Томь Книга Лица 2009

Автор Александр Панов. Название Елена Кириллова

Лица

Стихи

Томск - 2009

Лица. – Томск, 2009.

В настоящий сборник вошли стихи руководителя и членов литературного объединения «Томь» (г. Томск) периода 1980-1987 гг. Всех их отличает любовь к поэтическому слову, стремление иметь свое поэтическое лицо.


Светлой памяти
Владимира Антуха,
Александра Казанцева,
Любови Кораблиной,
Владимира Ниренберга,
Михаила Орлова,
Игоря Ромахина


Литературное объединение «Томь» было создано в феврале 1980 года при областной молодежной газете «Молодой ленинец». В течение 7 лет его руководителем являлся томский поэт Александр Казанцев.
В этом литературном объединении занимались Владимир Антух, Евгения Буторина, Дмитрий Гаркавенко, Евгений Гребнев, Татьяна Григорьева, Олег Дерзкий, Игорь Донсков, Вера Ильиных, Любовь Кораблина, Елена Квашнёва, Елена Кириллова, Ирина Киселева, Елена Клименко, Анна Князева, Ольга Комарова, Валерий Кравцов, Александр Копнов, Татьяна Муллер, Владимир Ниренберг, Владимир Овчинников, Михаил Орлов, Ирина Павельева, Александр Панов, Ольга Потешкина, Андрей Правда, Игорь Ромахин, Ирина Альтшуль, Ирина Титовская, Виктор Ушаков, Юрий Федоров, Григорий Фудим и многие другие. Всех их - студентов, рабочих, инженеров, преподавателей - объединял интерес к литературе, к творчеству. Не все продолжили своё литературною стезю, но для всех литература навсегда осталась значимой частью жизни.
На заседаниях литобъединения, которые проходили два раза в месяц в здании редакции газеты «Молодой ленинец» (пр. Ленина, д.62), шла литературная учеба, знакомство с литературными новинками, происходили регулярные обсуждения творчества членов объединения, осуществлялась подготовка публикаций, проводились встречи с писателями, художниками, актерами, просто интересными людьми. Завершалось каждое заседание чтением новых стихов.
Литературную учебу вел А.И. Казанцев, автор поэтических сборников «Стиранные вьюгами поля» (1978), «Рассветное чувство» (1981), «По закону сохранения любви»(1984), «Радость и тревога» (1984), «Трудный возраст» (1987) и многих других, вышедших в последующие годы.
Большим событием для каждого «литовца» было обсуждение его творчества. Для этого А.И. Казанцев, как правило, собственноручно печатал на пишущей машинке полтора-два десятка подборок. В обсуждении участвовали как выбранные оппоненты, так и все присутствующие. Такие события были школой литературного мастерства, учили критически относиться к своим и чужим произведениям.
А как все ждали выхода «Литературной страницы» в «Молодом ленинце», первых коллективных сборников «Завтрашнее утро» (1982), «Ступени роста» (специальный выпуск газеты «Молодой Ленинец») (1985).
«Литовцам» запомнились встречи с Сергеем Алексеевым, Михаилом Андреевым, Михаилом Карбышевым, Вениамином Колыхаловым, Виктором Колупаевым, Геннадием Прашкевичем и многими другими писателями и поэтами.
Как недавно, и как давно это было…


СОДЕРЖАНИЕ


Александр Казанцев 5

Владимир Антух 14
Елена Кириллова 23
Ирина Киселева 27
Елена Клименко 31
Ольга Комарова 38
Любовь Кораблина 48
Владимир Ниренберг 55
Михаил Орлов 62
Ирина Павельева. 70
Александр Панов 77
Андрей Правда 83
Ирина Титовская 99
Виктор Ушаков 105



Александр Казанцев



Александр Иннокентьевич Казанцев (1952-2007 гг.)

Руководитель
Литературного
объединения
«Томь»


***

Завидна эта участь,
Столь сходная с блаженством,—
Спокойно жить, не мучась
Своим несовершенством,
Тревог не ведать ранних,
Сомнений и бессонниц,
Чтоб, как хмельной охранник,
Подремывала совесть.
Да только не научен
Беречь покоя злато.
Все что-то жжет и мучит
И вдаль зовет куда-то.
В лицо мне встречный ветер!
В нем радость и тревога.
Поэтому, поверьте,—
Светла моя дорога.


АНАСТАСИЯ

Тебе еще всего-то три недели,
Тебе еще в коляске, как в постели,
Просторно — вот насколько ты мала!
С надеждою, тревогой и любовью
Я, твой отец, склоняюсь над тобою,
Анастасия, девочка моя!

Но время незаметно пронесется,
И мир перед тобою распахнется,
Бескрайними просторами маня.
Все ново будет, будет все впервые —
И ласточки, и травы луговые,
Анастасия, девочка моя.

Когда-нибудь, наверное весною,
Любимый назовет тебя родною,
Откроется, ни слова не тая.
И ночью той, высокой, темно-синей,
Какой ты будешь вечной и красивой,

Анастасия, девочка моя!
Созвучие имен необъяснимо.
В душе моей живут неразделимо
И дочь моя и русская земля.
Обязан я пред совестью и веком,
Чтоб выросла хорошим человеком
Анастасия, девочка моя.


***

Ах, годы!.. Как они летят!
Но если пристальней вглядеться.
Не трудно памятью назад
Вернуться в солнечное детство
И юность заново прожить,
Влюбиться заново впервые.
А надо ль годы ворошить?
Они прекрасны, но — былые...
Живи сегодняшним числом,
В грядущий день рванись из буден.
А что оставлено в былом,
Пускай опорой верной будет.
Своей мечте не измени,
Не погреби под слоем пыли.
Не годы старят нас, а дни,
В каких не молоды мы были.


***

Жил нелепо: плевал против ветра,
Отрезал, не отмерив семь раз,
И рубил под собою же ветку,
И деньжат не копил про запас,
Не крутил бутафорские гири,
Не считал состраданье за труд...
Словом, жил. И не то что другие,
Коим кажется, будто живут.


В крайней избе у реки

Чтоб смог рассказать он с экрана
О битвах, гремевших давно,
В деревню снимать ветерана
Наведались «люди кино».
В грязи перемазали джинсы —
Нашли, где живет ветеран.
Да бабка-хозяйка божится,
Что болен сегодня Иван.
А тот вдруг закашлялся сухо
Да песню рванул на печи.
Всплеснула руками старуха:
«Уж коли напился — молчи!—
И сразу гостям — извиненья: —
Мол, это, конечно, грешно,
Да выпил старик от волненья —
Ведь страшно сниматься в кино!..»
Обратно киношники едут.
А в крайней избе у реки
Поет ветеран про Победу
И машет культяпкой руки.
Жена его взглядом не колет —
Негромко толкует свое:
«Ну полно... Поспал бы, соколик!
Герой ты мой, горе мое!..»


***

Люблю я всё глубже и кротче
Прозрачные дни сентября,
Когда обнажаются рощи,
Стыдливым румянцем горя.

Не знаю, что станет со мною
В дне завтрашнем, смутном пока,
Но знаю — вовек не заною,
Что жизнь холодна и горька.

Приму я лишенья спокойно,
Во всём никого не коря,
Как рощи приемлют достойно
Внезапный разор сентября.

Не стану стенать, суетиться,
Ведь сам я всем бедам виной.
И вряд ли смогу возродиться,
Как рощи бодрящей весной.


***

Словно вечность не встречалась ты со мною,
Все дела позабывала и пришла...
И весна приходит за зимою
По закону сохранения тепла.

Поцелуем разбуди перед рассветом
И засонею, дурачась, назови...
И любви не убывает в мире этом
По закону сохранения любви.

Пусть не сразу — где ж там сразу, в кои веки?
Отметаются неправда и мура...
Человечность побеждает в человеке
По закону сохранения добра.


ПРЕДЗИМЬЕ

Из леса я в сумерках вышел.
Стога вдоль дороги видны.
Повисла над выпасом бывшим
Коровья лепёха луны.

Теперь уж недолго до снега —
Рукою подать до зимы.
В тяжёлое, низкое небо
Винтами восходят дымы.

Селение. Стёкла в потёках
От хмурых осенних дождей
И светятся окна в потёмках,
Как души хороших людей.

***

Всё опасней, всё круче наклонные плоскости,
Всё шатучей мостки, всё безумнее мгла...
Я люблю, я люблю эту женщину, Господи,
Сделай так, чтоб всегда она рядом была!

Рухнул веры настил, и судьба чёрным вихрем заверчена,
Достаёт нас вражда языками огня... Понимаешь, Господь, мне нужна, мне нужна эта женщина,
Если есть ты, Господь, то её сохрани для меня.

Был я буен и груб, а теперь — воплощение кротости,
Жаден был до удач, а теперь я и малому рад...
Я искал, я искал и нашёл эту женщину, Господи,
Сделай так, чтоб она не пополнила список утрат.

В небе молнии след — как большая, ветвистая трещина,
Но вернуться должны синева и покой к небесам...
Сделай, Господи, так, чтоб счастливой была эта женщина.
Нет, не делай, я сам... Остальное я, Господи, сам!..


***

Кем я был, когда я не был? —
Может, пылью, может, небом
Или, может быть, листом,
Не заботясь о «потом».

Буду чем, когда не буду? —
Пылью той же, что повсюду,
В лучшем случае — травой,
Неосознанно живой.

Да, финал, конечно, жуток.
Свет и сила только в том —
Чем заполню промежуток
Между «прежде» и «потом».


***

Беззаботные птицы парили
В знойном воздухе солнечных дней.
Мы с тобой о любви говорили,
Ничего-то не зная о пей.
А когда нам на гулком вокзале
Оставалась минута одна,
Ничего о любви не сказали,
Хоть и поняли: это она.
То ли, чувством смутясь незнакомым,
Не поверили сердцу сполна,
То ли в горле от горечи комом
Стали главные эти слова.
Но порой наравне с облаками,
Где лучи, преломляясь, звенят,
Те слова, что не сказаны нами,
Как усталые птицы, летят.
С каждым годом все проще забыться,
Но забыть с каждым годом трудней.
Опускайтесь, усталые птицы,
Покормиться с ладони моей.
Клюйте памяти твердые зерна,
Пойте грустные песни свои,
Даже если твержу я упорно,
Будто не было вовсе любви.


ПОГОДКИ

В небе след стремительный увидя,
Белый, хлопьевой, как простокваша:
Рекативный! — восклицает Митя.
Реактивный, — поправляет Маша.
Меж деревьев тоненькие нити —
Паука затейливая пряжа.
Он кусачий!— испугался Митя.
Это враки! — ободряет Маша.
Солнце раскаляется в зените,
А кукушки отдыха не знают.
Что считают? — озадачен Митя.
Наши годы, — Маша объясняет.
И мечтают: «Что там будет дальше?..»
Под сосной разлапистой сидя.
Выйду замуж... — признается Маша.
Ну и дура! — заявляет Митя.


***

На балконе в платье ситцевом
ты, на выдумку легка,
деревянными прищепками
прицепляешь облака.

И легко они колышутся
на веревке бельевой,
и такою веет свежестью,
словно влагой дождевой.

Ветер, баловень затейливый,
Не уймется всё равно—
ноги стройные и сильные
заголит он озорно.

И с улыбкою дразнящею
повернешься ты ко мне
да такой вот и останешься —
с облаками наравне!..


***

В мохнатом инее ботва.
Осенний мир глядит сурово,
Как мы, дворовая братва,
Глотаем дым костра сырого.

Еще мы «вместе навсегда» —
Пока не выросли большими.
А разлетимся кто куда —
Неужто встретимся чужими?!.

Глядим до вещей слепоты
На волшебство огня и дыма,
И наши дерзкие мечты
Взмывают ввысь неудержимо.

На огородах тишина.
Стремится дым к земле прижаться.
Как бы советуя и нам
Родной земли навек держаться...


***

Что мне правые, что левые?
Эти врут и брешут те.
Я один лишь выбор делаю –
Поклоняюсь Красоте.

Красота - вот это истина,
Лишь она влечет меня,
Вся — открыта, вся — таинственна.
Остальное всё — брехня.

Не обижен, вроде, силою,
Я не прямо шел к мечте,
Но всей жизнью некрасивою
Я тянулся к Красоте.

Жёнка, в землю положи меня,
Напиши мне на кресте:
«Не гонялся за наживою,
Поклонялся Красоте».

12 ноября 2004 г.


БУХТАРМА

Мчит река, чиста и холодна,
Пенится, бурлит на поворотах.
Горная красавица, она
Вовсе не видала пароходов.
Вольная, коварная река,
Сколько лодок в щепки разбивала?
Мчится от Белухи, с ледника,
Дикие напевы распевая.
Это — не зеркальные пруды,
Где едва заметное движенье.
Скорость проносящейся воды
Смазывает к черту отраженья.
Радостью просвеченный поток
Полон ослепительного блеска.
С берега вот этого на тот
Запросто я плавал с малолетства.
Нынче я пришел издалека.
Времени немало миновало.
Здравствуй, ненаглядная река!
Что же ты, неужто не узнала?
С берега ныряю — принимай!
Спорим, не снесешь на перекаты!
Силой мое тело наполняй
Буйной, молодой и диковатой.
Видишь, я такой же, как тогда,—
Чувства, повзрослев, не оскудели,
Годы пролетели, как вода.
Только бы недаром пролетели.


***

Язык изменчив. Суффиксы ломая,
Сминая окончаний телеса,
Проходит время ордами Мамая,
Подобием стального колеса.
Живуча лишь система корневая, —
Восходит постепенно из корней
Речь новая, могучая, живая,
Предшественницы гибче и точней.
Естественно. И все же странновато:
На будущих наречьях говоря,
И Пушкина и Гоголя когда-то
Потомки не прочтут без словаря.
Но все-таки изведают блаженство
И, может, позавидуют тайком:
Какие создавались совершенства
Таким несовершенным языком!


***

Вновь с неистовой страстью мальчишки
Я влюбился, забыв о зиме,
В мать-и-мачехи желтые вспышки
На еще не зеленой земле.

Рад я почкам на веточке каждой
И ликую, что спрятался снег,
Наклоняюсь над первой букашкой,
Словно с нею не виделся век.

Во всю ширь синева небосвода
Надо мной распахнулась, маня...
Словно век не видались, природа
С интересом глядит на меня.


***

Какое затишье в душе!
Угрюмое, предгрозовое...
Аж стала ясна мне уже
Вся логика волчьего воя.

Утоплены тропы в снегах.
А кто там притих за кустами?..
Мешается с радостью страх
Пред пулей, что точку поставит.

В прорехах блистает луна —
Свет ярок, недолог и жуток.
Быть может, и жизнь мне дана
На краткий такой промежуток?

Ну что ж! Не ропщу. Был бы свет,
Хоть краткий, средь скопища мрака.
Я в этом един как поэт,
А всё остальное — двояко...

;


Владимир Антух


Владимир Петрович Антух (1959-1994 гг.).

Родился в г. Томске. Работал радиомонтажником в объединении «Сибкабель». Стихи публиковались в сборниках «Завтрашнее утро», «Ступени роста» (специальный выпуск газеты «Молодой ленинец»), «Русский крест», в журнале «Огни Кузбасса» (Кемерово), альманахах «Сибирские Афины» (Томск), «День и ночь» (Красноярск). Участник I Всероссийского совещания молодых писателей в г. Москве (1994 г.). Автор поэтических сборников «Граница времени» (1989), «Знак Скорпиона» (1995). Лауреат поощрительной премии областного литературного конкурса «Мой край родной».


***

Мой век жесток. Прекрасен. И несносен.
Но этот сон пусть длится наяву.
По городам разгуливала осень
И осыпала под ноги листву.

Дарила золотым прощальным светом
И догорала в пепельной золе.
И только мы — бродяги и поэты —
Скитались по расхристанной земле.

Ты помнишь затуманенные дали?
И низкие стальные небеса?
По лицам ливни черные хлестали
И заглушали наши голоса.

В грязи тонули кони и повозки.
Нам кочевать и ночевать в пути.
И в преисподню рушились подмостки.
Но нам еще не раз на них взойти.

Нас ждут еще несыгранные роли.
И гулкие чужие города.
Поэзия рождается из боли.
Мне этой болью мучиться всегда.

***

Вот и ночь.
Зарницы отблистали.
«Здравствуй, Обь.
В июльской тишине
Все мои тревоги и печали
На твоей качаются волне.
Выслушай.
Куда нам торопиться?
Ночь длинна.
Дорога далека.
Многое мне в жизни не простится.
Многое,
Великая река.
Мы одни.
Вокруг тепло и хмуро.
Кто я,
Изливающий тоску? -
Только одинокая фигура
На речном холодном берегу.
Я твоим дыханием наполню
Каждый звук невыдуманных строк...
Что я ей рассказывал,
Не помню.
Но вода отхлынула от ног.
Я устал.
Стремительно светало.
Наливались кровью облака.
И меня уже не понимала
За ночь поседевшая река.

***

Много стихов
У меня сохранилось твоих.
Каждый, как боль,
Что нельзя поделить на двоих.
Каждая строчка -
Зажженная в полночь свеча.
Каждая строчка
Мне по сердцу рубит с плеча.
Сколько пришлось
Пережить тебе долгих ночей,
Память моя,
Опаленная жаром свечей.
Каждая строчка,
Как птица, убитая влет.
Каждый прочитанный стих твой,
Что прожитый год.
Сколько прочел я,
Тобой позабытых стихов.
Сколько прожил я...
И дней. И годов. И веков.


ВИЗИТ

Сколько добреньких сердец!
Отвечал я, если спросят:
«Вовка, где же твой отец?». —
А-а, собакам сено косит.

Накосился.
Вечер — сед.
Первый снег гулял по миру.
Он чужой велосипед
Со двора втащил в квартиру.

Улыбался, жизнь кляня,
Разворачивал гостинцы.
У него, как у меня,
Кривоватые мизинцы.

Я — большой.
Мне пятый год.
Я гляжу на угощенье.
Только мне не лезет в рот
Это сладкое печенье.

Кто его здесь должен ждать?
Для чего он заявился?
Он успел от нас сбежать
До того, как я родился.

Разберемся до конца?
Это жизнь во всем повинна?
Я, не видел в нем отца.
Он во мне не видел сына.

Завтра он уйдет в мороз.
Будет жить — не маяться?
Только пачка папирос
От него останется.

Нe запомню в свете дня
Черт его лица.

Хорошо, что у меня
Не было отца.

13.12.93

***

Сижу. Листаю репродукции дешовые.
Андрей Рублев. Из Третьяковки. Потрясающе.
Но их — из жалости? —нам бросили на бедность.
Глядите. Восхищайтесь. И страдайте.
Такого вам ни в жисть не сотворить.
И всех нас ожидает лишь могила.
А Вечность пролетает мимо нас.
И, не задев, за горизонтом тает.
А, может, я не прав. Но я не лгу.
И никогда не говорил неправды...
Давайте по-другому кончим стих:
Что ночь уже прошла — я не заметил.
Ее. Еще темно. Играет гимн.
Рябой сентябрь приблизился к порогу.
А впереди нас ожидает — Вечность.
И десять лет до Страшного Суда.

27.09.90.

***

Не лгите мне. Ничто неповторимо.
И в прошлом, как и в будущем — темно,
Я знаю сам, как ждать невыносимо
Из Томска в Томск летящее письмо.

Я знаю сам, что ждет меня в итоге
На этом, мною выбранном, пути.
В какую б даль не выстлались дороги,
Но лучшие остались позади.

За все стихи — бессонная расплата.
Сейчас не спят лишь грешники в аду.
И я, идущий мимо Магистрата,
Чтоб тенью стать на Каменном мосту.


Из цикла «Звон кандальный»

Ты не жалей коней, гони ямщик!
Гони! Пускай храпят на взвозе кони.
В России кто не раб - тот бунтовщик.
Мне надо оторваться от погони.
Дорога под полозьями поет,
И снег из-под копыт летит пластами,
И церковь Воскресенская блеснет,
И осенит крестами, как перстами.
Последнею надежду не резон
Терять - пускай погибель дышит в спину.
Кандальный звон и колокольный звон
В душе моей сольется воедино.
Я доберусь до тысячной версты.
Тайга страшна. Она гудит и стонет.
А впереди - могильные кресты,
А позади - отставшая погоня.


ИЛИОН

Протяжная песня веков позабыта.
И в землю сырую не брошено семя.
Летела квадрига, мелькали копыта
Четверки коней, рассекающих время.

И солнце вставало над древней Элладой,
И рушилась Троя и падала в небыль.
Ослепший сказитель слагал «Илиаду»,
Чтоб грезилась Шлиману в зареве неба.

И насмерть сражались и гибли герои,
И в бездну Эреба срывались без крика,
И жены стенали под стенами Трои,
А кровь все текла и текла с Гиссарлыка.

Но город, в чьем сердце смертельная рана,
Падет на исходе десятого года,
И пламя запляшет на троне Приама,
И пепел покроет прибрежные воды.

Ничто не забудется и не простится.
Над миром луна окровавленным нимбом.
И будет ночами Фессалия сниться
И пепел, не снег, на вершине Олимпа.

06.02.90


***

Я еще в середине пути.
Но от мысли одной холодею:
Ничего не успев к тридцати,
К сорока - ничего не успею.
Будет страшен мне - чистый лист.
Будет трогать меня едва
По спирали скользящая вниз,
Погибающая листва.
И в одно из таких мгновений
Я забуду твою лицо...
Как последний листок осенний,
Ляжет на руки - письмецо.


ИЗ ВЕТХОГО ЗАВЕТА

И разумные будут сиять,
как светила на тверди.
А ты, Даниил, сокрой слова сии
и запечатай книгу сию
до последнего времени...
Многие очистятся, убелятся
и переплавлены будут в искушении…
А ты иди к твоему концу,
и упокоишься и восстанешь
для получения твоего жребия
в конце дней.

Даниил. Гл. 12. Ст. 3, 4, 10,13.

Поверьте всему.
Ни единому слову не верьте.
Не надо пророчеств.
Но только не быть посему.
Разумные будут
Сиять, как светила на тверди.
А мы все идем,
Приближаясь к концу своему.

Мы много грешили.
Не жили в нужде и лишении.
И в этом бесчестье
Своей не признали вины.
Но мы переплавлены будем
В своем искушении. Очищены будем.
И будем обелены.



Постылое прошлое
Рухнет на плечи нам бременем.
Свой жребий получим
В конце своего бытия.
И будут сокрыты
Слова до последнего времени.
Сокрыты слова.
Запечатана книга сия.


***

Ничто в этом мире не ново.
Каких еще милостей ждем?
Пусть раньше мы жили хреново.
А нынче - хреновей живем.
Пусть новый приходит «мессия»
И правит свой бал на земле.
Россия, Россия, Россия.
Ты вечно Россия в мгле.
Распутья. Раздумья. Тревоги.
Какой-нибудь надцатый год.
Гремя кандалами свободы
Россия сквозь время бредет.

31.08.93.

***

Все случалось –
Печаль и радость.
Обретал и терял друзей.
Все случалось,
А что осталось
Беспокойной душе моей?

Годы мчались
И будут мчаться,
Лягут в строчки моих стихов.
Сколько буду я ошибаться.
Обретать и терять врагов.

Улыбаюсь:
«Ничто не слишком».
А беда -
Говорю: «Держись».
Я живу и умру мальчишкой,
Постигающим
Эту жизнь.

Сон

Зрелищ!
Площадь черна
От народа.

Я отпел
И оплакал судьбу.
И уже с высоты эшафота
Отрешенно гляжу
На толпу.

Вот и все.
Погуляли и хватит.
А в толпе -
Говорок и возня.
Я гляжу как ее лихорадит,
Словно будут казнить не меня.

Как все просто.
Жестоко и просто.
Взмах. И хруст...

Разнесется молва,
Как в толпу
По ступеням помоста
Покатилась моя голова.

Возвращение в мир

И увидел я новое небо
и новую землю...
«Апокалипсис», гл.21, ст.1.

Я отринул сей мир,
А сейчас его снова приемлю.
Я прозрел. И пред Богом
Свою преклоняю главу.
И увидел я новое небо
И новую землю.
И всех сущих со мной на земле
К всепрощенью зову.
Если снова один
Я останусь, по жизни размазан,
И никто не заметит, что я на распутье стою
Я прощаю вам все,
Потому что я всем вам обязан.
Все возьмите, но только
Не трогайте душу мою.

***

Ночь — морозна.
Луна — в огне.
Мысли, сбившись,
Бегут по кругу.
Ищут выхода в тишине.
И уже не писать нельзя.
Что вы знаете
Обо мне,
Дорогая моя подруга?
Что вы знаете
Обо мне,
Дорогие мои друзья?

Хоть вниманье
Порой и льстит,
В жизнь свою
Никого не впущу.
Если есть он — Бог,
То простит.
Только я его
Не прощу.

Если должен —
Плачу вдвойне.
Если пропасть —
Иду по краю...
Что вы знаете
Обо мне?
Что я сам о себе
Знаю?

3 мая 1986


;
Елена Кириллова



Родилась в г. Хабаровске. Окончила физический факультет Том-ского университета. Стихи публиковались в коллективном сбор-никах «Ступени роста» (специальный выпуск газеты «Молодой ленинец»), «Литературное Притомье», альманахах «День и ночь» (Красноярск), «Сибирские огни» (Новосибирск», «Южная звезда» (Ставрополь), «Сибирские Афины» (Томск), «Берег А» (Магнитогорск), «Академия поэзии» («Московский писатель», 2004), «Каменный мост» (“PaRt.com”, 2004). Автор поэтических сборников «Смотреться лишь в ночные зеркала» (1999), «Ты вышел в путь – уже потерян» (2004 г.). Член Союза российских писателей. Кандидат физ.-мат. наук. Живет в г. Томске.


***
Убита королева — белая.
И в страшной панике — король.
Да что же я такое делаю,
Кто навязал мне эту роль?

У белых конница — раскована,
А лодки... Лодки дали течь.
И туши грузные слоновые
От чёрных стрел не уберечь.

И стынет в поле чёрно-клетчатом
Пехоты белое пятно.
Им защищать, похоже, нечего,
И им давно уж всё равно.

Убита королева — белая.
И мат поставлен — королю.
Ну нет, такого я — не сделаю,
Такого я — не потерплю.


КОЛОДЕЦ

Глубокий колодец жалости.
Нырнуть, подымая муть?
Беги от него, пожалуйста,
Зачем же тебе тонуть?
А если так жажда мучает,
Напиться попробуй, но
Еще не бывало случая,
Чтоб не притянуло — дно.
Еще не бывало случая,
И сколько уже — на дне!
...Но ты улыбнешься, слушая,
И вновь не поверишь
мне.

ПУТЬ

Не осмеливаясь сниться,
Опасаясь надоесть,
Продираясь через лица,
Через крики, через лесть,
Через годы, через ропот
Тех, кто грелся у огня,
Но... лишь твой далёкий шёпот
Долетает до меня.


ПОСВЯЩАЕТСЯ ПИТЕРУ БРЕЙГЕЛЮ

Сними колпак — не время для комедий,
Играем нынче мы в ином ключе:
Сияет солнце желтое на меди,
На медных звуках и на трубаче.

Но нам под этим солнцем не согреться —
Наверно, сами мы тому виной.
Так что же, вновь — испытанное средство?
Дурак-колпак, тряхнем-ка стариной!

Пусть у комедий чёрная изнанка:
Крик о болезнях, бедах и долгах.
Но погляди — бегут уж на приманку
Все, кто держаться может на ногах.

Сияет солнце — медная монета,
И жёлтый блик на мартовском снегу.
А я стою — провалом против света —
И повернуться к свету не могу.

ВОЛШЕБНАЯ СИЛА ИСКУССТВА

Забыв судьбу огнёвки-мотылька –
За страсть к огню - чудовищная кара! –
Заворожённо тянется рука
Из полумрака к ёлочному шару.
Сияет шар в квадратике холста,
А в глубине - позванивают ели...
Иду к тебе, а улица пуста
И холодна - в последний день апреля.

СОН

То ли вечер, то ли вьюга,
То ли нету ничего.
Ах, по снегу, друг за другом:
Я-да по следу его.

Ах, по снегу, по сугробам,
От себя и дома прочь.
Что нам светит? Глянем в оба:
Только темень, только ночь.

Следом-следом в переулки,
Вот и город позади —
Город каменный и гулкий,
Замирающий в груди.

Тихо-тихо за увалом
Прозвенят колокола...
Вот и нет меня. Пропала.
А казалось, что была.

***

Ты недальний сосед мой по времени —
Чуть пораньше у вас рассвело.
Но как больно пульсирует в темени:
«Ваше время уже отошло».
Ваше время — да было иль не было?
Ваше время, где вы — короли !
Ах, за вами везение бегало,
Удержать вы его не смогли.
Что же я — с запоздалою нежностью
К монументам вчерашнего дня,
Если завтра — с тупой неизбежностью —
Та же фраза догонит меня:
Все, мол, общей подвержены участи —
Ваше время, увы, истекло...
Но меня, при моей-то колючести,
Не поставят цвести под стекло.
Я осколки вчерашнего гения
Собирала на этом полу.
Припиши моему невезению
Нелюбовь к дорогому стеклу.


***
«Истина прячется на дне колодца...»
/Демокрит/

...И догорать на медленном огне
Повиновений, временных уступок...
И если так, что истина - на дне,
Я на одном из множества уступов,
Ведущих к ней. И тяга так сильна –
Моя мечта, пожалуй, надорвётся.
А если я спущусь, и глубина
Меня обдаст дыханием колодца?
А если там - и сыро, и темно,
И лижет плесень каменную кладку?
Как будто мне теперь не всё равно,
Я оглянусь назад ещё украдкой,
Себя уверив, будто бы всегда
Смогу вернуть отпущенное лето.
Но там - вверху - зелёная звезда
Терзает глаз пронзительнейшим светом.


***
Из Тупика — в Тупик
Потеряна Нить
Бредут механические Ноги...
Эмили ДИКИНСОН

...И если не знаешь, с чего начинать,
Попробуй начать с середины;
Пусть вечер сгустит твою тень дочерна —
Не солнцем, не светом единым.
Не солнцем, не светом, не летним теплом
Так чем же мы живы под снегом?
Быть может, спасают нас сны о былом,
Начало давая побегам?
Ни смысла, ни цели нигде не найдёшь,
Молчаньем упьёшься до края.
Но даже не зная, куда попадёшь,
Иди, пока ноги шагают.

;




Ирина Киселева


Родилась в Красноярском крае. Окончила факультет автоматики и вычислительной техники ТПИ. Стихи публиковались в коллективном сборнике «Завтрашнее утро», журналах «Огни Кузбасса» (Кемерово), «Сибирские огни» (Новосибирск), альманахе «Истоки». Автор поэтических сборников «Просто стихи» (1995), «Шалые дожди» (2005). Живет в г. Томске.

Перед восхождением

...Все стало невесомым и неглавным,
Прочь отошла мирская суета
А только – ввысь взлетающая плавно
Волнующая линия хребта,
Заря вполнеба над пустынным миром,
И холод, прикоснувшийся к щекам,
И путь, что ляжет сдвоенным пунктиром
По этим пламенеющим снегам.


***

Вздыхает озеро во мгле
И шепчется трава.
А мы - одни на всей земле,
Знакомые едва.
В ладонях заповедных гор -
Палаточка одна.
А между нами - лишь костёр
И эта тишина.
Тревожно скрипнул козодой
У самого плеча.
Моя рука с твоей рукой
Столкнулась невзначай.
На краткий миг, на малый срок -
И вновь она одна:
Перешагнуть такой порог
Нам смелость не дана.
Мы лучше молча проследим
Полночной птицы лёт,
Услышим, как струится дым
И дерево растет
В плену манящих синих гор,
У задремавших вод…
А между нами – лишь костер
И больше - ничего.


Синь-трава

... Как светла бессонница
Без тебя!
Месяц в окна ломится
Не любя.
Совы кличут вещие:
- У-гу-гу!..
Синь-трава нездешняя
На лугу.
Ходят звоны волнами
По лесам.
Что-то мне напомнили -
Знаешь сам.
Мысли все безумные
В голове.
Выйду в поле лунное,
К синь-траве,
Вздох, тоскою скованный
На лету,
Синевой диковинной
Оплету,
Заклинанье древнее
Нашепчу
И на ветер северный
Отпущу.
...Ты от крика третьего
Сгинь, сова!
Сбереги от бед его,
Синь-трава!

***

Многократно пронизана ночь
Синеватыми вспышками молний.
Рассудить, разобраться – невмочь
Ни с моей, ни с твоей колокольни:
Ведь понять - это значит простить
А прощенья тому - не бывает.
... А гроза, как приснившийся стих,
Растворяется, уплывает,
И опять замыкает кольцо...
Только ливень никак не прольется
Наплывает из мрака лицо -
То ли плачет, а то ли смеется ...
Не унизишься - молча уйдешь.
Но не станет ни проще, ни легче.
И меня
тут же хлынувший дождь
По щекам –
отмывая
отхлещет.


***

Я знаю, что я пропала.
Назад меня не зови:
Звезда голубая пала,
И полно петь о любви.

Как будто согласно пели
И жили - почти в раю.
Но все же – павлиньих перьев
Не нашивать соловью.

И ты не кляни, бледнея,
Отчаянную меня:
Мне, может, стократ больнее:
Черно в душе от огня.

...Черно в небесах, озонно...
Бог знает - куда лечу,
Ведь крылья - не по сезону
И плащик - не по плечу.


***

Последняя истаяла звезда
В пределах досягаемости взора.
О, сколько было высказано вздора!
О, как легко проститься навсегда!
Пока еще не больно - горячо,
А боль подступит завтра...
- или позже.
Все аргументы спутает, низложит,
Исполосует душу, как бичом.
Она еще отравит, истомит
В грядущие неласковые зимы...
Пока еще постигнуть предстоит,
Как друг без друга нам
- невыносимо.


Песня

Тяжко платье облегло
дорогое...
Муж-то ласков, да сама
холодна.
Что же спел ты в этот вечер
такое,
Прознобившее до самого дна?
Что-то в голосе твоем
полусказкой
Полусбывшейся -
на сердце легло,
Неосознанной,
угаданной лаской
Прозвенело
как звезда о стекло.
Мы старинному послушны напеву.
Проводи –
я эту сказку люблю –
Белокурую свою королеву
К седовласому ее королю.
Тихо кончился -
веселый ли? -
вечер,
Тихо начался -
счастливый ли? -
год.
Ах, король!
Сюжет печален и вечен:
Ничего уже Изольда не ждет.



;
Елена Клименко


Родилась в с. Первомайское Томской области. Окончила Томский приборостроительный техникум. Стихи публиковались в коллективных сборниках «Завтрашнее утро», «Ступени роста» (специальный выпуск газеты «Молодой ленинец»), «Литературное Притомье», «Летать легко» и др., альманахах «Сибирские Афины» (Томск), «День и ночь» (Красноярск), «Южная звезда» (Ставрополь), «Берег А» (Магнитогорск), «День поэзии» (Москва) и др., парижской газете «Русская мысль». Автор сборников стихов «Неуместные письма» (2000), «В подстрочнике мая» (2003). Член Союза писателей России. Член редколлегии журнала «Сибирские Афины». Руководитель студии «Литературная среда» при Томском государственном педагогическом университете. Живет в г. Томске.


***

Пора скрижали зачернить
И путь тернить,
И дверь закрыть, и выгнать пса -
День кончился.
Пора растить свою свечу,
Прижав ладонь к ее плечу,
Вести ее сквозь снег и тьму -
Один - одну.
Она измечется - остра -
Высокий страх
За всех ушедших и чужих
И память их.
Полночный гость в твоем дому
К свече и больше ни к кому
Склоняясь зябкой головой
Не станет - твой.
Ты будешь бредить и гореть,
Он - руки греть.
И меж удушливых равнин -
Земли и неба - ты один.


***

Не мучайся, не изучай
Быльё зловещее -
В твоем дому
Сидит, пьет чай
Чужая женщина.
Мешает в чашечке слова -
Не ворожит.
Она сейчас уйдет - права -
Дом задрожит.
Дверь хлопнет -
В дом ворвутся ветр и хлад.
Заплачут в доме зеркала
И отрезвят.
Лишь голос бросится
В снегу или в пыли
За ней,
Летящей в полуметре от земли.

***

Эта свежесть, точно жесть,
На которой дождь гнездится.
Неизбежность долга – есть
Дом в дожде. Он будет сниться.
Здесь под крышу жмется ночь,
Тополь просит подаянье.
И зовут тихонько дочь
В кухню, к завтраку, к прощанью.
Сушатся грибы и листья.
Рыжий порох штор и стен.
И гощу с оглядкой лисьей,
Завернувшись в рыжий плен.
Здесь жестокая Среда
Даже если и суббота –
Нелюбим остался кто-то
Ни за что и навсегда.
Но вдали правдива весть,
Что родные только здесь.


***

Не город - кладбище.
Дом призраками полон.
И каждый с зеркалом играет в темноте.
И зайчик прячется в божественном зрачке.
И рамы крест гуляет в чистом поле.
И бабочка трепещет на кресте.

***

В глубине ночи и спальни
Проходит Искушение
Со стаканом яблочного сока в бледной руке.
Пахнет стеклянной росой
И отражением губ по краю.
Полночь ждет его
В теплой ночной рубахе
И это опасно,
Как еда с ножа
Или шепот любимого.

***

Засыпающий - путник, входящий в пустыню.
Засыпающий себя и мысли песком.
Заплутав в пустыне, стонет он или стынет?
Грезит ли минимально защитным леском.
Знакомые во сне выкидывает фортели,
От чужих тем более не знаешь, чего ожидать.
Ногу сводит и захлебываясь собственной тенью,
Опять нужно куда-то неподвижно бежать
Оттолкнуться бы от и полететь над:
Тополя и дороги, но пряничные города
И во сне вызывают судороги
Труда.

***
А. Шумилкину

Вместо обеда - посещение выставки:
Холодные ломти льдов и неба,
Взбитые сливки ягеля или карликовых берез,
Синие сырые заливы.
А в конце, после портретов,
Бежевое « Безмолвие»
гладит вены сквозь иней кожи.

***

Выжгу имя твое.
Выложу
Из багряных листьев осины.
Нет, из бронзовых листьев вяза,
Но они не растут здесь.
Выжгу
Имя твое
Черным
Или бурым,
Мокрые листья,
Изможденные под дождями,
Разложу на мокром асфальте,
И сольется с черным асфальтом.
Только если об « эр» запнусь я,
То замечу
И может быть вспомню
Очень темные глаза оленя,
Потерявшего свою осень.


Белая ночь

Мрак зрачка,
Где седой караван совершает полночный путь.
И полночного сна капкан перехлопывает пульс.
Видишь дом и в пыльных углах розы пепла.
Усилием горд закрываешь ладонью глаз,
сам остаешься - гол.

Апрель

Свеча подъедает осколок заката
И синее небо теснится в окне.
Все было легко и светло, и понятно
На этой приятно прохладной земле.

Пусть был Ахиллес быстроног, но неспешен:
От первого к третьему зову его
Птенцами уже понабились скворешни
И пляшущим цветом взошло забытьё.

И время сменилось, и холод стал диким —
В соцветья кустов воробьев он заплёл.
Орфей не поёт и мрачна Эвридика,
Усталые ноги запрятав под стол.

***

Бессонница
Бессонницы ветер
Стучится в окно.
Приносит не ветку —
Жар-птицы перо.
Ты всё ещё сирый
Не ешь и не пьёшь —
И миру, и милой
Перо предпочтёшь.
О главном лишь думать,
Писать лишь о нём
И жадно, и трудно
Бессонным пером.
А где-то — одна ли ?! —
Глядится в окно.
Не видит деталей —
Ей просто темно.
Пока между строчек
Ты прячешь её,
Она, может, плачет,
А может, поёт.
Но тополь и ветер
Ей петь не дают.
Крылатые ветки
Дороги метут.
Дороги обрыдли.
Но окна открыты
И мечется ветер
Меж Мастером
И Маргаритой.

***

Пора скрижали зачернить
И путь тернить,
И дверь закрыть,
И выгнать пса —
День кончился.
Пора растить свою свечу.
Прижав ладонь к её плечу,
Вести её сквозь снег и тьму:
Один — одну.
Она измечется — остра—
Высокий страх
За всех ушедших и чужих
И память их.
Полночный гость в твоём дому,
К свече и больше ни к кому
Склоняясь зябкой головой,
Не станет — твой.
Ты будешь бредить и гореть.
Он — руки греть.

И меж удушливых равнин
Земли и неба ты — один.

**

Протекает наша крыша.
Истекает Млечный путь.
Он ещё взойдёт молодыми груздями
И их горечь напомнит нам о звёздах.
В нашу комнату просачивается иное время
Не любви и не дружбы,
Не покоя и не раздора,
Время пыльного солнца
И седых одуванчиков.
Ничто не помешало нам расстаться,
И горькие дожди идут за твоим эшелоном.
И серые деревья растут из серого снега.
Зелёный глаз крыжовника на твою дорогу —
Да будет она удачной.
Да в пыльное воскресенье
Нанесёт тополиного пуха в твои следы.
Иссякнет источник болезни.
Иссохнет карандаш над бумагой,
И кончатся конверты и прахом пойдут адреса.
И будет день возвращения ушедших,
И будет день Любви нелюбимым.
И всё вернётся к себе по спирали.
Я увижу тебя и назову по имени.
И всё минует.

***

Любимых нет, но есть любые,
Способные любимым стать.
Им в сети строчек голубые
Совсем не трудно попадать:
Им для того не надо прыгать
С крыш или розы мне дарить,
А просто подойти поближе,
Заговорить...

***

Рвущий сердце на части
По количеству улиц
Заставляет стучаться
И в отсутствие лиц.
Этот каменный ангел.
Бредущий ссутулясь,
Вышибает слезу
Из иконных глазниц.
Истории за-кру-че-ны.
Но зрители у-дру-че-ны
Кончиной слов на папиросных свитках,
И в слепках с их улыбок спят улитки.
Ползущие по склону тишины.

***

Зима пахнет решимостью кочевать
Из дома в дом и везде ночевать.
И видеть сны о чём-то вещем,
А вещи вечно забывать,
Едва увидев стол, кровать,
Поленья стройные у печки.
Так хочется слова сплетать
И песни петь,
И чай хлебать беспечно,
И чувствовать себя «на ять»,
И чувствовать себя горящей свечкой,
Но не сгорать.
Рисуя слово «Вечность»,
Ещё играть.
Или плясать «от печки».
Ещё играть.


Из ЦИКЛА
«ТОМСК. ВРЕМЕНА ГОДА»

А февраль заболел мартом
И украл у него на память синее небо.
И город стал фотокарточным —
Неестественно ярким,
с чистыми улицами.
В аллеях оттаивали листья
И порхали по ним.
А на улицах билеты
трамвайные и троллейбусные
Думали, что они — листья.
Вот уронили красную
сигаретную коробку,
И она, как бабочка с мокрыми крыльями,
Зашлёпала по проезжей части,
Мучаясь от одышки.

;
Ольга Комарова



Родилась в г. Ижевске. Окончила исторический факультет ТГУ, психологический факультет ЛГУ. Стихи публиковались в альманахах «Сибирские Афины», «После 12-ти», сборниках «Завтрашнее утро», «Мороз и солнце», журналах «Сибирские огни» (Но-восибирск), «Простор» (Казахстан), «Встречи» (Филадельфия). Автор поэтических сборников «Вечные странники» (1999), «Любовная песнь волчицы» (2007). Член Союза писателей России. Член редколлегии журнала «Сибирские Афины». Ведет поэтическую студию в лицее №7 г. Томска. Живет в г. Томске.


Рыбка

Опять Господь послал за мной Любовь
Как будто хочет вынуть эту душу
и выкинуть ее на божью сушу
и невод в божиих руках - Любовь.

Я рыбка. Господи. Мне влажное житье
привычно коже и сподвижно Духу
Но редко достигает слуха
Безмолвное речение твое.

Ты пробовал менять Гольфстрим
на Западных ветров теченье
И тут же раздавалось пенье
Но Ты был недоволен им.

И рифмами Ты шлифовал мой слух.
И брызги рифм прекрасных разбивались
о камни неприступных моих губ.
Мы рыбы рабьи оставались.


И вот теперь, Господь, Ты шлешь Любовь.
В златой, горячей, жаркой колеснице.
С прекрасным, чистым Юношей-возницей.
И рыбья чешуя сгорает вновь.

И я пою. И золотой песок
мне сушит горло, слепит зренье.
И лишь одно мгновенье до прозренья!..
Но что-то холодит висок.


***

Картинки меняются со стремительностью водопада
бумажной лодочке с гребня ревущего следует падать
в самое жерло и оседать,
растворяясь, среди песчаных глубин
песчаным мусором и никто не один
ни в природе, где Бог, ни в социуме, где вдох
твой есть поглощенье чужого выдоха,
и в каждом течет единая древняя кровь.

Казалось всегда, что вечная рифма ее - любовь
есть творение жизни, восторг крови,
но теперь ясно, что смерть - высший закон любви,
её абсолют, ее магический кристалл,
ибо любящим можно сбыться лишь там,
где не сомкнутся уста,
где нас, нынешних, попросту нет,
где другие мы, другие законы, другой Свет.

Ах, Любовь, твое место не здесь.
Это была первая весть из другого мира.
Но спустя двадцать лет недреманная лира
фиксирует вновь эту мысль.

И мое сердце уже не утес, а мыс,
на котором мы угнездились вдвоем - и стало страшно,
и уже не поем, не смеемся, и лишь призыванье Бога
слышит та женщина, которая была и есть недотрога,
хотя угрозы несутся со всех сторон ей вдогон,
и понимаешь, что - это прогон,
последний прогон перед премьерой:
первая любовь твоя - и в смерти я буду - первой.

***

Ты у меня умный. Молчи, молчи.
Верней и надежней сердца мне не сыскать.
Как я кричу, о Господи, имя твое в ночи.
Научилась - слушать. Учусь - звать.
Мне без тебя всюду - никак.
Я и ты это сплошное « Ты» :
Как путницу по дороге гонит меня тоска.
К не останавливают взгляда цветы.
И не пахнет лилией речной ил.
И не блестят у форели бока...

Господи, как ты меня повторил
в двух этих жестких стальных зрачках!
В этих руках мальчишечьих ты меня сжег.
Его губами узкими заклеймил.
Ну, что ты Господи, в нем нашел?
Отдал меня ему, осудил.
Сбыл с рук, Господи, да? Ведь я твоя,
только твоя была: нежность и лед.
А ты отправил меня в такой полет
С этим пилотом осьмнадцати лет...

А он совсем безумный пилот
Он и кнопки, вообще не те жмет!
И рычагов, как у Тебя, у него нет.
Он даже не знает разницы между «нет» и «да»
а Ты отдал меня ему навсегда.
Правда, он у меня умный. Молчи, молчи!
Хотя не ведает, что творит.
А что остается мне? Кричи - не кричи,
нет разницы в мире твоем, Господи,
меж «да» и «нет» .


***

Пятое измерение
Прямой и обратный образы.

Как муфтий
задремавший над огнем
в стеклянном шаре
катится звезда
в другие небеса
сквозь сон его,
в ладонях теплых
муфтия
согретый.
Согрета
муфтия
теплом ладоней
сквозь сон его
в другие небеса
звезда катится,
как стеклянный шар,
в котором муфтий
дремлет над огнем...

***
«И ты мне все простишь»
/А. Ахматова/

И мы с тобой друг другу все простим.
И даже то, что я не молодая,
и то, что с именем и знаменем моим
носилась вся твоя мальчишья стая.
Что мы с тобой не ровня - видит Бог,
И хочет Бог, чтоб мы с тобой - чужие.
Но наша жизнь была - единый вдох,
все сочтены секунды дорогие.
И то, что я гуляю с Двойником
прохладными весенними ночами,
но вечно возвращаюсь в этот дом,
где ты, последний мой, где ты, венчальный,
возлюбленный, желанный, невозможный
неровен час - войдешь неосторожно туда,
где мы друг другу все простим.


Корни

Долголицею египтянкой,
ольголикою скандинавкой
вырастала с сибирскими ханты
я, удмуртка и астронавтка.

Как звезда звенит в звездной россыпи -
так душа говорила с природой:
словно лошади на погоду
пьют и пьют протяжно и досыта.

Вырастала я и в сбирки сбирала
капли красные по болотам
А вокруг жужжало, пищало,
ныло - ухало - бегемотило.

Хмарь и марево, Русь теряется,
филин фубу, однако, просит!
Ах, душа уж вверху качается,
выше кедров ее уносит!

Это детство мое пятилетнее,
с башмачком Венериным схожее:
Голубое, белесое, летнее,
золотое - во славу Божию.


***

Она плыла в янтарном обласке,
как ладанка качалась на груди.
В глаза ее глядело небо.
И кто-то новый жил внутри нее.

А он лежал, обласканный стрела'ми,
как бобр,
бессмысленно распялив рот в улыбке.
Глаза его открылись тьме.

Ее он пуще жизни полюбил
всего однажды, дав себе продленье.
Но эта плоть теперь как решето:
не зачерпнуть и одного мгновенья.
Он теперь одно с тем мальчиком,
дай Бог ему любви.


***

Вот мужчина женщину бросает.
Он ее кидает и не ловит.
И она летит по белу свету,
даже некрасиво и нескромно.

У него теперь другое дело.
Там он - тоже - женщину бросает.
Эта - все летит по белу свету,
И ей вслед уже никто не смотрит.
Вслед посмотришь - шляпа улетает.


***

Мы живём в обшарпанных наших квартирах,
ремонтируемых перманентно или ждущих ремонта,
среди ржавых болот, деревянных сортиров,
в нашей памяти вывеска: «Всё для фронта».

Мы живём невостребованно, почти анонимно.
Мы едва поднимаем глаза навстречу друг другу.
Наши дружбы смешны, конъюнктурны, интимны.
А любови гарцуют цирковою по кругу.

Наши деды сидели на общих парашах.
Наши бабки рожали наших мамок в теплушках.
Наши папы и мамы уже были не наши.
Они строили, сеяли и ходили пригнувшись.

Наши женщины стали заметно сильнее.
А мужчины заметно пошли на убыль.
Наши дети – без Родины, им виднее,
Но кого променять этот утлый угол:

наши серые лица без улыбок и боли,
наши злые наезды на тех, кто слабее,
наши узкие метры,
нашу вольную волю,
наши чёрные души,
наши снеги белые.


***

Я не здешняя здесь, чужая,
и в миру у вас – на пиру.
Птицей осени оставляю
на пиру ветров – по перу.

Я неправая и неправедная,
и неправильная, смотрю косо.
Меня сеяли – не убрали,
и торчу теперь спелым колосом.

Сны весенние мои – птичьи.
То сорочьи, то галочьи – пёстрые.
Если я из себя их вычту?
Что останется? Смех просто.

Недоскрёбана – вся в коростах.
Недолеплена, недолюблена.
Но зато – оба-на! – баба рослая я,
кулаком-мужиком приголубленная.

И в карманах моих – ветер.
И в глазах у меня – синь.
Если ты меня где встретишь
«Чур меня», - говори – «Сгинь!»

И пока я такая не сказанная,
и неспетая и неслюбленная,
соловьи в моём сердце все разом поют,
со всех рощ соседних приблудные.

Не для славы, не для победы,
не для денег – за - ради жизни
я живу – на печи еду,
исполняю желанья трижды.

Потому говорю: мол, не здешняя я.
Мы не местные сами, не тутошние.
Если встретимся – суй кукиш.
На базаре пяток других купишь –
И утешишь себя, и потешишь себя,
И полюбишь себя, и забудешь меня.


***

Я новгородских кровей азиатка,
варварка дикая,
скифка и рысь.
Чаша степей мне кибитка – палатка.
Чаша небес, из неё я напьюсь,
чаша кровей, из которых я слеплена,
чаша песка, чтоб запомнить узор –
всё это – чаши поющие,
пепельных губ моих пьющих
прямой приговор: пить -
петь.


***

Некрасивое слово «пилот»
в некрасивом летит «самолёте»,
осязая пространство, полёт,
плотность крыл, напряженье на взлёте.

А красивое слово «гусар»
пригласило прекрасное «даму»
посмотреть, как пылает пожар
за рекой, где кочуют цыганы.

Некрасивое слово «пилот»
в бутафорских очках некрасивых
видит сверху всё наоборот:
видит дам и гусаров счастливых.

Между тем как внизу – ерунда.
Он её уговаривал вяло.
Некрасиво тянулась вода.
Неприлично изба полыхала.

Не пошла эта «дама» в стога:
погорели луга заливные.
Не приставил супругу рога
Этот самый гусар заунывный.

Только наш некрасивый «пилот»
так и думает по приземленьи:
дескать, вот неспесивый народ
эти дамочки в русских селеньях.


Пенелопа

От своих измен я страдаю не меньше,
чем от твоих.
Да и ты от своих измен мне страдаешь
не меньше.
Спорим, что я не успею закончить
вот этот стих,
как ты снова выйдешь
на поиски новых женщин.
А ещё – попробуй и ты досчитать до ста –
мне опять отбиваться подушками и локтями -
Пенелопе от женихов. Твой корабль пристал
к берегам Цирцеи.
К берегам Цирцеи притянут!..
Чтят богини героев. И ты пострел, поспел:
по волнам одиссеи своей направляешь парус.
Я останусь ждать. Среди прочих дел
распускать и ткать.
Распускать и ткать я останусь.


Мальчики – девочки

Мальчики играют в игры: дела – дела,
секс, наркотики, девочки, пиво и раки.
Девочки играют в игры: куча – мала,
классики, фантики, юбочки, семьи и браки.

Мальчики: ставят задачи, идут напролом,
владеют английским, компьютером,
«Стечкиным» и «Макаровым»,
водят автомобиль, сидят за ломберным столом,
впаривают фуфло, вспарывают бабло, парятся.

Девочки: вежливо гнут свою линию
от щиколоток до бровей,
боятся щекотки,
нежно кивают головками как ромашки,
всем чудесам света предпочитают –
любить самых плохих парней,
рожают от них детей,
и в просторечии зовутся наташки и машки.

Мальчики: любят свободу и полный улёт,
бывают порой трусливы и часто – глупы,
но если их не было дома несколько дней напролёт,
то они покупают девочкам новые шубы.

Девочки: выгуливают шубки под зависть подруг,
грустят, перекрашиваются, хорошеют,
худеют.
И, если им выпадет как- то просвет и досуг,
они тоже изменят мальчикам,
как сумеют.

Мальчики думают про девочек, что они
дуры.
Девочки думают про мальчиков, что они
сволочи.
Но это не мешает им играть вместе,
переставлять местами фигуры,
и не обращать внимания на всякие мелочи.


Баллада
об электрическом транспорте

Электрический транспорт замедляет ход.
Из четырёх дверей работают – обе.
Ветхая старушка, штурмуя проход,
застревает калошей в сугробе.

Граждане сугробятся, сутулятся,
рассаживаются.
Голос кондукторши простужен и толст.
«Гражданин в кепке, Вас тоже касается,
что Вы торчите в проходе, как в борозде дрозд?»

Стучим мелочишкой
о карманов нутро.
Сумлеваемся: может, за так доедем?
Это ж вам не московское, глядь, метро!
Мы – то, в масштабах города,
все – соседи!

Ближе кондуктора у меня вообще никого нет!
Потому оскорбительны
намёки про зайцев!
Нате вам, на всю свою мелочь
покупаю билет!..
Вот навязалась!..

Может, я жизнь начинаю с нуля?
Может, за счастьем своим качаюсь?!
За четыре кровных российских рубля
совершаю турне из конца в начало.

Заскорузлое время скользит юзом.
Деревянные ангелы скрипят отчаянно.
Электрический транспорт запирает шлюзы
уходящего времени,
перед вечерним чаем.

Звенькают ложечки звонками трамваев.
Зубы стучат на стыках рельсов.
Город, вечерний чай допивая,
запихивает в депо последний рейс.

А ночью – Дежурный снимает с линии
всех, кого не догнать судьбе.
А утром – Ранний – звонче будильника
первую ласточку дарит тебе.

Город озвучен трамвайными звонами,
опутан восьмёрками железных рельсов,
пронизан насквозь голубыми вагонами,
прописан средь красных вагонов – весь
город трамвайный.

Электрический транспорт набирает ход.
Металлический голос раскатывается
про Чкалова.
До Восточной доеду, поверну в обход –
до Драконьего города,
вдоль Черемошек,
по шпалам,
по шпалам

;
Любовь Кораблина



Кораблина (Татишвили) Любовь Михайловна (1958 - 1983 гг.).

Родилась в Молчановском районе Томской области. Окончила филологический факультет Томского университета. Преподавала в ГПТУ № 27. Стихи публиковались в томской периодике, в сборнике «Завтрашнее утро», альманахе «Каменный мост». Ав-тор книги «Буду…» (2007).


***

Моя провинция, сентябрь!
Как солнечны твои дороги!
Твои воспоминанья строги
И сладостны, сентябрь!

Ты- позднего тепла свирель,
И терпким запахом согрето
Мгновенное, как стон и хмель,
Томительное бабье лето.

Пусть не постичь твоих глубин,
Пусть ветром календарь залистан…
Сквозь пыльный полог паутин
Ты - гимн первоначальных истин.

Все повторится. Во дворе
Еще листва не облетела...
Рябины трепетное тело
О новом бредит сентябре.



***

Слово красное, ты не лги мне,
Что щадят меня твои ливни...
Я пою веселые гимны,
Я сильней слоновьего бивня...

Не прошьет меня этот дождик,
Не присушит - теперь и прежде -
Эту гибкость домашней кошки –
Существа и фантазий между...

И никто ведь меня не неволит,
Но на всем - роковая метка...
Даже в небо вонзилась с болью
Из лучей золотистых клетка.

***

О тени детства! Вы апофеозом
Тех дней, где ненавязчиво и прямо
Доха дышала маминым морозом
И счастьем тайным пах печатный пряник…

Там счастье из кармана доставалось –
Не под восторг - под сладкое молчанье...
Кто мне аукнет? Как бы откликалась
На зов душа - мое первоначало.

В руках судьбы таинственные спицы
Увяжут все мучительно и просто...
Что мой очаг? Гвоздика ли в петлице?
Иль холст - доселе не проткнутый носом?

Иль это я - морозом и духами
Пропахла? И меня ничто не ранит...
И кто-то в душу прямо мне пихает,
В первоначало, этот древний пряник...

***

Было в жизни - детство и зрелость,
И меж ними -почти без слов –
Так легко, нам, так ласково пелось
На два голоса про любовь.

Было в жизни - плоды и завязь,
А меж ними - зеленый цвет.
А меж ними - судьбе на зависть
Выбран был счастливый билет.

Было - бал... И балетом белым
Тело пело, веслом плыло...
Пленом пены и платья кипело.
Пылью, пеплом быльем поросло!


***

За рекой шарманку крутят.
Трепет песенный в округе...
Мой печальный, не забудьте:
Я, недобрая, не другом…

Я же голос, загубивший
Тех, кто слышал зов свирели…
Я, бездомная, из бывших,
Из ушедших менестрелей.

Я не помню назначенья:
То ли в бубен била, то ли
По дорогам, в луче вечернем
Забавлялась новой ролью...

А теперь вот взор ваш тесен.
И поэтому в апреле
Я уйду за буйством песен,
За ушедшим менестрелем...


***

Всему - черед, всему - пора,
Пора и мне уже смириться...
Так властно ветер веет в лица,
И так трезва его игра...

Но все ж игра. Судьба - орлица,
И синий цвет ее пера
Не позволяет до утра
Спокойным ясным сном забыться.

Все превратится во «вчера» ,
Но будет сниться, сниться, сниться.

***

Соединенье кормящей руки
С голубем сизым.
Союз воркованья,
Рани и сини... Пустяк - расстоянье.
Главное - крылья сильны
и легки.
Друг мой залетный,
мой древний приют,
Званый и жданый,
Все - гром среди неба.
В теплой ладони
Призывного хлеба
Мирные крохи
Бесцельно живут.


ОДА ПОБЕГУ

Нежной была и недоброй. По краю
Крадучись. Крылья - в твоей горсти.
Горем и гордостью заклинаю,
Вспыхнув и съежившись - отпусти.
Медное солнце двенадцати Африк,
Темная плоть твоего ребра,
Милости клад и комок анафем –
Я и поныне - сестра ветрам.
В темном загоне царя Георгия
Так олениха в трубной поре
Глазом косит. И зрачки ее строгие
Так отливают на дымной заре.
Так она страстью измучена древнею –
Бегом насытиться. Чтобы у ног
Ветер плясал. Ни узды, ни стремени!
Воля - и песня, и боль, и бог.


ЗАДВОРКИ

Задворки. И хозяином ли, гостем ли,
Ты здесь - как будто в цирке за кулисами.
Здесь на ветру оставленные простыни
пропахли подгоревшей кашей рисовой.
Здесь на углу - в афишу одинокую
Давно уже, печатно и старательно,
К такому непонятному «барокко»
Вписали два таких понятных, матерных.
А от витрин, где пахнет рыбой тающей,
К церковной башенке с боками круглыми
Взлетает, вслед за голубем взлетающим,
Смех женщины к сияющему куполу...
Родства не помнят улицы парадные,
Знать не желают истину короткую...
Но магистралей праздничная радуга
Начнется и закончится задворками.


***

Мальчик мой! Грехом и нежностью
Убиенная - навзрыд!
В спину мне немое прежнее
Несговорчиво глядит.

Одного ли поля ягода,
С незнакомых ли планет -
Несравненной сласти ядами
Переполнен этот бред.

Глаз твоих ловлю ласкание.
Как русалку ловит пруд.
И - тепло, и нераскаянно


***

Вот город. Пустота вернулась
В него с умчавшейся листвой.
И несравнимый тяжкий ужас
Пред наступающей зимой...
Все кажется: как только берег
Реки затихнет подо льдом –
Неумолкающих истерик
Не выдержит усталый дом.
Он рухнет под напевы вьюги.
Обломки ставень и ворот.
И все, что знали друг о друге,
Пришедшим снегом заметет.


***

Так солнце плещется в бокал,
Так - стон «умру за вас» ...
И так - в пустой и темный зал
Твой жадный жаркий пляс.
Сквозь целомудрие оков,
Сквозь кожи хлад и зной
Так рвется крови хриплый зов,
Быть может, голубой...
И - повинуясь, и - смеясь,
И - побледнев у ног -
Так падают. Прославить страсть,
Поднять ее платок.

***

Не выдано сомнение
Ни словом и ни жестом...
О, счастье невезения!
О, бред несовершенства!
Быть может, озадачены
Страданий новых болью –
Научимся оттачивать
Свои смешные роли...


***

Ты опять - с моим портретом мучиться.
Отложив кастрюли и вязанье,
Снова я - прекрасная натурщица.
Соучастница. Покорно зябну.
Помогаю легкою насмешкою,
Помогаю ценными советами...
« Нарисуй таинственную женщину
С темным взором и губами детскими» .
Наконец упали кисти кучею:
« Все вместил, что есть в тебе от бога...»
Отступаю. С полотна пахучего
Смотрит воплощенная тревога.


***

Моя упрямая ладья, моя упругая,
Поверх волны легко и наугад.
Я - позади, и - впереди, и - между стругами,
И на корме мой разноцветный плат.
Моя волна, моя обидчица, отбеливай
В соленых брызгах розовый подол...
Не он ли - парусом, безумным, как Офелия,
И праздничным, как будто в бурю - мол.
Моя судьба, моя не страница- распутица,
Моя разумница, раздорница моя...
В который раз пообещай, что сбудется...
Потом - гаси последний свой маяк.

***

Терема кругом, терема
Да окрест - колокольный звон.
Желтые кружева окон -
Вот какие вы, терема.
Молодой вдове терема - тюрьма.
Не горит свеча и не плавит воск.
На плечах - платок, на бровях - сурьма.
Да в окне резном - в теремах Томск.
Да в окне резном!...
Эх, кабы не молва -
Побежала бы со всех ног...
Ветер вплел в узорные рукава
Сто соблазнов..
Да крепок в дверях замок.
На дверях замок, на дверях - резьба,
А на воле - Томь разлилась,
Чистая, как солнцем выстеленная изба,
Синяя - синее вдовьих глаз.
Ах, река, река, голубой узор,
Берегут тебя берега,
Берегут, как колокол бережет звон,
Как вдову берегут берега.


***

Все на распутье –
Память и беда,
Моя судьба,
Мои пути и путы.
Мой опыт не пропетый,
«Нет» и « Да» -
Все на распутье…
Несет мой плот –
Где паруса плотны.
Где ветер в их полотнах –
Плут, по сути…
Где близко до звезды
И до волны,
Где все – распутье.


***
Жене

Как две планеты - два гадальных блюдца!
Какая сила их едва коснулась
И нас коснулась-
Нам не разминуться!
Обуглит нас короткое «Люблю вас» .
Нам не отвлечься и не отмахнуться.
Не разминуться... «Можно на минуту?» -
«Навек хотите?» Пусть они смеются-
Мой красный плащ - он все равно салютом!
Он все равно - не ризою, но сердцем
Запляшет - хвост невиданной кометы.
И в этом взрыве, в этом страшном блеске,
Неразминувшимся, что нам до пепла?!

;
Владимир Ниренберг



Ниренберг Владимир Исаакович (1939-2004 гг.).

Родился в г. Запорожье. Окончил Омский химико-механический техникум, экономико-юридический факультет Томского университета. Стихи публиковались в альманахе «Сибирские Афины», сборниках «Магистраль», «Любовь и судьба», книге «Антология поэзии закрытых городов» (1999). Автор двухтомника стихов «Еще теплы и встречи и разлуки» (2004). Член Союза журналистов России.


***

Молюсь на жизнь,
Молюсь на свет.
О, эта невидаль и диво!
Любви молюсь,
Которой нет!
Но сотни раз
С ума сводила.


Желтая страна

Желтое море, желтое море.
Соль на зубах островов.
Волны, медузы, ветер в миноре,
Праздник, когда есть улов!

В золоте лица, улыбки навстречу.
Рай неземной - на Земле.
Может в раю я любимую встречу?
Весело в желтой стране.

***

В них что-то от слепого колдовства:
Ни хитрости надуманной, ни позы!
Поклонятся усталые березы -
И в милости бессонная листва.

Дивятся ими звездные миры,
Когда в тени блаженствует прохлада.
И верится, и ничего не надо
До самой светлой, песенной поры...

Редеют ли березовые пущи?
Иль всуе им иные судьбы несть?..
Но слышу я в сегодняшнем, насущном
Веселую березовую песнь.

Они в любом российском уголке,
Как что-то невозможно-дорогое.
Прильну плотней к березовой щеке:
И радость - в радость,
Горюшко - не горе!..


***

Все тот же дым валит от русских бань,
С утра опохмеляется Россия.
И в каждом доме: «Где ты шлялся, Вань?»
А то сурово: «Черти где носили?»

У Вани васильковые глаза,
Во взгляде непокорность и смятенье.
Уронит шапку, встанет к образам,
Помолится с мольбою о спасенье.

Вчера так было, сотни лет назад...
И образа глядят со стен сурово,
Но неизменен жизненный уклад:
Покаются и все начнут по новой.

Заутреня, звонят колокола.
И не понять - где будни, а где праздник?
И что-то вся Россия проспала,
И бродят в Ване скоморох и Разин.

***

Полусонно, со страха ли?
Голосами нестройными
Пели птицы и плакали
Над деревьями хвойными.

Ты ушла неразгаданной,
Будто в чем-то винилась!
С красотой недосказанной...
То ль была? То ль приснилась?

Осыпались невинные,
Позабытые ветками
Листья, ветром ранимые,
Иглы с тайными метками...

***

Пьянеют хвойные ветра,
Подснежник на поляне пляшет,
И ребятишки у костра,
Как крыльями, руками машут.

Шепнула лиственница ели:
- Да Вы ничуть не постарели.
- И Вы, подруга, в самый раз!
Весна омолодила Вас.

Играет солнышком апрель,
Поют разноголосо птицы,
И я любви вдыхаю хмель,
Чтоб умереть и вновь родиться.

***

Почти до дна испив забвенья чашу,
Познал любовь, и злобу, и тоску...
Мне повторять свои ошибки страшно.
Но я рискну, в который раз рискну.

Все может быть в судьбе моей игривой.
К терпению приучена душа.
Ты, как звезда далекая, красива.
С тобой светло и радостно дышать.

Что воля мне? Неволя - много слаще!
Отдам ее без выкупа и слез.
В тебе одной душа моя пропащая.
В тебе одной - весь хаос дивных грез.

Возликовать и поклоняться молча -
Я не хочу. Смиренья стер печать.
Прости мою безумную настойчивость -
В последний раз дай музыке звучать!

***

Ты не цыган, я не цыган,
Не цыгане мы с тобой.
А в Сибири холодрыга –
Хочешь, смейся, хочешь вой.

Не цыгане, не якуты,
Только сивые усы.
Баламуты, баламуты –
Оба писаной красы.

Всё нам по фиг –
В ус не дуем,
Не подъедешь на козе.
Мы и пьяные кайфуем,
Мы и трезвые – в грехе.

А от женщин нет отбоя.
Кто же против красоты?!
Нас таких на свете двое:
От Урала до Читы.

Не цыгане! Да и кто нам
Веселиться запретит?
Пой гитара, пой со стоном.
Ты от скуки нас спаси.

***

Еще теплы и встречи, и разлуки.
Еще судьба играет нами впрок,
И купол неба светел и высок,
И слышу песен трепетные звуки.

И сбывшимися кажутся слова...
И где-то вне пространства - ожиданье.
И кружится шальная голова,
Как будто после первого свиданья.

Еще бегу в круговороте дел.
Еще душа на дереве соблазна.
Еще не понимаю: где предел,
Пою - и не предчувствую опасность,

Не ведая, что где-то зреет суть,
Вдруг обожжется мысль о неизбежность:
Звучит мотив, а мне уж не вздохнуть...
И где-то вне пространства - наша нежность!


***

Я встретил говорящие глаза,
И руки говорящие, и сердце.
Один поэт пророчески сказал:
«От женщины, как от судьбы, не деться!»

Запали в душу дивные слова.
Сбылась мечта. Я встретил совершенство.
Я жизнь люблю. Она всегда права.
Спасибо ей - за счастье и блаженство.

Бог терпеливых верой награждал...
Мне выпало немало испытаний.
Я встречу эту выстрадал. Я ждал.
Я жил надеждой будущих свиданий.

Я встретил говорящие глаза.
Не знаю я –
Смогу ли в них согреться?
Быть может,
Надвигается гроза?
И от нее
Захватывает
Сердце?

***

Дом чужой.
В нем поселилось горе.
Только я ему -
не поддаюсь!
Мы давно не ссоримся,
не спорим...
Отчего
сквозь слезы
я смеюсь?

Отчего,
когда наступит вечер -
Я тебя искать не устаю?..
Был же я
спокоен и беспечен -
А теперь себя не узнаю!

А теперь
с утра и до заката
На душе - безмерная тоска.

Ты -
моя безмерная утрата...
Ты моя утрата на века.

***

Я шел на свидание,
Заплаканный,
Как небо,
Как человек,
Летящий в пропасть,
(Еще живой)...
Склеивал кусочки
Невозможной встречи.
Они рассыпались,
Как мозаика
В калейдоскопе.
Почему-то
Эти фигурки
Были радужные?..
И в глубине души
Рождалась
Улыбка.
Где-то впереди,
Высоко-высоко
Появились
Первые просветы
В облаках...
Я шел
к Тебе.

***

Тяжелеет летний воздух,
Упоенный, светло-терпкий…
Сердцу требуется роздых –
Умирают птицы в клетке.

У разлуки тоже есть
Продолжительность
В пространстве.
Долог день, когда он - месть,
И тяжёл - в непостоянстве.

Доверие

Как все предвидела случайность?
Игра не стоила нам свеч!
Мы шли, закрыв глаза, на крайность:
От расставания - до встреч.
Меж нами были две дороги,
Одна ворчливая река...
Ты голову кружила многим -
Чтоб победить наверняка!
Еще, не зная потрясений,
В слепом доверии судьбе -
Душа молила о спасении
Любви моей.
Любви - к тебе.

***

Две судьбы. Две скамьи. Два крыла.
И века от рожденья Христова.
Я и ты. Между нами ни слова.
Лишь костер отчужденья пылал.

На закате прощальным лучом
Кто-то грелся иною судьбою…
Лился свет – все ему нипочем!
Мы сидели друг к другу спиною.

Будто не было встреч и разлук?
Как давно… Как давно это было!..
Мы касались бесчувственных рук.
И… любовь, словно гость, уходила.

Щенок

Он кочкой сжался в уголке.
Он не визжал, не выл, не плакал.
Сосал вторые сутки лапу
И в безысходной был тоске.

Он был не нужен с первых дней –
Не наделила жизнь породой.
Щенок. Без дома, без родни
Под беспощадным небосводом.

Неотогретая душа.
Глаза с мольбою о пощаде…
Он никому не помешал.
Никто не встретил, не погладил.

Он кочкой сжался и молчал.
Щенок. Ему ль сибирский климат?
А люди шли все мимо, мимо...
Он понимал их.
И… прощал.

Песня счастья

Свет пронизывает вечер.
Шторы морщатся стыдливо.
И течет сквозь пальцы вечность.
Встреча - выстраданным дивом...

В полубреде, как причастье,
Нежно имя прозвучало...
Повторялась песня счастья -
Без конца. И без начала.
;
Михаил Орлов



Михаил Павлович Орлов (1949-1986 г.). Стихи публиковались в сборниках «Ступени роста» (специальный выпуск газеты «Молодой ленинец»), «Молодые голоса» (2000), альманахе «Сибирские Афины» (2001). Автор книги исторических миниатюр, эссе, фантастических новелл, рассказов, стихов «Травы чужих полей» (1989). Творчество М. Орлова получило высокую оценку В. Каверина. В ТПУ восемнадцать лет проводится конкурс молодых поэтов им. М. Орлова.


***

Откуда взлетают бомбардировщики?
Вой. Дрожь. Старт.
Колеса несущее бегут
по широкой бетонной равнине,
по бетонной пустыне,
по бескрайнему полю
твоего сердца, приятель!
Вот откуда взлетают
Бомбардировщики!
Из твоего сердца. Да.
Из пустыни твоего сердца.


Висящее слово в цвету

Листву твоих рук я раздвину,
Коснусь обнаженного тела,
Мерцающих сумерек кожи,
Шершавой коры твоих бедер.
Сладки твои горькие губы,
Глаза твои тьмою сияют,
Как в полночь заброшенный город,
Как море, упавшее навзничь,
Над нами цветущее слово
Качнулось вишневою веткой,
Намокло огнем и взметнулось
На плачущих крыльях тумана.


Азия

Где качаются пьяные росы
И дрожит, как в соитье, земля,
И ползут по пескам тепловозы,
Тяжкий хвост в тишине шевеля,

Где пространства живые изгибы,
Завораживают мой глаз –
В спящей гибкости черные ивы,
Вечной женственности соблазн.

Я опять, словно пена всплываю
Из соленых глубин бытия,
Я испить этот жемчуг желаю
Перламутровой плоти ея.

О, сладки азиатские губы
И неистова юная плоть!
Пусть вовек не уходит на убыль
Жажда розы цвести и колоть.

***

Эти женщины тоже, как птицы,
Из открытой ладони клюют
Лебедяную горькую пищу
Неизбежных коротких минут.
Я не плакальщик и не обманщик,
Не добыча и не птицелов.
Я всего лишь усталый шарманщик,
Ворошу свою песню без слов.

***

Необходимо быть суровым
Тому, кто, робость поборов,
Свою судьбу доверил слову
И от него не ждет даров.

Но, зная вес упругих весел,
Плывет один по стрежню весен,
А на корме, задумчив, волен,
Сидит горбатый, вещий ворон.

Не слушай ворона шального,
Его пророчества больного,
Не верь меняющейся тени,
Дремотной зелени сирени.

По струям светлой горести
Тебе тогда легко грести,
Когда свободою пропахла
Твоя соленая рубаха.


***

И танцующие рыбы,
И летящий облик туч,
И снегов нагие глыбы
Жаркой жизни ловят луч.

Жизнь уходит из-под стражи,
Убегает из тюрьмы.
Рот ее голодный страшен
И глаза насквозь черны.

За спиною косы вьются,
Обвиняют худобу,
Словно это крылья бьются
С частым стуком по горбу.

Объясни, чего ты хочешь,
Черный ангел за спиной,
И о чем во сне бормочешь,
Наклоняясь надо мной?

Со слезами исчезаешь,
Ничего не говоришь.
Ты сама себя не знаешь,
Не жалеешь, не хранишь.


***

Мы медленно себя осознаём
И горечи своей не понимаем.
Своей судьбы глубокий чернозём
Не так рыхлим, как на пласты ломаем.

О, если бы когда-нибудь постичь
Всю высоту отеческого крова
И землю материнскую почтить
Цветущей силой разума и слова!


Прогулка под дождём

Изогнуто время. На небе кривом
Чудовищно мчатся изгибы, извивы.
Дома неприступно стоят под дождём,
И жмутся к земле обнажённые ивы.

Столбы обрастают подобием слёз,
Дороги сжимают бетонные скулы.
Затихло. И снова дождя перекос.
Плывут по Обрубу весенние гулы.

Гаврила Степанович молча кричит.
Он рад, что гремят ошалелые воды,
Что тучи летят и что всюду журчит
И лезет наружу идея свободы.

Ну, что ж, постоим под дождём без помех,
Послушаем ветра весеннее пенье.
Мы тоже сумеем раскатистый смех
Добыть из гранитного долготерпенья.


***

Я люблю, наслаждаясь покоем,
Засмеясь, увидать на бегу
Красный Марс над заснеженным полем,
Пляску сосен в туманном кругу.

И в малиновой чаше заката
Я люблю голубой алкоголь
И над лесом плывущих покато
Облаков перекатную голь.

И поющую где-то в пространстве
Ночь смеющихся голосов,
И черёмуху в белом убранстве,
Невесёлую дочь холодов.

Я люблю эту пышную скудость
Снеготелой российской зимы,
И печальную лёгкость, и трудность
Бытия среди снега и тьмы.

***

Бормочет колокол усталый.
Тяжёлых звуков бахрома
Висит над изгородью алой
У Воскресенского холма.

Он был, гудел, исчез. И снова,
Закут вселенной обогнув,
Стоит у города родного,
Прильнув к туманному окну,

Расплющив нос, урод уродом.
Ты побирушкой жить привык.
Давно ты разлучён с народом
И с пустяками стал впритык.

Лишь иногда в концертном зале
Твой дивный голос задрожит
И, тронув музыку слезами,
В пустырь пространства убежит.


***

В потемневших зёрнах света,
В чешуе поющих вод,
Подобравши юбку, лето
Переходит речку вброд.

Дрогнула струна тугая
И, зрачками поведя,
В небо смотрят, не мигая,
Серые глаза дождя.

Здравствуй, северная нега,
Суеверия осин!
Между альфой и омегой
Время плачет на оси.

А пригорок-мотылёк
Тихо крыльями взмахнул,
Улетел на губы ночи,
Лёг на травку и уснул.


***

Когда услышишь русский говор
И в нём сращенье новых сил,
Прообраз времени родного,
Который ты в себе носил,

В тебе проступит незаметно,
Внезапно, будто наобум,
В лице, в походке - посвист ветра
И звёзд летящих страшный шум.


***

Жизнь идёт. Юродствуют пророки.
Мотыльки братаются с огнём.
Спят полупрозрачные сороки
В ноздреватом воздухе ржаном.

Прячутся ручьи под корни ивы,
Реки в море медленно скользят,
И дубы, суровы, молчаливы,
У истоков нежности стоят.


***

Ночь. Дороги увязли в снегу,
Труд и отдых смешались в стогу.
Перемешаны время и сон,
Перепутаны отзвук и звон.
Будет сыпать пороша весь век,
И в сугробах стоять человек,
Словно темный огонь на земле
Или миг изумленья во мгле.


***

Я сложен
Из образов простых,
Как ветер, солнце, листья,
Как любовь, как жизнь.
Я сложен,
Чтобы купол мысли
Венчал высокий
Храм судьбы.


***

Пространства черновой набросок.
Дух-перекресток. Век-буек.
Безрукому дается посох,
Беззубому - сухой паек.


Счастливее всего больные.
У них забота и уют.
И музыку в миры иные
Им легкой спутницей дают.


***

Я никогда не был одиноким,
Даже на берегу Белого озера
Среди умирающей листвы.
Даже когда удача и друзья
Перестали заходить в мой дом,
Я не был одиноким.
По-прежнему люблю
И нежно вспоминаю всех,
Кто хоть однажды
Говорил со мной.


***

Чтобы понять печаль земли,
Всю глубину ее расщелин,
Туманом утренним замри
На путах солнечных качелей.

Зализывая кровь полей
И с нами вместе вечно маясь,
Ты будешь сильного сильней,
К земле родимой прижимаясь.


***

Где пшеница расставила тонкие ости,
Где синица растренькала добрые вести,
Где сказаний собрали мы целые горсти,
Костянику преданий и жимолость песни,

Мы поставили дом, и вокруг посадили
Вперемежку малинник, березы и ели,
Чтобы птицы по ним словно мысли ходили
И в раскрытые окна все лето нам пели.

Сколько весит земли нерушимая горстка,
Сколько силы в пушинке речного истока,
Сколько счастья вмещает душа, сколько горя,
Знает зыбкий туман и косая осока.

Я ж доволен и тем, что мохнатые тучи
Мимо нашего дома плывут, убегая,
И когда, распалившись, с грохочущей кручи
Сыплет листья на нас роза бурь молодая.

Дом наш прочен. Он выдержит радостный натиск
И медвежьи ухватки смеющейся вьюги.
И в оправу труда мы поставим сияние празднеств,
По земле проходя, как глубокие плуги.


***

От роду в году тридцать шестом
Я до дна реки достал шестом.

Посреди быстротекущих дел
Я загадкой Сфинксовой сидел,

И своею речью наповал
Сам себя я вечно убивал.

Мертвым я покинул гиблый прах
И воскрес, чтоб снова видеть крах

Всех своих высоких пирамид,
Логос, разорвавший Парменид.

Стал я узким глазом красоты,
Ухом смысла, сердцем чистоты.

А частичку темную чернил
Пляшущим сознаньем наделил.

И теперь над временем смеюсь.
Пусть себе шипит, как серый гусь,

Тянет шею, разевает клюв,
Тень мою за ногу ущипнув.

От роду в году тридцать шестом
Над рекой я выгнулся мостом,

Отражаясь в мимолетной мгле,
Я служу и небу, и земле.

;
Ирина Павельева.



Родилась в г. Омске. Окончила физический факультет Томского университета. Стихи публиковались в коллективных сборниках «Бабье лето» (Омск), журнале «Сибирские огни» (Новосибирск), альманахах издательств «Современник» (Москва) и «Молодая гвардия» (Москва). Автор книги «И с нитью нить слита» (1989). Член Союза российских писателей. Живет в г. Омске.

***
Мы сочиняем прошлые лета
и целые века не без охоты,
свои грехи легко услав туда,
как радиоактивные отходы.
Наш третий глаз — священное бельмо,
невиденье, одобренное всеми.
Но существует прошлое само:
единожды посеянное семя.
От ближних бед укрыты за стеной,
защищены мечами и щитами.
Но назревает нечто за спиной,
что ранее бедою не считали.
И нам дано предчувствие ее,
хоть наважденье требует: «Рассейся» !
Так пальцем проверяют острие,
решая безошибочно: «До сердца» .
А в будущем мы видим только свет,—
там добрых дел поболее, чем ратных.—
Как будто с темным прошлым связей нет:
прямых и, соответственно, обратных.
Чтоб не сейчас принять удар клинка,
до нас пока хватало жертв удвоенных...
И сочиняем Средние века.—
Но погибаем в межпланетных войнах...

***

Вряд ли кем обнаружена,
Пишет виток за витком
Маленькая жемчужина
Под голубым колпаком.
Тем, кто,
меж звезд
скитаясь,
Ищут во тьме огонь,—
Это почти что адрес:
Нету
такой
другой.
— Где вы летите, где вы?
Где вы молчите, где?
(Радары,
будто зевы,
Тянутся
к пустоте).
В море щелчков и писка
Голос наш все слышней:
- Не подлетайте близко...
Не подлетайте близко
К нашей планете, близко
Не подлетайте к ней!
Там,
в облаков
провале,
Там,
в глубине
корней,
Нету
ее кровавей,
Нету
ее черней.
Мы к ней давно привиты,
В нас ее грех пророс.
Мы уже так привыкли,
Что под улыбкой —
«SOS!»
Мы уже так привыкли...
Не изменясь в лице:
Мертвых глаза —
навыкат.
Выживших —
на прицел.
Не прилетайте,—
кто вы?
Здесь,
кто не понят,—
враг.
— Нам полыхать
сверхновой,
Если и дальше —
так.
И никуда не деться!
Клещи сжимает тьма.
Нету такого средства,
Чтобы
занять
ума.
Кто благодетель,—
пробуй!
Плача,
грозя,
моля...
Самой красивой
Бомбой
В бездну
летит Земля.
Где вы молчите, где вы?
Может, вас нет нигде?!
...Радары,
будто зевы
Тянутся
к пустоте.


***

Звезды пылающий рубин
И ночи давящая глыба...
Как белая слепая рыба,
Тоска всплывает из глубин.
— Еще понятная не всем,
Как знанье, данное до срока:
Но будто родина далеко,
Но будто нет ее совсем.
— А может, это знак и весть:
Луча, иглы удар холодный,—
Ваш, жители другой, бесплотной,
Что будто мысль,— она и есть?!
А пустота зрачки сосет,
Вселенский тополь пух роняет...
Но смерть нас к ней не приравняет,
И подвиг к ней не вознесет.
А эта родина — в лесах,
В морях, лазурных до блаженства:
Материальность чувства, жеста
На точных атомных весах;
А та — ни тропки, ни следа,
Прозрачней тени, тише чуда,
Но все пути ведут оттуда,
Ведут оттуда и туда...
Пушинки-звездочки белы,
И не боюсь, не гнусь уже я,—
Ведь это — страсти постиженья:
Укол луча, удар иглы.
— О, как за эту я дрожу,
Как ту люблю по-детски нежно!
— Я побываю там, конечно.
Я все, конечно, расскажу...


***

Июль. И в муфельной печи —
травы зеленые рубины.
С тобой, как жаркие лучи,
уходим в выси и глубины.
Все пальцы выдадут — молчи,
читаем кожу, будто карты. —
Где были копья и мечи,
где были скрипки и цикады.
Давно, давно, давно, давно
в какой-то Вязьме ли, Рязани,
испив кровавое вино,
нас эти травы пронизали.
До дна, до дна, до дна, до дна
им кубки страшные готовьте.
И застывают времена,
Как электроны на катоде.
К груди, к губам — горячим ртом:
блуждать во мраке изначальном.
Потом, потом, потом, потом
мы долго веру излучаем:
Любого бога умолим:
смири людей на поле бранном!
Да только бога мало им,
и снова крови надо травам.
...Дадут испить сладчайший мед,
и подыхать от жажды бросят.
Я не пойму, он не поймет,
мы не хотим, но нас не спросят.
И обреченнее свечи,
почти погасшими глазами:
молчи, молчи, молчи, молчи —
за нас другие досказали.


***
Что с нами сделал этот век –
Истерик, брызжущий слюною!
- Мы так и сяк, мы бек да мек
Над разоренною страною...
С лицом отравленной княжны
Прильну к плечу, - на загорелом
Так пальцы женские нежны,
Но нежность пахнет лазаретом.
Все пахнет ужасом, кругом
Следы невидимого барса.
В себе провижу и в другом
Пустыню будущего Марса.
Но, больше не к кому, - к тебе,
Негодная к боям и дракам,
В такой ребяческой мольбе,
Не веря очевидным знакам.


***
Наверное, надо: забыли леса,
В которые мы не врастем.
И чтобы душа поднялась в небеса -
Проделывать дырки гвоздем.
Чтоб дольше с любовью на несколько лет -
Их надо прожить вдалеке.
И чтоб от тебя отпечатался след -
Ударить меня по щеке.
Наверн% 23.12.2014

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.