Англичанин

О СЕБЕ:
Г.р.: 1945
Образование: военный Инъяз, Москва
25 лет прожил в России
Доживаю в Ташкенте
Литпсевдоним Антон Чужой
По паспорту: Жученков
Валентин Дмитриевич
Прож.: 100074, Узбекистан, Ташкент
ул. Хавастская,13-А



СИНОПСИС
Прошу Вас принять к публикации мою рукопись, которая никогда не публиковалась.
2. «Англичанин» 1975г. 240 стр. Объём 528 тыс. знаков /документальный очерк/
Лирический герой тот же. Это молодой офицер запаса, по семейным обстоятельствам приехавший в деревню на Смоленщине преподавать в школе английский язык и НВП. Деревни он не знает. Он не педагог, а военный переводчик. Методикой преподавания он не владеет и на уроках возникают конфликты со старшеклассниками, перестающие в недоразумения на уровне учительской... Директор школы утаивает от англичанина часть его зарплаты... Кругом проблемы!... Кругом чужой!....
Но несмотря на нервотрепку, герой продолжает пробовать себя в литературе. Он заканчивает объемную сказку «Киев при бабе Яге», пишет рок-оперетту «Давайте деградировать!» и социальную фантазию «Парадокс суперсоник».
Все рукописи тут же отсылаются в московские журналы. Однако, несмотря на положительные рецензии, работы не публикуются.
Чужой школе и деревне, чужой московским журналам, Валентин, закончив учебный год, уезжает.


ДАЛЕЕ ПРИВОДИТСЯ ОДНА СТАРАЯ, НО ВСЕОБЪЕМЛЮЩАЯ РЕЦЕНЗИЯ НА РУКОПИСЬ "АНГЛИЧАНИН"

/см.папку 2/


ОТЗЫВ
о рукописи В.Д.Жученкова "Автопортрет англичанина Жученкова".

Не вызывает сомнений, что повесть создана автором, не только литературно одаренным, но и обладающим немалым творческим опытом.
Нестандартны и стиль, и язык, и построение повести, причем все отмечено несомненным художественным вкусом. Очень точно найдена тональность для произведения, написанного в дневниковой форме. Исповедальность - предельная: не случайно даже в название повести вынесе¬на собственная фамилия. В нашем литературном потоке / а конкурс, помимо всего, еще и способ организации этого потока/ подоб¬ные рукописи встречается нечасто, и уже хотя бы поэтому она, а следовательно, и автор заслуживают самого внимательного отношения со стороны издательства не зависимо от окончательных итогов настояще¬го конкурса. Да и сам я прочитал эту, весьма далекую от технического стандарта рукопись /копия под красную копирку, многочисленные ино¬язычные вставки, сделанные от руки/ только потому, что вижу за ней талантливого литератора, которому, как известно, многое прощается. Но с которого, напомни опять же известную истину, и спрашивается гораздо больше, чем с других.
Итак, о чем повесть. /О том, КАК она сделала, уже сказано/.
О тяжкой жизни вышибленного из колеи тридцатилетнего современника нашего, который нашел пристанище / отнюдь - не для души/ в глухой смоленской деревне на должности преподавателя английского языка, военной подготовки, а заодно - немецкого, пусть сам он не знает его.
Все болезненно с самого начала. За спиной у героя какая-то сложная, пол¬ная передряг жизнь, представить которую можно по смутным воспоминаниям и эпизодам, вторгающимся в дневниковые записи. Школа Жученкову /называю так, подлинным именем за автором повести/ не, нужна изначально. Ему необходимо где-то жить" и что-то зарабатывать на скромное существование ради того, чтоб писать свои книги. Он и рабо-тает одновременно над тремя да еще, вдруг нахлынет, пойдут стихи или родится притча,- все это закономерно находит место здесь же, в этой рукописи, поскольку она, как уже было сказано – дневник. Он крайне одинок, поскольку как бы заранее поставил себя, если не НАД, то по крайней мере в стороне от сельского учительского коллектива да и дети-учащиеся занимают его постольку, поскольку он старается в меру сил /этого не отнимешь/ дать им какой-то минимум, предусмотренный програм¬мой, включая даже немецкий, которого, как уже было сказано, он не знает сам. Но он и не страдает из-за своего одиночества. Его установка: "В себе надо искать, в себе копать... С лучшим другом все равно расстанешься, с собой не расстанешься никогда. Базу надо иметь - в самом себе. А они все - шавки, не более".
Из этой установки возникает тип поведения: школа- обуза, самовыражение /даже самообнажение/ в слове - смысл существования. Встает образ /единственный/ интеллигентного, одаренного и неприкаянного молодого человека, не находящего выхода к людям, к обществу, потому, что его не печатают. Из редакций он получает в ответ лишь " похоронки". Его обвиняют в мелкотемье, во вторичности, отмечая, впрочем, незаурядные литературные способности. К "Дневнику" я бы столь категоричных оценок не отнес. В нем присутствует правдиво воссозданная атмосфера нашей недавней жизни в период, именуемый "застоем". Зримо предстают беды нашей школы, задавленной формализмом, приказными методами руководства. Все это, разумеется, не ново и обо всем этом писали не раз и неплохо. Припомним хотя бы давнюю, давнюю повесть В.Окуджавы. Жученков рассказал об этом по-своему, что-то ощутил острее. "Дневник" отнюдь не лишен гуманистической тенденции. Это прежде всего-выражение той боли, которая переживалась многими глубоко чувствующими людьми в пору административных перегибов и социальной anaтин. Подчеркну - многими, а не одним лишь преподавателем английско¬го в отдаленной от центров деревне. В этом смысле образ, встающий со страниц казалось бы частного дневника, обретает значение собиратель¬ного, а произведение - художественного свидетельства, отобразившего определенное время.
Достоверность усугубляется тем, что повесть автобиографична и вот тут-то невольно вспоминаешь, что биография подлинного писателя, это не только внешние факты его жизни, но, что самое главное, ЕГО ОТНОШЕНИЕ К ЛЮДЯМ, событиям, с которыми сталкивался он.
Справедливо было бы обвинить Жученкова в равнодушии к делу, которым он занят. Достаточно вспомнить, как сражается он с бюрократами, пытаясь создать в школе военный кабинет. Как переживает из-за того, что он, военрук, отстранен от командования "Зарницей". Как радует¬ся скромным успехам, сделанным восьмиклассниками в английском языке. И все-таки подлинный протест, решительный, даже отчаянный возникает по поводам сугубо личным: директор присвоил часть зарплаты Жученко¬ва. Видящий, как и положено писателю, все окружающее острее, чем дру¬гие, он все-таки лишь регистрирует, отмечает весь тот ворох безобра¬зий, которые творятся и в интернате, и в деревне. Что ж, казалось бы, и эта гражданская пассивность характерна для антигероя, рожденного ныне осужденной эпохой. Но как быть, если автор повести и антигерой в буквальном смысле слиты воедино? Возможен ли писатель, который лишь наблюдает, не сострадая хотя бы? Который занял позицию: вы - ученики, учителя, деревня и даже все, что шире - сами по себе, я - Жученков со своим внутренним миром - сам по себе? Вот почему этот, бесспорно одаренный, эрудированный, тонкий человек, ко всему - знаток языков и поп-музыки /она как бы постоянно сопровождает чувства и мысли Жученкова/ вызывает искреннее сочувствие, а симпатизировать в полной мере ему, увы, невозможно. Тут - явный сдвиг с гуманной позиции, а это - нарушение одного из основных законов творчества.
Страдания англичанина Жученкова носят сугубо личный характер, но ведь для того, чтоб Плешков и компания не барабанили в окна и не улюлюкали вслед, надо видеть в них людей /тем более, речь - о детях/, а не презираемых шавок. Как ты к людям, так и они к тебе, а ты же помимо всего возложил на себя еще и миссию УЧИТЕЛЯ, призванного формировать душу ребенка! Нет у тебя к этому высокому делу призвания - уходи по-честному, но смотреть на деятельность учителя лишь как на средство добывания денег, непозволительно. Любовью платят за любовь, душевным порывом за душевный вклад. Так было у К.Станюковича, на которого ссылается Жученков /"Я выехал из села середь добрых пожеланий и напут¬ствий учеников и чеярковских приятелей"/, так был у героини Бел Кауфман, чью повесть /говорю отнюдь не в упрек/ напоминает по форме повесть Жученкова: американская учительница, совершавшая изнуритель¬ное восхождение "вверх по ведущей вниз лестнице" была все же вознаграждена ОТВЕТНОЙ любовью детворы.
Повесть безусловно содержит образ нашего современника и, если отступить, наконец, от железобетонных условий, вынесенных всеми нами из недавних времен, то надо подняться во имя жизненной правды выше того, что герой не проявляет должной гражданской активности. Положа руку на сердце: разве не было именно таковым в ту пору большинство из нас? И не об этом ли явлении говорится во многих партийных документах последнего времени? А разве не равнодушием к несомненному таланту а, следовательно, к будущему нашей литературы веет от "похоронок", цитируемых Жученковым? Надеюсь сегодня: в "Ёш гвардии" найдутся люди, которые помогут способному автору довести повесть до того уров¬ня, когда она сможет быть выпущена в свет. "Таланту надо помогать..." Здесь именно тот случай.

Далее следуют выдержки
из текста «Англичанин»

/см. папку 3/







ОКТЯБРЬ

Директор отобрал у меня классное руководство в пятом классе, дал мне девятый:
-Одичали они без классного руководителя... в пятом классе пять человек, а здесь - двадцать пять...
В девятом еще не сдавали нормы ГТО. Школьный стадион самодельный, расстояния нестандартные. С Михайловым и Сальнико¬вым сделали двухметровую сажень в виде циркуля и отмахали по стадиону как землемеры нужные дистанции... Михайлов хромал - нарыв, говорит, на пальце... к врачу идти боится. А кто не трусил резать нарывы? Едва уговорил я его и до¬вел до больницы...
Отпустит, Коля, сразу... как рукой снимет, не то зараже¬ние крови будет, всю ногу отрежут... больнее будет...
Через несколько дней иду мимо интерната, остановился пого¬ворить с кем-то... Рядом стоит Коля Михайлов и в сторону:
-Топай дальше... топай, топай…
-Зачем же ты так-то?
-Да то ж я не вам - вон ворона идет, то я ей....
Я с первого дня увидел, что он дерьмоватый мальчишка и специально брал его с собой в сельскую библиотеку, выбирал книги для его возраста... зову Колей, а не по фамилии, как всех... делал он у меня беседу о культуре поведения - долго, я уговаривал его на эту беседу... А он мне - "топай"… Сволочь ты, Коля.
Ходили копать картошку - Михайлов испытывает меня - доста¬ет сигареты, начинает раскуривать... всем интересно, а что делать классный руководитель. Я сделал, очень даже кондовенько - взял негорящую сигарету Михайлова, взял самого Михайлова и запихал ему эту сигарету за воротник. Такой язык они хорошо понимают.
На картошку снимают с уроков чуть не каждый день. Снимают с утра, снимают в середине учебного дня, в конце... До поля идти полчаса, обратно столько же. По дороге нас обгоняют сурово глядящие вперед мотопионеры с ведрами на руле... Сзади меня идут двое из моего теперешнего класса - по тени вижу, что дают мне хорошего пинка... "Не вижу"... Я пробую новую тактику - молчание. По дороге они сразу начинает за¬брасывать меня вопросами, подковырками, сальностями... Не отвечаю. Молчу как сфинкс и смотрю сквозь них. Раз пять спро¬сит и отойдет... и глядишь, скоро все уже заняты свое тол¬котней, обо мне и забыто. Чудо! - никто не обидится за неве¬жливость, очевидно, привыкли, что дома на них машут:
-Отстань, не мешай!..
По полю за нами медленно движется грузовик, ребята ведра¬ми сносят в него картошку, чтобы каждый раз далеко до кучи не ходить. Я хожу, ставлю палочки за ведра...
-Эта... эй... как вас там!.. Я ведро высыпаю - ставьте мне палочку!
-А я вот забыл как тебя там - и ведро это тебе не запи¬сываю!
На краю поля, около самой деревни собака гоняет стадо индюшек. Одна индюшка с перепугу залетела на макушку тон¬кой березы. Деревце гнется, индюшку впервые занесло в этакие-то выси и она балансирует непривычно, приоткрывая свои огромные орлиные крылья. Где бы найти мне собаку, чтоб пуганула вот так же мою судьбу-индейку!.. совсем меня пернатая заклевала...
В деревню вернулся на том же грузовике. В кабине под ло¬бовым стеклом к каждому выступающему винтику прицеплено по пластмассовому листку на зеленой ножке. Общим числом шесть листо-ножек... Картошка сложена в длинные гурты и они на зиму засыпаны землей и окопаны канавкой от воды. Между картошкой и насыпанной землей проложена солома. Пуч¬ки соломы насажены на длинные палки, торчащие вверх из гуртов - это вехи, чтобы зимой картошку отыскать под снегом. Гурты идут по полю рядами как общие могилы...
По воскресеньям нас тоже или на картошку гоняют или на корчевку дна будущего озерка. Мальчишки проносятся мимо вихрем на мотоциклах... а девчонкам не лень приходить на эту корчевку пешком из дальних деревень, километров за двадцать... все воскресенье на это тратить.
Днем жарко, а ночи уже холодные. С вечера ставлю плитку около кровати на пол, иногда проснувшись среди ночи, вклю¬чу, станет теплее в комнате. Часов в де¬вять вечера, накрывшись пальто и отложив Саламбо господина Флобера, хорошо дремлется... Лежишь и думаешь, что вот начало десятого, а можно уже заснуть и проспать подряд хоть десять часов!.. и так - каждую ночь! Последние годы были с ночными дежурствами, и я все время годами хотел спать.
Постель на ночь заправляю конвертом, подтыкая одеяло со всех сторон, чтобы не поддувало. Утром, не вылезая из-под одеяла, ставлю приготовленный чайник на плитку и дремлю дальше, валяюсь... Умываясь, добавлю в умывальник теплой во¬ды. Под этим же умывальником, подталкивая вверх стерженек, мою голову каждые пять дней. Баню топят раз в десять дней, за это время ой как протухнешь и не только голову вымоешь, но и сам в тазу ополоснешься... С длинными волосами мне бы не управиться в таких условиях. Ношу самую короткую стрижку... Между умывальником и тазом на табуретке белая пластмассовая раковина - естественно, тоже интернатская. С раковиной вода на пол не летит.
Мне, как холостяку, разрешено есть в интернатской столовой за свой счет. Повариха месяц болела, теперь вышла на работу.
На ужин кормят ячневой кашей. Очень похоже на паюсную икру - масса маленьких зернышек. Разница небольшая: икра черная, а ячка /или то бишь как ее?/ бурого цвета. Для родителей едоков этой ячки прямая экономия - школьник, живущий в интернате, наедает ячек рублей на 15 в месяц, поло¬вина за казенный счет.
На завтрак миска вареных рожков без ничего.
В обед на второе толченая картошка с соленым огурцом.
Ужин - манная каша и кисель. Если на ужин суп, то я иду к себе за стену жарить картошку.
На немецком все путают "eine" и "einige". Немецкий - в половине девятого класса и в половине десятого - клас¬сы делятся на англичан и немцев. Немецкий я стал вести слу-чайно. В дипломе у меня немецкого нет и в районо даже речи не заходило о том, чтобы мне вести немецкий... В первых числах сентября пришел я на урок - в расписании стоит "иностранный язык"…
-Здравствуйте, садитесь... Сегодня переводим текст номер один, письменно. Открывайте учебники, начинайте...
Заполнил графы журнала, пошел по рядам смотреть, как работают... а у них учебники немецкого!...Отменить урок?...по коридору будут бегать, грохотать, мешать школе заниматься… расписание нарушится... Ладно уж, как-нибудь, но после урока завучу напомню, чтобы не ставил в расписание немецкий.
-Вы что-то ведь делали на уроке немецкого? - спросил директор.
-Да… полтекста перевели. Немецкий ведь проще дается, чем английский, и знают его, как правило, лучше...
-Так и пусть себе переводят! Всё ух лучше, чем за год учебник не откроют. А вы дома переводите для себя текст... как-нибудь, примерно и контролируйте грубые ошибки. Тем бо¬лее, что немецкий проще...
-…Давайте попробуем... посмотрим, что выйдет...
Козлов засунул в одно ухо карандаш, в другое ручку. Сидит, улыбается… Он хороший паренек, я с ним не сталкивался.
Вот попробуй допустить малейшую откровенность... Петраченков /10 кл/ сразу кривляется:
-Откуда я мне знать иностранный язык?... я ж не учился в военном институууте инострааанных языкооов!...
Но я уже знаю эту науку и все держу при себе.
-Валентин Дмитричь, а вы женаты?
-А ты что, замуж за меня собралась?..
Смех... нить разговора мотаю уже я...
Безобразничают на уроке по-разному. Антонов /7/ по-хамски, тупенько. Семенова /8/ видит, что я на юмор хорошо реагирую и все - подколочки мне, подколочки... Мать Борисенкова /7/, школьная уборщица, слышала, как я ее сыну весь урок делал замечания и на перемене кинулась на него с тряпкой:
-Нас было у матери восьмеро, и я вот грязь вожу!.. а те¬бя-то я уж выучу, вас-то у меня всего трое, как-нибудь справлюсь! Вот я тебе дома дам!..
Он со смехом бежит от матери...
Но после домашней трепки Борисенков стал сидеть лучше, начал даже учебник открывать...
Директор наставляет меня:
-На Антонова, на Плешкова старайтесь просто не обращать внимания. Не ругайтесь с ними, дойдет до перепалки на уроке, а потеря в учебном времени всему классу...
Предыдущий военрук, по олухам, тряс хулиганов за плечи, а иностранец давал особенные тяжелые щелбаны. Иной раз ох как выведут из терпения!.. раскричишься, кулачком о стол хватишь, ножкой топнешь - уух! самому страшновато... а они сидят, смотрят с интересом, без всякого страха, как на некусающееся домашнее животное, которое вдруг выкинуло номер. Нет у меня над ними ни власти, ничего, чтобы наказать иной раз этих чертей, разбойников энд крокодайлов…
Если - из-за постоянной путаницы с расписанием - у класса нет учебников, то на урок лучше не приходить: весь урок бу¬дут орать. А когда диктую на НВП, в классе тихо, записывают. Они почему-то любят писать под диктовку... всё равно, что. Делаю очередной вывод: они постоянно должны быть заняты письменной работой, выполнять письменно несложное задание. Если же задание для него трудно, он не станет исследовать, докапываться до корней, чтобы устранить трудность... он начнет орать - направо, налево… вовлечет в свою беседу весь класс. А успокаивать его криками бесполезно.
Никакая работа не требовала от меня такой напряженной сосредоточенности... За каждым надо уследить, вовремя помочь, вовремя одернуть... До конца урока писание забыто начисто, даже не ловлю себя на мысли, что неплохо бы записать для Деревенского дневника то-то и вот это...
В бане попросил Генку Шкарупина, моего бывшего, из пятого класса потереть мне спину. Банщик не прочь и раз в неделю топить, но бабы возражают:
-Ну вот еще!... только стирки прибавится. И так дюже хо¬рошо.
На окне в предбаннике паутина в шесть ярусов...
-Почем занавески покупал?.. а, банщик?..
Говорят не "вымыться", а "замыться"... На скамейке у ба¬ни отец стрижет мальчишку. Положил ему на плечи полотенце и заголяет макушку под нуль. Пацан верещит - машинка дерет. Оставляется челка - длинная и густая как у лошади. Постригся... пошел в баню счастливый, по голове трет:
-Только голове холодно!.. - смеется.
Дед сидит в предбаннике - завернул махру в газетку, вста¬вил в пестрый наборный мундштук, который, очевидно, привез из армии внук. Солдаты любят такие поделки - набирать что-нибудь из разноцветных пластмассовых кусочков... Брасле¬ты для часов набирают, авторучки, рукоятки ножей. Связисты, у которых есть цветные провода, плетут пестрые брелки для ключей, ремешки для часов, поясные ремни, перстни, оплетку на баранку машины. Солдаты делают под нагрудные значки подкладки из белой пластмассы с повторением контуров зна¬чка, а под комсомольский значок вырежут из медной пластинки этакую взлетающую ракету...
Перед моим окном возвышается над столовской помойкой отдельно стоящая береза. Патластая... нижние веточки каж¬дой метелки безвольно опускаются вниз, верхние упруго то¬порщатся к небу. На березе сидят сороки, черные места у них, отзывается, отливают зеленым. На помойке охотится курцха-ар - немецкая короткошерстная лягавая и из помойки торчит ее не обрубленный черно-белый тонкий хвост... Пришла ее подруга... озирается, тоже лезет в ящик. Вглядевшись, можно разобрать, что ее ближайшая родня - русские гончие.
После НВП в классе остался завуч - сидел на уроке. Он ре¬комендует мне, как лучше давать тему Оборона... рисует на доске две длинных линии:
-Это наши.., а это противник...
За такое непрерывное изображение позиций кафедра оперативно-тактической подготовки выводила нам два балла не глядя.
Но я молчу, слушаю - должен ведь завуч самоутвердиться надо мной, простым учителем. Пусть себе утверждается... Я выслушал его оборонительные концепции и за науку поблагодарил. Без тени иронии. Меня ж не убудет, а человеку прият¬но. Нажить врагов еще успею... Завуч лет на восемь моложе меня, в армии послужить не успел, сразу после смоленского пединститута.
Переводим с немецкого: "В городе Берлине живет семья Меллер. Она состоит из родителей и трех детей. Господин Меллер стар, ему 43 года. Он работает инженером на предприятии. Фрау Меллер 38 лет. Она работает в детском саду..."
Перед ужином за стеной возятся в столовой дежурные девочки из интерната. Не подумав, я вышел на колонку за водой в домашних брюках, усеянных мелкими красными цветочками. В окно одна заметила мои штаны и показывает пальцем другой. Я быстро ушел к себе. Промашка, промашка… в деревне нельзя в этих штанах....мужчине положено быть в сереньком. Чтобы пресечь завтрашние сплетни о моих штанах в цветочках я тут же надел другие брюки и как ни в чем ни бывало, опять вышел... принес воды... в сенях мастерской прихватил кочешок капусты с пришкольного участка. Даже зашел специально в столовую - попросить у девочек луку. Та, что показывала пальцем, терла глаза, не узнавая штаны...
Дома я жарил капусту и слушал за стеной:
-...Да я тебе точно говорю - в цветочках!..
-Ну что ж, я сама не видела, что ли?
Обманул я девочек. Капуста тушилась и ужаривалась сильно как грибы - от сковородки с горкой остается одна треть. Каменную соль добываю из пачки чуть не молотком. В столо¬вой на ужин перловка...
Вечером дремлю под пальто... слушаю Румынию... Поет Дэмис Руссос - We pretend..., итальянка Рафаэлла Кара ис¬полняет Руморе-руморе... о! -старина Джим Хендрикс ... а это итальянец из недавних - Адриано Челентано... а вот - имя испанское, Хозе Фелисиано, но поет по-английски, даже по-американски...
Чувствую - начинаю засыпать... встану, разберу постель... Проснусь в шесть утра - в столовой брякают кастрюли, пришла повариха... Додремываю. Что может быть слаще, чем хорошо выспавшись, еще часок поваляться!...
Мухи мои уже заснули, но когда комната нагреется от плитки, снова полетит штук пять... Дурные, крылья торчат, дви¬жения без координации... того и гляди - накинутся и ис¬кусают! В страхе забиваю мух сложенной газеткой.
Дети приходят в школу аж к половине восьмого, за полто¬ра часа. Стоят толпой у двери... а мне идти мимо них, а сарайчик - клозета. Нескладно... Кричат мне "Hелло!"... бодренько отвечаю - "Hello, children!.."
Надо было готовиться к конкурсу комсомольской песни.
-Какие песни выберем? - спросил я в своем девятом классе.
-...А нам всё равно…
Я взял те, что сам пел в школе: Там в вдали за ре¬кой... и Дан приказ - ему на запад... Вечером загорелся, дома все отложил... немного аранжировал песни, переложил на голоса… нехитро, но должно звучать...
Провели две репетиции, начало что-то получаться.
Провести репетицию - означает положить нервы на то, чтобы хоть кто-то остался после уроков... чтобы на¬вести порядок, каждого унять... спеть самому за каждый голос, пережидая хохот:
-Ишь, певец!..
На третьей репетиции Ковалева объявила:
-Какая скука!..
-Хорошо, давайте петь по - другому. Что ты предлагаешь, Ко¬валёва?
-Ничего, только это плохо и скучно.
-А не предлагаешь, так не капризничай.
Ковалева отличница, многие девочки следуют за ее мнением.
Отколовшихся она называет малолеткой и соплей. Благодаря Ковалевой на генеральной репетиции пели стадом - все на один голос На конкурсе все классы пели так же - на один голос. Девятому классу дали второе место. Могли бы дать и пятое... и первое.
Девятиклассницы уже стараются не покупать готовое пальто, а шить в Ярцеве. Шершакова бесконечно отпрашивается на день с уроков. Я уже начинаю тормозить ее. Она отпрашивается у директора. Брюками, надетыми под платье, здесь никого не уди-вишь - школьной формы придерживайся не все. Я очевидно, становясь ханжой, повторяю какие-нибудь избитые вещи...
На родительское собрание придут всего две-три мамаши, и те спешат:
Вы уж про мою расскажите сначала да побегу я - на дой¬ку мне.
Девятый класс научил меня вязать лен. Я, правда, лишь стоял и руководил, записывал выработку. Начал я считать как картош¬ку - палочками... сноп - палочка... но надо мной посмеялись: надо считать бабками. Бабка - это шалашик из деся¬ти - снопов. Мне объяснили, что льносоломкой называется свежеубранный лен, а льнотрестой - лен, пролежавший некоторое время в поле и прошедший естественную обработку. Серая тре-ста дороже - полтинник сноп. Потеребишь золотистую солом¬ку и облетит сухая костра, останутся тонкие крепкие волок¬на - не разорвать.
После льна снова копали картошку, корчевали кусты... За¬тем вернулись к нашим бабкам льна. Они обвалились, посерели, это поле школьное - сами сажали, сами собрали, сами отвозим на льнозавод, где снопы складывают в огромные стога, похожие на избы с соломенными крышами. Деньги пойдут на дополнительное питание в столовой, для нужд школы. Сдали две машины, выручили 400 рублей. Снова пришли грузить снопы.
Девять снопов из бабки летят на машину... из-под после¬днего снопа порскают врассыпную десятка три мышек. Они маленькие, с палец, толстенькие. Мальчишки не столько, работают, сколько гоняются за этими мышами и давят их, суют девчонкам за шиворот... Визг, беготня!..
-А когда же кончатся эти полевые заботы?
-Осенние кончатся, а там ух весенние начнутся!..
Все вроде бы неплохо... Мне бы еще с какой-нибудь бабушкой - разведенкой познакомиться. Но незнакомые женщины в деревне - редкость. На ферме и в поле работа тяжелая, да и не уместятся все женщины работать на ферме, она не резиновая. Восемь-десять классов девушка кончит обязательно... - и куда? на тя¬желую грязную работу?... обидно с образованием-то... в контору? - тоже мест нет свободных. Уезжают в город - учиться на штукатура, на ткачиху, в техникум. Рабочие в городе все¬гда нужны. Там и остаются. Парням жениться не на ком... то¬же, перетягиваются в город помаленьку. Невеста ж в деревню к нему не поедет городская!...
По отношению к женщине нас губит чувство собственника: нам подавай ее целиком в вечное пользование. А она тут же вопьется в тебя и сосет, и подавай ей, подавай, а ей мало... и иди работай, пусенька, по совместительству... по двум совместительствам, по пяти совместительствам. А надо хотеть ее не целиком, а лишь малой частью... По господи, сколько придется выслушать всякой муры, пока получишь это малое... а то и наслушаешься и не получишь... К тому же у меня прошел тот период, когда нужно обязательно с кем-то дружить, общаться... и одному мне лучше, спокойнее.
Женщине подавай деньги. У нищих не бывает жен. Они хотят быть необыкновенно богатыми, не считать деньги... они не понимают, как это - быть бедным, и получать удовольствие от траты каждого рублика. Промежуточное положение вызывает у нее сознание собственной неполноценности и тогда мужчину запрягают во всяческие беспросветные совмести¬тельства…
Дожди, на дорогах скользко, на ходу холодно и мотопионеры перебираются в интернат. Вечером в интернате скучно и развлекаются тем, что в темноте подбегают к моему окну и, стукнув, бегут назад. В тишине за работой над Графоманами этот стук серпом полоснет по нервам. Днем они кучками за¬ходят ко мне - интересно, новый человек... и мальчишки лезут и девчонки под разными предлогами. Но войдут, оглядываются - ничего интересного.
-Чисто у вас...
Прошу их не стучать вечером в окно.
Воспитатель интерната Демьян Нилыч за ними не следит. Он тяпнет винца, побачит ТВ - вечер долой. Тяпает, правда, в меру, без перебора. Пока он бачит телеэпопеи, пацаны под кроватью бражку распивают. Двое попались и вылетели из интерната на неделю - походят километров пятнадцать, поду¬мают... Драмкружок что ли организовать им?.. посмеются над моими ужимками и прыжками, как на репетициях с песнями и разойдутся...
В пятом классе у меня есть сочувствующий - Андрюха Чечурин:
-К вам в окно вчера не стучали?.. а то мы им!..
Сальников пришел на уроки - пиджак насквозь мокрый от дождя... он из другой деревни добирается...
-Юра, ты бы телогрейку надевал, простудишься в пиджаке-то.
-В телогрейке совсем упарюсь за двадцать километров... три часа ведь мне идти. На следующей неделе в интернате начну стоять.
Прошел первый снежок и растаял. Первый снег по-русски, оказывается, - зазимок. Иди это по-белорусски?..
В кино не был полтора месяца. Совсем как в городе.
Вечером зашел из интерната Михайлов - под предлогом помощи по - немецкому. Я объяснил ему и стал чистить картошку. Ему интересно посидеть у меня... сидит... Оба молчим. У меня напряжение в ожидании вопроса - чтобы вовремя ответить. Так было со мной всегда: не знал пол¬ного внутреннего покоя, постоянно дежурил в пол уха, чтобы не обидеть, задержав ответ или переспросив. Это как стойка у охотничьей собаки. И не дай бог что-нибудь самому вслух брякнуть - сейчас тебе сделают вопрос: что? о чем?... и будешь подробно объяснять и что, и о чем... Всегдашняя натянутость стойки... а здесь я ее и забыл, оказывается... Михайлов только напомнил.
Девочки вечером в темноте выходят на свежий воздух по¬визжать, будто кто хватает их за недозволенные места... Пожалуй, из деревни поднялись два-три мотоцикла, а я и не слышал... Постучали в окно... резке отдалось внутри, на¬прягся... кидают чем-то в мою дверь... подбежали к двери, постучали и унеслись... Опять крадутся... - я вышел на крыльцо. В темноте их как ве% 06.12.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.