Видения Луки

В одном, средних размеров, кубанском районном центре жил себе, поживал Лука. Жизнь Луки трудностью и напряженностью не отличалась, жил, звезд с неба не хватал, о жене и детях не заботился, потому как давно сбежали они от него. Дети выросли, успели внуков наплодить, сами, без помощи отца, отстроили свой семейный очаг, и папу вспоминали только раз в год - в день его рожденья, да и то дистанционно, в гости не заезжая. Но жизнь у Луки была интересной, наполненной всевозможными событиями, радостями и горестями, без всяких там стенаний по поводу неудавшейся семейственности.
Лука уже давно не работал. Всем необходимым для жизни его снабжали старенькая, но бодрая и горластая мама, и друзья, приносившие выпивку и съестное на ежевечерние посиделки. А что еще для жизни надо? Двухкомнатная хатка имеется, кошка с собакой, телевизор со спутниковой антенной, иногда по вечерам в дом заскакивали побитые жизнью и водкой шмары - доступные женщины, удовлетворяющие желание любить.
День у Луки начинался после полудня, когда он, с трудом открывал свои заплывшие глаза и нетвердой походкой выбирался на крыльцо. Дышал воздухом, курил, беседовал с котом и собакой, потом шел к холодильнику за пивом, пил пиво… Постепенно в голове возникали какие-то мысли, невыразительные идеи, и даже какое-то стремление к рефлексии. Хотелось размышлять о жизни, о политике, о продажности властей и глупости женщин. Но вторая бутылка пива действовала сильнее огнетушителя, и стремление к рефлексии моментально гасло.
Тогда Лука шел в огород, смотрел, как колосится перезрелая редиска, успевшая дать побеги, цветы и семена, как завязывается тучными вилками капуста, как хрустит картофельными побегами охамевший колорадский жук. Снова курил, снова о чем-то размышлял, чему-то загадочно улыбался. Стороннему наблюдателю казалось, что Лука медитирует, соприкасается с глубинными основами мирозданья, приходя к каким-то запредельным выводам или падая прямиком в нирвану. Но окончательно упасть в нирвану не позволяла пришедшая домой мама.
- Лука,- вопила она на всю округу хриплым голосом старой телефонистки,- ты почему капусту не полил?
- Сейчас полью,- бесцветно отвечал Лука и шел разматывать шланг.
- Лука,- командовала она,- теперь жука потравить не мешает.
- Потравим,- по-прежнему бесцветно отвечал маме Лука.
- Оболдуй ты, оболдуй,- корила Луку мама.- Через год пятьдесят лет стукнет, а как нежилец. Живешь себе, телик смотришь, да водку пьешь.
- Пью. А что, тебе мешаю?
Иногда такие разговоры выливались в ссоры, и Лука начинал орать. И тогда соседи узнавали, что и он обладает недюжинным голосом, способным сотрясти округу.
Мама и Лука жили раздельно, в разных домах на достаточном расстоянии друг от друга. Пожилая женщина справедливо считала, что великовозрастному сыну необходима какая-то самостоятельность, поэтому на непонятные деньги приобрела маленькую хатку и кусочек земли, но контроль не ослабила и могла явиться даже среди ночи, чтобы распугать собутыльников или заскочивших на огонек шмар.
- Оболдуй, ты, оболдуй,- сетовала мама громоподобным голосом.- Остальные мужики, как мужики, детей растят, внуков. Эх, дурой я была, когда позволила тебе жениться в семнадцать лет!..
- Что было, то прошло,- коротко отвечал Лука и шел в дом к холодильнику, где стояла третья бутылка пива.
Ко второй половине дня организм Луки приходил в норму. Он выби-рался на улицу, осматривал окрестности, здоровался с соседями, с теми, кто по какой-то причине, не вышел на работу, коротко перебрасывался нечего не значащими новостями. В его сонных глазах пробуждался интерес к жизни, походка становилась уверенней, а ноги больше не волочились. Он даже мог рассказать кому-то из знакомых незатейливую историю о том, как он недавно самоотверженно и плодотворно «бухал», в компании «пацанов и разбитных краль». Больше порассказать было нечего.
Пообщавшись с народом, Лука уходил в хату, ложился на диван, включал телевизор и погружался в мир кино, спорта и всевозможных развлечений, дарованных недавно установленной спутниковой антенной. Перед его взором распахивался целая вселенная, лишенная границ и предрассудков, вселенная красивых женщина и богатых мужчин, вселенная шумных, но изящных скандалов, сияющее пространство образов, совсем не похожее на пространство его окружавшее. Глядя на этот чудесный мир, Лука тихо засыпал.
Вечером приходили друзья, соседские мужики одного с Лукой возраста, но, в отличие от него, отягощенные семьей и семейными проблемами. Лука оживал, разливал по стаканам принесенную друзьями «паленую» водку, нарезал закуску. Начиналась настоящая жизнь, наполняющая быт яркими впечатлениями. Под действием живительной влаги быстрее работало натруженное сердце, разогретая кровь быстрее бежала по жилам, да и скованные ленью мозговые извилины начинали шевелиться, порождая мысли и идеи.
- Мужики,- кричал громко обычно тихоголосый Лука,- слушайте меня!
И мужики слушали, не понимая словоизлияний хозяина дома, смысла произносимого и цели выброшенной в свет тирады. Потом начинали говорить гости, тоже не понимая сказанного. Да стоило ли тратить силы на понимание, если и так хорошо, если в маленьком сарайчике, где они сидели, было тепло и уютно, если в бутылках плещется любимое магическое средство, а на столе есть огурцы, кусок сала и ломоть хлеба.
У всех гостей были дети, внуки, сварливые жены, постоянно требую-щие больших и малых благ, предпенсионная работа и опасность быть уво-ленным. У них был тяжелый труд на стройке и на ферме, были дома с холодильниками и кондиционерами, пластиковые окна и двери, пластиковая отделка прихожих, куры и кролики. Жены их считали дураками, дети – неудачниками, соседи – алкоголиками, начальники лентяями. А умные лысые аналитические головы из телевизоров именовали их электоратом и сетовали на непреодолимую склонность к алкоголю и тоталитаризму и невозможность модернизировать таких неподдающихся модернизации представителей. Но представителям было плевать на все это, сегодня они собрались вместе, чтобы выпить, закусить, поговорить. Домишко одинокого Луки был очень удобным местом для встреч и общения, единственной отрадой этих немолодых мужчин, уставших от безрадостного быта, задавленных властью жен и детей.
Иногда в гости заходили шмары – женщины, смыслом жизни которых было дарить мужчинам ласку. Эти дамы уже давно потеряли юную свежесть, привлекательность, а стыда они никогда не имели. Шли на шум небольшими группами, штуки по три, громко гогоча, пьяные, ничего не соображающие, ласку дарить не способные. Их смиренно принимали, кормили, поили, любви от них не требовали и даже домой провожали. Во всяком случае Луку несколько раз видели волочащим под руку какую-то бабу распутной наружности.
Но на шум могли прийти и жены гостей и даже мама Луки, и тогда веселый праздник превращался в шумную словесную схватку, «куликовскую битву» гендерных фронтов, матерь всех битв. Сторонним слушателям в эти минуты казалось, что вскоре вслед за воплями, нечеловеческим воем и громыханием разбиваемой посуды, несущимися из окон, из дверей понесут трупы, изуродованные и измочаленные. Что все жены, пришедшие отучать своих мужей от вредных привычек, убиты и расчленены, что их мужья тоже убиты и расчленены, а хозяина дома Луку вообще измельчили в котлетный фарш. И что дом вот-вот запылает, подожженный в ходе гендерной битвы, а следом будут гореть и прочие жилища: соседние и далекие дома и сараи, коровники, свинарники и телятники, курятники и кроличьи садки.
Но грохот стихал, крики замолкали, и гости Луки, ведомые под руки своими женами, покачиваясь, разбредались по домам. И не было никаких фаршей, расчлененок или целых трупов, трупов не было вообще. Даже синяков и побоев не было. Все расходились невредимыми, хотя и морально пострадавшими. Проходил день, другой, и привычная компания снова собиралась в доме Луки.
Но потом что-то случилось, что-то произошло, что-то странное, непонятное и страшное, что-то, изменившее заведенный ход жизни, годами сложившийся распорядок. В один из теплых летних дней Лука вдруг завязал, перестал пить, перестал по-буддистски меланхолично обозревать огород и улицу, перестал принимать гостей, отводить домой пьяных шмар. Даже курить бросил (!!!), приведя в смятение друзей, подруг и соседей, до смерти напугав маму.
День, изменивший обычное течение жизни, начинался привычно, буднично, обыкновенно, не предвещая никаких бурь, катаклизмов, коловращений и потрясений. Лука проснулся, пошевелился в измятой постели, согнал пристроившуюся на груди кошку, успевшую напускать на волосатую грудь кусачих блох. Почесывая искусанные блохами бока, Лука выбрался из кровати, обул стоптанные тапочки и в одних трусах отправился в огород.
В огороде все было в порядке: колосилась редиска, засыхала морковка, смачно догрызали картошку радостные колорадские жуки. Деловитый кобель, гуляющий по двору и улицам без всяких цепей и поводков, вырыл среди огурцов несколько глубоченных окопов в полный профиль, видимо готовясь к долговременной обороне. Лука без эмоций посмотрел на жуков, морковку и справил малую нужду в собачий окоп, после чего пошел в дом за пивом. Пришел на кухню и застыл, ухватившись за край дверного косяка, чтобы не упасть.
Его блохоразводная кошка, наводнившая все простыни, одеяла и половики кусачими созданиями, его милитаристический пес, обустроивший в огороде эшелонированную линию обороны - его домашние звери, жившие до этого как положено кошке и собаке, теперь мирно сидели за его столом, на его стульях и без церемоний пили его пиво, по-человечески держа в лапах тяжелые стаканы.
- Присоединяйся, Лука,- гавкнул кобель тоже по-человечески и фри-вольно подмигнул правым глазом.
- Да,- поддержала собаку кошка.- Садись с нами, пиво стынет.
Лука не знал, что ему делать. Не знал, как поступить: вешаться сразу или предварительно сходить к психиатру. Весь его мир, вся, выстроенная годами, система ценностей, понятий, представлений, в одно мгновение аннигилировалась, оставив после себя только яркую вспышку. Кто теперь он? Где он находится? Какое сегодня число? Множество вопросов пронеслось в голове Луки, но ответа он не находил.
- Мы так все пиво выпьем,- промурлыкала кошка, опуская длинные усы в пивной стакан.
- Хватит косяк подпирать!- Рявкнул пес.- Садись за стол.
Но Лука на приглашение не повелся и выбежал из дома.
Луку трясло. Дрожали руки, дрожали ноги, дрожала челюсть, а еще крепкие зубы издавали отчетливый лязг. А что происходило внутри, во внутренних, так сказать, органах, трудно передать. Все естественные стремления, докучающие человеку в обычной жизни, обострились самым неприличным образом, побуждая к противоположным действиям. Хотелось и есть и пить, бежать и лежать, справить все формы нужды одновременно, орать и молчать, хотелось одновременно залечь в глубокое подполье и выставить свою беду напоказ, захотелось вдруг стать обладателем самой красивой и недоступной женщины, но при этом принять целомудренный монашеский постриг.
- Что же делать?- Вслух задавал вопрос Лука, бегая туда-сюда вдоль стены хаты.- Это «белочка»! Допился.
Взглянул в окно: может, закончился бред. Нет. Кошка с собакой все еще дуют пиво и дожирают вяленую тарань.
- «Белочка»!- Простонал Лука, именуя нежным словом известную всему миру белую горячку.- Допился… Стоп! Да я же не пил вчера! Пиво не в счет. Бухали мы позавчера. Значит, просто с ума сбрендил.
Быть сумасшедшим не хотелось. Такой диагноз - верная погибель, это все равно, что заболеть сифилисом, нетрадиционной половой ориентацией или податься в либералы. Соседи коситься станут, мужики в гости приходить перестанут, даже шмары такого испугаются. Полный бойкот и попрание дружбы. Одиночество! Останется коротать жизнь с мамой и кошкой с собакой, которые дуют твое пиво, жрут тарань и говорят человеческими голосами.
Лука еще несколько раз прошелся вдоль стены, посмотрел в окно - собака и кошка пьют пиво.
Походил еще. Посмотрел – сидят, пьют пиво, счастливые, захмелев-шие, и травят свои звериные байки.
Тогда Лука выбежал на улицу, не столько за помощью побежал, столько с целью проверить свою адекватность. Скажут соседи или прохожие: ты кретин, складывай лапки и сдавайся на милость психиатрам. Не скажут – можно собаке с кошкой хвосты накрутить, уши в узлы завернуть, отправить на цепь или ловить мышей и пить после этого пиво самостоятельно без таких хвостатых собутыльников.
Как назло, улица оказалась безлюдной – все на работе, бабки-пенсионерки в огородах копошатся. Спросить про свою нормальность не у кого. Лука побежал по улице, пытаясь найти людей, чтобы поддержали его ласковым словом, развеяли гнетущие сомнения, и нашел, но не людей, а милиционеров! Пара сотрудников патрульно-постовой службы шлялась по улице в надежде найти какого-нибудь забулдыгу.
В последнее время, эти хранители порядка и всех человеческих добродетелей в серых мундирах в изрядных количествах стали заблудать в его края. От воров, грабителей и наркоторговцев они практически не спасали, но на детей и алкоголиков нападали, составляя протоколы по десятку на одного человека, и нотации про нравственность читали с мудрым выражением тупых физиономий. Встречаться с ними Луке не хотелось.
А когда Лука присмотрелся повнимательнее, у него пропало желание даже просто проходить мимо. Двое сотрудников взявшись за руки, танцевали танец маленьких лебедей под музыку Чайковского, льющуюся из мобильного телефона. Лица обоих были блаженными и одухотворенными, охваченными неземным восторгом.
- Или мне это кажется, или умом тронулись и они,- решил Лука и по-спешил повернуть на другую улицу.
По другой улице, грохоча и пуская клубы пара, шел паровоз, хотя в прежние времена никаких рельсов, паровозов, железнодорожников и стре-лочников здесь не замечалось. Не замечалось здесь и желающих на паровозе прокатиться. А тут катит себе дымящееся чудо, давно выведенное из эксплуатации, по причине шумности, неэкологичности и отсталости, гремит, молотит шатунами, давится громкими гудками. Следом за паровозом чередой тянутся вагоны, с людьми, грузами, какими-то стройматериалами. Пассажиры лениво пялились на Луку, Лука пялился на пассажиров.
- Точно «белочка»,- повторил Лука, и побежал быстрее.
Ему давно так не приходилось бегать, он даже позабыл, что некоторые люди прибегают к такому быстрому, но утомительному способу передвижения. Это в прежние времена: в сопливом детстве, юности, молодости и ранней зрелости, он периодически придавался бегу, когда убегая, когда догоняя или спеша по своим важным делам, но теперь к пятидесяти годам он эту способность растерял. А тут такая скорость, такая прыть, такое самоотверженное перебирание ногами, такой могучий конский топ, вырывающийся из-под каблуков! Не замечая, Лука развил порядочную скорость и бодрым аллюром вылетел на центральную площадь…
Остановился, огляделся. Родной городишко, районный центр, знакомые дома. Паровозы, танцующие милиционеры, говорящие собаки не наблюдаются. Не замечены поблизости и говорящие кошки. Зато колонным фасадом высилось здание библиотеки. Туда Лука и заскочил.
Где искать мудрости, как не в библиотеке? Где хранятся книги, источники всевозможных знаний, на все интересующие обывателя темы? Там, в этом старом здании, ставшем библиотекой в силу стечения политических обстоятельств, только потому, что пришедшие в девяносто втором году к власти демократы не смогли найти подходящего помещения и отдали библиотеке здание райкома партии.
Лука быстро взбежал по обшарпанной лестнице на второй этаж, открыл первую попавшуюся дверь и оказался в компьютерном зале. Мерцали сиреневым светом многочисленные мониторы, жужжали кулеры, какие-то молодые люди вперили свои покрасневшие глаза в пестрые экраны, пытаясь выловить крупинки информации. Лука затравленно огляделся и плюхнулся в ближайшее пустующее кресло.
- У нас платные услуги,- из темного угла на свет выбралась неопределенного возраста и цвета женщина, библиотечная мышь, давно распрощавшаяся с мечтами о замужестве: огромные очки с толстыми линзами и средневековой оправой, небрежно зачесанные немытые волосы, платье времен Анны Карениной. – Сорок рублей – час, без разницы интернет это или просто документ набрать.
Интернет! Лука слышал, что это достижение цивилизации может ответить на многие вопросы, но большинство людей, его уже несреднего возраста ищут здесь порнографию. «Попытать счастья, что ли? Не в порнографии. Вдруг найдутся ответы на его вопросы».
- Сорок рублей?- Лука полез в карман и отыскал в нем четыре смятые десятирублевые бумажки.- Держи, красавица.
«Красавица»,- невыразительно заулыбалась, показав неровные зубы, приняла деньги и стала выписывать квитанцию.
Лука повертелся во вращающемся кресле, глянул на монитор, осто-рожно огляделся по сторонам. Справа от него сидел какой-то длинноволосый юнец лет этак пятнадцати и бегло молотил пальцами по клавишам, ловко и умело.
- Эй, парень,- робко обратился к нему Лука.
- Чего?- Спросил юнец неожиданно детским голосом.
- Да помощь нужна. Хочу узнать, что означают видения.
- В смысле?
- Ну, видения. Бывают же люди, у которых видения случаются.
- Ты, что ли?- Спросил юнец, используя непочтительное местоимение.
- Знакомый,- неопределенно ответил Лука.
- Хорошо,- благосклонно улыбнулся юнец, демонстрируя железные брекеты на зубах.- Видения, говоришь?
- Видения.
- Ви-де-ния,- юнец набрал слово в поисковой строке «Гугла» и получил кучу ссылок: «Видения, они же глюки – обман восприятия».
Такой вариант Луку не удовлетворил, он требовал безотлагательного посещения психиатра. «Видения, как повествовательно-дидактический жанр?..» Это тоже ничего хорошего не сулило. Повествуй ты дидактически о своих видениях, тоже у психиатра окажешься - люди тебя неправильно поймут.
А потом пошла информация, сразу же возвысившая Луку в его глазах. Видениями страдали многие святые: святой Евстафий, святой Антоний, пророк Иезекииль, святой Ромуальд, святой Иоанн Кронштадтский. Святой Августин тоже кое-что видел, с пользой для современников и всего прогрессивного человечества. Однако все они видели или ангелов или Богородицу, или, на худой конец, черта. Но нигде не говорилось о говорящих собаках, паровозах и танцующих милиционерах.
- При помощи видений Господь разговаривает с людьми,- уверенно заявил юнец.- В них всегда имеется какой-либо смысл.
- Спасибо,- поблагодарил мальчика Лука и пошел прочь из библиотеки, смысл искать.
Шел по запруженным людьми центральным улицам, озирался по сторонам, в поисках видений, и не находя новых, осмысливал прошлые: где логика, в чем смысл?
Нет ни логики, ни смысла! Говорящие кошки и собаки с алкоголисти-ческими наклонностями – это говорящие кошки и собаки с алкоголистиче-скими наклонностями, никакого посыла от высших сил в этом видении нет. Как нет никакого тайного смысла в пляшущих милиционерах, а паровоз – это просто паровоз, хотя никто не знает: за каким чертом он в наших краях объявился.
Продолжая так безрадостно размышлять, Лука дошел до своего дома.
- Лука, помоги!- Услышал он истерический призыв.
Какой-то мужик, бородатый, неопрятный, одетый в странные одежды домашней выкройки: холщевые штаны, холщовую рубаху и (подумать только!) лапти, тащил куда-то его говорящего кобеля.
- Спаси меня, Лука,- вопил кобель, вывалив вот ужаса красный язык.
- Мужик, ты чего?- Грозно спросил садиста Лука.- Отпусти мою животину.
- Му-му,- ответил Луке мужик и округлил глаза.
- Герасим?- Спросил Лука, вспомнив прочитанную в школе историю.
- Му-му,- утвердительно ответил мужик.
- Да не Муму я!- Крикнул кобель.- Шарик меня зовут, зуб даю.
- Му-му,- настаивал Герасим.
- Лука, ну чего стоишь, мямля ты такая?- Крикнул кобель.- Сейчас утопят меня, и моя смерть будет на твоей совести.
- Герасим, отпусти кобеля!- Потребовал Лука.
- Муму,- ответил мужик и в его голосе явно слышался отказ.
Что делать, в челюсть бить? Но мужик был не из тех, кого можно было свалить одним ударом: широкий, крепколобый, кулаки, что молоты. Такой зарядит обратно – будешь до утра под забором валяться.
- Гля, мужик!- Нашелся Лука и показал пальцем на прогуливавшуюся неподалеку соседскую собачонку. Собачонка породы пекинес принадлежала жене главного местного бизнесмена, сиречь бандита, которого ни Лука, ни все прочие терпеть не могли.
- Му-му!- Обрадовался мужик. Пекинес на роль Муму-утопленницы подходил лучше, и возрастом и полом и аристократическим происхождением.
Отпустив беспородного, кривоногого Шарика, Герасим бросился ло-вить пекинеса. Пекинес убежал на другую улицу, Герасим убежал следом.
- Долго же ты меня спасал!- Недовольно рявкнул Шарик, не выражая особой благодарности.- Пошли домой, я жрать хочу.
Пес ушел домой, Лука пошел следом.
Ночь Лука провел неспокойно, размышляя; напрягал мозги, пытаясь понять суть происходящего и пути выхода. Непутевая жизнь промелькнула, как один день: детство, юношество, юные подруги, которых он когда-то любил; комсомол, перестройка, демократия, нищета, Чубайс со своими ваучерами. Ни на одном из этих жизненных этапов Лука не совершил ничего путного. Была жена, поначалу красивая, а потом сварливая, которую он благополучно выгнал. Была работа, коллеги по этой работе, собутыльники. Они тоже остались в прекрасном далеко. Была суетливая, пугающая неожиданностями жизнь, неуютная, непредсказуемая. Потом пришел покой. Собака, кошка… водка. Приходящие друзья, приходящие подруги и уютное одиночество… Но не было на этом жизненном пути ничего такого, что могло спровоцировать сегодняшние проблемы. Идиотов и дебилов в роду отродясь не было, не было героев-стахановцев, революционеров-ниспровергателей, горланов-бунтарей. Не было даже купцов или дворян, наличие которых стало модным и актуальным. Были простые работяги, не отягощенные излишками ума и фантазии, но с Богом, дьяволом, духами и прочими потусторонними представителями никто не разговаривал. Можно было, конечно, порадоваться своей исключительностью, но радоваться что-то не хотелось.
Уже утром, перебрав в уме множество самых фантастических вариантов и не найдя безопасного выхода, Лука решил идти к психиатру – сдаваться. Собрал и аккуратно выгладил нижнее белье, сложил в сумку гигиенические принадлежности, документы, запас еды на первый день, блок «Нашей марки», и, повесив сумку на плечо, двинулся в сторону больницы.
Городок жил своей суетной жизнью: спешили по своим делам разодетые работницы всевозможных бюрократических контор, встречались друг с дружкой, обменивались сплетнями, сетовали на безденежье мужей; бежали вприпрыжку опаздывающие на занятия школьники; тащились, тоже на занятия, сонные студенты техникума, обеспокоенные ранним подъемом. Торговки уже обжили скромненький базарчик возле здания кинотеатра, разложили на лотках зелень и жареный арахис, состроили добродушные мины на своих недобродушных физиономиях.
В этой утренней толпе не замечалось никаких странностей и необычностей, никакие видения не донимали Луку, и ему даже стало казаться, что вчерашние события ему только приснились. Лука замедлил свой шаг, решив повернуть обратно, и перед тем, как повернуть, посмотрел направо… Зря он так посмотрел, не нужно было, просто бы прошел мимо, дошел бы до больницы, постоял бы у входа и пошел бы домой, пить водку.
В той стороне, куда он так опрометчиво посмотрел, плыл посуху ог-ромный океанский пароход с четырьмя трубами. Трубы дымили, машины громко клокотали, на палубе играл духовой оркестр, и танцевали веселые люди в нарядах времен модерна. Прохожие на плывущий корабль внимания не обращали, шли себе по своим делам, не застывая с открытыми от ужаса и изумления ртами, не пытались убежать или вызвать соответствующие правоохранительные органы. По их поведению Лука догадался, что корабль видит только он, что это бред, и к психиатру идти нужно.
Застонал Лука, всхлипнул громко, стер с лица налипший пот и бегом в больницу.
Имя врача ему сразу же не понравилось: доктор Даун Петр Натанович – значилось на табличке. Сразу почему-то представился уродец, больной синдромом Дауна, круглолицый с маленькими глазками и полуоткрытым ртом, пускающим слюни. Идти к такому на прием не хотелось. Как назло и очереди нет, пусто возле кабинета. Это по соседству столпились возле приемной окулиста подслеповатые бабки, выясняли: кто за кем стоял, а кто за кем не стоял, постепенно переходя на персоналии. А здесь никто не порывался встать в очередь, поговорить о насущных болячках, посетовать на нездоровую жизнь. Почему-то никто не желал лечиться в психиатра Дауна.
Вздохнув глубоко, как перед прыжком в воды, Лука открыл дверь.
Психиатр Даун на больного синдромом Дауна совсем не походил. Это был высокий красивый мужчина, лет этак пятидесяти, с бородкой и стрижкой « а ля Николай Второй». Глаза внимательные и ласковые, губы тронуты доброй улыбкой. Напротив психиатра, закинув ногу на ногу, восседала сексапильная медсестра, внешностью больше подходящая для рекламы косметики. Сексапильная медсестра сексапильно пережевывала жевательную резинку яркими губами и даже покачивалась из стороны в сторону, поглощенная этим занятием. Покачивания тоже выглядели призывно и сексапильно.
- Доктор, я к вам,- обреченно проговорил Лука.
- Ну что ж, проходите,- добродушно улыбнулся доктор Даун.
Лука вошел и осторожно присел на краешек стула.
- Слушаю вас,- ласково сказал доктор Даун.
- Я… умом тронулся, доктор.- Обреченно проговорил Лука.- Сбрендил, короче говоря.
- Да вы что говорите!- Обрадовался доктор и озорно подмигнул медсестре со жвачкой.- Смотри-ка, Леночка, впервые вижу человека, самостоятельно ставящего себе такой неутешительный диагноз.
- А то,- односложно ответила медсестра.
- Ну-с, и в чем ваше сумасшествие выражается?
- Доктор, у меня видения. Я кое-что вижу, что видеть не должен,- простонал Лука.
- Например.
- Например. У меня кошка с собакой по-человечьи разговаривают и вчера мое пиво выпили.
- Все, подчистую?!
- Ага. Они меня звали, а я побоялся.
- Это зря. Друзей надо уважать.
- А еще я на нашей улице паровозы и пароходы вижу. А еще двух ментов видел, то есть милиционеров, они балет Чайковского танцевали.
- Сейчас самое время балет танцевать. У них, как у журавлей, есть пе-риоды танцев,- усмехнулся доктор Даун. – И это все?
- А что, мало?- Простонал Лука.
- Навязчивые идеи у вас имеются?
- Это как?
- Ну, мир изменить не желаете?
- Зачем, он и так хорош?
- Общенародное счастье всем и каждому причинить не порываетесь? Спасти людей от кровавой тирании не думали?
- Нет.
- Так, голоса в своей голове не слышите, ну в смысле, Бог или черт вам ничего не нашептывают? Не требуют кого-нибудь убить или ограбить?
- Нет, доктор.
- Никто вас не преследует?
- Никто. А, доктор, - вспомнил Лука.- Моего кобеля Шарика Герасим преследует. Он его за Муму принял и утопить хотел.
- А, да, читал-читал, про Муму и Герасима. Но посторонних голосов вы в своей голове не слышите?
- Нет, доктор. Только вижу, черт знает что.
- В негативизм, мутизм или ступор вы не впадали?
- А что это? Может, впадал. Я бывало, когда напьюсь, могу и в ступор впасть. А в мудизм?... Слово больно некрасивое.
- Медицинский термин,- рассмеялся доктор Даун.- Наполеоном, Гитлером или Чубайсом себя не считали?
- Нет.
- Тогда почему вы решили, что вы сумасшедший?
- Но видения, доктор: корабли, паровозы.
- Подойди к окну,- приказал Луке доктор Даун, неожиданно перейдя на «ты».
Лука смиренно подошел.
- Что ты там видишь?
Лука посмотрел. С высоты третьего этажа открывался живописный вид на центральные улицы его родного городка, на здание администрации и гостиницу, а за гостиницей по земли, аки по воде, плыл огромный океанский пароход с четырьмя дымящимися трубами.
- Так что ты там видишь?- Повторил вопрос доктор Даун.- Не стесняйся.
- Пароход,- обреченно ответил Лука.
- Вернее даже - «Титаник»,- уточнил доктор Даун. – Лена, а ты что видишь?
Лениво жующая медсестра лениво посмотрела в окно.
- «Титаник»,- лениво ответила она.- Он всегда в это время проплывает.
- Вот видишь,- оживился доктор Даун.- Ни я, ни Леночка сумасшедшими не являемся, но мы тоже этот пароход видим. И многие его видят, только никому про это не говорят. Ты сказочку про голого короля помнишь? Ведь что король голый видели все, но только ребенок сказал это. Но то ребенок, он несмышленыш. Если бы это сказал взрослый, его бы начали лечить! Сдали бы в Бедлам и сделали полным идиотом. Если ты что-то необычное видишь – это не сумасшествие. Сумасшествие – это когда ты необычное делать начнешь. Тогда мы за тобой приедем и лечить начнем. Иди-ка домой и ни о чем не беспокойся. Живи себе, пивом с собакой и кошкой делись. Главное, не кричи на всю округу, когда они с тобой заговорят…
Не чуя ног, Лука побежал домой. Бежал веселый, свободный, не страдающий никакими психическими отклонениями. «Это ж надо, паниковал, истериковал, шизоидом себя считал, а на деле все просто: не тот дурак, кто на самом деле дурак, а тот, кто свою дурость на обозрение выставляет. Молчи, сопи в тряпочку – за умного сойдешь». По дороге он заскочил в магазин, купил двухлитровую бутылку пива для собаки с кошкой, а для себя две литровые бутылки водки, и закуски купил на оставшиеся деньги. «Напою кошку, напою кобеля, мужики придут, их тоже напою. А вечером придут шмары, напоим и их и немного поиграем в любовь. Нужно будет завтра колорадских жуков потравить и капусту полить, а то мамаша начнет скрипеть: Оболдуй ты, оболдуй!»...
Где-то за горизонт уплывал по земле «Титаник», дымя своими трубами. Лука теперь видел только его жирную корму и шлейф черного дыма. На корабле по-прежнему играла музыка, веселились беспечные люди, но впереди уже вставали очертания грозного айсберга.
Никто на корабль не смотрел, никто не вскрикивал, никто не порывался обратить на корабль внимания или предупредить пассажиров о грозящей опасности, и только какой-то малыш по-детски непосредственно тянул в сторону уплывающего корабля свои маленькие ручонки...

28 сентября 2009 г. 31.05.2013

Все права на эту публикацую принадлежат автору и охраняются законом.