ДИССИДЕНТ

АЛЕКСЕЙ СУХИХ





Д И С С И Д Е Н Т




РАССКАЗ








Жил был мужик в эпоху развитого социализма. Было ему за сорок. Школу он закончил как все, потом технический институт и работал инженером на заводе в большом городе. Звёзд не хватал, но зарабатываемых денег на жизнь хватало. А когда женился, то вместе с женой накопил за пяток лет на кооперативную квартиру и на самый популярный автомобиль «Жигули - копейку». Пока они с женой обустраивались, то детей по обоюдному согласию не заводили. А когда решились завести – не получилось. Походили они по врачам, походили, да так ничего и не выходили. Оттого и потекла у них жизнь грустная. А где грусть, там вино. А где вино, там ссоры. И по делу, и без дела. Стали они с женой друг дружке надоедать. Да так надоедать, что и глаза бы не видели. Оба образованные и ума хватило без смертоубийства развестись и имущество по-доброму поделить. Жене досталась квартира, а мужику автомобиль-копейка с гаражом. Получили они в ЗАГСе разводные штампы в паспорта и посидели вдвоём за бутылкой сурожского портвейна, пообещав не обижаться и здороваться при случайных встречах. Забрал мужик ружьишко и других своих вещей, убравшихся в чемодан и рюкзак, и переехал в гараж. Лето было. Мужик неторопливо искал себе достойное жильё, и к осени ему подфартило: нашлась однокомнатная новая квартира. Не дёшево, но достойно. Мужик не был выпивохой, и рассчитал, что всё будет хорошо. Владелец квартиры построил кооператив впрок для дочери, которая почему-то не торопилась возвращаться в родные пенаты. Сам он был военный пенсионер, крупный представительный мужчина, вступивший в войну с лета 42 года лейтенантом, командиром пехотного взвода. А закончил в 44-м после тяжёлого ранения в боях за Днепр. Он был прекрасным рассказчиком. И когда наш мужик приносил ему ежемесячную плату в размере стоимости семи ящиков водки, ветеран ставил на стол поллитра, солёные огурчики и капусту, отварную картошку. Потом доставал шахматы. И играя, выпивая и закусывая, рассказывал про печальный разгром дивизии на Дону, оборону Сталинграда, бои за Днепр и про многое другое.
На работе мужик производство не подводил, ежеквартально принимал социалистические обязательства, был ударником коммунистического труда, не отказывался от участия в работе народных дружин по охране общественного порядка. И даже не отказывался от направлений в помощь строителям очередного жилого дома или труженикам подшефного совхоза в уборке урожая. Только на выборы не ходил. Ему с молодости не нравилась эта принудиловка, когда в бюллетенях стояли фамилии министров и секретарей, которые и без выборов правили. Или фамилии тружеников от станка и от сохи, которым разрешали поднимать руки при принятии законов. И он регулярно недели за две ходил на участок и брал открепительный талон. Ни с кем этим не делился и думал про себя, что протестует против немыслимого лицемерия системы, в которой жизнь могла быть при соблюдении уже созданных законов просто неподражаемой по свободе личности и достатку. А на самом деле было неуютно, когда приходилось молча выполнять не принимаемые душой решения партии и правительства. Мужик даже стихотворение написал…
Живая мысль покрылась слоем пыли.
От лицемерья вонь стоит кругом.
И в детсадах детишки научились
Сказать одно, а думать о другом.
И показал секретарю партячейки. Тот прочитал, посмотрел на мужика сочувственно и сказал: «Ну, диссидент! Изорви и никому не рассказывай. А то так могут обмазать, что до конца жизни не отмоешься».
Нормальный был секретарь. Но совсем грустно стало мужику. И пошёл он в церковь, единственную тогда на район, и напросился на исповедь. Пожилой священник долго молчал. Потом выдал: «Бог терпел и нам велел». «Так невмоготу иногда становится. Хоть руки на себя накладывай!» - отчаянно воскликнул мужик. «А вот этого Бог не прощает,- сказал священник, - живи и терпи».

Мужик жил и терпел. Так прошло несколько лет. И стало ему за сорок. Ничего в жизни не менялось. Вожди и партия правили, торговля воровала. Милиция и тех и других охраняла. Народ терпел. Но когда вождю вручали четвёртую звезду героя, мужика так заколдобило, что купил он водки и пил всю ночь до беспамятства. Еле выжил. А когда, прогуляв неделю, пришёл на завод и его стали упрекать и грозить разными наказаниями, взыграли в мужике остатки существа человеческого. И сказал он просто, и с достоинством: «А не пошли бы вы все, как это по-русски, … Я Вседержителем рождён свободным человеком».
Мужик и до этой стычки не раз думал, что хорошо бы уйти от людского скопища в пустыню, горы, тайгу. И сейчас, когда он тихий и законопослушный взорвался, его раздумья обрели реальные черты. «Уйду! – решил мужик. – На севере и за Уралом такие просторы. На многие сотни километров ни одного человека. Не найдут, да и никто и искать не будет. Я же не преступник. Вся моя беда и вина в том, что надоело мне это сообщество». Мужик уволился с завода, выписался, продал машину и гараж. Купил билет на восточный поезд и высадился в небольшом городке, где с местного аэродрома двукрылые самолётики развозили коренное население по их стойбищам. Снарядил мужик в этом городке багаж со всякой всячиной для одинокой жизни в тайге и улетел в самое далёкое местечко, вокруг которого совсем никто не существовал. Местность была горнотаёжная. Многочисленные ручьи и речки переполняли долины заросшие кедрами и лиственницами, берёзами и прочим подлеском, в зарослях которых скрывалось несчитанные табуны копытных животных, крупных и мелких хищников и прочей таёжной живности. Рыба в речках, которую никто не ловил, резвилась на просторе, чуть не выпрыгивая на берега.
Встречавших самолёт аборигенов, которые встречали всех с одинаковым радушием, мужик посадил вокруг горки багажа и доложил, что он писатель. В тайгу приехал набраться творческих сил и сочинять без влияния окружающих в полном одиночестве. А для жилья построит чум. Потом предложил русское угощение и договорился, что ему помогут и отведут в места, в которые и сами они не ходят. А груз его, и другие товары, которые он захочет купить в их товарообменной базе, за небольшую плату перебросят на лошадях.
- Во, паря, - сказал на девятый день похода старший абориген из троих погонщиков, скрюченный старик с повреждённым левым глазом, - прибыли, как ты хотел. Место здесь зверьём, дичиной всякой и рыбой богатое, но нечистое, нехорошее. Шайтан всем командует. Но красота необыкновенная, и жизнь тут - привольнее не найдёшь. Но не ходим мы сюда. Последний раз лет десять назад заглянул и глаза не стало. И давай рассчитывай нас и мы обратно.
Мужик осмотрелся. Караван из семи нагруженных лошадей остановился на чистой лужайке, выходящей высоким берегом на речку с непривычной для гористой местности ровной гладью, шириной метров в сто. С других сторон лужайку окружали могучие кедры и изумрудные лиственницы, иголки на которых переливались под солнцем всеми оттенками зелёности. Белые берёзы сверкали украшающими декорациями. Застрекотала и вспорхнула сойка, сверкнув своим опереньем, предупреждая невидимых обитателей о появлении гостей. Не верилось и не думалось, что здесь может быть что-то нехорошее, заколдованное. Но если что-то тут непонятное и случается, то пусть это место будет зачарованным. А поляна будет у меня называться Зачарованная.
Разгруженный караван ушёл в обратный путь, не задерживаясь ни на одну бездеятельную минуту. Старик собрал по краю поляны какие-то посохшие растения, сложил их на берегу, что-то негромко пошептал и поджёг. И не дожидаясь, когда стебли прогорят, забрался на лошадь и, не оглядываясь, повёл свой отряд по звериной тропе, по которой привёл его на это место.
Мужик поставил палатку, достал ружьё, спиннинг, устроил ложе. Остальной багаж, не разбирая, занёс в палатку, а палатку накрыл сплошным листом полиэтилена. Он был любителем - охотником, и понятие о жизни в лесу имел. На обустройство у него ушло часа два. И когда он закончил устраиваться и осмотрелся, солнце начало снижаться к вершине сопки на другом берегу.
«Продовольствие надо беречь!»- мысленно предупредил он себя и пошёл со спиннингом к реке. На третьем забросе схватился ленок на полкило, затем другой. К сумеркам в ведёрке у него дружно сидели полтора десятка отличных вкусных рыбин. «Неплохо для первого дня нового бытия,- сказал себе мужик. - Попугаи здесь не живут, буду беседовать, и советоваться сам с собой. Сделаю на ужин уху и рыбное жаркое, остальной улов подсолю. И спать»,
«Утро светит нежным светом», - поприветствовал мужик зарождавшийся день, выбираясь из палатки. Был конец июня. Лето ещё только набирало полную силу и вокруг блестело море сочной зелени. Спокойно бежала вода в реке в неведомую даль. С ближнего кедра вспорхнула сойка, а на кедр откуда-то из простора реки прилетел дятел и деловито простучал своим крепким носом по твёрдой коре, выбивая себе завтрак. От его стука на соседнем дереве проснулись два бурундука и их полосатенькие шубки мелькнули вверх. «Господи! Красота-то какая! - поднял руки вверх и потянулся, похрустывая суставами на руках, мужик. - Спасибо тебе, Вседержитель, что вразумил и привёл меня сюда. Поддержи меня в моих намерениях, а уж я постараюсь тебя не огорчать». Перекрестился мужик на восточную сопку и принялся за дела.
Дел у новосёла было начать, да кончить. «Главное в моём бытие это постоянная забота о еде. Пока у меня в припасах и соль, и хлеб и многое другое. Но всё закончится и мне надо научиться жить без хлеба, без сахара и всего такого. Но жили же в каменном веке как-то. И буду с первого дня делать по возможности запас. Ловим рыбу». Мужик сказал это себе громко и через полчаса поймал десяток ленков. Почистил рыбу и вместе с вечерним уловом повесил вялиться на горячем солнце. А одну рыбину отнёс к самому мощному кедру, прикрепил и сказал громко: «Это тебе, дух лесной. Прими меня в свои владенья, не обижай, помогай. А я завсегда с тобой побеседую и отделю часть малую от своего достатка».
«Место просто прекрасное для отдыха, - осмотрел он свою зачарованную полянку, - но не для постоянной жизни. Открыто для всех непрошенных, и для ветров осенних. Надо осмотреться и найти местечко скрытное, незаметное». Долго искать ему не пришлось. С ружьём и рюкзаком за плечами, заполненным припасом и топором, мужик прошёл вниз по течению реки и обнаружил приток, полноводный и спокойный. Поднялся вверх по этой речушке на пять километров. На пути ему встретился весело шумящий бурный ручей, падающий в речку с прибрежных скал, который он перепрыгнул без разбега и через несколько шагов обнаружил тихий омут, над обрывистым скальным берегом которого была ровная зелёная полянка с гектар, окружённая могучими кедрами и порослью разно породной молодёжи. За деревьями слышался непонятный гул. Мужик продрался свозь заросли ещё с полкилометра и обнаружил ещё омут и за ним увидал завораживающий водопад. Вода падала с высоты двадцати-двадцати пяти метров тремя ветвями, сверкая на солнце разноцветными всполохами радуги. Налюбовавшись, мужик вернулся к первому омуту, подбирая по пути крепкие рослые грибы. На поляне мужик внимательно осмотрелся, обошёл по кругу по опушке, отмечая среди деревьев сухостой и упавшие деревья. «На зиму много дров потребуется»,- сказал он вслух.- И ручей рядом. Очень хорошо, что за водой ходить далеко не надо. А если водовод соорудить? Ладно. Здесь и обоснуюсь. Завтра начну вигвам строить. А сейчас костерок сооружу и сделаю второй завтрак. И этим действом застолблю свои права у местного шайтана на место. И шайтану надо будет подношение сделать. Уважать надо вечных хозяев». И соорудил он костерок, и обед небольшой. И снова для лесного духа отделил кусок и прикрепил его к кедру.
Не надеясь на постройку нормального бревенчатого дома за три месяца мускульной мощностью в одну среднюю человеческую силу, мужик в раздумьях запроектировал на первую зимовку чум, частично вкопанный в землю. Так как тёплых оленьих и других звериных шкур, которыми туземцы одевали остов чума, у него не было, то мужик придумал сделать остов из жердей, плотно уложенных друг к другу в два-три наката и сверху жерди покрыть толстым слоем дерна. А для прочности углубить чум в землю и сделать его полуземлянкой.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Строительство шло методом проб и ошибок. Мужик матерился, награждая себя нелестными эпитетами. Но когда на берёзах листья изрядно пожелтели и начали отрываться от веток, зимовье было готово. В середине оригинального вигвама стоял очаг, выложенный из окатышей и обломков гранитных скал. Очаг был массивный и сохранял тепло после прогрева несколько часов. Вдоль «стен» по кругу были сооружены стеллажи для имущества. Там же был сделан погреб глубокий и прохладный с каменными стенами. Погреб был сделан первым в очереди работ и был заполнен солёной и вяленой рыбой, грибами и пр… Ближе к очагу были поставлены робинзоновские стол с креслом и просторное ложе. Охотничьи и рыболовные принадлежности нашли место на двух специальных столбах и полочках между ними. У выхода стояла поленница с сухими дровами для растопки. Рядом на полочке лежали трут и кресало с большим камнем из кремня. Мужик привёз запас кремней и трутов, что называется из дома и, за прошедшее в тайге время, лихо научился добывать огонь старинными средствами. К выходу вела лесенка из четырёх каменных ступенек. Вход был с двумя дверками, открывавшимися внутрь. Построив чум, мужик спланировал будущую усадьбу с деревянным домом с подсобками, грядками и огородил границы частоколом, наметив посадить снаружи частокола берёзки.
И увидел Бог всё, что Он создал, и вот, хорошо весьма. И был вечер, и было утро: день шестой. И совершил Бог к седьмому дню все дела Свои, которые он делал, и почил в день седьмой от всех дел своих, которые делал. И благословил Бог седьмой день, и освятил его, ибо в оный почил от всех дел Своих, которые Бог творил и созидал.
Осмотрел мужик свою постройку, когда решил, что строительство закончено, и сказал: »Хорошо весьма! Я создание божье и не мне в шесть дней творить мой мир. Но поработал я на славу и завтра отдыхаю. А сегодня истоплю баньку, отмою все заскоруслости на теле, приготовлю ужин праздничный. А завтра уйду на отдых к водопаду».

Предполагая, что когда заметут снега и морозы заледенят реки, придётся ему как медведю сидеть в своём чуме, как в берлоге. Только заснуть, как медведю не удастся. И как он сумеет прожить первую зиму, так и определится его дальнейшая жизнь в тайге. Пока ему всё нравилось в одинокой жизни. Он ни разу ни по кому и ни по-чему не заскучал. Никто его ни к чему не принуждал. Был он полон оптимизма и уверенности. Дом есть. Надо обеспечить себя продовольствием. Огненного боя для дробовика 12 калибра из расчёта пятисот – семьсот выстрелов в год у него было лет на пять-восемь. Да полсотни коробок патронов к малокалиберной промысловой винтовке, которую мужик после долгих торгов выменял у своих проводников на огненную воду. На кедрах маслом наливаются бесчисленные орехи. Осенним слоем грибов можно весь чум завесить. Рыбой погреб уже забит. Запасаем утиное мясо, косача и глухаря не пропускаем и, если повезёт, валим лося. Так решил новый колонист у водопада, у которого он просидел весь день, набираясь под шум воды спокойствия и мудрых мыслей.
Местный шайтан, которому мужик не забывал оказывать уважение, ежедневным поминанием и разными подарками, определённо начал испытывать к мужику симпатию. Мужик давно перестал спотыкаться на ровном месте или блудить в десятке метров от своей полянки. А, наоборот, когда отчаивался найти подходящую лесину, неожиданно на месте, где он всю траву притоптал, вдруг появлялось дерево перед глазами нужнее которого и во всём лесу не сыщешь. Да и мало ли он заприметил себе содействие в трудах своих. И солончак ему помог найти дух неведомый. Мужик столько наловил рыбы, что запас соли у него попросту исчез. И когда стройка закончилась, первым делом для него было найти соль. Он знал, что соль в тайге есть, но не знал признаков для её поиска. Но на следующий день после отдыха у водопада пошёл, как в сказках советуют, по солнышку. Идёт, а ему вроде как кто-то нашёптывает: пожалей ноги, поверни к речке, иди за водопад. Раз почудилось, два почудилось. И повернул мужик назад и пошёл вдоль речки за водопад. Не был у него ещё времени ходить за водопад. Поднялся он в гору. Перед ним стояла совсем другая тайга. Сплошной кедровник сменился смешанным лесом: берёзы белым светом, словно яхты белыми парусами застелили вечнозелёный простор. Оглянулся. Лесное море с небольшим наклоном уходило к невидимой реке, от которой с другого берега снова поднималось и заканчивалось грядой разнорослых сопок, которые расцветились всеми оттенками осеннего золота. Солнце начинающегося дня подсвечивало горный пейзаж с левой стороны и тоже любовалось. Перекрестился мужик и поблагодарил бога за такую благодать. А на ствол могучего кедра прикрепил выстроганное из полена изображение местного духа, как он его представлял. Идёт мужик по звериной тропе, веточки по пути заламывает, чтобы путь свой отметить. Речка у него с левой руки бурлит, к водопаду торопится. Лес впереди становился светлее, деревья ниже и тоньше, вскоре и вообще стал не лес, а какая-то болотная хмарь. А тропа звериная становилась всё плотнее и шире, и стала разделяться, как рисунок дельты реки на географических картах. Мужик шёл по самой широкой тропинке. Земля под ногами стала похрустывать. Лес совсем пропал, только редкие чахлые берёзки и ветлы росли на светлом пятне среди непроходимой тайги. Земля была покрыта непонятными серыми пятнами и истоптана многочисленными копытами разных размеров. «Так тут целые стада парнокопытных топчутся. И никакой травы, кроме жухлой осоки. А это что блестит. И здесь, и вокруг». Мужик нагнулся, потрогал серое пятно. Краешек обломился. Что-то напомнило мужику, и он попробовал непонятное ему вещество. Это была соль. Он читал книги разные и знал, что практически на всех территориях, где живут дикие животные, есть места с выходящими на поверхность соляными отложениями. И утоляют соляную жажду в этих местах все: и лоси, и маралы, и кабарга, и изюбри, и вся остальная живность, жаждущая солёненького. «Спасён», - сказал мужик, набивая рюкзак крупными пластами закаменевшей соли.
Дни быстро становились короче. Золотая осень кончалась. Осыпалась листва, падали иголки с лиственниц и только кедры и сосны подтверждали, что тайга зелёная. Мужик старательно утеплялся и пополнял продовольственные запасы. Гирлянды сушёных грибов и вяленых рыб заполнили всё воздушное пространство в чуме. Два десятка копчёных уток и четыре окорока изюбря составляли грибам компанию. Мужик две недели ночевал на солончаке в построенном шалаше, пока осторожный зверь не перестал обращать внимание. Шкуру он обработал по книжным рекомендациям, и она стала украшением его постели. Для сохранения тепла в чуме мужик придумал подвесную пробку для перекрытия дымового отверстия, управляемую с пола двумя бечёвками. И раскалённый очаг сохранял тепло до утра. Внутри ограды под навесом у него был запас складированных дров в поленницах до тёплых дней. С освещение только мужик ничего не придумал. Пока погода стояла тёплая, он открывал «окно», устроенное с южной стороны. Но когда захолодало, окно пришлось запечатать по-зимнему. И свет ему давал горящий очаг. А когда очаг переставал топиться, зажигал мужик лучину и вставлял её в подготовленное место над очагом. И освещал свой стол и остатками света остальной чум.
Снег выпал в середине октября. Вышел мужик утром из чума. Белое безмолвие и на полсапога покров. Повернулся мужик и обратно. Подошёл к календарю и обвёл шестнадцатое число кружком. Мужик соображал, что задумал. И привёз в тайгу два десятка настенных календарей. Прикрепил один на символичной доске объявлений наиважнейших дел. И по вечерам зачёркивал крестиком прожитый день. И не надо ему было делать зарубки на бревне. «Зима! Крестьянин торжествуя…, - сказал мужик и продолжил – крестьянин все работы закрыл, и для него настала пора отдыха. Отчего бы и мне не отдохнуть от трудов. Сказал и почувствовал тихую радость от своего бытия. «Природа – сказка и жизнь как в сказке. Благодарю тебя, Вседержитель. Сегодня сделаю баньку, попарюсь, освежусь в омуте и стану перед входом в зиму новеньким».
Пока мужик занимался жильём, ему было не до бани. Ежедневную грязь он смывал, окунаясь в омут, а когда тело начинало скрипеть, грел котёл воды и устраивал мойку на берегу, на травке. Десятилитровый алюминиевый котёл он купил на базе у аборигенов. Вёдра есть вёдра. Тонкая жесть прогорит, а котёл на вечность. И стал вёдра беречь, и пищу готовить, и воду греть стал только в котле. А когда разделался с главной заботой, то используя накопленный опыт, он за неделю построил небольшую землянку и оборудовал в ней баньку по-чёрному. Постоянного котла в бане не было. Но зато было много окатышей, и очаг был нагружен ими в несколько слоёв. Вода кипятилась в рабочем котле. Десятилитровый котёл кипятка, и два ведра холодной воды из омута обеспечивали качественную мойку. А пару было… Да какого! Мужик плескал ковш воды из прихожей-раздевальни и прикрывал дверь, едва успевая спрятаться от мощного выброса раскалённого пара. И только подождав выверенное время, входил в парную с веником. У него по качеству получилась банька не хуже, чем у прапредков, древних русичей, и он гордился тем, что не посрамил древнюю Русь.
Зимой в горной тайге не разгуляешься. Морозы и глубокие снега сковали возможности отшельника к передвижению по окрестностям. На самодельных лыжах мужик доходил до водопада и до большой реки. Везде было тихо, жизнь замерла. И он благодарил Всевышнего за то, что вразумил его осенью продолжить охоту на солончаке. И прибавив к запасам ещё одного оленя, он обеспечил себя свежим замороженным мясом на всю зиму. Оттепелей не предполагалось, и мясо хранилось в предбаннике, заменившим мужику морозильную камеру. Снег занёс усадьбу, и постороннему наблюдателю едва ли бы удалось обнаружить жизнь, пока он не попал бы за частокольную ограду. Ничто не нарушало векового спокойствия.
За частоколом можно было увидеть широкие дорожки от дверей чума к навесу с поленницами дров, к бане, к туалетному кабинету и к омуту. По льду омута также была расчищена дорожка к «рыбным» местам, которые мужик определил опытным путём. Свежая рыба никогда не вредила. И возле трёх прорубей стояли постоянные стулья – чурбаки.
Для своей жизни мужик определил строгий порядок. Он очень понимал, что только строгость к самому себе сохранит его как человека в полном одиночестве и полной изоляции от событий в мире. Подъём в восемь часов со словами благодарности Всевышнему. Уход на покой в полночь. На дела по поддержанию бытия у него уходила половина времени. Часть остального времени мужик решил посвятить запискам добровольного отшельника. Он привёз с собой большие сто листовые тетради в клеточку, на каких записывал лекции в счастливые студенческие дни, и пакет сухих чернил. И в первый же день прибытия, как только поставил палатку на берегу реки, мужик достал тетрадь, написал на форзац листе свою фамилию, имя и название будущего труда – «СОБЫТИЯ и РАЗМЫШЛЕНИЯ человека, поменявшего общество на пустыню». Затем пронумеровал страницы и на первой поставил дату и написал: «Погода довольно хорошая. Потрескивая, горит костёр, на котором варится в котелке мой первый ужин отшельника. Шумит вода в реке на перекате. А в остальном тишина, тишина. Благодарю, тебя, господи!»
В последующие дни, занятые интенсивным трудом по обустройству, записки в тетради были короткие и нерегулярные. И без всяких размышлений. Факты и короткие наблюдения. Сейчас, когда всё живое задуло, замело, и могучий лес притих под шубой ничем не тревожимого снега, времени для раздумий появилось у мужика предостаточно. Он был один и свободен от вредных влияний человеческого общества. А невредных влияний мужик в своих раздумьях не обнаружил, вспоминая свои лучшие человеческие годы жизни от двадцати до сорока лет. Никто его не опекал, никто ему не указывал и не приказывал, никто не упрекал в том, что он родился в самой прекрасной свободной стране, где ему были созданы все условия для обеспеченной жизни, получения образования и развития как личности. И потому он должен этой стране отдать все силы и способности для создания её богатства, могущества и величия, воплощённого в мудрой политике вождей. И не было рядом с ним вечной спутницы мужчины от сотворения мира – женщины, которая должна была родить ему детей. И женщина, и дети должны были оградить его от одиночества и создать общество. И тогда он снова бы стал всем должен. «Я счастлив, что я один. Что я никому и ничего не должен в этом прекрасном месте, кроме Господа и местного неведомого мне владетеля. И я приношу им искреннюю благодарность за их поддержку в моих стараниях стать отшельником и очистить свою душу от накопившейся скверны за жизнь в человеческом обществе»,- написал мужик в поздний декабрьский час при мерцающем свете потрескивавшей лучины.
Для чтения мужик привёз с собой вечную книгу – библию. Непросто было ему её найти в то время отрицания Бога и массированной пропаганды атеизма. Но он развесил объявления на всех автостанциях и вблизи вокзалов и на остановках электричек. И через два месяца ему пришло письмо из недальней деревеньки, и он заполучил дореволюционное издание в отличном состоянии. Но читать и писать при свете лучины ему, привыкшему к яркому электрическому свету, было скорбно и утомительно для глаз. И прочитав страницу, другую или записав несколько фраз, мужик откладывал перо, извинялся, говоря: «Прости меня, Господи, за нерадивость». И брал нож и полено.
Проникшись уважением к суеверному страху аборигенов к неведомому владетелю и хранителю первозданности заповедных мест, мужик без надсмешки над самим собой с первого дня решил наладить отношения с чудо-юдой. У костра перед сном он вырезал из берёзовой коры что-то похожее на лицо и прикрепил его на ствол кедра. И рядом прикрепил кусочек сухаря. И в дальнейшем при начале любого дела не забывал перекреститься, и следом помянуть и лесного духа. А на своём урочище у него образовалась выставка из десятка изображений, которые становились по виду всё реальнее в его понимании и качественнее по исполнению. И когда упали снега, у мужика окончательно сформировалась идея занятия резьбой по дереву. И дело пошло. Лучше у него получались фигурки из найденных причудливых форм сотворённых природой, которые небольшими поправками он доводил до похожести на зверя, птицу. человека или на фантастическую небыль. Ему было интересно и время незаметно текло. Но время мужик не торопил и за все холодные дни ни разу не сказал «скорее бы весна». 31 декабря он на календарь прошедшего года повесил другой, исправив год на следующий. Ему было хорошо при любой погоде в единении с природой.
К концу февраля морозы спали. Стало появляться приветливое солнце. На частокол стали присаживаться пичуги, поляна покрылась следами птиц и зверушек. И если в снежные месяцы все следы живого заметались снегами и думалось, что никого вокруг из живности нет, и не было. То сейчас, за несколько бесснежных дней тайга своими следами в ней живущих существ говорила: « А всё моё живое вместе со мной живёт и радуется скорой весне, когда всё оживёт, наполнится соками жизни и настанет пора ежегодного возрождения. И тряхнут гривами седые кедры, и оденутся листвой берёзоньки, и затрубит призывно горный олень. И всё живое пустит новые корни, а в норах, гнёздах и лежбищах запищат, заголосят птенцы, детёныши. А реки переполнят бесчисленные мальки рыб». Слушал мужик таинственный говор тайги, переводил её шум и гул на человеческие слова, и радость свободного бытия охватывала все клетки его поздоровевшего тела.
Весна, как и зима, часто приходит неожиданно. Было тепло, капали капели, уходил снег, ночные заморозки случались не часто. Но река ещё стояла, только лёд потрескивал. И вдруг в ночь на первое мая, налетели на местечко хмурые тучи, ударил гром раскатистый и хлынул ливневый дождь. Гроза бушевала несколько часов. А когда небесный гром и гул от него откатил за восточный хребет, рассеялись хмурые тучи, и. омытое грозовым дождём, яркое горячее солнце кинуло на землю накопленное за зиму тепло. Через два дня снег остался только в провалах и под непросвечивающими кронами деревьев. А на освобождённой земле яркими зелёными блёстками засверкали первые ростки. Погрелся мужик на солнышке, понежился и подвёл итоги. Чум и баня перенесли зимовку достойно и даже окрепли, заматерели. От запасённых дров осталась третья часть. От продовольствия осталась половина туши лося, несколько копчёных уток и приличное количество солёной рыбы. Грибы сушёные ушли почти все. В отсутствии хлеба и картошки грибы были у мужика основным гарниром ко всем блюдам и приправой тоже. «Ну, что мужик! – сказал мужик самому себе. – Прожил зиму и не околел. Даже болезни тебя обошли, слава тебе, Господи! И лесному духу, благодарность великая! И без хлеба и каши, и овощей прожил. Хотя непривычно и часто есть не хотелось ни рыбу, ни мясо. Только и утешало, что предки ничего тоже не имели и жили как-то. Однако сейчас сельским хозяйством займись. Картошки ведро ты сохранил на посадку, горох, пшеница есть, подсолнухи. От дерна половина поляны освобождена. Вот и занимайся. Хоть на несколько праздников что-нибудь и будет на столе. В любой жизни должны быть праздники».
Необременённый более делами по строительству жилища, мужик работал только в удовольствие. Поднял землю и завёл огородик, где посадил картошку, горох, посеял на сотке земли пшеницу, посадил по периметру грядок и бороздкам семечки подсолнуха. По вечерам рыбачил. А после полевых работ стал заготовлять брёвнышки для будущего деревянного дома. И так как в его распоряжении была только одна человеческая сила, он спроектировал себе домик из коротких брёвен диаметром не более пятнадцати-двадцати сантиметров. Такие брёвнышки он заготовлял на ближних участках и переносил по одному за частокол. Отдыхал мужик, гуляя по окрестностям с ружьём и рюкзаком за плечами, в котором было всё необходимое для непредвиденной ночёвки в лесу. Он отвёл для себя подвластную территорию, которая уходила по речке за водопад километров на пять по левому берегу и по радиусу спускалась к правому берегу большой речки, на которую его привели проводники. И согласовав с местным духом территорию подношением подарков в ключевых местах, как медведь, пометил свои владения затёсами на выдающихся деревьях. Медведи и другие звери его на заимке не тревожили, хотя следы их присутствия он замечал неоднократно. Возможно, они и человека-то никогда не встречали и решили судьбу не испытывать. Но осторожный мужик держал при прогулке в стволах патроны с пулями-жаканами.
В один из дней начала июня мужик продирался сквозь девственные заросли, расчищая себе дорогу тесаком. На полпути от Водопадной речки к Реке, он услышал за большим кедром жалобный писк, похожий на скулёж собачонки. Обойдя дерево, он увидел на моховом ковре в зарослях черничника маленького медвежонка, который облизывал лапку и плакал. Следов присутствия его мамы видно не было. Мужик для страховки обошёл местечко покрикивая и создавая возможный шум, но никого кроме него с медвежонком в округе не было. Медвежонок скулил. Ему было не более двух-трёх месяцев по понятиям ничего не понимающего в жизни медведей мужика. Мужик присел, взял медвежонка на руки и увидал на правой передней лапке порез на подушке пальца, из которого выступала кровь. «Маленький, ты мой! – выражая сочувствие, сказал мужик.- Но мы твоей беде поможем». Он достал из рюкзака аптечку, нашёл пузырёк с йодом, капнул каплю себе на палец и помазал ранку. Медвежонок дёрнулся и завизжал. «Ничего, ничего,- подул на ранку мужик,- за то зараза не пристанет. И где мамашу потерял? Как один в такой чащобе оказался? Если твоя маманя сейчас сюда придёт, то, несмотря на мою помощь тебе, мне не поздоровиться». Медвежонок норовил облизать ранку и ничего не отвечал. «Так что мне с тобой делать-то? И вроде недавно мать потерял, а где её искать, коль она тебя сама потеряла. Или беда какая приключилась? Придётся, мишутка, мне тебя к себе домой взять». Медвежонок был совсем малюткой, не больше крупной кошки. Достал мужик из рюкзака фляжку с водой, налил в пригоршню и подал медвежонку. Тот сразу забыл про рану и стал жадно лакать. Ещё, и ещё… Достал мужик авоську матерчатую, посадил в неё медвежонка и пошёл домой. Что-то приключилось в медвежьей семье, что медвежатам пришлось удирать и прятаться, да так, что и мама-медведица не сумела разыскать потерявшегося. А может, напал на семью одинокий медведь голодный, и погибла у медвежонка мать в неравной схватке, защищая своих детей.
В любом доме всегда хорошо, если он твой. Внёс мужик медвежонка в чум, посадил на половичок у печки и поставил пред ним чашку наваристого мясного бульона. Понюхал медвежий детёныш бульон и посмотрел на мужика. «Пей, пей. Не отравишься. Молока, наверное, хочешь? Так нет его у меня, и не будет. Сейчас мясо измельчу, а пока пей бульон», - ободряюще говорил мужик. Медвежонок покрутил головой, ещё раз понюхал чашку. Мужик ободряюще ткнул его мордашку в жидкость. Зверёныш облизнул свои губы и приложился к бульону быстро, быстро захватывая его язычком. А когда после бульона мужик положил на листе лопуха кусочки мяса, то медвежонок очень быстро проглотил и их. Было заметно, что проголодался зверёк. А тот попил ещё воды, опрокинулся на спину и закрыл глаза. Видно не легко ему пришлось в последние дни.
Медвежонок был самочкой, маленькой медведицей. Чтобы не ушёл он в тайгу и не пропал, сделал ему мужик ошейник и привязал за крепко вбитый колышек. А рядом с колышком поставил шалаш от дождя и ветра. На ночь убирал медвежонка в чум, чтобы не беспокоится понапрасну. А звать стал медвежонка Марусей. Несколько дней зверёныш плакал по-медвежьи, наверное, маму звал. И, наскулившись, неподвижно лежал в шалашике. Но вскоре скулить перестал, с удовольствием принимал почёсывания и с удовольствием швыркал рыбный суп, заедая отваренными и очищенными от костей кусочками рыбы. «Привыкай к рыбе, Маруська, - приговаривал мужик, убирая кости и подкладывая рыбу в чашку медвежонка. – Мясо у нас дефицит и доставать его нелегко. А рыба сама в сетку прыгает. Будешь кушать рыбу, будешь здоровой и вырастешь большой».
Дни текли как вода в ручье. Мужик делал свои дела: рубил, пилил и складировал брёвна для дома, запасал дрова, ловил рыбу, собирал грибы и ягоды. А ещё освоил изготовление берестяной посуды. И скоро кухня у него богато обставилась туесами, кружками, коробами. И всегда рядом с ним вертелась Маруська. Она окрепла, быстро росла, и мужик не беспокоился, как в первые недели, о её самочувствии и настроении. Видимо она решила, что вместо мохнатой мамы у неё будет мама непохожая, но такая же заботливая. И сытно перекусив, она приходила к мужику, обнимала его и ласкалась всячески. Благодарила. И в своих записках личная тема у мужика незаметно переключилась на медвежонка. Он с удовольствием записывал все дневные события, связанные с Маруськой и повторял на бумаге все совместные дела и разговоры. К середине лета Маруся была уже с крупную собаку, спокойно ела сырую рыбу, и мужик больше не выбирал из кусков рыбы кости. И рыбный бульон пила с удовольствием котелками. А большую часть своего пищевого рациона Маруся стала брать «с поля». С поводка её мужик снял, и она была совершенно свободна и гуляла сама по себе, доставая муравьёв, личинки, корешки, бабочек и мышей. Потом пошли ягоды, орехи. Свежая, только выловленная рыба доставляла ей особое наслаждение, и она никогда не пропускала, когда «её мужик» с удочкой выходил на берег. Она устраивалась рядом и толкала мордой его под руку, напоминая, что «первая рыбка её». Но когда Маруськи долго не было, мужик гудел в самодельную дудку, и она всегда приходила на её звук как бы далеко не была. По вечерам после ужина мужик сидел в своём фирменном кресле, а Маруська лежала рядом. И они вели долгие беседы: мужик говорил, спрашивая подтверждения своим словам, и называл медвежонка по имени. Тогда Маруська отвлекалась от дрёмы, смотрела на него и моргала в поддержку сказанного. «Да, Маруська! Ты, конечно, не научишься разговаривать, как Пятница у Робинзона. Но собеседник ты отличный. Но поговорили, и на покой пора», - заканчивал мужик вечер.
К октябрю клочковатая летняя шубка у Маруси выровнялась, мех стал ровным и блестящим. И сама она выросла и откормилась на мужицких и на природных паях килограммов на пятьдесят и стала походить на всамоделишного медведя. И прогуливаясь с ней по осеннему лесу, мужик стал замечать, как она внимательно посматривает на разные ямки под деревьями и понял, что медведица начинает заботиться о зимнем лёжбище. Он ласково потрепал её по загривку при очередном осмотре корневища упавшего кедра и сказал: «Не отпущу я тебя далеко в лес, голубушка. Будешь рядом со мной зимовать. А я твой сон зимний сон охранять буду». Выкопал мужик под корнями могучего кедра, закрывающего его поляну от внешнего мира, пещерку размером на медвежью семью. Перекрыл лишний простор прочными брёвнами, сверху заложил дерном, а внутри выложил толстым слоем мха. Маруська как всегда наблюдала и за этим делом. А когда пещерка скрылась под накатом, и остался только узкий лаз, юркнула внутрь, только ступни на лапах сверкнули. И не стала выходить, когда позвал её в дом, только возилась в темноте, осваивалась. И пришла лишь по гудку к обеду. «Понравилось?» - спросил мужик. Маруська посмотрела на него и потерлась о плечо. «Выросла медведушка», - сказал мужик и обнял зверя. Маруська прижалась к мужику, и они долго сидели не шевелясь.
«Я ведь тебя из дома не гоню. Ты сама в берлогу тянешься, - говорил мужик Маруське, открывая ей дверь из чума после обеда.- Я знаю, что у тебя зимняя спячка по природе. Но в цирке медведи не спят. И я тебя искать еду не заставляю. Вот к стенке перенесу твою подстилку и спи, сколько душе угодно. И мне за тебя спокойнее. Я же к тебе как мама отношусь. Ну, иди пока. Вернёшься сегодня?» Маруська оглянулась из-за дверей, и мужик понял, что вернётся. Он не переставал восхищаться понятливостью своей воспитанницы, её благодарным отношением, её готовностью помочь ему там, где она могла это сделать. А когда ей разрешалось побаловаться, восторгам медвежьего ребятёнка не было предела. Особенно ей нравилось играть при купаниях. У омута был пологий песчаный берег в стороне от русла. И в жаркие дни вода была тёплая, и мужик водил медвежонка купаться. Крики, визги и яростные рычания потрясали окрестность. Пловец он был превосходный от природы. Мужик нисколько не сомневался в его умственных способностях и считал, что Маруся понимала все его слова и только что сама не говорила. Зато как слушала, когда он начинал говорить, обращаясь к ней. Ему было совершенно не одиноко одному. Но с медвежонком ему иногда казалось, что он начинает понимать истину жизни, заложенную Создателем при сотворении мира.
И всё же Маруся ушла в рукотворную берлогу. Уже выпал снег, и температура не падала больше до нуля и постоянно зашкаливала за минус десять. Медведица большую часть времени дремала, прижимаясь к холодящей стенке, и вставала только по приглашению на еду и ела без наслаждения. И в какой-то час, когда мужик хлопотал по хозяйству, поднялась со своей лежанки, сама открыла двери, прошла по свежему наметённому сугробу, раскопала лаз в нору и скрылась до весны. Очередная метель сравняла всё вокруг своим белым покрывалом. Мужик коротал время за чтением библии, резьбой по дереву и размышлениями над открытой тетрадью. Размышлял он долго, писал мало. «Не понял я ещё ничего, - записал он свои мысли в канун второго нового года своего уединения. – Только кажется иногда, что понял. А задумываюсь дальше и глубже, и пропадает чуть пойманное понятие».
Новый год мужик отметил праздничным обедом. Его огород на богатой таёжной земле и благоприятной погоде дал блестящий урожай. Ведро картошки выдало полтора десятка вёдер отборных картофелин. Засеянный пшеницей квадрат земли в одну сотую гектара родил два пуда пшеницы. Вырос крупный горох и с подсолнухов он нашелушил добрый мешок отличных семечек. Отобрав лучшее из урожая на семена, мужик по намеченным праздникам баловал себя цивилизованной едой ХХ века. Первым блюдом в новогодний день у него был гороховый суп из доброго куска марала с добавлением картофеля. На второе была тушёная утка. И на третье густой отвар на сушёной малине. Кусок вяленого тайменя и солёный омуль дополняли праздничный стол. Хлеб представляли пресные лепёшки из растёртых пшеничных зёрен. По кусочку всего мужик собрал в маленькую берёзовую плетёнку и отнёс под изображение лесного духа, прикреплённого к самому могучему кедру на поляне, сопровождая словами благодарности. Всю праздничную благодать мужик описал не жалея чернил и страниц в тетради.
Маруська проснулась в конце марта, когда снега посерели и начали оседать. Выползла из берлоги худая. Блестящая осенняя шкура свалялась. Шальным взглядом она осмотрела заимку, видимо вспоминая прошлые события. Потом опрокинулась на снег и провернулась в нём несколько раз, разминаясь и очищаясь. А почистившись, пошла по целинному снегу к жилью. У чума на расчищенной площадке она обнюхала все предметы быта, кое-что потрогала мордой и лапами. Видно за долгий сон её подсознание навевало ей медвежьи сны, никак не связанные с жизнью у мужика. Но сознание быстро ставило всё на места в её медвежьей башке, и она уверенно пошла к закрытой двери в чум.
«Ай, Маруська! Проснулась! - с неподдельной радостью сказал мужик. И зверь кинулся к нему обниматься.
Жаркое лето играло с природой. Всё цвело, росло, развивалось. Маруська резвилась и росла как в сказке – не по дням, а по часам. К августу в холке была уже сантиметров на семьдесят, а когда вставала на задние лапы, чтобы пообниматься с мужиком, голова её возвышалась над его головой. И боролась она с ним и баловалась уже не во всю свою силу, а понимая его слабость, играла. Мужик, посчитав, что брёвен запас достаточно, сооружал фундамент из валунов и скальных обломков, скрепляя их жирной глиной, запасы которой обнаружил случайно или опять же по наитию таёжного хозяина прямо на своей поляне. И скрепив глиной камни фундамента, надумал заняться изготовлением посуды и кирпичей. С производством кирпичей он справился довольно быстро. Глина подсыхала в форме, и подсохшие кубики мужик укладывал в виде печурок с просветами, засыпал хворостом и поджигал. После опытных попыток у него стала получаться неуклюжая, но годная для конструкционного строительства керамика. «В доме камин сложу по всем правилам и печку русскую», - сообщил он Маруське. Тут же он слепил несколько чашек с высокими бортами и обжёг вместе с кирпичами. Чашки получились как у самых первобытных мастеровых, но годные к употреблению. И мужик решил, что всю другую посуду он начнёт делать после того, как изобретёт и построит гончарный круг. «Дом надо создавать и в нём мастерскую, в которой и зимой можно будет чашки мастерить». А дом строить – не шалаш строить. Из своих брёвен в три с половиной метра длиной он составил брёвна в семь метров и запланировал пятистенок. Положил на фундамент толстый слой мха, на мох положил основные первые брёвна и лиха беда – начало. Дом мужик сложил и крышу закрыл, также как и чум, дерном к концу следующего лета, четвёртого по его летоисчислению. Маруська вымахала во всю медвежью стать, но была ещё подростком по медвежьему возрасту. Но в то лето было у неё с мужиком первое приключение.
На Зачарованную поляну пришёл отряд туристов: две девушки и четыре паренька. Маруська обнаружила пришельцев и пришла к мужику, настойчиво приглашая его пройти с ней. Мужик прихватил ружьё, и они налегке отправились на осмотр. На поляне было весело. Стояли две палатки. Гремел мощный транзистор, горел костёр, на котором висели котелки и от которого тянул терпкий запах приправ. У костра вертелись девушки, а ребята надували резиновый баркас из военного абордажного оборудования.
- Ну, как у вас, девочки, с обедом? У нас всё готово и можно плыть. И надо по быстрее уходить. Здесь шайтан хозяин. Наши проводники не задерживаясь рванули обратно,- сказал один из двоих парней, подошедших к костру.
- Да, и старик ещё говорил, что несколько лет назад привёл сюда писателя, который хотел пожить в одиночестве. Так сгинул писатель,- добавил второй.
- А нам так здесь нравится. Так красиво и уютно. Почему бы денька два не отдохнуть, места посмотреть. В энциклопедии написано, что на реках в этих местах водопады красивейшие.
- А вот этого, Марусенька, нам совсем не требуется, - сказал мужик. – Прогуляйся ка к ребятам, да поворчи немного. А?
Маруська кивнула на ободряющий толчок и, потрескивая раздвигающимися ветками, вывалилась на поляну и заворчала. На берегу ноль внимания. Транзистор орал на всю мочь, девчонки с половниками танцевали.
- Ы…Ы…Ы…,- рявкнула во весь голос Маруська и двинулась к берегу.
- Медведь!- заорали туристы в шесть голосов и замерли, словно парализованные страхом.
Маруся подошла к лагерю, понюхала палатки, понюхала разложенные продукты, поднялась на задние лапы, и подошла к парням, превышая ростом крупных ребят. Те стояли не шевелясь. А Маруся, как неоднократно общалась с мужиком, обняла правой лапой ближнего к ней парня, прижала к себе легонько и отпустила, похлопав по спине. Затем опустилась на четыре лапы, обнюхала остальных ребят и вернулась к костру. Из разложенных на полиэтиленовой скатерти продуктов выбрала большой круг полукопчёной колбасы и схарчила, не задумываясь.
- Так она у нас весь обед сожрёт, - пожалела колбасу одна из девчонок и махнула на Маруську полотенцем.- Вон пошла, обжора.
- У…УУУ…,- прорычала Маруська и снова поднялась на задние лапы. Девчонка отскочила, опрокинувшись на спину. Колбаса понравилась и Маруся, забрав второй кружок в пасть, повернулась и ушла по невидимой для посторонних тропинке в кусты.
- Сваливаем,- закричали не на шутку перепуганные туристы. И через полчаса баркас отвалил от зачарованной поляны.
- Спасибо, Марусенька, - потрепал по загривку медведя мужик.- Никто не пострадал. Ребятам на полжизни воспоминания останутся, а ты колбаской побаловалась. Но привыкать к цивилизации нам не следует, ладно». «У…У…» - рыкнула Маруся и было непонятно, согласна ли она была в этот раз. «А с парнем ты пошутила отменно. Не только обняла, а ещё одобрительно похлопала. Сама придумала?» Маруся слегка рыкнула, но мужику казалось, что медведица смеётся.
На следующую весну Маруся по медвежьим срокам перешла в возраст девушки на выданье. После спячки она недели две приводила себя в порядок, хорошо кушала, и мужик только и ставил сеть каждый вечер, чтобы удовлетворить аппетит. И в один солнечный майский день, схарчив десяток свежих хариусов, Маруся подошла к мужику, обняла его, повесив голову на плечо, потом похлопала по спине и отпустила. А сама пошла на выход не оборачиваясь. «Должно быть, природа зовёт», - сказал грустновато мужик. – И возвратится ли в родную хату?»
Маруся вернулась поздней осенью, откормившаяся и в блестящей от здоровья шубе. Радостно ворча, обняла встречавшего мужика у крыльца сданного в эксплуатацию деревянного дома и по хозяйски прошла в дом, осматривая все комнаты. И хорошо, что мужик сделал пол из обтёсанных в половину брёвен. И пол не скрипнул, не прогнулся под немалой тяжестью заматеревшего зверя. «Ну, как? – спросил мужик воспитанницу. Маруся посмотрела на него, кивнула огромной головой и рыкнула, что означало одобрение в понятии и медведя, и человека. «Тогда пойдём в чум. Там у меня кухня пока осталась». Маруся была не голодна, но от любимой свежей рыбы не отказалась. Постоловалась она у мужика недельку и ушла в берлогу, как только упали снега, и пришли морозы. Весной у неё родились два медвежонка – Мишка и Петька назвал их мужик. «Согласна, мамочка? – спросил он медведицу. Счастливая Маруся только головой мотала, как кобылица. И снова у мужика пошли дни и месяцы в заботах о подрастающем медвежьем поколении. Медвежьи папы воспитанием детей не занимаются и голос крови им незнаком. А Маруська крутилась над каждым медвежонком не меньше и не хуже, чем орлица над орлёнком. И обоих приучила с первых дней к великому уважению мужика. Чум мужик расчистил от лишних вещей, оставив в неприкосновенности очаг. И медвежья семья заваливалась туда после дневного похода по тайге, закусывала мужицкими деликатесами и похрапывала под крышей до утра. Частенько и мужик укладывался вместе с медведями. С постройкой дома у мужика вроде и забот никаких не стало. Это как у человека бывает большое дело, и забота не отпускает его ни днём, ни ночью. И в час отдыха он то и дело спохватывается и укоряет себя, что что-то не доделал. А тут наступила такая благодать, что он запалил смоляной факел и молился перед ним, принося Богу искренние и бесконечные благодарности. А поблагодарив Бога, другой факел привязывал вблизи десятка изображений таёжного духа и ему приносил такие же искренние благодарности за помощь и содействие в делах и в укреплении духа в правильности пути избранного.
Зачёркнутые календари с прожитыми годами на стенке превратились незаметно для мужика в пачку. Одежда и обувь, припасённая им для жизни в тайге, истрепалась и никакие штопки и подшивки не спасали. «Жили же прадеды в каменном веке и одевались, обувались, - сказал мужик двухлетнему Маруськиному сыну Мишке, который лежал рядом и смотрел, как мужик кроит лосиную шкуру на сапоги, заворачивая раскройку мехом внутрь. – Жили и как-то шили, чтобы крепко и тепло было».
Мужик ещё в первую зиму начал охотиться на зайцев. Сам процесс охоты был поддержкой для здоровья, а время проведённое на рыбалке и охоте Всевышним в срок жизни не засчитывается. Да и зайчатина неплохо выглядела на скромном столе отшельника. Шкурки он хранил до времени. Освоившись с житьём, бытьём и пропитанием, мужик стал поглядывать на встречающихся соболей. Места были соболиные и, возможно, шайтан гонял аборигенов, защищая пушистиков. Мужик учёл и это перед первым выходом на соболя. И выстрогал «соболиное» изображение шайтана и принёс ему подношение копчёными заячьими лапками и сообщил, что будет добывать соболя не для продажи и обогащения, а для пошива зимней одежды. Перед охотой пристрелял винтовку. Первый же выход принёс ему удачу. Когда соболиных шкурок накопилось у мужика на поддёвку, он сшил поддёвку. И оглядывая себя, расхваливал свою обновку и себя в ней. Потом сшил шапку и тоже похвастался перед зеркалом. И если бы его кто мог спросить из его знакомых, а как он живёт-здравствует, то он даже ответ мысленный придумал: «А живу я, дорогой, как положено жить вольному мужику на святой Руси, который сам себе хозяин, и работник, и князь, и барин. Всё мне здесь подвластно. И когда у меня праздник, то пью огненную воду, закусываю икрой большими ложками из большой чашки, а руки вытираю соболями».
В лето, когда Мишке и Петьке пошёл третий год. У Маруськи было второе приключение с человеческим сообществом. Самцы-двухлетки у медведей обычно на третий год уходят от матери и начинают самостоятельную жизнь. Но Мишке с Петькой то ли нравилась жизнь при матери и мужике, то ли Маруся их придерживала, только был уже август, а покидать заимку медвежата не собирались. Надо сказать, что медвежата вымахали в папу, которого мужик не видал, но понимал, что Маруся сама выбирала папу для своих детей. И в два с небольшим года были они крупнее матери.
Мужик отдыхал на веранде, когда подошла Маруся и подняла его, что означало, что надо куда-то пойти и посмотреть на непорядок. Как обычно, мужик взял ружьё и пошёл за ней. Маруся рыкнула. Проснулись задремавшие малыши, и пошли за матерью. Маруся вела команду к Зачарованной поляне. С поляны доносились боевые нетрезвые крики. Мужик знаками остановил медведей. Все затаились, созерцая увиденное. На поляне стояла палатка, у палатки лёгкая резиновая лодка, горел костёр, в стороне стояли два срубленных венца строящейся избушки, и несколько подготовленных брёвен лежало рядом. У костра на брёвнах сидели три мужика, выпивали и закусывали. Заметно было, что выпили они не по одной.
- С почином! – громче всех орал крупный рыжебородый детина, поднимая вверх кружку.- Два венца сделали, дальше пустяки. А какая охота здесь будет. Мне дедушка, когда я пацаном был, рассказывал, как забрёл в эти места и за один день десять соболей взял. А потом напал него какой-то туман, словно шайтан закружил. И потерял он дорогу домой и место, где был. И винтовку потерял. Не помнил, как и выбрался. А мы только прибыли и уже несколько соболей видели. То это место, мужики, где мой дед был! И никакой шайтан мне не страшен. Выпивай, мужики!
Каким путём прибыли сюда пришельцы, чтобы построить зимовье, мужику было не интересно и не к чему. Это была реальная угроза его существованию, которую надо было устранить немедленно. Он обнял Марусю и её медвежат. «Надо прогнать этих людей, - шептал он медведям. - Так напугать, чтобы никогда желания у них не появлялось забредать в наши края. Поняли?! Вперёд». И толкнул троицу из кустов на поляну. «Как всё медведи понимают»,- восхищался не раз мужик по разным поводам.
Маруська первая, за ней с обеих сторон Мишка и Петька бесшумно вышли из кустов и молча помчались к костру, как удалая тройка вороных коней. «Медведи»! - закричал кто-то из пришлых и только тогда медведи рявкнули своим боевым рыком. Медведи мужика, приученные к огню, не боялись огня. Костёр был опрокинут, палатка смята, оратор получил удар лапой и полз к берегу, к лодке, которую двое других волокли на воду, забыв про вёсла. А медведи уже раскатывали начатый сруб по брёвнышку, и сбрасывали их в воду. Люди погрузились в утлое судёнышко и оно, управляемое одним веслом, уносилось быстрым течением от «заклятого» места. Над рекой раздавался победный медвежий рёв.
Река текла по прямой несколько километров. И мужик наблюдал за лодкой, пока она не скрылась. Потом он вышел к медведям, праздновавших победу закуской годного для них провианта, и обнял каждого по отдельности. Потом собрал топоры, пилы, ружья и выбросил в реку. Победа была одержана полная, и мужик был уверен, что после такой трёпки со стороны «шайтана» никто из этой троицы не вернётся даже за брошенным добром. Они и не вернулись. Мужик заглядывал на Зачарованную поляну несколько раз, но следов возвращения не обнаружил. Добрались ли они до своих домов, было ему так же неведомо.
Следующей весной Мишке и Петьке пошёл четвёртый год, и они ушли из общего дома. Мужик видел, как они прощались с Марусей. Она им что-то внушала старательно, медведи слушали и тоже в чём-то ей обещались. Потом все трое рыкнули, вызывая мужика. И когда он вышел к ним, Мишка и Петька прижались к мужику с двух сторон и стояли молча несколько минут. Мужик почесал у обоих за ушами, и они пошли по тропе в сторону водопада. Маруся хрюкнула по-бабски, когда дети скрылись из вида, и подтолкнула Мужика к дому. «Хватит, мол, человеческие слюни распускать. Медведям это непонятно».
Мужик повернулся и посмотрел на свою усадьбу. Берёзки, которые он посадил ещё в первое лето пребывания, вытянулись, раскудрявились и полностью заслонили замшевший уже сплошной частокольный тын, больше похожий поначалу на оборонительное укрепление. Всё было у мужика к месту и по делу. Даже вода бежала к нему в усадьбу по отводу от ручья, русло для которого он прокопал и выложил камнями. К водному зеркалу омута вели широкие каменные ступени, ограниченные крепкими деревянными поручнями. У последней ступени швартовался элегантный лёгкий плотик, которым мужик управлял при плавании по омуту двумя вёслами. С плотика мужик легко опускал пятидесяти метровую сеть и также легко поднимал её с уловом. На отмели был построен грибок, под которым в жаркий день при купании укрывались и мужик, и медведица. Обзаведясь двумя сыновьями, Маруся больше не невестилась и вела свою вольную жизнь в постоянном общении с мужиком. И сейчас, проводив покинувших отчую берлогу своих сыновей, она шла в усадьбу как хозяйка, уверенно и достойно, не оглядываясь. Она была уверена в себе, и уверена в своём нечаянно найденном спасителе, ставшим для неё лучшей матерью. И прожитые годы ни разу не дали ей усомниться в уверенности.
Годы как воды проходят беспечно.
Их не пугает понятие вечность.
Жизнь на заимке протекала по устоявшимся порядкам. Зиму Маруся спала в своём логове, которое мужик ежегодно подновлял и застилал свежим мхом. А проснувшись, отходила недельку ото сна на мужицких кормах, и затем уходила на подножный корм, где находила своё медвежье удовольствие и необходимые лекарства. Но как по календарю, появлялась у мужика раз в неделю, обнимала могучими лапами и рычала тихонько на ухо, рассказывая о своих приключениях в тайге. И мужик внимательно слушал её, пока она не выговаривалась и не отпускала его. Тогда мужик доставал для неё вяленый кусок лося или тайменя и пока она ела, варил для неё котёл ухи. Привыкшая к ухе почти с первых дней жизни, Маруся испытывала истиное удовольствие от охлаждённой юшки, которую мужик для неё обязательно варил с картофелем. Навестив мужика, Маруся снова уходила в тайгу. Мужик продолжал справлять житейские дела и, бывало, грустил и беспокоился, когда медведица задерживалась.
Однажды в конце лета, в начале которого покинули Марусю Мишка и Петька, на заимку все три медведя пришли вместе. Где их отыскала Маруся или они сами пришли мужик не думал. Но когда громадные звери наперегонки бросились от опушки леса к мужику, стоявшему у берёзовой аллеи, и ласкаясь облизывали ему руки, крупные слёзы покатились у мужика из глаз. И он первый раз за всё время жизни в тайге заплакал. Медведи гостили несколько дней. Потом, поздней осенью, заглянули повидаться. И в следующие годы начали появляться регулярно. У мужика и Маруси их пребывание было праздничными днями. Хорошо было, что рыба из большой реки почему-то стремилась к водопаду и сетка у мужика была всегда полной.
Скоро сказка сказывается, но скоро и время движется. Неведомо было мужику, что страна его перестала быть «страной советов» и стала из могучей и великой державы ободранным по всем границам, кроме ледовитого океана, беспомощным и непонятным многонациональным образованием под названием Российская федерация. Страной, в которой основным населением являются русские, а правят ей россияне. «Парадокс!» - воскликнул бы по такому поводу герой старинного анекдота, известного мужику с молодости. Но не знал ничего мужик о переменах в стране, и было ему от этого хорошо. Зажигал он факелы в яркие минуты счастья, ставил перед изображениями Бога и молился, благодаря за ниспосланную благодать. Зажигал факелы и перед изображениями духа таёжного, под добрым покровительством которого он ни разу не повредился на таёжных тропах, не прихватил болезней, был здоров телом и духом и удачлив был в добывании средств существования. И жил бы и жил мужик нескончаемо. Но каждому живому на земле свой срок. И не болел Мужик, не страдал, а в один прекрасный осенний день умер, сидя в кресле с библией в руках.
Маруська вернулась из своего похода через день. Обнимала, трясла, рычала. Мужик не очнулся. Прождав ночь, и ничего не дождавшись, поняла она своим большим медвежьим умом, что мужик ушёл от неё навсегда. За кедрами на опушке поляны была расщелина между скалой, из-за которой выбегал ручей, и давно упавшим и сгнившим могучим кедром. Маруся подняла на передние лапы тело своего мужика и пронесла его, идя на задних лапах до скалы, и опустила в расщелину. Потом нагребла на тело кучу хвороста и таёжного мусора, образовав небольшой холмик. И улеглась сверху. Больше ничего не сдвинуло её с места. Без еды и питья умерла и медведица через несколько дней над телом своего самого близкого существа.
Повидаться перед зимней спячкой пришли Мишка и Петька. Удивлённые, что их никто не встречает, они обошли заимку, окрестности и наткнулись на мёртвую мать. Поняли всё медведи. Нагребли в окрестности ещё хвороста, закрыли тело Маруси и просидели до утра, прощаясь. А утром обошли усадьбу мужицкую, открыли погреб и помянули ушедших добрым перекусом из мужицких припасов. И побрели в тайгу.

Прошло несколько лет. На Зачарованную поляну опустился лёгкий вертолёт и высадил одинокого искателя приключений из столичного города, решившего провести месяц, другой без женщин, без друзей, без цивилизации, без власти, которую он осуществлял. Он – то и обнаружил необычную усадьбу через некоторое время. Только в сказке город может спать сто лет и ни капельки не постареть, ни измениться. Дом подгнил, часть крыши провалилась, а чум упал совсем. Территория заросла берёзками и молодыми лиственницами.
В доме охотник нашёл заржавевшее оружие, библию на столе и толстую тетрадь с выцветшими записками. Охотник сидел весь день, составляя по смыслу утерянные страницы и восстанавливая мысли неведомого обитателя таёжной пустыни. И часто ловил себя на том, что его размышления о мире совпадают с мыслями пустынника. А когда открыл последнюю заполненную страницу, и на развороте листа прочитал текст, написанный крупными буквами и обведённый несколько раз: « Я прожил с медведями лучшие годы жизни. И уверенно заявляю, что медведи – лучшее творение». То накатило на охотника безмерное галактическое умиротворение. И долго ещё охотник сидел в полуразрушенном жилище неведомого затворника в тишине и безмолвии, и яркие звёзды светили ему через провалы в крыше. 06.12.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.