свёртками - где ключи? Ключи где? Потеряли ключи? И не успев врубиться - где же ключи, кто потерял ? - шалею от вспышки, "ярче тысячи солнц", краем сознания, как в стробоскопическое, застывшее мгновение, вижу разинутые рты, схватившихся друг за друга детей, не слышу - вижу какой-то ультразвуковой непрерывный крик опускающейся, падающей на пол спутницы, шипение голубых языков пламени со всех столбиков и кустов, голубые искры, сыплющиеся с крыши веранды - с каждого пересечения сетки-"рабицы" этой виноградной беседки. И наконец - громадный, цвета электросварки, шипящий шар - с футбольный мяч - подпрыгивающий, меняющий форму, кружащийся меж посадками, прямо напротив веранды.
И всё перекрывает истошный крик Марии Петровны бегущей к нам, какими-то зигзагами, от края к краю дорожки, и её снохи Наталии бегущей за ней, сующей ей в руки очки. Моя спутница и Мария Петровна, под дождём, повисшие друг на друге, целующие друг друга, Наталия, подхватившая на руки и дочу, и ребёнка, кружащаяся с ними обоими на руках. Руки спутницы, руки Марии Петровны, руки Наталии на мне, их лица, их губы на моём лице: "Живой? Живой? Живой!!"
- Молния прямо в Вас ударила! Ну прямо в Вас!
- Такая молния! Такая молния!
- Я смотрю, а ты весь горишь, весь в огне, и волосы горят, и руки горят!
Топором сбиты замки, дети и все переодеты в сухое.
- Я не могу, я выпью.
Из чемодана спутницы извлечена бутылка водки - та самая, что явилась на свет в первое "после банное" "знакомство" и - " я ведь не пью!" - удивлённо была спрятана обратно. Вот сейчас её голова скручена, налито в стакан (а я себе чайку покрепче!)
- Ну. За спасение !
- Сын, а ты не очень испугался ?
- Не-ка, ты же мне, папа, рассказывал, что внутри замкнутой проводящей поверхности электрическое поле равно нулю! А у нас веранда вся из железной проводящей сетки!
Голос дочи: а мне Марик рассказал, что это была шаровая молния - редчайшее явление природы, большинство людей её за всю свою жизнь ни разу так и не увидят!
.....................................................................................!!!
Накормленные, сомлевшие дети перенесены в их комнатку, выпито ещё и ещё " чуть-чуть", и чаёк покрепче. Ещё и ещё раз промокнут глазки и сцелованны слёзки. И дождь затих. Выходим заглянуть к детям: спят, носик к носику, обнявшись..., и с перекрестья их ножек, поднимет мордочку, зевая,... Коша, чего мол, припёрлись, спят дети, свет погасите, пожалуйста. (Да кто бы сомневался? Что я своего сына не знаю? - И на Базе отдыха, и в деревне, и дома - если где-нибудь поблизости есть какая ни на есть Коша - спать она будет с ним!) Коша опять зевнула: имейте мол совесть, что у вас своего личного дела нет что ли? (Сколько раз пытался я сфотографировать эти роскошные зевания Коши.. безуспешно - посмотреть, пожалуйста, а "на память" - увольте).
Спутница моя, поколебавшись, махнула рукой: ладно, пусть, пойдём домой я..ться, моё ты "редчайшее явление природы". ( Это было время, когда ещё не было видеокассет, и не было самодельных переводчиков, читающих переводы с прищепкой на носу и переводящих " фак" как трахаться, так что в простом, доверительном общении использовали мы простые слова.)
И, уже в "нашей" комнате, расстилая покрывало на полу - кровать так скрипит! - поддерживая груди рукой, то ли пожаловалась, то ли спросила:
- Я так боюсь домой возвращаться, и тити третий день уже ноют. Знаешь, если у меня дома что-то не так пойдёт, можно я возьму Маришку и приеду к тебе, не прогонишь?



Крым - Пермь. Часть 4. Эвакуация. Москва.

Прыгаю на одной ноге, другой пытаюсь попасть в штанину, спутница моя, нырнув в халат, уже на веранде. А какая была ночь! После ужина, мы посетили "Летний кинотеатр - Видео-салон", билеты прикупили рано утром, ещё до пляжа, бывшая крытая "агитплощадка", зал плотно заставлен садовыми скамейками, табуретами, стульями, на сцене - телевизор с невероятно большим цветным экраном ( по диагонали экран не менее 60 см.(!) настоящее чудо японской техники) - ранее я сообщил, что тогда ещё не было "видеокассет". Ошибка - уже были, но не в быту (немыслимая роскошь), а вот в таких "салонах", центрах притяжения отдыхающих в каждом курортном местечке , как стемнеет: стрельба и бицепсы Сталоне, Шварцнеггера, а ночью, если повезёт, за дополнительную плату, можно обалдеть от смелости развратной жены дипломата в Банконге Эммануэль, но это - ночью, а сейчас сцена и пространство под телевизором облеплены детворой, местной и "отдыхающей", и наша парочка, как мы их не удерживали, там же - полтора часа полётов и кувырков "Джека Чана", и возвращение домой превращается в явления из " джунглей" ( с боевым воплем), вознесения "на кручи" и пикирования (неописуемый звуковой эффект!) с небес нам под ноги. Получасовой путь домой растягивается на полтора-два часа, но напрыгавшиеся, выдохнувшиеся и счастливые "каратисты" засыпают прямо за ужином. И мы отправляемся на ночной сеанс, смотреть "Эммануэль" - что ни говорите, мне понравился этот первый, увиденный мною, "порно"-фильм, а особенно понравилась музыка, его звуковой трек... И под эту музыку, всё ещё звучащую в моих ушах, танцевали мы нагие, в ночном море. Купание голышом ночью! Что может быть прекраснее в Крыму! Звёзды в небе, искрящийся планктон в воде, пение цикад и бархатная, абсолютная тишина крымской ночи с бесшумными голубыми огоньками светлячков над высоким берегом, забудется ли когда-нибудь?

Ночные купания среди незнакомых, растворяющихся в темноте силуэтов, чьи очертания выдают только завихрения светящейся воды. Её руки, милые, самые желанные, находят тебя среди воды - кружение в августовском ночном море, невозможный, неповторимый танец, кончики пальцев твоих ног отталкиваются ото дна, - вальс, переходящий в медленное, тягучее танго, когда ты выходишь из воды с ней на руках, с ней, обнявшей тебя, прильнувшей к тебе всем своим невесомым в воде, нагим телом, дрожащим от вечерней прохлады, твоими губами, нашедшими её губы.
После купания греемся чаем. Ночной чай на веранде, увитой виноградом, над ручьём! Неспешная - не разбудить детей - любовь, и потом еле сдерживаемый смех при ассоциациях с фильмом, вспоминаниях сцен. И я оставлен досыпать ночь в её комнате, спать нежась в её тепле и "ауре"! Да, оставлен, после той грозы, и чем ближе время отъезда из Крыма, тем всё реже и реже мне даровалась эта возможность -теперь, после объятий и близости, я собираюсь и откочёвываю на лежанку, над нашим жилищем - легенда, что мне в помещении жарко, вот и сплю на свежем воздухе.
И вдруг, в негу и блаженство сна врывается грохот и лязг, чей-то топот ( кованые сапоги?) у веранды. Вскакиванием, опрокидываем стулья, путаемся в одежде, слышим проснувшихся детей. Кое-как просунувшись в джинсы прыгаю на веранду. Тормозящая ладонь спутницы - смотри! И она, и дети вокруг неё, свесились с веранды : внизу, на камнях дорожки какая-то громадная тёмная масса воюет с эмалированной миской. Еж! Не меньше сибирского поросёнка! Упирается в миску ( мою, личную!) острой мордой, опрокидывает её, гонит по комням и топает при этом, топает так...
- Такой большой!
- Может ежиха, скоро ежата будут?
- - А мне папа объяснял, что ежа от ежихи может только сам еж отличить - у них одна дырка на всё про всё !
Фыркаем со спутницей друг в друга.. фильм!
Да, мы в кино, а дети в миску ( мою!) сэкономленное молоко и кашу и под веранду - для Коши. И так каждую ночь! ...
На шум - фонарик, хозяйка Мария Петровна:
- А,- это Машка, вы её не троньте, она здесь от змеюг живёт, всех передавила..
Ещё не легче - кино! - Снова фыркаем, еле сдерживаясь, танец со змеёй из фильма.
Я объясняю детям, ошарашенным словами Марь Петровны: в этих местах должен водиться оливковый полоз - невероятно редкая и красивая змейка, безобидная, как наш уж, если очень-очень повезёт - может и увидим её, но навряд ли - где живёт еж, там ужей нет.
Машка утопала, миска поднята на отмывание. Дети уложены, но ещё долго слышатся их голоса, а я, изгнанный на лежанку, пытаюсь углядеть в небе летящую звёздочку - единственное желание так и крутится у меня на языке.
Да, это оказалась Машка, через две ночи она пришла, и не одна - три маленьких мягко-колючих комочка пришли за ней топ-топ-топ. Фотография ежика в лодочке детских ладошек! Много лет позже я купил карманный календарик с такой фотографией - не может быть, но это были Маришкины ладошки, её сломанный ноготок, и Машкин ежонок!
Моё сердце...
Ни кто, ни на работе, ни дома не могли знать, где в Крыму мы с ребёнком, все должны бы были думать, что мы, как всегда, на турбазе Карабах. И когда к калитке Марии Петровны подкатил мотоцикл с люлькой и двумя "в штатском", я и предположить не мог, что - за нами. Но треск мотоцикла ранним утром, разговор приехавших с Марией Петровной и их проход к нашей веранде сомнений не оставили. Мне, " с семьёй", предлагалось немедленно - на этом мотоцикле - выехать из Малореченского, пересесть на трассе в специальный автобус и далее, поездом прибыть в Москву, в распоряжение...
Ситуацию мне прояснили во время недолгой прогулки над набережной ( пока растерянная, ничего не понимающая, спутница упаковывала рюкзаки, сумки, чемодан), серьёзность ситуации подтверждал пунктир кораблей - очевидно, не прогулочных и не рыболовных - вытянувшихся по линии горизонта вдоль берега.
- Завтра эти корабли приблизятся к берегу, начнётся паника, из Крыма будет уже не выбраться.
- Увешанный сумками и рюкзаками мотоцикл, со спутницей и дочей в люльке, мной и сыном на заднем сидении - это был ещё тот вид! - вытащил нас на шоссе, на перевале автоматчики, сварные барьеры поперёк дороги, бесконечный хвост проверяемого транспорта. Пересаживаемся в автобус, битком набит, детей и женщин больше чем взрослых.
- Вас впервые в Крыму с отдыха выдёргивают? - спросил, по дороге, водитель мотоцикла.
- Приходилось. Когда эпидемия холеры приключилась, и вот, когда Нахимов тонул.
- Да, на Нахимова нас то же дёрнули, в оцеплении стояли...
( Некстати вспомнились увязшие в липкой синей массе, скрюченные трупы с Нахимова. Что там ждёт нас, в Москве, мог ведь не взять ребёнка в Крым .. и доча ..)
Поезд, на который нас посадили, всё ни как не мог сформироваться, кого-то ждали, отцепляли, прицепляли, парадоксально, мы успели фруктов прикупить, почти даром.
В Москве нас " с семьёй", с вокзала ( позитивный факт- организованность не утрачена, службы функционируют) поселили в какую-то ведомственную гостиницу, прямо в Ботаническом Саду. Советские ведомственные гостиницы! Вы помните их? Шестиметровой высоты потолки с лепниной, бардовые ковровые дорожки, бархатные бардовые портьеры, бархатные бардовые чехлы на неподъёмную мебель, кровать "ампир" - траходром, высокий, каминообразный, из натурального мрамора "умывальник"-раковина, но этот мраморный "умывальник" - единственное удобство в номере - прочее удобство в конце коридора, монументальное, но одно и общее. Из положения вышли подтащив вплотную к "умывальнику" кресло. С боку - умывальник, спереди - удобство!
Телефоны, выданные мне, молчали, поехал сам на метро Третьяковское, убедился, поступить в "распоряжение" не удалось - все "распоряжающиеся" исчезли, к моменту нашего прибытия в Москву "головка" самоустранилась, и при советской персонификации всех структур, отсутствие "персон" фактически парализовало структуры.
Застарелая Российская болезнь.
И вот Лубянка, пяти - десятитысячная толпа около бронзового монумента. Вам это всё знакомо по бесчисленным теле репортажам. Что можно добавит к сотням комментариев? Скажу только, что можно было видеть со стороны.

А со стороны было видно, как сначала по одному, затем густой россыпью хлынули из толпы, растворяясь в московских переулках, люди "в штатском" - неужели вспомнили Будапешт-1956? Тела, висящие жёлтыми штиблетами вверх..
Это был момент, единственный момент - шанс предоставленный Историей. Но лидера не оказалось. Момент ушёл. Как там у вождя интернационала: самостоятельно, без внешнего руководства, народ может подняться только до пауперизма? Товарищи "в штатском" быстро сорганизовались, бронзовый Феликс был аккуратненько снят с пьедестала и бережно отвезён на временное хранение, ожидать своего возвращения (недавно Лужков, чуткий к политическим дуновениям, потребовал восстановить Дзержинского на Лубянке!). Но даже ещё тогда, на несколько минут, оставался шанс - стрелой того же крана пробить окна, по стреле, как по мосту, хлынуть в Лубянку, занять её, открыть ворота, подвалы, архивы... Не было бы стрельбы, не было бы сопротивления - без крови можно было бы сокрушить сердце зверя, сломать кощееву иглу. И, с поражением сердца зверя, сами собой развалились бы, за несколько дней, ВСЕ коммунистические и прокоммунистические организации, и не только СССР - всего Мира, весь красный интернационал - держится только и исключительно террором, массовым, индивидуальным, физическим, политическим, моральным, тогда все нити красного террора сходились на Лубянку, разруби в ту ночь этот узел - и расползлась бы красная паутина. Что бы это дало России? Могу только сказать, чего бы наверняка не было в России: не было бы растаскивания государственного имущества по родственникам и племянникам партийных бонз. Не было бы вывоза за границу на неведомые счета денег и драгоценностей Внешэкономбанка, Сбербанка и прочих Госрезервов ( Не исчезло бы Золото Партии). Не прошла бы номенклатурная приватизация, не возникли бы " олигархи" с их плутократическим парламентом. Но нет в Истории сослагательного наклонения. В стихийной толпе у Лубянки не оказалось лидера. Как после казни Бояновой "смутились полки Олеговы, посмущались, посмущались, но смуты не произошло" Толпа разошлась. А утром к пьедесталу прибыли Спутница, её доча и мой сын. Начались наши гуляния по счастливой Москве. Народ ликовал ( а мне не хотелось никого печалить своими прогнозами). У всех в руках фотоаппараты, множество кинокамер: и везде мелькает держащая друг друга за руки, неразлучная парочка, на скольких фотоснимках остались белая как одуванчик, голова моего сына и полыхающая рыжим пламенем - её дочи! На камнях пьедестала Свердлова, там они явно позировали, купались в лучах славы и фотовспышек, а затем, поднятые на руки, к вершине пьедестала Дзержинского ( почему говорим - Дзержинского? - Бронзовый Феликс, чисто по-коммунистически, присвоил себе чужое имущество - взобрался на гранитный пьедестал Памятника Екатерине Великой. - Почему по-коммунистически? - А Вы прочитайте определение слова " коммунизм" в "Словаре живого великорусского языка" Владимира Даля: "Коммунизм это право каждого на чужую собственность").
Стоя на вытянутых вверх руках, обнявшись (от неожиданности и лёгкого страха) наши дети: белый цвет, цвет пламени, синее небо - чем не цвета Российского флага?!
Так их и показывали в кинохронике дня. Затем был горелый троллейбус, и баррикады вокруг Белого Дома. И вновь позирование: взявшись за руки - на баррикадах ! Рождение Новой России ! Преисполнялось ли моё сердце гордостью? - О, да! Преисполнялось! А какие стрессы переживала наша спутница: её доча на каких-то руинах, на чужих руках, на горе металлолома! - Нет, наверное, на свете проклятий, что не были бы призваны на мою голову за этот её привоз в Москву. (Хотя, в глубине своего сердечка, наверное, и она чуточку гордилась - её ребёнок в центре внимания, символ новой, яркой и свободной жизни!". И гордость эта чувствовалась мной в последние наши ночи в Ведомственной Гостинице -она была наездницей, повелительницей творила со мной всё, что хотела и сколько хотела! Дети? - Дети дрыхли, Москва отнимала у них все силы, без остатка!
Но всё кончается. Кончились и эти дни восторга. Из Гостиницы мы перекочевали на квартиру к моим друзьям, Успели побывать на ВДНХ, в павильоне "Космос" познакомились с "экстрасенсами", и дети наши "зашкаливали" своими "биополями" все их приборы, а её доча проявила такие способности к телепатии (а кто бы сомневался: зелёные глаза, рыжая, умная - кто она?), что " экстрасенсы" чуть не под колёса такси бросались, увозящего нас в Аэропорт. Была ещё мастерская художника Григория Лукьянца - и не смог Мастер удержаться, и Спутница, и доча остались на этюдах. А затем перекочевали в его иллюстрации детских книжек - ищите и найдёте. Мастер давно уж упокоился с Господом, а иллюстрации - живут и будут жить. А парень мой, сам, маслом выдал ночной пейзаж, со светящимся парусником далеко в море. Недавно я невзначай спросил его - помнит ли? Помнит. И книжка сказок с иллюстрациями Г. Лукьянца по прежнему хранится на наших книжных полках.


Крым - Пермь. Часть 5.
Пермь. Василиса.

Пермь, поздний вечер. Стою на условленной улице, в нише между домами. Ребёнок, в шубке, шапочке - девочка. Девчушка медленно, заглядывая между домами, проходит по улице, встречается со мной взглядом, споткнувшись на мгновение, идёт дальше, до конца проулка, выглянула за поворот, в одну сторону, другую, бегом пролетает обратно. Две женщины, с ними та же девчушка, не спешно двинулись по проулку, дошли до моей ниши, одна осталась стоять, другая, мгновенно, как сквозь пространство, оказалась в нише, и, остолбенев, замерла со светящимися глазами, в полуметре от меня. Боясь поверить себе, продираюсь сквозь эти 50 см. плотного воздуха, натыкаюсь губами на её раскрытые, мягкие губы ... Боже мой!
Мы расстались в Москве, сразу после "Путча", в августе 1991 г., а сейчас март 1992 г. И в Перми метёт метель. Так долго ни звонка, ни письма, и вдруг в канцелярию Института приходит письмо на бланке Пермской научной библиотеки, на моё имя..., простое информативное письмо, но с припиской: несколько цифр от руки - номер телефона?
Девочушка - доча!!! - тормошит обнявшую меня, почти утратившую сознание Спутницу:
- Мама - мама!
Приходит в себя, оправляет волосы:
- Как живёшь?
- Вы-то как, Вы?
- Вот, рожать собрались ...
Замечаю её подобревший стан, грудь, поднявшуюся под просторной нутриевой шубой.
Подтягивает ленточки на башлычке девочки, поправляет ей шубку:
- Не от тебя. От тебя было бы уже видно, во-от так, или ... родила бы уже. От него.
Это сестра моя, Алла, ты на её телефон звонил, а с Маришей Вы знакомы.
Подхватываю девчушку, поднимаю, чувствую, как ручки замыкаются вокруг моей шеи, как прижимается ко мне, растворяется во мне этот тёплый, родной комочек, и уже невозможно ни отнять от себя, ни поставить на землю - всё равно, что оторвать от себя живую свою плоть - кровью истечёшь.
- Дядя Костя, не уезжайте больше, пожалуйста.
- Знаешь, я так ждала! Каждый день себя в зеркало смотрела, утром встану боком и смотрю: всё было точно так же, как с Маришкой ходила, - даже мясного так же хотелось, всё время. И вдруг месячные. Я так разозлилась, даже твой адрес порвала и телефон. Алла говорит, давай я в Новосибирск съезжу, найду его. И вдруг снова началось. Снова грудь заболела и всё остальное, а потом уже, у нас профосмотр был, и говорят, что поздно уже, ещё можно, но уже поздно. Сама не знаю как. Ему надо раз в обед за сто лет. Я его утром потрогаю, а он говорит, это я не тебя хочу, это я хочу отлить. И вот, так получилось. Говорит, если пацан будет - рожай, а девку, говорит, мне не надо.
Алла от дороги что-то произнесла, доча соскользнула с моих рук, все втроём быстро ушли вверх по проулку, раздражённый мужской голос, женский, шум машины ...
И возвращение в гостиницу, трель! - - хватаюсь за телефон, сердце не даёт ни услышать, ни сказать, - прорывается воркующее: Ваши друзья, скрасим Ваш досуг .. - швыряю трубку .
Ночью снова звонок - Алла.
Как сложно, оказывается, иногороднему получить временный пропуск в Пермскую научно-техническую библиотеку, как тянется и тянется время - или это я умираю от ожидания?
Третий этаж, читальный зал, книгохранилище, стеллажи, стеллажи, стеллажи и губы, и слёзы на глазах, и поворот ключа в двери.
- Ни кто не зайдёт, сюда ни кто не заходит.
- Нет, не повредишь, я знаю, ну знаю же, я не могу уже, не могу-у.
Какая-то тахта, валик под её животиком. И первое, что делаю - целую её в попу, везде целую, и первое, что слышу, её плач, навзрыд.
- Нет, мне хорошо, очень.
И уже потом, перед самым закрытием зала,
- Помнишь, как в Крыму, в первый раз, ты мне так целовал? Я тогда решила, что вот сейчас ты уйдёшь, а я повешусь. Не было никогда такого и больше не будет. А потом Маришку стало жалко.
И были рабочие будни, и ожидание оказии для командировки в Пермь. Оказия выпала на сентябрь, в Пермский Госуниверситет, ни кто ехать не захотел - у всех картошка, сады-огороды - поехал я.
За Университетом - бурьян, металлолом, ржавые гаражи-склады, продираемся, хватая репьи, более менее чистая полянка, расстилаю поверх сухой травы старые, забитые чертёжные синьки ( целый рулон подарили в КБ ). Кто-нибудь, когда-нибудь использовал вот так "сверх секретные" материалы строго учёта? Обоими руками, легонечко, сжимаю грудь вокруг соска: из семи - восьми дырочек струйки молока вперёд, в разные стороны.. Смеётся:
- Вот сколько, на целый детсад хватит...
- Я уеду, вдруг остановится?
- Не будет ничего, у меня все кофты мокрые насквозь , до подола.
Купаюсь в её нежности, в перинке её животика, зарываюсь лицом меж отяжелевших грудей, вдыхаю запах её промежности, нахожу вход - почему-то неожиданно тугой - между роскошными, невыносимо роскошными бёдрами. Это - счастье? Ничего больше и не нужно!
- Нет, я не порвалась вообще, легко - легко родила, сразу же. Это я потом упросила - для него - что бы подшили чуть-чуть. Такую большую - большую кетину** врачу подарила. Какие вы все разные - ему всё равно широко, как в пустоту, говорит, а тебе - узко.
Целую неделю после родов лежала, все лежим в палате, все семь баб, и всю неделю на тех же простынях, как рожали, и описанные , и обкаканные. А это Васька старалась, её увезут от меня - ей ничего не надо, а как ко мне кормить, так сразу и по большому и по маленькому. Перед родами УЗИ делала - там такие яйца! - Хоть фотографируй, в рамочку и на стенку., Васькой назвали, а родилась Василиса, такое вот УЗИ. Боялась, что не станет забирать из роддома, Алку просила - обещала, нет, приехал, забрал.
А сейчас вообще не работает, им за этот год не платили, все в отпусках без содержания, кто где. У нас денег немного было, шесть ложечек серебряных сдали, он у себя на заводе выкупил два мотоблока поломатых, всё лето с ними возился, руки- то есть у него, а их не покупают, никому не нужны. Сейчас ездит вокруг города, ищет, где земля ничейная, сам, говорит, распашу и весной картошку посадим. А семена-то ещё купить надо.. .
- Ой! Ты! Ты! Ой!
Невозможно сказать, нет таких слов, как откуда-то из позвоночника, из грудины начинаешь, начинаешь переливаться , заполняешь самим собой любимое, любящее, то что вот сейчас одно целое с тобой, и навсегда.
Рубашка, свитерок промокли от молока.
- Это Васька с тобой поделилась, ничего ?
- Господи, конечно ничего!
Как легко и спокойно, и какое чистое небо.
Выходим к асфальтовой дорожке, от скамейки - Алла с коляской, доча.
Так и идём к автобусной остановке, я с Маришкой на руках, Алла и спутница, и коляска со спящим ребёнком. И листья, листья на дорожке, листья под ногами, пытаюсь вспомнить формулу превращения зелёного хлорофилла в жёлтые и красные его таутомеры.
- Знаешь, вдруг всё плохо, - мы приедем ?
Обнимаю за плечи, прижимаю к себе
- Только, знаешь, третьего я рожать уже не буду. Я и так поправилось, он меня уже свиноматкой зовёт, шутя, а после третьего - так разнесёт...
Я книжку читала, парагонией называется, у меня ведь только двое и были, он да ты, может и в Ваське от тебя есть, правда ведь?
Киваю. Молчу. Я знаю эти исследования "парагония" или "телегония" - ни одна капля генетического материала, попавшего в женщину не исчезает бесследно, так, либо иначе формирует генотип её детей, на животных это доказано.
Василиса два года назад появилась в "Одноклассниках", представила свою графику, авторских кукол.., но появилась только единственный раз и больше не заглядывала на свою страничку.

To be continued













Как провожают пароходы, совсем не так, как поезда, уходят годы, уходят годы, гори гори, моя звезда.

Что было потом ? На самом деле было многое, были и ещё встречи, и слёзы. Были письма, очень много писем. Спутница моя стала практически единственным моим корреспондентом, которому я посылал свои "Эссе" - многостраничные, на 10 - 12 машинописных листов и более ( не было Интернета, а желание сказать и быть услышанным было и не в пример сегодняшнему!) и на политические, и религиозные ( а были мы в вопросах религии как слепые котята, как сказала однажды Спутница: взяли за шиворот, ткнули носом в чашку с молоком.. м-м-м, вкусно!) - и годами получал от неё ироничные "рецензии" и не было мне дороже тех слов. И Васька росла, помню как переживала спутница за её явно преждевременное развитие - ранняя грудь, слишком ранний интерес к мальчикам , я как мог её (Спутницу) успокаивал, что всё нормально, что это - акселерация. В ответ слышал со слезами в голосе, нет, это мы сами виноваты, в ТО время ( пока она Васька была в животике) не тем занимались и вот у неё гормональный сдвиг. Потом всё вошло в колею, Васька увлеклась рисованием, шахматами, участвовала в чемпионатах города, области.. и неизбежный стресс : она на соревнование приезжает, в том же платье, что в школу, я ей , для её мозгов, конфет накатаю из сахарной пудры и сухого молока, а соперница её с собственными тренерами, с психологом, с диетологом.. ну как ей сражаться, когда она изначально себя грязью чувствует? Уже растоптана нашей нищетой? Потом шахматы ушли, рисование ушло, остался Васькин Институт. И всё реже и реже письма, и совсем не звучали телефонные звонки. Затем Хор. Пение. Народные песни - это то, в чём нашла себя моя Спутница..И Германия. Через Институт Гёте выезжала в Германию, устраивала приезды немцев по всевозможным культурным программам в Россию. Даже операцию - попала в больницу с эндометриозом- делала в Германии. Однажды, с немцами, приехала в Новосибирск. Я снял на дни её приезда номер и для себя в её гостинице. Готовился. Тогда только-только появилась "Виагра". Господи, сколько я этой "Виагры" съел ожидая встречи со спутницей, в ожидании чудес, в ожидании - идиот- повторения дней нашей молодости! Первый день появления Спутницы в кругу Иностранных Гостей, на минутку покинула их, вся в " духах и туманах" появилась в моём номере , объятия, поцелуи. Исчезла - её ждут. Двое суток я умирал в снятом мною номере, Спутница появлялась на три - четыре минуты и исчезала, на второй день наше свидание растянулось более часа, случилось подобие близости - больно было понимать, что обнажается она как бы из обязанности, долг передо мной, что ли, без радости ни до, ни после.. Затем телефон, очередная презентация в очередном творческом коллективе - она убежала, и потом, издали, я провожал её в аэропорт.. . Как то, на этом сайте я удивился, почему мои сверстницы, женщины вокруг 60 не пишут о своих "сексуальных переживаниях", не пишут о своих желаниях и чувствах.. , понимаю, глупость сморозил.

Крым - Пермь. Часть шестая.
Другой жизни не будет.

На морозе, неосторожное движение пальцем ... и - стёрто. Всё стёрто. Все SMS. Обидно до слёз. Хотел хранить и хранить.

Как-то ночью разбудил телефон. Нащупываю очки, на подсвеченном экране - буковки текста.
- Прочитала твои рассказы, не все, наверное. Плакала. Я даже не представляла, как всё помню, и как, для меня всё это было важно, и Крым, и потом. Как ты меня назвал - Спутница? Спутница - распутница. Так стыдно. Так, со слезами заканчивается мой год, и твой, то же.
Не сразу просыпаюсь,-что к чему,- вдруг за шрифтом SMS - узнаю её почерк, такой знакомый по бесчисленным письмам, и опять она забыла о разнице времени - там, у неё ещё вечер!
Растерянно и не в попад отвечаю SMS:
- Мой гол кролика только что наступил.
- Ты напрасно прикидываешься белым и пушистым: год Кролика наступит после твоего Дня рождения.
- Если не кролик - кто же я?
- Тигр, такой же как и я.
Пытаюсь шутить.
- Теперь понимаю, почему мне нравится рыже-огненный цвет и зелёные глаза!
- Разумеется. Давай поспим.
Утром ( это у меня утро, теперь я забыл), бужу Её, набираю SMS:
- Так если мы кошачии , то у нас по девять жизней!?
- У тебя и меня по одной жизни, и мы их прожили. Другой жизни не будет. 08.04.2015

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.