Запах

По-обыкновению, сидя за своим рабочим столом и разбирая бумаги, я ловлю себя на мысли о том, что вновь вспоминаю о Вас, как будто отголосок далекого сладковато-терпкого запаха Ваших духов из лавки господина Davidoff в эти мгновения вновь касается лобных долей моего мозга, вызывая праздные и не совсем уместные на службе грезы; однако же на часах около двенадцати пополудни, и я подзываю звонком секретаря и говорю ему следующее: «Милейший! Соизвольте забрать корреспонденцию. Благодарю покорно. Передайте собранию, что я отбываю на lanch и прибуду около двух пополудни, и не ранее, мне необходимо встретиться со статс-секретарем». С этими словами я снимаю сюртук со спинки высокого кресла черной телячьей кожи ручной аглицкой выделки, выхожу из кабинета, и пройдя через длинный ряд казенных столов, полный служивого люда, спешу залезть в поданный к крыльцу приказа черный экипаж. Шурша шинами под мерный цокот копыт, мы едем с возничим на обед в ближнюю слободу, где я велю ему остановиться у высокого забора, у которого весьма густо произрастает сад; возничий - подобранный мной лично и обученный малый, он, не говоря ни слова, отъезжает до ближайшего трактира и будет ждать меня в условленном месте в половине второго; я проскальзываю в незаметную калитку среди буйства зелени и по скрытой тропинке шагаю, слегка поскрипывая подметками сапог вглубь сада. Там на террасе сидит спиной к парапету дама в белом в широкополой шляпе, она обмахивается веером; солнце начинает припекать и я чувствую уже не лобными долями, а всем своим весьма развитым обонянием, и внутренне вздрагиваю от этого, это весьма знакомый мне аромат упомянутого Davidoff; звук моих шагов заставляет Вас обернуться и я вижу, как Вы улыбаетесь мне; я касаюсь перстов вашей руки в белой нитяной перчатке своими губами, и чувствую радостное пожатие – сильное и нежное одновременно; вы встаете со стула и прижимаетесь ко мне почти всем телом, так, что наши животы неприлично соприкасаются, пронзительная встреча взглядов, оглушительная волна аромата и вот это неуловимое движение губ, которое заставляет вздыбиться и вострепетать всю мою плоть, - ради этого, несомненно, стоило покинуть службу и тайно красться вдоль тенистого сада… Мы идем в дом, минуя прохладную залу, вы держите меня за руку и ведете меня вверх, в зашторенную спальню…
…Какие-то сорок минут спустя, пролетевшие как одно мгновение, разглядывая похожие на веснушки родинки и поглаживая атласную обнаженную кожу Вашей спины, я сожалением думаю о том, что пора на службу. Как будто бы прочитав мои мысли, Вы шепчете: «Пора… Муж скоро вернется…» и ваши локоны касаются моих плеч. Это звучит как ножом по сердцу; я снова касаюсь ваших прелестей, проведя кончиками пальцев от низу до самой шеи; долгое слияние губ; экипаж ждет в условленном месте; я заезжаю в укромный ресторан, быстро опрокидываю аперитив и хлебаю кислые щи, закусив стерлядью и пирогом; однако же, государевы дела не терпят отлагательств; ровные ряды служивого люда, шкапов и казенных суконных столов, папки, пресс-папье, чернила, нож для разрезания книг, пачки банкнот; сюртук падает на спинку кресла черной телячьей кожи ручной аглицкой выделки… Я снова думаю о Вас и меня обволакивает моя добыча - теплый сладковато-терпкий пленительный запах – запах лавки господина Davidoff, бренди и парижских сигарет, страсти, греха и еще чего-то очень волнующего, от чего мысль блуждает, вспоминая слышанную в опере венецианскую арию; капля чернил, задержавшись на кончике пера, как будто стремится осилить возникшее липкое чувство стыда, но неудержимо подчиняется закону сэра Ньютона и падает на девственное белое полотно чистого листа, судьба которого быть скомканным и выброшенным прочь, лежать ненужным в мусорной корзине до конца дня, и умереть в печи…

28.05.2013 22.02.2014

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.