Письмо Сергея Садовского на Сахалин

Зырянское (Томская область), 26.07.2000г.

Витя, дорогой, здравствуй!

Радости моей уже неделя: письмо от тебя получил 18-го, на второй день своего выхода на службу после отпуска. Денег, как у нас водится, не получил ни до, ни после, а если точнее, то не расписывался в платёжной ведомости за зарплату с января. Терпение на пределе: и увольняться не хочется, и в суд подавать весьма проблемно. Пишу это к тому, на каком фоне состоялось получение твоего письма.

Слава Богу, «отыскался след Тарасов».
Хоронить мне тебя очень уж не хотелось, носил твоё фото к одной колдунье, она мне сказала, что ты жив, только проблем много.

Да у кого их сейчас нет! А я уж, грешным делом, подумал, что ты решил скрыться от наших тягомотных неурядиц где-нибудь в Японии или Гонконге.

Но пусть будет так, как тебе лучше, как тебе удобней. Мне просто не хотелось тебя терять – слишком много хорошего и доброго с тобой связано. Я ничего не забыл, и с годами всё чаще вспоминал дни, проведённые с тобой, и благодарен Господу за то, что они были.

Вспомни сам: если даже случались какие-то размолвки, то какими мелкими и ничтожными, а то и смешными кажутся они сейчас!

Главное-то было в другом, и разве могу я забыть твою поддержку в такое трудное для меня время, те светлые минуты дружеского общения, тех людей, с которыми ты меня познакомил.
…
В своём последнем письме я посылал тебе полосу из «ТМ-экспресс» (томской молодёжки, почившей в бозе) – там были стихи из цикла «Образы Армении» (все на полосе не поместились, но и за то, что вышло, спасибо Вере Петуниной, она была тогда редактором).

Было это году в 90-м. Ответа от тебя я не получил, потом писал твоей маме – и с тем же результатом. Потом ждал, что ты отзовёшься, потом перестал ждать.

С 1988 по 1991-й (до путча) я работал в асиновской газете, взяли меня туда с руками и с ногами (выражение тамошнего редактора)…

Три года ездил на автобусе и попутках туда-сюда, дорогу оплачивал из своего кармана и, поверь, наконец, просто устал.
После путча меня уволили…

Три недели отвёл себе на отдых, ходил на рыбалку, за грибами, ягодой, а потом поехал в Томск и устроился собкором в новой газете «Народная трибуна». Чтобы там заявить о себе и закрепиться, начал с громких материалов – собственно, впервые, наверное, писал то, что хотел…

Потом пошли переводы, материалы об искусстве, музыке. Газету серьёзно зажимали… и, наконец, собкоров сократили, а потом и газета умерла.
Так в декабре 93-го я стал безработным. Писал в другую газету – «Томский вестник», в основном переводы с польского (кроме стихов). Написал большую статью о Пугачёвой…, опубликовал статьи (компилятивные переводы) о Марлен Дитрих, Жане Габене, Анне Маньяни, Анне Герман. Честно говоря, писал их для себя, для собственного удовольствия.

В конце 96-го одна мадам (журналистка) задумала издавать провинциальный журнал и позвала меня. В двух первых номерах мне удалось опубликовать исторический очерк о Зырянке, полосу стихов и всякую мелочь.

В финансовом плане мадам меня хорошо надула, и сотрудничество с ней я прекратил. После меня она выпустила ещё один номер и села на мель, т. к. таких дураков, как я, не очень много.

Чтобы окончательно не сойти с ума, в 94-м году я сел за словарь фамилий жителей нашего района и обнаружил, что это очень увлекательное занятие. Аналогов такому словарю нет – есть содержащие русские фамилии, а у нас ведь – маленький Нью-Йорк: украинские, белорусские, польские, все прибалтийские (в т.ч. вежские и финские), немецкие, молдавские, тюркские, мордовские. Из редких – корейские, венгерские, итальянские, греческие, грузинские, даже 3 французские, калмыцкие, бурятские.

Всё надо было расшифровать и описать. Перелопатил кучу словарей и специальной литературы. В итоге – толстенная книга страниц 700. временные рамки: 1940 – 2000гг. Собрал 3700 фамилий, хочу «догнать» до 4000.

Конечно же, его надо везти в Томск, показать в университете нашим светилам, в первую очередь, моему преподавателю профессору Ольге Иосифовне Блиновой, но пока это нереально: в Томске не был уже 3 года! (Раньше такое и представить нельзя было!)

В эти же годы одно получастное издательство предложило мне составить сборник стихов примерно на 6 печ. Листов, я составил на 10: отобрал 200 лучших (на мой взгляд) стихов, включил переводы с немецкого и польского. С конца 96-го книга так и лежит (полностью набранная).

Сначала говорили, что бумага подорожала, потом случился пожар в компьютерной, потом какие-то неувязки с типографией (а она аж в Петербурге, т.к. с этим городом хорошо налаженные связи). Причём заметь, что с меня не просили ни копейки. В общем, какая-то авантюра, только не пойму никак, какой в ней смысл.

Жалею, что не заключил договор. Издатель пару раз приезжал ко мне домой (с телохранителем!), устраивали попойки. Ездил и я к нему раза 3, убедился, что обмана вроде нет. Но на том всё и стало.

Кстати, издатель познакомил меня во второй раз с Олегом Афанасьевым (в 73-м, когда познакомились с тобой, я брал у него интервью как у главного режиссера драмтеатра).
Книжка стихов Олега вышла в этом издательстве («Виргула»). Олег теперь не главреж ТЮЗа, а просто актёр, к тому же пенсионер с кучей болезней, но водку хлещет по-прежнему.

Помнишь ли ты Олю, Ольгу Книрим? Она во второй раз вышла замуж, приняла фамилию Шевкопляс, родила новому мужу дочь (всего у неё две, одна уже взрослая). В свой последний приезд в сентябре 97-го я был у неё. Работала она заведующей отделом культуры Томского района. Успела выпустить книжку стихов «Хочу… быть!», подарила её мне, но… в январе, как раз на старый Новый год – умерла от рака.
Я не смог поехать проводить её в последний путь. Ужас как жалко её.

У Володи Крюкова тоже вышла хорошая книга стихов и прозы, но с ним я не виделся.

Пишу тебе урывками на службе, меня постоянно отвлекают, поэтому не обессудь за некоторый сумбур и перескоки в мыслях. Дома писать нет никакой возможности: машинка сломалась, и эпистолярный жанр у меня давно не в почёте. Прибавь к этому хозяйство: всё лето пропадаю в огороде и ничего не успеваю: много прополки, поливки, ухода.

Мама давно болеет, совершенно беспомощная, уже третий год никуда не выходит. Бесконечные болячки, приступы, да плюс старческие капризы, недоверчивость, ворчливость, скупость. Таков мой крест. О личной жизни понятия не имею, даже телевизор смотрим вместе (восемь лет жили без ТВ, а в 97-м купил цветной).

Ко мне давно уже никто не приходит и не приезжает. Друзей здесь у меня нет, по душам не с кем поговорить, а собутыльников, как ты заметил, найти несложно, но удовольствия от них мало. Мои предпочитают пить на халяву, т.е. за мой счёт. Да уже надоело брать в долг в лавочках.

(Работаю с июля 97-го ответсекретарём в районке, где когда-то начинал, где меня очень не хотела редактрисса и где работает одно бабьё).

Несколько раз видел тебя во сне, разговаривал с тобой, куда-то вместе ездили, и всякий раз ты неожиданно пропадал. Однажды это мне надоело, тем более, от колдуньи я уже знал, что ты жив, и я решил отыскать Наташу через милицию (в паспортно-визовой службе у меня хорошие знакомые). А поскольку предполагал, что фамилия у неё может быть другой, сделал запрос на сына, я ведь помню дату его рождения. (А ты помнишь, как мы гуляли с ним – он был ещё в коляске – по Каштаку, а под головой у ребёнка было вино?).

В течение 10-ти минут получил по телефону адрес, но написать смог не сразу. А весной мне позвонила Наташа и в течение, наверное, получаса «просветила» меня.

Слава Богу, что ты отозвался, но как жаль, что ты так далеко, и я не смогу вырваться к тебе (или ты ко мне).

Когда ты в последний раз был в Томске? Есть ли у тебя для меня фото?

Я стал совсем седым, стал слепнуть, много всяких недугов (но говорить о них не люблю).
Стихи пишу, как и прежде, но не так часто, как хотелось бы.

Извини, что не поздравил тебя с днём рожденья – адрес мне стал известен позже. О своём грядущем «полтиннике» думать пока не хочу – дай Бог дожить.

Витя! Я совершенно не знаю, что делать, если уйдёт мать ( в августе ей будет 80). Жить здесь не хочу, да меня просто убьют. Жаль годы, растраченные на что (и кого) попало.

Жаль, что не получилось быть рядом. В Туапсе у меня есть хороший знакомый, но ведь «знакомый»… собственный дом у моря… а уехать в Германию, скорее всего, поздновато.
Что ты мне скажешь?

Невельск раньше назывался Хонто. Есть ли открытки того времени, есть ли современные?

Крепко тебя обнимаю и жду ответа.
Твой Сергей.

PPS. Читаю тоже много, но в основном периодику. Перечитываю Гоголя, Булгакова, Пастернака. Открыл и очень полюбил японца Мисиму.




Вите У. на память Садовский


Рота деревьев стоит у дороги…
Сколько оттенков зелёного цвета!
Я обивал безнадёжно пороги,
Чтобы уйти в бесконечное лето.

Кажется, время моё наступило,
Кажется, повод настал для ухода
В это желанное царство свободы.
Время желанье моё укрепило.

Больше свиданий не назначаю,
Писем не жду и признаний не жажду.
Выпив поутру горячего чаю,
Я утолю этим горькую жажду.

Только и планов, что в заросли кануть,
Где обниму и берёзы, и сосны,
Да и осины меня тоже манят
Утром ли ранним, вечером ль поздним.

Душу живую они успокоят!
К нежной коре – и щекой, и ладонью.
Видимо это меня и устроит –
Сесть у деревьев, под небом бездонным.

Там растворенье моё совершится,
С детства деревьям привык поклонятся.
Больше уже ничего не случится,
Больше мне не на что любоваться.

***

Ах, Жизнь – река изменчивого темпа!
Рембо теперь не нужен – нужен Рэмбо.

***

Не дотянуть до мэтра,-
По лезвию хожу:
Два метра на три метра –
Вот всё, что заслужу.

***

Любовной лирики вагон
На полустанке отцепили,
И поезд погрузился в сон,
За сутки наглотавшись пыли.

Потом, заправившись водой,
Состав отправился в дорогу,
И старый машинист седой
Так и не чувствовал тревоги.

Манили встречные огни,
Мосты, тоннели, перегоны…
Никто, никто за эти дни
Не вспомнил об одном вагоне.

А он стоял среди хламья,
Нисколько не грустя при этом,
Не надо пищи и питья
В нём разместившимся поэтам!

Цветаева и – Пастернак,
Ахматова и – Заболоцкий…
Какой-то в этом вещий знак,
Какой-то умысел неплоский.

Апрель возвысился стремглав,
Весна всё крепче прибывала…
Всё дальше убегал состав,
Но лирики – как не бывало.

***

Мы все любители цитат.
Порою, книги не читая,
То цепь имён, то цепь тирад
На всю округу источаем.

Какой бы горькой ни была
Та, что зовётся бренной чашей,-
Она ещё не убыла
И бередит таланты наши.

Какое пиршество ума
Порой откроется за этим!
Но скоро кончится зима,
А мы с тобой давно не дети.

Я больше не хочу тужить
В предчувствии грозы весенней,
Ведь Русь всё так же будет жить,
Как некогда сказал Есенин.

У сосен густоту ресниц
Я оценю под пенье птиц.
В библейской Книге Бытия
Укрылась молодость моя.

_____

Сергей Давидович Садовский (1951 – 2003) – русский поэт, писатель, журналист. 24.04.2014

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.